Конец Пиона

«Жалко, что я не могу связаться с капитаном Дроновым, – подумал Тарасов. – Думаю, что он меня ругать не станет, ведь победителей не судят».

Немец несколько раз оглянулся, прежде чем войти в подъезд дома.

«Если я сейчас побегу разыскивать телефон, он уйдет. Нужно дождаться, когда он выйдет, а там посмотрим, куда кривая выведет», – решил Александр.

Ждать пришлось недолго. Сначала из дома вышел незнакомый мужчина. Он осмотрелся по сторонам, а затем кому-то махнул рукой: из подъезда вышел немец. Он нес в руках два вещевых мешка. Закинув один из них за спину, он передал второй незнакомцу. Не останавливаясь, они направились в сторону железнодорожного вокзала. По пути к ним примкнул Ворон, который, похоже, ожидал их в условленном месте.

«И этот с ними, – подметил Александр. – Трое против одного, не многовато ли? Ничего, попробую задержать».

Впереди шел немец, двое – чуть поодаль от него по разным сторонам улицы. Тарасов передернул затвор пистолета и, срезав через дворы расстояние, оказался впереди них. Он обернулся и, выбросив руку с пистолетом, приказал им поднять руки.

– Татарин! Ты что, решил с нами пошутить? – спросил его Ворон. – Опусти пистолет! Это же я, Ворон!

– Я сказал стоять! Руки вверх или начну стрелять!

Народ, шедший по улице, моментально рассеялся. Ворон сделал шаг навстречу Александру. Тарасов плавно нажал на курок, и Ворон, грубо выругавшись, повалился на кучу снега, получив пулевое ранение в ногу. Незнакомец и немец на какой-то миг замерли от грохота выстрела. Незнакомый мужчина выхватил из кармана пистолет и выстрелил в Тарасова: пуля ударила ему в левое плечо. От сильной боли у Александра потемнело в глазах, а рука повисла как плеть. По ней потекла теплая кровь, которая крупными каплями падала на снег. Выстрел Александра был более удачным: пуля угодила незнакомцу в голову, и он повалился на землю как подкошенный.

Хейг, недолго думая, бросился бежать в сторону Казанки. Несмотря на сильную боль в плече, Тарасов устремился за ним.

«Лишь бы не упасть», – молил он Бога, продолжая бежать за немецким разведчиком.

Немец петлял словно заяц, не давая в него прицелиться. Он ловко перескочил через забор и, утопая в глубоком снегу, побежал к реке. Александр подбежал к забору и попытался сходу преодолеть препятствие, но у него ничего не получилось. Раненая рука не позволила ему подтянуться и перевалиться на другую сторону забора. Заметив это, немец остановился и, подняв руку, выстрелил в Тарасова. Тот не сразу почувствовал боль в груди и, лишь сделав еще шаг, упал лицом в снег.

«Неужели уйдет?» – с отчаяньем подумал он.

Мушка прицела прыгала у него перед глазами, «отплясывая» какой-то непонятный танец. Наконец, ему удалось навести ее на серое удаляющееся пятно. Он нажал на курок. Выстрела он не услышал, но увидел, как бежавший к Казанке немец вдруг остановился и едва не упал, споткнувшись о сугроб. Перед глазами Александра все закрутилось, и он почувствовал, что медленно падает в темную, бездонную яму. Тарасов закрыл глаза и потерял сознание.

Лейтенант Хейг вышел на лед и, шатаясь от полученного ранения в руку, двинулся дальше. Казанка в этом месте была неширокой, и он решил перейти ее по льду. Оказавшись на середине реки, он не сразу понял, что совершил опрометчивую ошибку: лед под его ногами начал потрескивать. Немец остановился и, обернувшись, посмотрел на берег: кто-то кричал ему вслед и махал рукой. До него долетали обрывки фраз, смысл которых он никак не мог понять. Он сделал еще несколько неуверенных шагов и вдруг почувствовал, что его правая нога проваливается в ледяную воду, увлекая его за собой. Он несколько раз взмахнул руками и оказался в воде. Хейг попытался выбраться на лед, но тот крошился под ним, не оставляя ему ни одного шанса к спасению. Он снова взглянул на берег, но тот был пуст. Он стал искать глазами человека, но тот словно растворился в воздухе. Сделав еще несколько взмахов, Хейг стал медленно уходить под лед.

Эпилог

Тарасов открыл глаза. Он не сразу понял, где находится. Воздух в помещении был пропитан запахом лекарств, гноем и еще какими-то непонятными ему запахами. Свет электрической лампы бил в глаза. Накатывающаяся слеза делала этот мир кривым, цветным и неузнаваемым.

– Пить! – с трудом произнес он.

Сидевшая рядом с ним нянечка приложила к его губам смоченную в воде ватку.

– Вот и пришел в себя, – радостно зашептала она. – А я уж подумала, что ты не отойдешь от этой операции. Хирург, делавший ее, говорил, что если бы пуля прошла на один сантиметр ниже, то угодила бы прямо в сердце. Видимо, Господь уберег тебя от смерти.

Тарасов закрыл глаза и снова провалился в темноту. Сколько он был в этом забытьи, он не знал. Очнулся он от того, что луч солнца, пробившийся в щель между плотными шторами, ударил ему в глаза. Где-то вдали послышались чьи-то голоса. В палату вошла группа врачей и остановилась около его койки.

– Как дела? – поинтересовался у него мужчина с небольшой бородкой. – Пора приходить в себя и поправляться. На улице весна, а вы все валяетесь.

Тарасов посмотрел на него. Из-под белого медицинского халата виднелись петлицы с двумя шпалами.

– Какой сегодня день? – тихо спросил Александр.

– Двадцатое апреля. Вы, почему меня об этом спрашиваете?

– Значит, я здесь уже около двух недель?

– Скажи спасибо, что здесь, а не на том свете.

Врач отвернулся и начал что-то говорить сопровождающему его медперсоналу. Затем он снова повернулся лицом к Тарасову.

– С вами хочет пообщаться сотрудник НКВД. По-моему, вы сможете удовлетворить его любопытство.

Военврач вышел из палаты. Вслед за ним ее покинули и медработники. Александр закрыл глаза. Все, что произошло с ним, показалось ему каким-то полузабытым сном, и слова врача о желании сотрудника НКВД поговорить с ним вернули его к реальности.

«Интересно, зачем я им снова понадобился?» – подумал он.

Ждать пришлось недолго. Минут через сорок в палату вошел незнакомый мужчина в наброшенном на широкие плечи белом халате. Нянечка моментально поняла его взгляд и быстренько удалилась из палаты.

***

Разговор между ними был коротким. Сержант сунул исписанные листы в полевую сумку и, встав с табурета, направился к выходу из палаты.

– Товарищ сержант? – обратился Тарасов к сотруднику НКВД. – Скажите, пожалуйста, если это не секрет, вы задержали лейтенанта Хейга?

Тот остановился около порога и внимательно посмотрел на Александра.

– Нет, – коротко ответил он. – А почему вас интересует судьба этого фашиста?

Тарасов замолчал, так как понял, что вновь совершил непростительную ошибку. Постояв около минуты в раздумье, сержант покинул палату.

«И черт меня дернул задать ему этот вопрос, – мысленно клял себя Александр. – Было бы хорошо, если бы этот сержант не стал отражать в своем рапорте мой вопрос».

Вечером его навестила жена.

– Надя! Откуда у тебя такая роскошь? – произнес он, намекая на большую банку с американской колбасой. – Я здесь сыт, поэтому забери ее обратно, вам с дочкой это пригодится больше, чем мне.

– Это привез капитан Дронов. Он попросил извинения, что не смог навестить тебя в госпитале. Он сейчас в Москве, но к концу недели обещал вернуться.

Их разговор прервал обход врача. Пообещав навестить его через день, жена ушла домой.

Дронов приехал к Александру через три дня. Он сел на табурет и, достав из кармана большой оранжевый апельсин, положил на тумбочку.

– Это тебе, Саша. Как ты себя чувствуешь?

– Заметно лучше, чем несколько дней назад.

– Начну с хорошей новости: тебе присвоено звание лейтенанта государственной безопасности, и тебя наградили Орденом Красной Звезды. В приказе так и написано: за проявленное мужество в борьбе с немецкими диверсантами и шпионами…

– Спасибо, товарищ капитан.

– Теперь о делах. Мы так и не задержали лейтенанта Хейга. Его судьба нам пока неизвестна.

– Я в него стрелял, только не знаю, попал или нет.

– Мы этого тоже не знаем. Не знаем и того, сумел ли он передать немцам о том, что ты работаешь на нас.

– Это вы к чему, товарищ капитан?

– А к тому, что руководством наркомата принято окончательное решение в отношении тебя. Ты выведен из этой операции. Что ты так на меня смотришь, Саша? Не понял, что ли? Это говорит о том, что ты больше не вернешься к немцам. Будешь работать здесь или в другом месте, где руководство решит использовать твои навыки. Теперь понял?

– Сейчас понял. Выходит, мы больше не увидимся, товарищ капитан?

– Почему не увидимся? Вот закончится война, тогда и увидимся. Так что, поправляйся, Тарасов. Удачи тебе.

Он встал и, пожав руку Александру, вышел из палаты.

***

Пион успешно перешел линию фронта у Курска. Он вышел на проселочную дорогу и направился в сторону ближайшего населенного пункта.

– Хальт! – раздалось из-за кустов.

Он медленно поднял руки и повернулся в сторону окрика. Из кустов вышел солдат в пятнистом маскировочном халате и направил в его сторону автомат.

– Не стреляйте, я свой! – произнес Пион на ломаном немецком языке. – Отведите меня к вашему офицеру.

Солдат стволом автомата потребовал у него, чтобы он снял ремень, на котором висела кобура с пистолетом. Пион медленно расстегнул ремень и бросил его к ногам немца.

– Ганс, ты слышишь меня? – обратился солдат к своему товарищу, который скрывался в кустах.

Из кустов вышел второй немецкий солдат, на котором был надет такой же маскировочный халат.

– Свяжись с фельдфебелем и передай ему, что у нас русский перебежчик.

Солдат снова исчез за кустом. Пион хотел опустить руки, но солдат передернул затвор и что-то прокричал ему, по всей вероятности, предупредив его, что будет стрелять, если он опустит руки. Пион стоял с поднятыми руками, чувствуя, что они начинают понемногу затекать. В плечах появилась боль, которая с каждой минутой становилась все сильнее и сильнее. Наконец, из кустов появился солдат, за которым шел худой высокий немец.

– Господин офицер, – начал говорить Пион, путая немецкие и русские слова. – Я из Абвера, и мне нужно, чтобы вы доложили своему начальнику о моем переходе линии фронта.

Фельдфебель что-то сказал солдату и, повернувшись, направился в обратную сторону.

– Шнель! – скомандовал немец и больно толкнул Пиона стволом автомата в спину.

Пион вновь хотел опустить затекшие руки, но солдат не позволил ему этого сделать. Они вошли в деревню, а вернее в то, что осталось от нее. По команде солдата они остановились около полуразрушенного крестьянского дома. Немец открыл дверь и толкнул Пиона в спину.

***

Полковник Шенгарт ехал в автомобиле. Ему что-то нездоровилось. Он то и дело доставал из кармана шинели носовой платок и прикладывал его к покрытому испариной лбу. Совещание, которое проводил командующий армией, буквально выбило его из равновесия. После Сталинградских событий, повлекших пленение группировки немецкой армии, отношение командования вермахта к Абверу стало явно негативным. Все, что копилось десятками лет, было вылито в этот вечер на голову полковника, словно он руководил армейской разведкой, а не адмирал Канарис.

– Полковник Шенгарт! – устало обратился к нему командующий армией. – Что вы можете сказать о дальнейших планах противника? Может, у вас есть какие-то предположения?

Данный вопрос застал полковника врасплох. Он попытался что-то сказать, но командующий армией вдруг резко оборвал его доклад. Это было так неожиданно, что он растерялся.

– Ваши люди плохо работают, полковник, – словно подводя черту под чем-то весьма серьезным, произнес тот и жестом руки приказал ему сесть на место.

Полковник заметил, как десятки генеральских глаз повернулись в его сторону: кто-то посмотрел на него с сочувствием, а кто-то с нескрываемой радостью, что нашелся человек, который посмел щелкнуть по носу любимца адмирала Канариса.

«Похоже, моя карта бита, – подводя итог совещания, подумал полковник, вытирая пот со лба. – Хорошо, если дадут добровольно уйти в отставку. Впрочем, у разведчиков никогда не бывает отставок. Единственная отставка – смерть».

После окончания совещания к нему подошел начальник штаба армии.

– Полковник! Хочу сообщить вам одну неприятную новость. В Берлине уже подписан приказ об отстранении вас от должности начальника разведшколы. Думаю, что он поступит к вам дня через два.

– Спасибо, господин генерал, что вы сообщили мне эту новость. Теперь я знаю, с чем связаны столь резкие высказывания командующего армией в мой адрес. Как говорят мудрецы, войну выигрывают генералы, а проигрывают солдаты.

– Это вы к чему, полковник?

– Все к тому, господин генерал, что нужно на кого-то списать наши неудачи на фронте.

Он еще хотел что-то сказать, но генерала кто-то окликнул, и он, развернувшись, направился в сторону от полковника…

Шенгарт посмотрел на затылок, сидевшего на переднем сиденье офицера связи. Ранее он почему-то никогда не обращал внимания на складки, которые волнами ложились у того на воротник шинели.

«Отожрался, словно свинья», – подумал он, чувствуя, что эти складки начинают его раздражать.

Он отвернулся и стал смотреть в окно. Мимо них проезжали легковые и грузовые машины, которые везли свежее пополнение в поредевшие за зимнюю кампанию войсковые соединения вермахта. Полковник не заметил, как задремал. Машина резко остановилась. Он открыл глаза и увидел знакомые ворота разведшколы.

***

Шенгарт вошел в административное здание школы и на ходу расстегнул шинель. Не останавливаясь, он, молча, снял ее с себя и бросил на руки солдату. Полковник вошел в кабинет и сел в свое любимое кожаное кресло.

«Сколько лет этому креслу? – вдруг подумал он. – Наверняка лет сорок, если не больше. Оно перешло ко мне после смерти отца, а он умер в 1898 году в возрасте восьмидесяти восьми лет. Мне сейчас всего шестьдесят пять, а я уже устал от этой жизни».

Протянув руку, он взял с журнального столика бутылку французского коньяка и налил себе полную рюмку. Он выпил ее залпом и сразу же налил новую порцию. Полковник был расстроен: еще два года назад он не думал, что так бесславно закончится его карьера. Он протянул руку и поднял телефонную трубку.

– Соедините меня с адмиралом Канарисом, – произнес он и стал ждать ответа телефониста.

– Извините, господин полковник, но резиденция адмирала не отвечает, – услышал он в трубке.

«Сволочи, – раздраженно подумал он. – По всей вероятности, просто бояться испачкаться об меня. Можно подумать, что сами лучше».

Теперь он понял, что адмирал решил отдать его на съедение генералам вермахта, чтобы как-то сохранить себя. Он выпил коньяк и почувствовал вкусовой букет этого напитка. Неожиданно кто-то постучал в дверь. Полковник поставил пустую рюмку на тумбочку и поднял глаза: в дверях стоял начальник узла связи.

– Господин полковник, срочная шифровка, – произнес капитан и протянул ему лист бумаги.

– Читайте, – сухо произнес тот, отметив про себя, что теперь для него уже нет ничего срочного.

Из шифровки, полученной из Казани, следовало, что Пион сдал всю агентурную сеть сотрудникам НКВД, а сам скрылся в неизвестном направлении. В ней сообщалось, что при задержании погибли лейтенант Хейг и лучший его агент Татарин.

Закончив читать, капитан посмотрел на полковника и, словно догадавшись о его вопросе, быстро произнес:

– Господин полковник, радист во время передачи не вставил специальный знак, что работает под контролем русской контрразведки.

Шенгарт махнул рукой, и капитан буквально испарился из кабинета. Два дня назад ему позвонили из гестапо и сообщили об успешном переходе линии фронта агентом Проценко, и что они якобы сейчас осуществляют тщательную его проверку. Он еще раз перечитал шифровку, оставленную на столе капитаном, и поднял трубку.

– Соедините меня с начальником четвертого отдела гестапо.

В этот раз ждать пришлось недолго. Ему ответил оберштурмбанфюрер Клюге, которого он хорошо знал еще по Берлину.

– Полковник, я только что получил шифровку из Казани. В ней сообщается о том, что этот человек сдал русским всю нашу сеть.

– Господин полковник, вы бы не могли передать ее мне? Буду очень вам признателен.

– Хорошо, Клюге, она у меня на столе.

Шенгарт наполнил рюмку коньяком и, открыв ящик стола, достал из него именной «Вальтер». Привычным движением он передернул затвор и положил пистолет перед собой.

Когда, услышав выстрел, в кабинет вбежали офицеры, они увидели полковника, который в неестественной позе сидел в кресле. За его спиной на светлых обоях виднелось кровавое пятно.

***

Тарасов, еще не совсем оправившись от ранения, вошел в кабинет начальника отдела кадров республиканского НКВД.

– А, это ты, Тарасов? – произнес тот и с сочувствием посмотрел на него. – Плоховато выглядишь. Тебе бы хорошего питания, все было бы по-другому.

– Ничего, товарищ Козловский, были бы кости, а мясо нарастет.

– Может, ты и прав, Тарасов. Вот, возьми предписание. Все остальное: продовольственный аттестат, оружие и форму получишь у старшины. Поздравляю тебя с очередным званием и орденом.

– Спасибо, товарищ лейтенант.

– Я смотрю, везучий ты, Тарасов. Вот и сейчас тебя почему-то вызывают в Москву. Может, встретишь там самого Берию. Я его только и видел, что на плакатах.

– Все может быть, товарищ Козловский. Думаю, что меня не за тем вызывают в Москву, чтобы познакомить с наркомом.

Начальник отдела кадров громко засмеялся.

– Это я так, на всякий случай. Мало ли что? Может, и ты когда-то станешь наркомом и случайно вспомнишь обо мне. Я имею в виду о человеке, который сейчас выписывает тебе эти документы.

Получив документы и новую форму со шпалой в петлицах, Тарасов направился домой. Жены дома не было, и он, сев на край кровати, начал подгонять под себя форму. Когда она пришла с работы, то была сильно удивлена, увидев его в форме с алым орденом на груди.

– Саша! Да ты настоящий герой! Ты знаешь, тебе очень идет эта офицерская форма.

Но это продолжалось недолго. Она сразу поняла, с чем это связано, заметив его вещевой мешок, висевший на крючке в прихожей. Улыбка медленно сползла с ее губ.

– Когда? – коротко спросила она его.

– Сегодня вечером. Сначала в Москву, а затем, куда пошлют.

Она тихо заплакала и, обняв его за плечи, запричитала по-женски.

– Хватит плакать, Надя! Да не убьют меня, слышишь, не убьют. Садись лучше за стол, я уже все приготовил.

Они прошли на кухню, где Александр накрыл стол.

– Погоди, Саша, – произнесла жена. – Нужно позвать бабу Маришу и дочку. А то как-то неудобно получается, мы поужинаем, а они…

Через минуту Надежда вернулась с дочерью и нянькой. Сев за стол, они стали ужинать. Александр, услышав звуки клаксона подъехавшего к дому автомобиля, встал из-за стола и подошел к окну. Заметив машину, он стал прощаться с семьей. Закинув на плечо мешок, он вышел на улицу. Оглянувшись, он увидел в окне жену и стоявшую на подоконнике дочку. Помахав им рукой, он сел в автомашину.