Читать книгу: «Из равнодушия восставший», страница 5

Прохоров продирался сквозь ольховый зарост, спускался вниз… Там, благодаря уже робко наступающему рассвету, проглядывалось подобие какого-то пути. Может быть, именно эта стезя приведет его куда-нибудь. Он остановился на минуту, поправил на плечах рюкзак, вытер рукавом пот со лба.

Но кто-то невидимый, откровенный, прямой и жестокий заговорил внутри его. Тихо так, вкрадчиво, но уверенно, голосом, слышимым только Захаром Алексеевичем. «Но зачем ты куда-то идёшь? – говорил один из его внутренних советников и, может быть, повелителей. – Ни лучше ли немного передохнуть, а потом повеситься на суку ближайшего кедра? Подумай! Так будет лучше для всех. Для бывшей жены твоей, дочери… истинной красавицы Анны и, в конце концов, для руководства страны, в которой ты прозябаешь. Ведь, прикинь, им и без того нелегко «рулить», а вас бичей и бомжей в России становится всё больше и больше».

Захар натурально отмахнулся правой рукой от наседающих на него мыслей. Он подошёл к стволу большого клёна, облокотился на него. Увидел, на теле таёжного гиганта не большой ручеек застывшей смолы. Прикоснулся дрожащими пальцами к янтарным бусинам образовавшейся и мгновенно застывшей поверх коры живицы.

– Ты плачешь, брат? – тихо спросил он у клёна. – Тебе, видно, тоже порой приходится нелегко в твоей таёжной жизни. Ты плачешь, а я вот… не могу. Ведь то, что свершилось почти что полгода тому назад, прошло, но не забылось. А я разучился жалеть себя… Да и, не умел, видать, такого делать. Во всех людях видел только хорошее. И сейчас так… Получается, что во всём виноват только я. И больше никто. Но таких, как я, в конце нашего двадцатого века много. Очень много.

Он присел на коряжину, ощущая в себе жуткое желание что-нибудь съесть или, хотя бы, закурить. Захар и сейчас вот, на самом деле, думал о том, как там, в далёком российском городишке приходится его милой Анюте, глупой, несмышленой дочери. А какой же ещё? Ведь по неразумению своему она поступила так. Лично своей рукой вытолкнула родного отца за дверь; за всё доброе и светлое отправила на преждевременную смерть того, кто дал ей жизнь. Какую – ни какую, но ведь жизнь!

Впрочем, что тужить-то? Им сейчас, обоим, хорошо. Стоит ли беспокоиться? Магазинчики Веры Григорьевны приносят какие-то доходы. Им славно без него. Если бы это было не так, то не находился бы сейчас Прохоров здесь, в горах, на Урале. Он бы спокойно смотрел в экран телевизора и пил горячий кофе, сидя на диване. Как прежде… Его бы терпели, но, конечно же, до поры и до времени…

Нет, то, что не объяснимо, то и не растолкуешь. Не дано ни одному колдуну или магу. Если бы сейчас здесь Прохоров увидел снежного человека, то ничуть бы его появлению не удивился. А вот тому, что стряслось с ним, не перестаёт удивляться… Ведь рассказывали ему о подобных случаях, что с другими людьми, происходили.

Прохоров, если и верил каким-то странным, неадекватным историям, то до конца понять не мог ни звериных, ни человеческих душ. Дочь выгоняет отца, жена – мужа, сын – родную мать… и так до бесконечности. Подлый, неуправляемый мир, где очень лёгко самому последнему шакалу объявить себя царём…

Он понимал отчётливо, что там, в далёком подмосковном городке, откуда его выжила родная дочь, очень надеются и Аннушка, и Вера Григорьевна, что он, Захар сгинул, как собака, в пути. Они не сомневаются в том, что он подох в дороге, которая ведёт в никуда и конца не имеет. А Захару Алексеевичу страшно, что им от таких мыслей становится очень хорошо… Это уже не чёрствость и не равнодушие. Здесь что-то более страшное…

Но он, почему-то, живой, не оправдал их надежд. Не смог погибнуть, наложить на себя руку или, по-настоящему, а не театрально бросится под поезд. Ничего Захар не может. Не приспособлен он ни к жизни, ни к смерти.

Думая обо всём этом, он уснул, прямо под могучим клёном, на его, местами выступающих из-под земли корнях. Он так устал жить, что уже не понимал, где явь, а где сон. Кто-то тряс его за плечи или ему снилось, что какой-то незнакомой и молодой женщины в стёганке он рассказывает о своём нелёгком житье-бытье.

Но ведь он не жалуется на своё существование. А сетует только на то, что живёт, а ведь его дорогие и любимые надеются, что нет его больше на земле и быть не может.

Моложавая женщина, черноволосая, в кирзовых сапогах, стёганке вела его за руку, словно дитя малое, к не очень большому посёлку, по краю довольно широкой гравийной дороги. По правой стороне Захар видел кладбище с крестами, с богатыми и не очень, памятниками. Заметил и немало могил, на которых стояли только деревянные столбики.

– Здесь покоятся такие, как ты, – пояснила женщина, – бродяги. Но в нынешнем году их немного было – не больше двадцати. Значит, жизнь идёт к лучшему.

– Так разве я ещё не умер? – на полном серьёзе спросил Прохоров.– Конечно, не умер. Но скоро я умру, я понимаю. Ведь ты ведёшь меня хоронить…

– Была нужда мне тут ямы копать и зарывать живого, здорового и красивого мужика, – засмеялась женщина.– А веду я тебе к себе в дом, поешь, водки выпьешь, отмоешься и…

– … и пойду дальше.

– Не думаю, что от меня ты куда-то сможешь уйти. Да и зачем? От добра ведь добра не ищут. Ты просто забыл, Захар… Ты всё мне рассказал о себе. Мы всю ночь беседовали. Я искала здесь свою козу… Видать, не судьба уже и найти. Её потеряла, но зато тебя нашла… человека. Ты для меня теперь, почему-то, значишь больше, чем моя коза…

– Трудно поверить. А козу волки сожрали…

– А ты верь мне, Захар. Я просто так ничего не делаю и не говорю. Скорей всего, мою козочку Милку не волки, а собаки одичавшие задрали. Они сейчас почти такие же злые, как и люди. Пока мы идём ко мне… в избу, послушай, что и я тебе расскажу.

И она просто без всяких там предисловий поведала ему историю собственной жизни, тоже ведь не очень романтическую и, образно говоря, не поэтическую. Имелся у неё муж, любил безумно, цветы дарил и всякое такое.

Но вот когда запахло жареным и начались, организовались не сами собой, общенародные трудности в стране, её, Кирилл, по образованию строитель с высшим образованием, как и она, Ирина, быстренько нашёл себе женщину, где-то, в Греции или даже… в Италии. Умело прибрал к своим рукам их трёхкомнатную квартиру, машину продал не «слабую»… дачу, ему деньги необходимы на билет были.

Всё произошло просто, ничего загадочного. Он даже помойные вёдра честно… разделил, себе половину оставил. И умчался навсегда за кордон. При этом дочке своей Маше даже напоследок шоколадку не купил. Долго Машенька отцу писала письма, папа молчал и молчит. Славный батяня, сумел оставить дочку и жену свою под чистым небом, получается. Ирина в смятении тогда находилась…

– Проморгала я вспышку, что называется, Захар Алексеевич, – улыбнулась Ирина. – Но сумела – выжила ведь. Да и старушка тут одна добрая перед смертью своей на нас с Машей свой дом отписала. Царство ей небесное! Там рай и будет Ефросинье Васильевне.

– Странно, как-то, поступил ваш муж, Ирина, – удивился Прохоров.– Не по-людски.

– Почти так же, как и ваша бывшая жена и, к большому огорчению, и дочь… твоя – Аня. Не возражай мне, Захар! Не надо! Не защищай тех, кто продал душу Дьяволу. Воспринимай всё так, как есть на самом деле. Не придумывай пёстрых и красивых сказок.

– Но я, всё равно, буду вспоминать дочь свою Анну. Она просто не поняла…