Читать книгу: «Этнокультурная история казаков. Часть III. Славянская надстройка. Книга 3», страница 6

III. Жизнь и быт донских казаков XVI века

Слово «юрты» встречается в актах XVI века в значении поселений. Под ним буквально понимались также сами жилища казаков, то есть избы, землянки, шалаши. В литературе встречаются наименования «юрты нижние», «юрты черкасские» и так далее.

Ряды турлучных полуземлянок, в которых протекала семейная жизнь населения Дона, были обнесены стенами из двойного плетня или палисада, набитого мокрой глиной. Один из русских авторов утверждает, что «некоторые городки имели каменные замки и самые старинные круглые башни». За стенами отсиживались во время нападений и осад. В спокойное время донские казаки занимались охотой, рыбной ловлей, пчеловодством, сажали бахчи и огороды, обновляли и отмолаживали одичавшие фруктовые сады и виноградники. Сельское хозяйство в XVI веке испытывало благоприятные условия, поскольку тогда началось потепление климата, максимум которого пришёлся на середину века. При царе Иване Грозном даже в Подмосковье уже в феврале зеленела трава, на которой паслись стада скота. В местах, удалённых от опасной степи, пробовали начинать посевы хлебов. Коневодство и скотоводство возрождалось в оседлых формах; станичные табуны и стада паслись на тучных степных пастбищах, а в случае опасности их собирали в специальные загоны, за охранные валы, устроенные при городках и снабжённые запасами кормов. Купцы продавали по городкам предметы первой необходимости. Оживлённая торговля рыбой, дровами, мехами велась с Азаком. В трёх километрах ниже Раздор, на Гостинном острове собирались на ярмарки купцы персидские, сурожские, азакские, московские и другие. Ездили донские казаки в рязанские границы и со своими товарами, рыбой и мёдом, с турецкими и персидскими тканями, со скотом и лошадьми, с невыкупленными пленниками – ясырем. А взамен привозили на Дон хлеб, соль, вино, порох, свинец, железные изделия, готовые речные суда. В образе жизни низовые и верховые казаки практически не различались.

Раздоры был самый нижний городок на Дону в XVI веке. Городок располагался на острове, образуемом рукавом Дона и рекою Дон. Он являлся столицей казачьих владений. (Позже столицей объявлялись Монастырский, Азак и Черкасск, который ныне превратился в станицу Старочеркасскую). В нём пребывал войсковой атаман.

Казачьи городки всегда отличались малолюдьем, потому что казаки любили военные тревоги, скучали жить дома и беспрерывно уходили искать опасностей и добычи в неприятельской земле. Верховые большей частью бродили по Волге и в ногайских улусах. Низовые собирались всегда в Раздоры, а оттуда отправлялись в походы на Азак, в плавания по Азовскому и Чёрному морям. При этом Раздоры оставались главным сборным местом всех казаков и отличались многолюдностью.

В столице донского войска всегда было большое стечение народа. Сюда помимо казаков собирались торговые люди из украинных городов, которые добирались сухопутными и водным путями. Приезжали турецкие послы с большими свитами. Постоянно навещали посыльные из Астрахани, из украинных городов, чтобы узнать последние вести на Дону. Прибывали запорожцы для объединения усилий в морских поисках. Для совместного вольного промысла приходили волжские, терские и яицкие казаки. В этом постоянном водовороте людей казаки выделялись своим внешним видом. Их одежда, уборы и оружие принадлежали разным племенам и народам. Большинство одежды казаками добывалось в походах «за зипунами», а не собственным производством. Однако среди семейных казаков, благодаря женскому рукоделью, из поколения в поколение передавались также и традиционные образцы одеяний, берущие начало ещё в кочевой жизни. Русские, турецкие, черкесские, татарские и иногда свои, казацкие одежды, составляли пёстрый внешний вид, иногда по цветовой гамме и сочетанию вещей весьма и весьма странный. Кого-то можно было увидеть в лазоревом настрофильном (имевшем на уровне плечей двойной слой ткани, составляющей своеобразный капюшон) зипуне и с жемчужным ожерельем. Другой красовался в бархатном полукафтане и в лаптях. Третий щеголял в смуром русском кафтанчике, в сапогах, шитых золотом, прихватив с собой булатную черкесскую шашку и богатый турецкий сайдак (лук). Иной же поверх одежды напяливал тафтяную рубашку (шилась из тонкой глянцевидной шёлковой или хлопчатобумажной ткани полотняного переплетения), а в руках держал русскую рогатину и вместо плаща набрасывал на себя узорчатый ковер. Практически все казаки носили шёлковые персидские кушаки (обычно матерчатый пояс) и имели турецкие богатые ружья и булатные ножи с черенками (ручками) из рыбьего зуба.

Будучи людьми непритязательными, казаки порой в одежде из бархата и атласа, желая блеснуть перед приезжими, преспокойно садились наземь посреди грязной улицы.

Старые донцы проводили время в беззаботной праздности и любили повеселиться в дружеских беседах. Вообще накормить и напоить приезжего считалось почётной обязанностью хозяина. В серебряных чашках подавали вино и крепкий мёд. Других же напитков не признавали. Особенно уважали вино. И не было лучшей похвалы для угощения хозяина, как слова: «Я у него был и вино пил».

Столь же весело проводили время не только в столице, но и в других городках. Обычно каждый день собирались казаки на площадь или к становой избе погутарить (поговорить). Сидя в мужском кружке, они вязали сети и тенёты (сети для ловли зверей). Во время работы слушали рассказ одного из пожилых своих собратьев о молодецких его походах и восхищались подвигами товарищей. Также пели богатырские песни, начиная их припевом: «Да, вздунай на ду-на-на, вздунай, Дунай». Жили станичники истинно по-братски. Если кто-то придёт с охоты с дичью или наловит рыбы, отведывали её вместе. Хозяин же ничего не оставлял себе на запас.

На майдане (майдан – по-тюркски «площадь». Этим словом порой также называли станичную или становую избу) старики играли в шашки или в зернь (мелкие золотые, серебряные или медные шарики). Молодые казаки играли на площади в кости и бабки (кость из надкопытного сустава животного. В игре броском сбивались бабки, установленные на расстоянии). Игра в бабки позволяла приобретать такую меткость, что, запуская руками каменья, удалые донцы убивали птиц и зайцев.

Но главным занятием донских казаков, помимо воли, оставалась война. Поселения их находились под постоянными ударами как кочевников, так и турок, желавших изгнать казаков с Дона. Возместить причинённые потери можно было только ответными набегами, только риском отдалённых походов можно было создать благосостояние семей. По всему этому в степях Старого Поля велась непрерывная разведка, а турецкие и персидские рубежи часто подвергались казачьим нападениям. Такая разнообразная боевая деятельность требовала стройной военной организации и донские казаки проявили в ней сноровки древнего опыта.

* * *

Вооружённые силы на Дону образовывались из территориального ополчения. Оно состояло из всех мужчин, способных носить оружие и называлось «Войска куренная». В обычное время вооружённый народ размещался по своим поселениям, готовый каждую минуту к встрече с врагом. Он только обязан был выделить, «поверстать» из своей среды очередных бойцов для «Войски Главной» или «Великой» – постоянной регулярной армии. Главная Войска квартировала в городке Раздорах, который в XVI веке служил одновременно и донской столицей, и южным форпостом республики. Раздоры помещались на острове, возникшем между рукавом Донца и главным руслом Дона (недалеко от позднейшей станицы Раздорской). Здесь же находился аппарат главного управления краем – войсковой атаман с канцелярией и есаулы, его помощники; здесь же собирались народные собрания – Круги Войсковые и Валовые. Главная Войска составлялась из многочисленных кадров всех родов. В неё входили: «Войска судовая» или пешие соединения, обслуживающие речную флотилию; артиллерийский «наряд»; «Войска конная», высылавшая разведку в степи и готовая в любой момент оказать помощь осаждённым городкам и, наконец, «Войска морская», соединения нового рода, морской флот, возникший после 1580 года. К этому времени донские казаки пополнились новой волной переселенцев, очевидно, из тех казаков-черкасов, которые до сих пор оставались на азовско-черноморском побережье. В 1527 году о них вспоминает Сигизмунд Герберштейн, как о черкасах пятигорских, христианах славянской речи, опытных мореходах, знавших приёмы морской навигации. Только с приходом их на Дон и на Днепр могли начаться немыслимые раньше морские нападения на далёкие берега Турции. Казаки-моряки оказались на Дону новыми людьми и это было замечено в Москве. Царская грамота 1584 года адресована «Донским атаманам и казакам старым и новым, которые ныне на Дону и которые зимуют близко Азака». Морские походы запорожцев начались также только около этого времени.

Численность Главной Войски колебалась в зависимости от обстановки между двумя и семью – восьмью тысячами. Она состояла из равного для всех станиц процента мужчин, способных носить оружие, хотя этот процент мог быть большим или меньшим (от 10 до 50). Следовательно, Круг Главной Войски являлся одновременно и Народным Собранием полноправных представителей всех поселений. А так как его участники были воинами, то он назывался Войсковым Кругом, хотя он решал также вопросы гражданской жизни и постановления его были обязательны для всех донских казаков. Войсковые Круги могли собраться в течение одного часа для решения каждого спешного вопроса в области внешних сношений, войны и мира, обычного права, церкви и тому подобного. Они же могли в очередном порядке разрешать новые поселения, выделять для них земельные юрты, разбирать межевые споры, судить лиц, совершивших важные преступления, причём присуждённые наказания выполнялись немедленно. Запись постановлений Круга, как и все дела Войсковой канцелярии, вёл войсковой дьяк, занимавший с писарями Становую Избу.

В начале января каждого года Круг избирал войскового атамана, его двух помощников-есаулов и судей, которых власть и юрисдикция распространялись не только на вооружённые силы, но и на гражданскую жизнь края. Местных атаманов, городовых, станичных, поселковых избирало само население в те же сроки. Походные атаманы назначались по выбору отрядов. Полковые головы, сотники и пятидесятники выдвигались самими полками и сотнями из людей авторитетных и опытных в боевых делах. Каждый атаман и каждый начальник в походной обстановке обладал непререкаемой властью и получал больший пай в добыче, чем другие бойцы, но в мирное время должен был весьма считаться с мнением общества, избравшего его, а сложив полномочия, становился рядовым гражданином.

Постановления войсковых Кругов могли отменять и изменять Круги валовые. Они собирались в особенно важных случаях и состояли из лиц, специально для этого избранных населением. Ожидалось возвращение отрядов, бывших в походах, и тогда съезжались «всех рек казаки», валовой Круг – своего рода Высшая палата, Конгресс, который решал дела совместно с войсковым Кругом. Вообще же весь строй жизни донских казаков был приспособлен к войне; все учреждения их назывались «войсковыми», а удовлетворение насущных потребностей гражданских и экономических зависело от положения на фронтах обороны, как и в любой осаждённой стране.

Создав независимую республику, донские казаки постепенно добились её фактического признания всеми соседями. Тогда это происходило медленнее, чем теперь, и русским государям в этом случае принадлежало первенство. Потом их примеру последовали и другие, хотя и без формальных актов. С Азаком и крымским ханом они мирились и «розмирялись». Персидский шах однажды прислал посольство в сорок человек и предлагал помощь против турок; с польско-литовским королём договаривались о взаимной поддержке в борьбе с Крымом; с кочевыми народами Прикаспия обменивались посольствами. Историки и правоведы посвятили много внимания определению характера формальных отношений между русскими государями и донскими казаками. Их выводы весьма разноречивы, но никто из них не смог опровергнуть первоначальной независимости Дона.

Иван Грозный первым признал эту независимость и цари после него не раз подтверждали самостоятельность донского политического сообщества. Например, через 30 лет после возвращения казаков на Дон, «хан Махмет-Гирей и Турция требовали от царя свести казаков с Дона, но Москва в 1578 году отвечала, что ни днепровские, ни донские казаки не зависят от великого князя; первые состоят от Батория, а последние суть беглецы от Литвы и России, и что государь не признаёт их за своих подданных» (Сухоруков).

Через 35 лет после этого дела сношений с донскими казаками, как и всех иностранных государств, переданы в ведение новооснованного Посольского приказа, из которого изъяты только в 1721 году. До начала XVIII века в донских казаках можно видеть «федератов» московского царя. Такой характер отношений между могущественным монархом и племенами, ближайшими к его владениям, создан за тысячу лет перед тем в Византии. Федераты «жаловались» (награждались) вещевыми и денежными дарами, а за это не нападали сами и не позволяли никому другому нападать на окраинные области союзного государства. Донские казаки выполняли функции боевых помощников Москвы. В этом случае их отношения основывались часто на договорных царских грамотах, что ни в какой мере не урезало их независимости. Несмотря на то, что многие донские казаки ещё не так давно возвратились на реку из окраинных областей Московии, несмотря на то, что они пробыли там около полутора века, никто из них не считал себя ни русским по крови, ни московитом по подданству. Ещё и в половине XVIII столетия русский генерал А. И. Ригельман слышал на Дону, что казаки «мнят о себе из народов роксолянских, донцы же от черкес. Прочие же от древних некаких вольных людей, кои, якобы, не принадлежали ни к какому владению и потому мнят о себе все будто б они навсегда право имеют к вольности и ни под чьим точным владением, как только под защитою тех областей, к которым они прикосновенны состоят. И для того не почитают себя, чтоб они подлинно были из русских людей или чьи бывшие подданные».

Не считали их подданными и сами цари. Они только хотели иметь в степях надёжные «глаза и уши», чтобы вовремя знать о враждебных намерениях ордынцев. От казаков-федератов необходимые сведения приходили без особенных затрат. Поэтому каждому московскому послу было поручено просить донецких и донских казаков разведывать степь, стараться узнать, что происходит у татар и турок и своевременно подавать вести о каждом их движении. За это обещалось царское «жалованье» – дары, которые в донской экономике значили очень много.

У донских казаков имелись веские причины дорожить дружбой богатого северного соседа. Принуждали к тому и враждебное окружение ордынцев, и неустроенность местного хозяйства, и необходимость пользоваться услугами московского рынка.

Не было лишним и царское «жалованье», дары в деньгах, сукне, хлебе, вине, порохе и свинце. Молодая республика ещё не могла самостоятельно производить даже многие предметы первой необходимости, а жизнь требовала постоянного пополнения продуктами цивилизации, от боевого снаряжения до котла, ножа и иглы. В Московии донские казаки приобретали не только надёжный тыл, но и временную экономическую базу. Безусловно, большую роль играли старые знакомства, родство диалектов, общность религии. Казаки защищали на юго-востоке интересы христианства. Поэтому они считали естественным общение с единоверной Русью и взаимные услуги в обороне от чуждого мира агрессивных магометан.

* * *

В раннем периоде исторического существования донского казачества до начала XVII века донцы вели рыцарскую, почти полудикую, кочевую жизнь. Вольное и бесстрашное казачество практически не знало земледелия и не занималось домашним хозяйством. Питались в основном рыбой и дичью. Наслаждением жизни были войны, набеги и грабежи. Партизанская стратегия войны, исповедуемая казаками, заставляла их жить преимущественно под открытым небом на биваках.

По правому берегу Дона, от устья Аксая и до верхнего течения самого Дона, в глуши лесов, между болот располагались небольшие казачьи городки. Эти городки в основном состояли из шалашей и землянок, которые строились на скорую руку. Такие поселения обносили плетнём, а вдоль него насаживали кусты терновника и насыпали земляной вал. Подобные укрепления были достаточны для отражения нападений небольших конных отрядов. Казаки не заботились о красоте, архитектурной строгости, изяществе и жизненном удобстве своих жилищ, дабы, как говорили их прадеды, «не играл на них глаз вражеский». Бесшабашное отношение к своему пристанищу диктовалась естественной необходимостью стиля жизни казачества. При нашествии сильного врага казаки без сожаления оставляли свои жилища. «Пускай бусурманы, – говорили они, – жгут наши городки, мы в неделю выстроим новые. Скорее они устанут жечь, чем мы возобновлять их».

С началом весны некоторая часть казаков из всех городков собиралась в Раздорах, а потом в Черкасске. Всё лето до глубокой осени они располагались близ этих городков своим станом и составляли тем самым «Главную Войску». Отсюда, по общему решению, отправлялись во все стороны небольшие казачьи отряды для поисков. В воинском стане вокруг главного городка соблюдалась строгая воинская организация. Выставлялась двойная цепь пикетов и выдвигались дальние конные разъезды. Это позволяло нести надёжную охрану Войска, которое всегда было готово как для наступательных военных действий, так и для обороны, для отражения неожиданного нападения противника.

Месторасположение Черкасска, затапливаемого вешними водами и впоследствии обнесённого земляным валом, с расставленными вдоль него пушками, представляло неодолимую крепость, оплот казаков от возможных покушений неприятельской конницы, не имевшей артиллерии.

В Главной Войске жизнь всегда била ключом, а казаки в любой момент могли подняться по военной тревоге при первой же вести о вторжении неприятеля в пределы донской земли.

Войсковой или походный атаман с несколькими сотнями отважных наездников при получении такой вести немедленно устремлялся в тыл врага, и там сторожил его на перевозах, при бродах, или, скрываясь в засадах, внезапным натиском отбивал у врагов добычу и пленников.

Когда же в поход выступала вся Главная Войска, то несколько отрядов численностью от 50 до 200 человек несокрушимым вихрем неслись в Тавриду, к ногаям, или под Азак. Украдкой, через целинные степные пространства, выдерживая направление своего движения по звёздам и солнцу, двигаясь преимущественно ночью, во время бури или другого сурового ненастья, эти небольшие казачьи отряды нападали врасплох на противника. Пользуясь смятением своих врагов, казаки быстро продвигались по улусам кочевников. С особой удалью донцы громили, жгли, грабили всё, что попадалось под руку. Они поступали как все завоеватели того времени и, конечно, стремились быстро уйти от возможной мести, прежде чем их враги опомнятся и соберутся для отражения внезапного нападения. Совершив удачный набег, удалые молодцы возвращались в Главную Войску с табунами коней и прелестными пленницами.

В проворстве, ловкостях, в воинских хитростях, применяемых в набегах, казаки зачастую превосходили столь же дерзких, храбрых и неутомимых своих соперников из вольных степей. В поисках и походах казаки использовали малейшие возможности для скрытного продвижения: высокий ковыль, кустарник, овраг, балку, забор, то есть всё, что способствовало всаднику-невидимке. Этим воинским хитростям обучались не только сами воины, но и их верные спутники – лошади.

Казаки получили от своих предков-кочевников своеобразный способ переправы через широкие реки. Для этого клали седло и вьюк на несколько пуков камыша, плотно связанных между собой (это называлось салой). Сложенный таким образом камыш привязывали к шее или к хвосту лошади. Сами же воины, держась за узду, пускались вплавь вместе со своими лошадьми.

Уровень специальной военной подготовки был настолько высок, что опытные казаки-вожаки, следуя впереди остальных, могли отличить на траве след неприятельской конницы. По сакме (по-тюркски «навоз») казаки узнавали, в каком числе лошадей прошёл неприятель, в какую сторону и когда именно прошёл: в этот же день, или накануне, или несколько дней назад.

О появлении неприятеля посыльные сообщали во все близлежащие окрестности, поэтому, где бы ни появился противник, всюду ему оказывалось сопротивление.

Получив тревожную весть, станичные есаулы хватали знамя и во весь дух неслись по улицам, созывая молодцов на бой. Знак тревоги подавали также с помощью вестовой пушки или колокола. Услышав или увидев знак тревоги, старики и женщины немедленно перегоняли стада и табуны животных на острова или скрывали их посреди болот, в камышах. Лодки приковывали к берегу цепями или затапливали. Всё прочее имущество закапывали в ямы или погреба, устраиваемые по займищам (заливным лугам).

Таким образом, ведя удалую жизнь, казаки считали неприятелем любого, у кого можно было отнять зипун (кафтан из грубого, толстого сукна, обычно без ворота). Поэтому их называли также «зипунниками». Своеобразная боевая жизнь казаков выработала у них свой кодекс нравственности. Воровство и обман между своими считались гнуснейшими преступлениями. Храбрость и целомудрие признавались величайшими добродетелями. В наказаниях казаки не знали особой градации. Мелочные проступки оставались без внимания. Но за серьёзные, по понятиям казаков, преступления наказание по своей строгости оставляло за собой законы Ликурга. За измену, трусость, убийство, воровство и прелюбодеяние существовала одна казнь, выражаемая словами «в куль, да в воду» (то есть, преступника сажали в мешок, завязывали мешок накрепко и бросали в реку).

Сказанное подтверждает авторитетный историк Сухоруков: «Казаки в общежитии своём были привязаны друг к другу как братья, гнушались воровства между собою, но грабёж на стороне, и особливо у неприятелей, был у них вещью обыкновенной. Трусов не терпели и, вообще, поставляли первейшими добродетелями целомудрие и храбрость. […] В наказаниях за преступления были жестоки. „В куль да в воду“ – главная казнь за измену, трусость, убийство и воровство». Типичными чертами характера казаков были доброта и честность. Они не двурушничали, не носили маски, а действовали открыто. История не предоставляет нам примеров безумной жестокости казаков по отношению к их пленникам и пленницам.

К концу XVI века берега реки Дон покрылись казачьими городками и посёлками от реки Аксая до нынешнего Коротояка. Множество казачьих поселений было основано также на Донце вдоль реки Айдара.

* * *

Самыми заклятыми врагами казаков были азакцы. Азак и казачьи станы разделяло открытое пространство примерно в 50 километров по прямой. Такое небольшое расстояние приводило к тому, что казаки и азакцы часто противостояли друг другу. По несколько раз в год они заключали между собой мир и тут же разрывали его. Впрочем, казаки не могли долго жить в мире, ибо в войне заключался основной источник доходов казачества. Война приносила богатую добычу в казачьи поселения.

Иногда, довольно редко, по настоянию русских князей, казаки терпели, воздерживались от войны с азакцами в течение месяца или более. При этом мир считался важным пожертвованием, за которое они не стеснялись укорять московских правителей. Так, в одном из писем подчёркивалось, «что для него терпят мир с азакцами, что он взял за себя всю волю их на воде и на суше; а у них-то и лучший зипун был, чтобы повся дни под Азак и на море ходить; и что содержа долговременный мир, они останутся босы и голодны».

В отношениях с азакцами ни казаки, ни их противники не дорожили дружбой, не уважали достигнутых договорённостей, заключённых договоров. Нередко случалось так, что перемирие прерывалось в тот же день, когда было заключено. Происходило это оттого, что казакам в любой обстановке приходилось соблюдать военные предосторожности, поэтому их не волновала внезапная военная угроза. Только под давлением тяжёлой обстановки казаки вынужденно заключали мир. Однако, они считали бесчестьем просить мира, и говорили по этому поводу: «Мы даём мир, а просить его нам непригоже».

Каждое мирное соглашение сопровождалось установленными обрядами. Мирный договор утверждался присягой лучших атаманов со стороны казаков, а со стороны азакцев – шертованием бея или князя («шерть» – во многих тюркских языках означает «договор», «обещание») и старейшин города. В этот момент казачье Войско разменивало заложников, угощало мировщиков и доверенных лиц (то есть парламентёров и посредников). Люди, бравшие на себя функции умиротворения, почитались казаками особо. Для них выделялся специальный запас, вино и мёд. Только после этого они отпускались. Из Азака обычно при заключении общего мира между Московией и Турцией, по велению султана, Донскому Войску отправляли известное число котлов, соли, сетей и тысячу золотых монет.

В мирное время и казаки, и азакцы соблюдали только внешние признаки дружбы, торговли. Обе стороны ездили друг к другу в гости. Однако, казаки пользовались малейшим поводом к ссоре. Бывало, часто, что самая заурядная драка пьяного казака с азакцем служила поводом для начала военных действий. Это было естественно, поскольку казаки кормились войной, и для них оскорбление товарища воспринималось как оскорбление всего казачества. Или, например, азакцы поймали казака на промысле и остригли ему усы и бороду. Тут же начиналась война. При этом войсковой атаман возвращал размирную. Необходимо отметить, что размирные грамоты казаки подписывали только с азакцами, а с другими врагами этого не делалось. Размирные грамоты обычно оканчивались следующей фразой: «Ныне вся Великая Донская Войска приговорили с вами мир нарушить; вы бойтесь нас, а мы вас станем остерегаться. А се письмо и печать войсковая».

Несмотря на почти беспрерывную войну и неукротимую независимость, донцы умели находить доброжелателей в самом Азаке, которые за ласковое угощение, подкрепляемое деньгами и подарками, сообщали им все вести о делах и замыслах турков и татар. Этих людей не называли словом «шпион» или «перемётчик». Их именовали «добрыми приятелями», «прикормленными людьми». В свою очередь, азакским туркам тоже удавалось узнавать, что делается и что замышляется в Черкасске. Они тоже использовали тех же прикормленных людей, немногих перебежчиков и охриян (отступников).

Для пущей осторожности казаки стремились скрывать настоящее положение и старались не дать возможности узнать топографию своих мест проживания. По этой причине, когда они провозили турецких и крымских послов по Дону в Москву и обратно в Азак, то не выпускали их из «чердаков» – специальных кают на стругах для именитых особ. Своим умением хранить военные тайны казаки нередко похвалялись. Они говорили: «Зипуны-то на нас серые, да умы бархатные».

* * *

Для того, чтобы постоянно иметь большое количество лошадей для своего войска, казаки заготовляли на зиму много сена, которое всегда оставлялось в лугах, поскольку в городках было тесно и опасно сохранять из-за возможного пожара. Со всеми соседями существовала договорённость: ни при каких условиях сено не жечь. Городки разоряй, людей бей, делай любые варварства, но сена не трогай. Такое правило позволяло сохранить скот, а главное – лошадей.

Необходимость жить и кормиться военной добычей практически не сдерживала казаков в их военных походах. Нападали они и на русские земли, где совершали такие же грабежи, как и в других местах. Любой казак, задумав погулять, или, как на Дону говорили, поохотиться, ни у кого не спрашивал на это разрешения. Никто из казачьих начальников не мог этого запретить. Чтобы исполнить свой замысел, казак выходил в своей станице на сборное место к станичной Избе и, кидая вверх шапку, громко выкрикивал: «Атаманы-молодцы, послушайте!.. На сине море, на Чёрное поохотиться; на Куму иль на Кубань-реку за ясырьми (пленными); на Волгу-матушку рыбки половить; иль под Астрахань, на Низовье за добычею; иль в Сибирь пушистых зверей пострелять». Желающие поддержать задумку лихого казака в знак согласия также бросали шапки вверх и клали в шапку глашатая деньги. После сбора необходимого числа охотников глашатай, называемый теперь атаманом, шёл со своими новыми друзьями в кабак, или иное место кутежа. Впоследствии, когда на Дону были построены церкви, вся компания отправлялась в голубец (беседка, построенная на кладбище). Там, вдоволь напившись, выбирали казаки себе походного атамана, определяли день выступления в поход. После этого начиналась подготовка к походу. Люди богатые и чиновные, станичные атаманы, есаулы и просто зажиточные казаки за свой счёт строили лодки, снабжали бедных лошадьми, оружием, запасом и одеждой, но с условием получить после возвращения из похода половину причитающейся каждому из них добычи. Во время самого похода соблюдалась строгая военная субординация. Походный атаман имел право наказывать и даже казнить любого из избравших его. Однако, после возвращения домой всё становилось на свои места. Все казаки независимо от чинов расходились равными.

Особым уважением среди казаков пользовались только старшины, составлявшие совет и управу Донского Войска. Они считались знатными людьми, хотя и избирались. Было и другое особое отличие. Это казаки, называемые охотниками (отвагами). Именно так отмечались наиболее удалые наездники. Под словом «охотиться» казаки подразумевали двоякий смысл: «за неприятелями и зверьми». К числу знаменитых охотников первого рода принадлежит Ермак Тимофеевич. В этом звании он совершил поход на Волгу, а затем своим покорением Сибири обессмертил своё имя.

Казаки никогда не называли себя «разбойниками» или «ворами». Так именовались только те, кто выступал против своих собратьев или те, кто осмеливался промышлять в русских землях, когда Войсковой Круг решил от этого воздержаться или запретил такую охоту.

Казаки охотились малыми отрядами, численностью от 5 до 50 человек. В отрядах были и пешие воины, и конники, часто по-парно или в одиночку. Но даже в столь малом количестве они отбивали у кочевников табуны, скот и брали ясырей, жён, детей, всё, что попадалось под руку.