Огненный дракон и Марципанова принцесса

© Александр Попадин, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вступление XXI века о носах и давних загадках

Всем известна сказка про Щелкунчика и мышиного короля, но мало кто знает её предысторию, которая интересна не меньше, чем сама сказка. Историю написал Эрнст Теодор Вильгельм Гофман, немецкий писатель и композитор, а предыстория эта началась задолго до…

Впрочем, предыстория столь запутанна, что неясно, с какого бока начинать.

Начну с носов.

На самом деле с этим Гофманом не всё так просто. Весь мир его знает как Эрнста Теодора Амадея, но если сунуть нос в исторические источники, то выяснится, что сначала он был Эрнстом Теодором Вильгельмом, и в молодости последнего Вильгельма поменял на Амадея – в честь Моцарта, чьим страстным поклонником являлся.

Одной игрой с именами дело не обошлось. Потому что, если сунуть нос дальше, встаёт закономерный вопрос: а где происходит действие его знаменитой сказки? В каком городе или в каком королевстве?

Родился и вырос Гофман в Кёнигсберге, здесь же выучился на юриста, и по окончании университета спешно покинул родной город, чтобы вернуться в него всего два раза, и оба ненадолго.

Кёнигсберг он не любил, причём настолько, что ни разу не упоминает его в своих произведениях! Даже в рассказах, в которых действие происходит неподалёку от Кёнигсберга, он называет его не иначе как «город К». Что поистине странно для города своего детства… Не называется по имени и город, в котором происходит действие сказки «Щелкунчик и мышиный король»; а в сочетании со «вставной» «Сказкой о твёрдом орехе» обе сказки сами напоминают собой орех Кракатук, имеющий ядрышко и оболочку. И неизвестно, каким образом этот орех можно разгрызть.

Крёстный Дроссельмейер из сказки списан Гофманом с дяди друга детства, Теодора Гиппеля. И хотя крёстный в сказке называется «родом из Нюрнберга», исторический Гиппель прописку имел сугубо кёнигсбергскую. Он действительно был старшим советником суда, и в своей карьере дослужился, ни много ни мало, до бургомистра Кёнигсберга. В его доме в юности Гофман провёл много времени в компании своего друга Теодора-младшего…

– Здесь таится какая-то загадка… – говорил я себе, гуляя летним вечером по берегу Преголи¹ в том месте, где двести лет назад вполне мог гулять Эрнст Теодор Вильгельм. Город сменил имя так же, как его сменил Гофман, и вместо Кёнигсберга теперь назывался Калининградом, но сменил не от любви, а «по обстоятельствам». «Город К»…

Я шёл по набережной той же реки, смотрел на тот же старинный Кафедральный собор, и говорил себе: «Что-то Гофман недоговаривает! Он явно хотел что-то своей сказкой рассказать, а что-то утаить, скрыть в подземельях… Показать нам позолоченный орех, но при этом намекнуть, что раскусить Кракатук и достать волшебное ядро по силам не каждому… Не является ли его история отголосками какой-нибудь старинной легенды?»

Вкуснейшие марципаны в его сказке – валюта, которой можно откупиться от крыс; из них сделан сказочный Марципановый замок, и они являются символом желания крысиного короля завоевать весь мир. И эти марципаны традиционно готовились в городе детства Гофмана! Да и сам Щелкунчик, подаренный Дроссельмейером двенадцатилетней девочке, – если сунуть нос в более пыльные исторические источники, – также связан с марципанами.

Но нет, не Кёнигсберг, а анонимный город.

Автограф и нос Гофмана

Чтобы разобраться во всех этих вопросах, я решил сунуть нос ещё дальше. В те времена, когда марципан был более знаменит, чем даже Эрнст Теодор Амадей Гофман; когда крысиный король ещё не был королём, а в городских буфетах стояли деревянные человечки из рода Щелкунчиков, которые своими зубами разгрызали миндальные орехи для марципанового теста. Из которого раз в году женскими руками на городском конкурсе делались сотни марципанов, а затем самими королём… или хотя бы бургомистром! – выбиралось самое лучшее марципановое изделие.

Видите ли, в мире есть несколько городов, стоящих особняком от всех остальных; они называются марципановыми. Это портовые города, склонные к путешествиям, чудесам и волшебству; в каждом таком городе изготовляют свой марципан. В Венеции – венецианский, в Любеке – любекский, и в каждом городе с ним связана своя легенда или предание.

В Кёнигсберге выпекался марципан кёнигсбергский, и именно вокруг него вертится эта история. Вокруг него и древнего волшебства, которые отличают жизнь марципановую от жизни обыденной. Вокруг доброты душевной и той искры, что золотится в глазах, когда мы смотрим на небо, а фантазия уносит нас далеко-далеко… В другие времена, в марципановые города.

Часть 1

Таинственный груз и схватка в порту

Поздним летним вечером 1767 года, когда заходящее солнце зажгло шпиль Замковой башни, в Кёнигсбергский порт вошёл торговый корабль.

Кто не помнит, как выглядел порт в то время, напоминаю: почти так же, как сегодня. Причальная стенка утыкана судами разного калибра, а на мачтах развеваются флаги разных стран. А запах! Запах стоит такой, который бывает только у портовых складов: запах рыбы, смолы, подогретого на камбузе² ужина и того неуловимого аромата приключений, который окружает любой корабль после недавнего путешествия.

Как тогда, так и сейчас лучше всего наблюдать за портом с высокой точки. Самый высокий колёсный кран города по имени «Гусь-кран» возвышался у Собачьей протоки, чуть выше по реке, и на его крыше сидел парень по имени Пётр. Качая ногой, он лениво обозревал окрестности.

Он сидел здесь каждый вечер уж третью неделю, хорошо знал жизнь порта и поэтому созерцал картину прибытия очередного корабля в ленивой позе старожила. Вот строй мачт разошёлся, запах с камбуза посторонился и к причальной стенке плавно пристал новый корабль. На вымпеле его – дракон, держащий в передней лапе жёлтый камень; из пасти дракона вылетало пламя, и именно запах кузнечного пламени – нагретого железа с окалиной и горячей смолы, – потеснил запах корабельного ужина.

– Отдать швартовы! – скомандовал капитан прибывшего судна. На берег спрыгнул матрос, ловко принял швартовы, помог спустить трап и обезьянкой взбежал по трапу на корабль.

Тут произошла первая странность, которая заставила Петра отвлечься от рассеянных мыслей об одной юной особе. Он заметил, как с корабля на берег по причальному канату перебралась крыса.

– Странно, – пробормотал себе под нос парень. За недели сиденья на верхотуре он приобрёл привычку разговаривать сам с собой. – Если я что-то понимаю в крысах, этот корабль уже тонет, или утонет в скором времени. Или…

Крыса добежала исчезла в пустой бочке, что были сложены пирамидой у склада-пакгауза.

– …Или это что-то другое, – закончил фразу парень, – ведь с корабля сбежала всего одна крыса, а не вся их корабельная братия… – и он стал внимательно наблюдать за дальнейшими событиями.

Они не замедлили.

Капитан корабля сошёл на берег и закурил трубочку. Часы на Замковой башне пробили десять. С их последним ударом из вечерней полутьмы на набережную вышел невысокий человек в тёмно-зелёном плаще и в капюшоне, который словно светился изнутри.

Коротко переговорив с капитаном, человек в капюшоне махнул рукой. На набережную выкатила запряжённая пегой лошадью подвода. Возница тоже был в зелёном плаще.

Трое моряков начали сгружать с корабля некий футляр, размером и изящностью линий походивший на модный инструмент «фортепьяно». Разгрузка происходила в полнейшем молчании, что было весьма необычно. Всем известно, что мужчины, и в особенности моряки, при переноске тяжестей громко кряхтят и ругаются. Чем тяжелее груз, тем громче ругань. Но эти краснели, тужились, а ни одно слово не вылетело из их прокуренных глоток!…

Попыхивая трубками, капитан и встречающий наблюдали, как футляр погрузили на подводу и накрыли дерюгой. Затем капитан попрощался, вместе с грузчиками поднялся на корабль, а человек в зелёном плаще с капюшоном сел на подводу рядом с грузом.

Щёлкнули вожжи.

Тут произошла вторая странность.

Одновременно со щелчком на набережной неведомо откуда появился огромный чёрный котище, и длиииииннными мягкими прыжками вскочил на пирамиду из бочек, куда давеча забежала крыса. А затем запрыгнул в самую верхнюю бочку.

Портовые окрестности огласились отчаянным визгом. Он доносился даже до Собачьей протоки, и даже до замка, и было в нём что-то такое, отчего Пётр покрылся гусиной кожей.

Из бочки, венчающей пирамиду, выскочила невероятных размеров крыса, покрытая голой морщинистой кожей, и принялась скакать по пирамиде, ища убежище. За нею чёрной молнией летел давешний котище. Крыса отчаянно визжала; только проворство и везение позволяли ей раз за разом ускользать из кошачьих лап. На помощь ей пришло ещё несколько крыс, уже обычных, – они стали нападать на кота, стараясь его отвлечь. Котище отшвыривал мелких тварей не глядя, желая достать когтями голый бок вожака (крупный, голый и громко визжит? – вожак, конечно! – так решил Пётр). Тот, не прекращая визжать, метался вверх-вниз по бочкотаре.

Услышав визг, возница приударил вожжами, и повозка споро задребезжала по булыжной мостовой. Она миновала Гусиный кран, на котором восседал Пётр, и промчалась к крепостной стене Старого города, Альтштадта.

В это время верхняя бочка с треском упала на землю, и вожак метнулся в ближайший проулок. Вслед за вожаком устремилась остальная крысиная армия.

– ……ничего не понимаю… – потрясённо сказал Пётр. Хотя визг прекратился, мурашки гусиной кожи собрались у Петра на загривке и не собирались расходиться.

Чёрный котище с достоинством спрыгнул на землю. Равнодушно зевнул, как будто не он сейчас бился с кучей грызунов, и лениво затрусил вслед за повозкой.

Дабы не пропустить дальнейшие события, Пётр достал из-за пазухи самодельную подзорную трубу. С её помощью он мог рассматривать фрагменты происходящего.

Вот, на разводном мостике возле городских ворот кот догнал повозку, сбавил скорость и побежал рядом с независимым видом существа, которому случайно по дороге с этой глупой повозкой… Узкими улочками, временами скрываясь от взгляда наблюдателя за зданиями, двигались они к восточной части города.

А вот по соседним переулкам параллельным курсом течёт струйка крысиных спин, очевидно, не решаясь подобраться поближе. Лошадь чует их соседство, прядёт ушами, но возница крепко держит вожжи в руках, и она лишь прибавляет ходу, высекая искры из каменной мостовой. А сидящий сзади человек, чей капюшон светится изнутри, спокойно курит трубку.

Повозка достигла Рыбного рынка, промчалась по свежевымытой мостовой, пахнущей рыбой, миновала пять кварталов и свернула к Деревянному мосту. Котище мягко струился рядом. Прячась за домами, их путь повторяла крысиная стая.

– Вот это эскорт! – поражённо приговаривал Пётр, переводя подзорную трубу то на повозку, то на кота, то на крысиное воинство. Сумерки спускались на город, и он уже с трудом различал детали даже в оптическом приближении. – Что ж такого там, в повозке? И кто эти двое? – про кота Пётр не спрашивал: у него почему-то было ощущение, что он знает, что это за кот, и почему крысы его сторонились.

Наконец повозка въехала на Деревянный мост. Котище вскочил на угловую тумбу, где кончались перила набережной, и застыл, как примостовая скульптура. Только огромные жёлтые глаза мерцали в полутьме. Крысиная стая осталась за углом, не решаясь выйти на открытое пространство. Кошак лениво поглядывал то на стаю, то на повозку, что удалялась вглубь острова Ломзе³, и когда она скрылась из виду, спрыгнул с тумбы и медленно пошёл в сторону Старой орденской Мельницы. Крыс нигде не было видно: попрятались голохвостые по щелям, спустились в подвалы, рассеялись в нижних этажах городской ночи…

– Вот это да-а-аа! – потрясённо сказал Пётр, пряча подзорную трубу за пазуху и приходя в себя от невзначай подсмотренной битвы. Он чувствовал, что стал свидетелем какой-то загадочной истории, от которой ему достался только краешек. И если за этот краешек потянуть, можно выудить что-нибудь интересное, похожее на старинный пергамент, полный таинственных знаков…

На прощание он ещё раз взглянул на закатное солнце, что пускало последний луч, садясь в воды Прегеля, и по металлическим скобам стал спускаться на землю. Задерживаться на кране после заката было нежелательно: скоро разведут мосты, и тогда домой, на остров Кнайпхоф⁴, будет не попасть.

– Ох, как это всё интересно! – азартно бормотал Пётр на ходу, – ох, заваривается какая-то каша! Я не я буду, если не выясню, что к чему… – Вися над землёю на высоте четырёх метров он дал себе клятву разобраться: кто были те двое в зелёных плащах с капюшонами? что это за кот? неужели тот самый Гавриил, про которого до сих пор бабки рассказывают сказки? что было в повозке? и почему все крысы города хотели атаковать повозку, испугать лошадь и скинуть её груз в реку? (а иначе зачем им тянуться за нею следом?) И отчего кот оберегал странную поклажу?

Загадки!

Сплошные загадки!

* * *

– Кот, говоришь? И крысы? И двое в зелёных плащах? – переспросил Магнус, отец Петра. – Интересно! Действительно интересно! – Он сидел за письменным столом, а в руках у него было перо.

Магнус служил придворным летописцем. Наверное, именно поэтому он носил пшеничные усы с малою бородою, первые в городе очки (вторые – у аптекаря), а вид всегда имел немного всклокоченный. Рано овдовев, Магнус каждый вечер находил утешение в чтении старинных книг или записывал в толстый фолиант последние события королевства. В этот вечер он как раз затеплил свечу и заточил перо, чтобы записать: «В середине месяца июня 1767 года стояла хорошая погода, и канун Марципанова дня был прелестен…», когда в кабинет постучался Пётр.

– Что, опять хочешь рассказать, как перестроить флигель замка? – спросил Магнус. Сын его целый год делал из бумаги модель-копию замка Кёнигсберг, и периодически приходил к отцу с предложением усовершенствовать тот или иной флигель. Пётр собирался стать архитектором…

– Нет, тут другое! – разгорячённо ответил Пётр. Глаза у отрока горели, а вид был такой, будто он только что дрался…. с кем-то дрался. С кем обычно дерутся парни в 15-летнем возрасте. С кучей врагов.

Выслушав сбивчивый рассказ о странном происшествии в порту, Магнус также пришёл в сильное возбуждение. Ухватившись за свою бороду и пощипывая усы (что всегда делал для раздумий), он зашагал по кабинету из угла в угол, бормоча:

– Кот… Допустим, это Гавриил. Но тогда это означает, что всё очень и очень серьёзно. – В сильнейшем волнении Магнус взъерошил волосы и приобрёл такой вид, будто дрался… ну, с кем там вообще дерутся (если дерутся) немолодые летописцы? С кучей хроно-врагов. – А если это ещё связано с Огненным Драконом… Ох, чую я, заваривается та же каша, что и сто семьдесят лет назад! – бормотал он.

– Папа, а почему крысы преследовали повозку? И что случилось сто семьдесят лет назад? – Своим вопросом Пётр прекратил трансформацию Магнуса, и тот стал возвращаться в своё обычное воплощение солидного королевского летописца.

– Потом объясню… – рассеянно ответил он, а Пётр подумал: «Как же я ненавижу это «потом объясню»!

Магнус снял с полки тяжеленный фолиант, полистал его, а затем показал Петру картинку:

– Самая большая крыса похожа на эту?

Пётр всмотрелся в изображение семиголовой безволосой крысы, кожа которой складками свисала с боков. Все семь голов крысы венчали короны.

– Ну, если убрать лишние головы и стереть короны – будет точно так. – Он немного подумал, а потом как бы случайно пролистнул страницу. Магнус сразу отобрал фолиант и захлопнул его с такой силой, что пламя свечей, которыми освещался кабинет, встрепенулось. По стенам заметались тени.

– Да, похоже, это действительно будущий Крысиный король, – говорил тем временем Магнус скорее для себя, чем отвечая на вопрос сына. – И если он войдёт в полную силу, нам всем несдобровать. – Он посмотрел на сына, посмотрел на полную Луну, что заглядывала в окошко, и добавил: – Мне надо подумать. Завтра я тебе кое-что объясню, а сейчас ложись спать. Завтра Марципановый конкурс – ну и сам знаешь, какие бывают сумасшедшие дни в полнолуние.

Пётр знал, какие бывают дни в пору полной Луны.

Но не подозревал, что следующий день будет настолько сумасшедшим.

Происшествие на Штемпель-штрассе и рождение дракона

Утром с отцом поговорить не удалось: он спозаранку куда-то ушёл. Почти всю ночь Магнус шагал по кабинету, скрипя половицами, смотрел в телескоп, что-то писал и чертил. Пётр сквозь сон слышал через раскрытое окно, как тот бормотал себе под нос:

– Невероятно! А может быть…. Нет-нет, ничего подобного!.. ох, как мне это не нравится…

Позавтракав в одиночестве, Пётр оделся по-праздничному и направился в сторону замка. Пора было окунуться в гущу событий! Пора встретиться с тайной! Но прежде хорошо бы встретиться с одной юной особой… для этого Пётр сделал крюк, дабы совершенно случайно пройти мимо одного домика на улице Обер-Ролльберг⁵.

* * *

…А пока он прокладывает себе дорогу средь нарядных пар, спешащих в противоположную сторону, расскажем, чем, собственно, знаменит Марципановый праздник – День Большого Марципана.

Если Праздник Длинной Колбасы, проходящий весною, готовил для всего города цех колбасников, то День Большого Марципана горожане готовили сами для себя. Каждая хозяйка пекла для домочадцев вкусные марципановые крендельки-печенья, а самые мастеровитые решались на большее, и в соревновательном жаре несколько месяцев колдовали над тестом, превращая его в нечто особенное, что должно понравиться Высокой Конкурсной Комиссии. А что ей нравится? В том-то и дело, что в разные годы – разное. Поди тут, угонись…

Высокая Комиссия оценивала все нюансы марципанового изделия. Так ли вкусно? Не чересчур ли сахару? Румяна ли корочка, туг ли бочок? Все нюансы смотрела Комиссия, а после выносила Высокий Вердикт. И вечером король во дворе Замка возлагал Янтарную корону на победительную голову, а после начинался Праздничный бал.

Корона только называлась Янтарной. Серебро и янтарь – вот сочетание, лучше которого никто пока не придумал; корона делалась из тонких кружев серебра и украшалась редкими экземплярами янтарных самородков. Говорили, что в нынешнем году корона роскошна, как никогда: король дал для её украшения редкие янтари из своей личной коллекции. Что за коллекция и что за янтари – мало кто знал, но те Знающие Люди⁶, что видели, – они закатывал глаза и с придыханием говорили:

– Это не камни, а нечто особенное! С морщинистой прозрачной корочкой! такое ощущение, что внутри кто-то живёт! И достались эти камни королю таким таинственным образом, что он вообще никому не говорит, как и откуда достались… – впрочем, если слишком долго слушать Знающих Людей и их россказни, это уже будет совсем другая история.

* * *

…и сейчас все участники и зрители Марципанового конкурса ручейками двигались по улочкам, собираясь на площадях в ручьи, а дальше – в реки, чтобы вверху, у Замкового пруда, собраться в единое Марципановое озеро.

Пётр шёл среди нарядных горожан и ему всё очень нравилось. Ему нравился солнечный день, ему нравилось настроение людей – весёлых, улыбающихся, миролюбивых… Издалека Пётр увидел, что Марта (именно так звали некую юную особу) вышла из дверей своего дома, бережно неся в руках корзину, крытую красным платком. Она была в прелестном зелёном платье, бордовых туфлях, а в ушах её поблёскивали янтарные серёжки. Вот она свернула на Штемпель-штрассе, а Пётр, не замеченный ею, двинулся следом.

На середине пути ему в голову пришла идея. Если он сейчас сократит дорогу дворами, то через два квартала сможет как бы случайно выйти ей навстречу и небрежно сказать:

– Привет!⁷

Решив так, Пётр, позабыв про свой праздничный наряд, нырнул в неприметную подворотню. Миновав четыре двора, три угольных кучи и одну злючую собаку, он выскочил на Штемпель-штрассе. Здесь он поспешно привёл себя в порядок и пошёл степенной походкой к арке, из которой вот-вот должна была выйти Марта. Сердце его колотилось от бега (а ещё от чего?), и он не сразу обратил внимание на карету, которая мчалась с другого конца улицы. Чёрная карета, запряжённая вороной лошадью, во весь опор мчалась навстречу Петру. Возница, вместо того, чтобы придерживать лошадь, стегал её и, когда до заветной арки осталось с десяток метров, дверца кареты приоткрылась и оттуда высунулась трость с набалдашником. В голове у Петра мгновенно нарисовалась картина, как Марта сейчас выйдет из арки…

Внезапно он всё понял. И когда Марта вышла на тротуар и принялась оглядываться, Пётр на третьем прыжке достиг арки и перед самой мордой лошади втолкнут девочку обратно, под укрытие стен. От толчка оба они упали, корзина отлетела в сторону, а карета тяжко прогрохотала рядом с ними. Пётр только успел заметить на карете странный герб, а в окне маленького человечка с искривлённым лицом.

Всё произошло почти мгновенно. Отплёвываясь от пыли, Пётр и Марта стали подниматься с земли.

– Он тебя чуть не сбил! – сказал Пётр, отряхиваясь.

– Ты с ума сошёл! С чего ты взял? – не поняв, что произошло, возмутилась Марта.

– Я сам видел, кто-то просунул в дверцу кареты трость! Он хотел тебя ею сбить! – воскликнул Пётр, выбегая на тротуар. Карета удалялась, грохоча по мостовой; никого из прохожих на улице не было.

Марта выбежала следом. Рыжие волосы её растрепались, веснушки и глаза потемнели, а зелёное платье испачкалось. Карета пылила вдоль улицы. И девочка видела, как трость медленно втянулась внутрь, дверь захлопнулась, и вот – карета скрылась за поворотом. Постояв в растерянности несколько мгновений, Марта оглянулась и пролепетала:

– А мне что же теперь делать?

Она присела на корточки возле упавшей набок корзины и развязала платок. Там, в корзине, лежало то, что минут 5 назад собиралось победить на конкурсе: марципановый корабль. Весь перекрученный, с изломанными мачтами и выпавшими маленькими пушечками из цукатов.

Глаза девочки наполнились слезами.

– Что?! – зарыдала она, – что я теперь покажу на конкурсе? – и она закрыла лицо руками.

– Ну, если б тебя сбила карета, ты бы даже не дошла до Замкового пруда, – резонно заметил Пётр. Потом немного помолчал и спросил, указывая на корзину: – Это был корабль?

– Да… всхлипывая, ответила Марта. – Фрегат…

– Хм… а почему он тогда похож на дракона? – удивился Пётр. – Я почти такого же вчера вечером видел. – Чем больше он рассматривал остатки фрегата, тем больше видел сходство с рисунком, который он успел подсмотреть в книге отца.

– Какого дракона? – Марта с удивлением и надеждой взглянула на него.

– Ну, там… – замешкался вдруг Петя. Он вспомнил, что книга была из тех, которые отец не только не разрешает выносить из кабинета – даже брать в руки не разрешает. – В общем, в одной книге… старинной… – Судя по всему, лучшего средства осушить слёзы он придумать не мог. Потому что Марта уже стояла вплотную к нему, а глаза её горели любопытством.

– Старинная книга, – проговорила она, глядя ему прямо в глаза, – в которой дракон. Какой дракон, говори!

– Ну, не знаю… по-моему, огненный, – промямлил Петя.

Марта, рыжая и конопатая, подпрыгнула на месте:

– Огненный? Идём! – сказала она, подбирая корзинку и накрывая её платком.

– Куда? – вяло сопротивлялся Петя, следуя за нею. Она шла в сторону Кнайпхофа.

– К тебе домой! – говорила девочка, деловито шлёпая по мостовой бордовыми туфельками.

– Но ту книгу нельзя никому показывать! Отец запрещает, – слабо протестовал Петя. Он понял, что попал в переплёт.

– Ты же меня спас один раз? – говорила Марта. – Неужели ты остановишься и не поможешь мне второй раз? – Тут она остановилась. Они вышли на людный Рыбный рынок, вокруг гомонили торговки: несмотря на праздник, торговля не прекращалась.

– А зачем тебе огненный дракон? – спросил Пётр.

– Мне бы только на него взглянуть, а дальше… дальше – посмотрим. – Лицо девочки вдруг стало твёрдым, как засохший пряник. – Всё равно мой фрегат уже не восстановить, за три часа до окончания конкурса. Кроме того, знаешь, сколько ещё фрегатов сегодня будет на конкурсе? Ещё два! И все они слеплены с одного и того же рисунка из одной и той же библиотечной книги… – Она двинулась дальше, ловко лавируя средь толпы. – Ты ведь на Кнайпхофе живёшь, правильно? Поэтому попробуем сделать то, что никто никогда не делал: огненного дракона. Теперь понятно? – она на ходу обернулась, посмотрела на него.

Услышав слово «дракон», какой-то небритый мужик догнал в толпе Петра.

– Продаёте дракона? – мужик, не отставая, вперился маленькими свинячьими глазками в Петра. – Даю очень хорошие деньги! А какой у тебя дракон?

Пётр сначала изумиться (ничего себе! не знал, что они на рынках продаются! – подумал он), но после пошутил в ответ: – Нет, покупаю! – и небритый потерял к нему интерес.

Спорым шагом Пётр и Марта были уже через несколько минут на улице Магистерской, у дома номер 32. Пётр провёл свою гостью на заднюю террасу, что выходила на реку, а сам поднялся в кабинет отца. Подхватив вчерашнюю книгу (она лежала на столе у огарка свечи), Пётр спустился на террасу и раскрыл её перед Мартой на нужной странице.

– Посмотри, – сказал он. – Сможешь такого сделать?

Девочка долго смотрела на старинную гравюру, а потом выдохнула с восхищением:

– Да он как живой! А что это за книга?

На титульной странице все слова были на незнакомом языке.

– Не знаю, отец не сказал. Так сможешь?

Марта посмотрела на остатки фрегата, лежащие на столе на промасленной бумаге.

– Мне нужно помыть руки, – деловито сказала она, – И мне нужна плошка чистой воды.

Пётр принёс всё требуемое и полил из кувшина Марте на руки. После этого она решительно заявила:

– Инструмент и пищевая краска у меня с собой, так что сядь где-нибудь в уголке и не мешай мне.

Пётр опёрся на перила террасы и стал смотреть на реку, на здание Биржи, поглядывая, что делает Марта. Она была серьёзна и сосредоточена. Изредка она подсматривала на рисунок, потом смачивала руки в воде и принималась лепить-перелепливать то, что когда-то было кораблём и что с каждой минутой всё больше становилось похожим на дракона.

«Кому понадобилось сбивать её из кареты? И зачем?» – раздумывал Пётр в это время. Вчера – кот с крысами, сегодня – трость с каретой… слишком много странных событий за два дня. Так и не придя ни к какому выводу, он принялся рассматривать проплывающие по реке лодки.

Наконец Марта сказала:

– Посмотри, – и повернула слепленную фигуру к нему.

Изготовленный к прыжку красавец дракон изготовился к прыжку, не хватало только пламени, вылетающего из пасти; а его хвост, словно живущий отдельной жизнью, готов был встретить врага, буде тот нашёлся в округе. Чешую дракона покрывали знаки, похожие на письмена древних народов, и похож он был на существо из другого мира, которое в этот мир попало по ошибке.

Пётр смотрел на дракона. Ему всё нравилось – и как сделана его чешуя, и изгиб тела, и поворот головы, но…

– Чего-то не хватает, – неуверенно сказал он. – Чего-то не достаёт.

– Чего именно? – нахмурилась Марта.

Пётр затруднённо молчал.

– Волшебства! – раздался за их спиной голос Магнуса.

Он стоял в дверном проёме – в чёрной шляпе, в белой сорочке и в камзоле. Он был в парике (это означало, что он собирался на официальную встречу). И он тоже смотрел на вылепленную из марципана скульптуру.

– Хм, у тебя даже похоже получилось! – сказал Магнус после паузы.

– Здравствуйте, – робко поздоровалась Марта. Потом подумала и добавила: – Вы говорите так, как будто сами его видели!

Магнус промолчал.

– Папа, Марта несла на конкурс свою скульптуру, и её чуть не сшибла карета! – затараторил Пётр, предчувствуя нагоняй за взятую книгу. Он коротко пересказал утренние события. Отец слушал, переводя взгляд с девочки на дракона и обратно.

– А кто был в карете? – наконец, спросил он.

Пётр отрицательно покачал головой.

– Я заметила! – выпалила Марта. – Там был маленький человечек в шляпе с широкими полями, в бордовом плаще и с таким лицом, как будто он нарочно скорчил отвратительную гримасу.

Магнус с каждым её словом становился всё мрачнее.

– Похоже, дети мои, – сказал он наконец, – что это карлик Трампель, премерзкий человечишка, и если он появился на горизонте, то добра не жди.

Часы на башне собора пробили полдень.

– До начала конкурса остался час, – сказал Магнус. – Тебе надо ещё успеть переодеться… – он подошёл к столу, за которым работала Марта, и захлопнул книгу. – А тебя я попрошу впредь ничего без разрешения не брать из моего кабинета. И в особенности эту книгу!

Сверкнув на сына очами, Магнус с книгой скрылся в двери.

После небольшой паузы, за время которой по реке проплыли три лодки в одну сторону, и две – в другую, Пётр спросил:

– Ну что? Пора идти.

Лицо Марты вдруг затуманилось:

– Мне кажется, я поняла. Подожди, осталось ещё несколько штрихов… – она быстрыми движениями подправила что-то в фигуре, потом отошла, довольная, на шаг назад.

Пётр вздрогнул. Фигура из марципана словно ожила: на него смотрел дракон, золотые сполохи бежали по его хребту, и было впечатление, что ещё чуть-чуть, и он разинет пасть и выдохнет язык пламени.

– Теперь пора, – сказала Марта. Она бережно переложила новорожденного дракона в корзину и укрыла платком. Лишние кусочки марципанового теста были собраны в полотняный мешочек и вручены Петру со словами:

– Если я выиграю, ты тоже сможешь полакомиться тестом победителя!

Пётр спрятал мешочек на груди.

Пора было идти⁸.