Читать книгу: «Беовульф. Магия древнеанглийского языка. Том 2»

«Так творения дивные и прекрасные, пока они существуют и радуют взор, говорят сами о себе, и лишь когда они в опасности или гибнут, о них слагают песни» – «Сильмариллион» , Джон Р. Р. Толкин

Глава 1. «Хоббит» и «Властелин Колец»

Введение

Джон Рональд Руэл Толкин (1892–1973) – феномен английской литературы, чьё творчество стало краеугольным камнем современного фэнтези. Однако прежде всего Толкин был блестящим филологом-медиевистом, для которого древние языки и эпосы были куда большим , нежели простой предмет изучения, они являли собой живую ткань, из которой был сотворен уникальный мир – Средиземье. Этот мир, явленный в повести «Хоббит, или Туда и обратно» (1937) и эпической трилогии «Властелин Колец» (1954–1955), был рождён из глубокого, почти личного диалога с литературным наследием прошлого, и в этом диалоге древнеанглийская поэма «Беовульф» (VIII–XI вв.) занимала особое, судьбоносное место.

Толкин не просто изучал «Беовульфа» – он жил древней поэзией. Его знаменитая лекция 1936 года «„Беовульф“: чудовища и критики» совершила переворот в восприятии поэмы, отстояв её статус не как исторического документа, а как великого произведения искусства, проникнутого трагическим пафосом, символизмом и экзистенциальной глубиной. Но за этой публичной лекцией стояла десятилетия кропотливой работы: в период с 1920 по 1926 год Толкин создал детальный прозаический перевод поэмы, снабдив его обширным комментарием. Этот труд, опубликованный посмертно в 2014 году под редакцией его сына Кристофера, раскрывает масштаб погружения Толкина в текст. Перевод поражает верностью оригиналу – он ритмичный, аллитерационный, но намеренно архаичный, стремящийся донести не только смысл, но и дух древнего эпоса. Как отмечали критики, именно здесь видны корни Средиземья: орки, энты, Рохан и даже могущественный дракон Смауг из «Хоббита» обретают свои прообразы в «чудовищах» и героическом мире «Беовульфа».

Глубокая связь с поэмой оказала определяющее влияние на творчество Толкина. «Хоббит» и «Властелин Колец» – являются не только великолепными историями, но и масштабными полотнами, в которых оживает дух северного героического эпоса. Толкин творчески переосмыслил ключевые мотивы «Беовульфа»: борьбу с чудовищами как внешним воплощением хаоса (Грендель/Дракон – Балрог/Саурон), тему неизбежной утраты и бренности земной славы, идею героизма, проявляющегося не в бессмертии, а в готовности встретить свою судьбу. Даже стилистически проза Толкина, особенно в описаниях древних залов, королей и сражений, отсылает к высокому, торжественному стилю англосаксонской поэзии.

В следующих главах мы рассмотрим влияние «Беовульфа» на творчество Дж. Р. Р. Толкина. Через анализ сюжетных параллелей, архетипов персонажей (король-воин, верный оруженосец), стилистических особенностей и сквозных философских тем (судьба, память, смерть) мы проследим, как древний эпос стал не обычным источником вдохновения, но своего рода творческим катализатором, позволившим Толкину возродить эпическую традицию для читателей XX века и создать произведение, по своей глубине и мощи стоящее в одном ряду со своим великим предком.

Однако ключ к пониманию этого уникального творческого диалога между древним эпосом и современным писателем лежит в биографии самого Толкина. Поэтому прежде чем мы проследим сюжетные параллели легендарных произведений, предалгаю вам обратиться к тем вехам его жизни, что сформировали его как филолога, мыслителя и творца эпической традиции.

Глава 2. Толкин : История жизни, что изменила мир

Ранние годы Дж. Р. Р. Толкина: истоки и формирование

Происхождение и семья

Джон Рональд Руэл Толкин осознавал себя англичанином, однако его семейные корни уходили в немецкую почву. Прямые предки писателя по отцовской линии были ремесленниками из среднего класса, занимавшимися производством и продажей часов, фортепиано и научных инструментов в Лондоне и Бирмингеме. Фамилия Толкин имеет восточнопрусское происхождение из-под Кёнигсберга, где примерно в 1620 году родился его самый ранний известный предок, Михель Толкин. В конце XVIII века семейное предприятие в Лондоне, известное как «Gravell & Tolkien», успешно торговало часами. Несмотря на обретение британского гражданства некоторыми членами семьи, сам Дж. Р. Р. Толкин в зрелом возрасте имел лишь смутное представление о своей немецкой генеалогии, что было связано с ранней смертью отца и разрывом связей с континентальными родственниками.

Что касается самой фамилии, Толкин ошибочно полагал, что она произошла от немецкого слова «tollkühn» («безрассудный»), и даже использовал этот образ в своих черновиках. Однако лингвистические изыскания указывают на её более вероятное происхождение от прусского слова, означающего «сын/потомок Толка».

Детство в Африке и Англии

Джон Рональд Руэл Толкин родился 3 января 1892 года в Блумфонтейне, столице Оранжевого свободного государства (ныне ЮАР), где его отец, Артур Руэл Толкин, управлял местным отделением английского банка. У него был младший брат, Хилари Артур Руэл. Детство в Южной Африке было отмечено несколькими знаковыми, хотя и смутными в памяти, инцидентами, включая укус большого паука-бабуина – эпизод, в котором позднее усмотряли истоки образа Пауков Мглистых гор.

В 1895 году мать Толкина, Мейбл, вместе с сынами отправилась в Англию в длительный отпуск. Неожиданная смерть Артура Толкина от ревматической лихорадки оставила семью без средств к существованию, и возвращение в Африку стало невозможным. Мейбл поселила сыновей в пригороде Бирмингема, а в 1896 году семья переехала в деревню Сэйрхол, впоследствии оказавшую огромное влияние на творчество Толкина. Идиллические пейзажи Вустершира – мельница Сэйрхол, урочище Мозли-Бог, холмы Клент и Малверн – стали прообразом Шира и других уголков Средиземья.

Именно мать стала для Рональда, как его звали в семье, первым и главным учителем. Она занималась с ним дома, пробудив в нём интерес к ботанике, латыни и языкам в целом. Толкин рано начал читать и писать, а его литературные предпочтения сформировались под влиянием сказок Джорджа Макдональда и «Цветных» сказочных сборников Эндрю Лэнга, тогда как к «Алисе в Стране чудес» он относился лишь как к забавному курьёзу.

Юность и тяжёлые потери

В 1900 году Мейбл Толкин, к негодованию своей баптистской семьи, перешла в католичество, что повлекло за собой разрыв всех финансовых связей. Это решение, принятое по глубокому убеждению, обрекло её на жизнь в бедности и напряжённый труд, который, по всей видимости, подорвал её здоровье. В 1904 году, в возрасте 34 лет, она скончалась от острого диабета – болезни, в то время неизлечимой. Опекуном осиротевших братьев стал её духовник, отец Фрэнсис Морган из Бирмингемского оратория, человек, которого Толкин впоследствии вспоминал с глубокой благодарностью за уроки «милосердия и прощения».

Под опекой отца Фрэнсиса Толкин продолжил образование в школе короля Эдварда в Бирмингеме. В этот период его лингвистический талант и склонность к конструированию языков начали проявляться в полной мере. Вместе с двоюродными сёстрами он прошёл через увлечение придуманным языком «Анималик», затем создал более сложный «Невбош», а позже и свой собственный – «Наффарин». Примерно в это же время он познакомился с эсперанто.

Важнейшим событием его школьных лет стало образование «Чайного клуба» (T.C.B.S.) – круга четырёх близких друзей (Толкин, Роб Гилсон, Джеффри Смит и Кристофер Уайзман), объединённых интеллектуальными и творческими поисками. Их общение, продолжавшееся и после школы, сформировало у Толкина твёрдое намерение посвятить себя поэзии.

Летом 1911 года поездка в Швейцарию оставила в его памяти неизгладимый след. Впечатления от перехода через Альпы, включая спуск по осыпающимся склонам Мутной седловины (Misty Mountains), напрямую нашли отражение в путешествии Бильбо Бэггинса.

Осенью того же года Толкин поступил в оксфордский Эксетер-колледж, где сначала изучал классические языки, но затем, в 1913 году, переключился на английский язык и литературу, который и окончил с отличием первой степени в 1915 году.

Роман с Эдит Братт

В 16 лет Толкин встретил Эдит Мэри Братт, свою будущую жену, которая была старше его на три года и жила в том же пансионе. Их юношеский роман, полный невинных шалостей вроде бросания кусочков сахара в шляпы прохожих, вызвал резкое неодобрение опекуна, отца Фрэнсиса Моргана. Тот, видя в этой связи угрозу для образования и будущего Толкина, запретил ему всякое общение с Эдит до достижения 21 года.

Толкин с почти монашеской строгостью подчинился этому запрету. Ровно в день своего 21-летия он написал Эдит письмо, где признался в неизменности своих чувств и предложил ей руку и сердце. К его горю, выяснилось, что Эдит, отчаявшись дождаться его, дала согласие другому – Джорджу Филду. Встреча в Челтенхэме всё расставила по местам: после долгого разговора Эдит вернула Филду обручальное кольцо и объявила о своей помолвке с Толкином.

Это решение повлекло за собой новые трудности. По настоянию Толкина Эдит, бывшая протестанткой, приняла католичество, что вызвало скандал и вынудило её покинуть дом, где она жила. Несмотря на отсутствие работы, денег и мрачные перспективы на фоне разраставшейся Первой мировой войны, пара обвенчалась в католической церкви Уорика 22 марта 1916 года.

Испытание войной: от Оксфорда до Соммы

С началом Первой мировой войны в августе 1914 года на Толкина, как и на многих его сверстников, стало оказываться давление, побуждавшее немедленно записаться в армию. Однако он, по его собственным воспоминаниям, «перенёс упрёки» и выбрал иную path: воспользовался программой, позволявшей отложить призыв до окончания университета. Летом 1915 года, получив степень с отличием первого класса, он, наконец, получил звание временного второго лейтенанта в полку Ланкаширских фузилёров.

Его ожидали одиннадцать месяцев подготовки в Стаффордшире, которые он описывал без особого восторга, отмечая в письмах к Эдит редкость «джентльменов и даже просто человечных существ» среди командного состава. В июне 1916 года, после короткого медового месяца, проведённого в Бирмингеме, лейтенант Толкин был отправлен во Францию. Прощание с женой было для него сродни прощанию с жизнью; он остро осознавал, что младших офицеров на Западном фронте «выкашивали, по дюжине в минуту».

На фронтах Великой войны

Назначенный связистом в 11-й батальон Ланкаширских фузилёров, Толкин прибыл на Сомму в начале июля 1916 года – в разгар одного из самых кровопролитных сражений в истории. Он участвовал в атаках на Швабский редут и Лейпцигский выступ, чередуя передовую с короткими периодами отдыха в тылу. Война для него была воплощением не только физических лишений – постоянных вшей, не поддававшихся мазям, – но и тяжелейшего морального бремени командования. Он с сожалением писал, что «наихудшая работа для любого человека – это управлять другими людьми», и считал, что к этой роли едва ли кто-то пригоден.

Его личный фронт закончился так же внезапно, как и начался. 27 октября 1916 года Толкин заболел «окопной лихорадкой» (траншейной лихорадкой) – инфекцией, переносимой вшами. 8 ноября его эвакуировали в Англию. Эта болезнь, возможно, спасла ему жизнь: вскоре после его отъезда батальон, в котором он служил, был практически полностью уничтожен. Война забрала двоих его ближайших друзей из «Чайного клуба»: Роба Гилсона, погибшего в первый же день на Сомме, и Джеффри Смита, убитого осколком снаряда на перевязочном пункте. Эти потери стали для Толкина тяжелейшим ударом.

Творчество в тылу: рождение легендариума

Оставшиеся годы войны Толкин, ослабленный болезнью, провёл в госпиталях и на лёгких должностях в Англии. Именно в этот период, во время выздоровления в Стаффордшире, началась его великая литературная работа. Он приступил к «Книге утраченных сказаний» – проекту, который со временем превратится в «Сильмариллион». Первым из этих сказаний стало «Падение Гондолина», написанное человеком, в деталях познавшим ужас современной ему войны.

В 1917 году, в разгар лишений и неопределённости, у Толкина и Эдит родился первый сын, Джон Фрэнсис Руэл. Год спустя, когда Толкин нёс службу в Халле, произошёл один из самых поэтичных эпизодов его жизни. Во время прогулки в лесу near Рус в Йоркшире Эдит, чтобы порадовать мужа, танцевала для него в окружении цветущих болиголовов. Этот образ – женщина с волосами воронова крыла, поющая и танцующая в солнечном лесу – навсегда запечатлелся в его памяти и много лет спустя был осознан как прообраз истории Берена и Лутиэн, «становившейся главнейшей частью «Сильмариллиона»».

Поздние годы: признание и прощание

После ухода на пенсию в 1959 году литературная слава Толкина начала стремительно расти, превратив его из профессора в культовую фигуру. Продажи его книг оказались настолько успешными, что он с иронией сожалел о том, что не оставил академическую карьеру раньше. В 1961 году Клайв С. Льюис даже выдвинул его на Нобелевскую премию по литературе. Однако бремя известности стало обременительным: навязчивое внимание поклонников вынудило Толкина исключить свой номер из телефонного справочника, а в конечном счёте – переехать вместе с Эдит в Борнмут, фешенебельный приморский курорт.

Это решение ярко продемонстрировало глубину их взаимной привязанности. Толкин, тосковавший по интеллектуальному обществу «Инклингов» в Оксфорде, сознательно пожертвовал своей привычной средой ради Эдит, которая, наконец, получила возможность блистать в роли светской хозяйки. Их брак, прошедший через десятилетия, оставался прочным союзом, скреплённым не только общей историей, но и повседневной заботой друг о друге и любовью к детям и внукам.

Несмотря на отдаление от академических кругов, Толкин продолжал трудиться. В 1966 году он выступил в качестве консультанта и переводчика для «Иерусалимской Библии», хотя изначально планировавшийся большой объём работы сократился до перевода Книги Пророка Ионы и критических замечаний к переводам других участников проекта.

Последние годы и наследие

Эдит Толкин скончалась 29 ноября 1971 года. После её смерти Толкин вернулся в Оксфорд, где Мертон-колледж предоставил ему комнаты. Он тяжело переживал утрату, но находил утешение в возвращении в привычную интеллектуальную атмосферу.

В 1972 году заслуги Толкина были отмечены на государственном уровне: он был произведён в Командоры Ордена Британской империи, а Оксфордский университет присвоил ему почётную степень доктора литературы.

Финал жизни Толкина стал поэтическим завершением его великой любви. На надгробии Эдит на кладбище Вулверкот в Оксфорде он велел высечь имя «Лутиэн». Когда спустя 21 месяц, 2 сентября 1973 года, он сам скончался от кровоточащей язвы и инфекции грудной клетки, его похоронили в той же могиле, добавив к его имени «Берен». Так история любви профессора и его жены обрела своё вечное, высеченное в камне мифологическое воплощение.

Религиозные взгляды

Католическая вера была стержнем всей жизни и мировоззрения Толкина. Именно его убеждения сыграли ключевую роль в обращении Клайва С. Льюиса из атеизма в христианство. Для самого Толкина смысл человеческой жизни заключался в том, чтобы «увеличивать, согласно нашей способности, наше познание Бога всеми имеющимися у нас средствами и быть побуждаемыми этим к восхвалению и благодарению».

Особое благоговение он испытывал перед Святыми Дарами, видя в Евхаристии «источник романтики, славы, чести, верности и истинный путь всех ваших земных любвей». Он считал частое причастие главным лекарством от угасания веры. В последние годы он с сожалением воспринял некоторые литургические реформы Второго Ватиканского собора, в частности, переход на английский язык в богослужении, поскольку считал новые переводы неуклюжими и сам продолжал отвечать на мессе на латыни. Тем не менее, он оставался верным сыном Церкви, служа чтецом в своём приходе в Хедингтоне в соответствии с новым уставом.

Мировоззрение и творческий метод

Природа и экологическое сознание

Хотя в общественной жизни Толкин редко высказывался на тему охраны природы, его личная переписка и художественные произведения демонстрируют глубокую, интуитивную связь с естественным миром. Он с грустью писал о вырубке лесов, а его любовь к нетронутым пейзажам Англии, сформированная в детстве в Сэйрхоле, стала одним из краеугольных камней его творчества. Исследователи сходятся во мнении, что работа над «Властелином Колец» обострила его интерес к ценности дикой природы. Противопоставление идиллического, аграрного Шира и индустриального, бесплодного Мордора отражает его тревогу по поводу утраты природного начала в индустриальном мире, что делает его тексты актуальными для последующих поколений экологов.

Творческие источники и влияния

Толкин создавал свою вселенную, опираясь на уникальный синтез профессиональных интересов и личного опыта. Как филолог, он черпал вдохновение в древних языках и литературе, особенно в англосаксонском эпосе «Беовульф», который считал фундаментальным для понимания английской культуры. Его лингвистическое увлечение привело к созданию языков, на которые повлияли германские, кельтские и финская языковые системы.

Мифология Среднеземья – это сплав христианского мировоззрения, средневековых хроник и личных переживаний. Детство в сельской Англии, урбанизация Бирмингема и травматический опыт Первой мировой войны напрямую нашли отражение в его произведениях: Шир – это ностальгический образ уходящей патриархальной Англии, а ландшафты Мордора несут в себе отзвук опустошённых полей Соммы. Среди литературных предшественников можно выделить Уильяма Морриса, чьи романтические и медиевальные мотивы были ему близки, а также Джона Бьюкена и Г. Райдера Хаггарда, чьи приключенческие сюжеты отвечали его вкусам.

Ключевые академические работы

Параллельно с художественным творчеством Толкин внёс фундаментальный вклад в академическую науку. Его лекция 1936 года, опубликованная как статья «Беовульф: Чудовища и критики», совершила переворот в восприятии англосаксонского эпоса. Толкин убедительно доказал, что фантастические элементы эпоса – драконы и чудовища – не являются нелепыми вставками, а составляют его философско-художественное ядро. Этот труд остаётся краеугольным камнем в изучении «Беовульфа» и оказал прямое влияние на его собственную литературную практику, где мифологические существа несут глубокую смысловую нагрузку.

Эссе «О волшебных историях» (1939) стало его манифестом как писателя-мифотворца. В нём Толкин дал узкое определение волшебной сказки, отстаивая её как самостоятельный жанр, действие которого происходит в особом, овеянном волшебством мире – Faërie. Центральными концепциями эссе стали идеи «вторичного творчества» (sub-creation) – способности человека создавать вымышленные, но внутренне непротиворечивые миры, – и «эвкатастрофы» (eucatastrophe) – внезапного счастливого поворота, дарующего не надежду, но уверенность в спасении, что для Толкина было отражением Благой Вести.

Малые литературные формы

Помимо грандиозного легендариума, Толкин был автором множества «малых» произведений. Ежегодные «Письма Рождественского Деда», которые он писал своим детям, наполнены юмором и тонкой выдумкой. Такие работы, как «Фермер Джайлс из Хэма» и «Кузнец из Большого Вуттона», часто заимствуют мотивы из его более масштабных мифов, но поданы в более лёгкой, сказочной форме. Аллегорический рассказ «Лист работы Ниггла» отражает его собственные переживания о незавершённости творческого труда и стал частью сборника «Дерево и Лист», где опубликован вместе с эссе «О волшебных историях».

Глава 3. «Беовульф: Чудовища и критики»: поворотный момент в изучении эпоса

В 1936 году Дж. Р. Р. Толкин выступил с лекцией, которая навсегда изменила восприятие древнейшего англосаксонского эпоса «Беовульф». Опубликованная под названием «Беовульф: Чудовища и критики», эта работа совершила методологический переворот в литературной критике, заставив учёный мир увидеть в тексте не только исторический источник, но и целостное художественное произведение.

Истоки и контекст лекции

Лекция была прочитана в Британской академии в память о сэре Израэле Голланце и вскоре опубликована в «Трудах Британской академии». Она представляла собой отточенную версию лекций, которые Толкин на протяжении 1930-х годов читал оксфордским студентам. Более ранние рукописные наброски, изданные Майклом Д. К. Драутом в 2002 году как «Беовульф и критики», показывают, как вызревала ключевая метафора Толкина о «башне», ставшая центральным образом его аргументации.

Суть полемики: против «критического разбора»

Толкин начинает с яркого образа: он сравнивает поэму с полем, где из камней древнего зала был возведён высотный таланта. Однако последующие поколения критиков, заинтересованные лишь в возрасте и происхождении «камней», разобрали башню в поисках скрытых надписей и резных орнаментов, совершенно забыв о целостности самого строения.

Основной мишенью для Толкина стал подход, при котором «Беовульф» рассматривался исключительно как исторический документ – источник сведений о германских древностях, истории Скандинавии или языческих верованиях. Критики, такие как У. П. Кер, сетовали, что в поэме «ничего особенного не происходит», а её главным достоинством объявляли «величие стиля», при этом с сожалением констатируя «недостаток» сюжета, построенного вокруг «пустыни драконов» – Гренделя, его матери и дракона.

Толкин решительно оспаривает этот взгляд. Он указывает на абсурдность предположения, что автор с «возвышенным и вдумчивым умом» создал бы более трёх тысяч тщательно отделанных стихов на тему, не заслуживающую серьёзного внимания. «Мы не отрицаем достоинств героя, принимая Гренделя и дракона», – заявляет Толкин, утверждая, что мифологические чудовища являются не случайным украшением, а смысловым ядром поэмы.

Философский стержень: человек в мире, обречённом на гибель

Согласно Толкину, главная тема «Беовульфа» – это трагедия смертности, противостояние человека враждебному миру и его неминуемое поражение во Времени. Языческий идеал «северной доблести» – мужества перед лицом неминуемого поражения от сил Хаоса и Безумия – здесь сплавляется с христианским мировоззрением. Чудовища в этой системе не просто опасные твари, а воплощённое зло, враги христианского Бога.

Поэт, по мнению Толкина, стоит на рубеже двух эпох. Он опирается на древнюю героическую традицию, уже подёрнутую дымкой прошлого, и на новую для него христианскую картину мира. Именно в точке их соприкосновения и рождается уникальное воображение, связывающее библейского Каина с великанами (eotenas) и эльфами (ylfe) германского фольклора. Поэма становится элегией по уходящему языческому прошлому, где центральное место занимают неотвратимость смерти и тленность всех человеческих деяний.

Архитектоника поэмы: юность и старость

Толкин уделяет особое внимание структуре «Беовульфа», которую считает не слабой, а, напротив, «любопытно сильной». Он видит в ней не эпическое повествование в греческом понимании, а монументальное полотно, построенное на контрасте.

Часть А (строки 1–2199): Юность и восхождение. Молодой Беовульф, полный сил, побеждает Гренделя и его мать, утверждая свою славу.

Часть Б (строки 2200–3182): Старость и закат. Состарившийся король Беовульф встречает смерть в поединке с драконом.

Это противопоставление двух моментов великой жизни – восхода и заката – создаёт, по словам Толкина, «древний и глубоко волнующий контраст между юностью и старостью, первым свершением и последней смертью». Ритмическая структура стиха, основанная на балансе двух полустиший, сравнивается им не с музыкой, а с каменной кладкой, где каждый блок занимает своё чёткое место.

Эстетика «эха эха»: сила поэтической дистанции

Отвечая на упрёки в «примитивности» и вторичности чудовищ, Толкин утверждает, что «Беовульф» – это произведение поздней, рефлексирующей эпохи. Его автор сознательно обращался к уже архаичному для него материалу, пропуская его через призму ностальгии и сожаления.

Его искусство было направлено на то, чтобы сделать более острым то прикосновение к сердцу, которое свойственно печалям одновременно пронзительным и далёким. Если погребение Беовульфа когда-то звучало как эхо древней погребальной песни, далёкой и безнадёжной, то для нас это – память, принесённая через холмы, эхо эха.

Именно эта дистанция, это ощущение «эха эха», и придают поэме, по Толкину, её уникальную, торжественную силу. В заключение он подчёркивает, что «Беовульф» говорит с нами на языке, имеющем глубокое родство с нашим собственным, что он был создан на этой земле и обращается к тем, кто связан с ней, с «глубоким призывом – до тех пор, пока не явится дракон».

Эта работа не только реабилитировала «Беовульфа» как великое произведение искусства, но и заложила методологическую основу для всего последующего изучения поэмы, подтвердив право древнего текста на серьёзный литературоведческий анализ.

Рецепция и влияние: как Толкин изменил изучение «Беовульфа»

Работа Толкина была встречена научным сообществом с энтузиазмом и признана поворотной точкой в истории критики «Беовульфа». Её влияние, по общему признанию, оказалось чрезвычайно широким и сохраняется по сей день.

Научное сообщество: от скепсиса к новой парадигме

Как отметил филолог Том Шиппи, эссе «было с энтузиазмом, даже с благодарностью, подхвачено поколениями критиков». Алвин А. Ли констатировал, что «манифест и интерпретация Толкина оказали на читателей больше влияния, чем любое другое отдельное исследование, даже though оспаривался практически по каждому из своих основных пунктов».

Коллеги-медиевисты единодушны в оценке значимости работы. Сет Лерер назвал её «текстом-основателем современной критики «Беовульфа»», чьи стратегии определяли фундаментальные подходы в англосаксонской науке последующие пятьдесят лет. Р.Д. Фулк подтвердил, что «никто не отрицает исторической важности этой лекции», которая открыла дорогу формалистским принципам, сыгравшим vital роль в дальнейшем развитии исследований. Брюс Митчелл и Фред К. Робинсон в своём издании «Беовульфа» (1998) без колебаний назвали её «самым влиятельным литературоведческим анализом поэмы из когда-либо написанных».

Критический диалог и уточнения

Однако влияние Толкина не было безоговорочным принятием. Историк Патрик Вормалд, признавая, что «без преувеличения можно описать это эссе как одну из самых влиятельных литературно-критических работ того столетия», сразу отметил, что аргументы Толкина не были приняты universally. Некоторые последствия, возможно, даже не предполагались самим автором.

Профессор Рой Люцца указал на потенциальную ограниченность подхода Толкина, отметив, что «разделение поэмы на «мифические» и «исторические» элементы является ложной дихотомией». Он аргументировал, что если миф способен конденсировать и удерживать в себе глубочайшие источники напряжения между личностью и социальным порядком, то даже мифические битвы Беовульфа одновременно проливают свет на общество и историю, драматизируя современные поэту идеологии через их проекцию в прошлое.

Майкл Д. К. Драут, один из главных современных экспертов по наследию Толкина, подчеркнул ироничный парадокс этого влияния. Несмотря на то, что большая часть собственной работы Толкина над «Беовульфом» была филологическим, детальным комментарием (как в «Финне и Хенгесте»), именно его широкие, интерпретационные и риторически мощные обобщения в эссе сформировали целое поле науки. Драут отметил, что Толкин, вероятно, видел фундаментальную непрерывность между этими двумя подходами, но именно «широкая картина» оказала решающее воздействие.

Формирование «мифа о поэте»

Джон Д. Найлз обратил внимание на ещё один важный аспект влияния Толкина: создание «мифа о поэте». Учёные последующих десятилетий, отправляясь от толкиновского прочтения, стали воспринимать автора «Беовульфа» как «эстетическое единство, наделённое духовной значимостью». В интерпретации Толкина, поэт предстаёт глубоким мыслителем, религиозно просветлённым, чей разум обращён к утраченному героическому миру воображения. Как метко заметил Джордж Кларк, Толкин оставил исследователям «миф о поэте как задумчивом интеллектуале, застывшем между умирающим языческим миром и nascent христианским». Таким образом, Толкин не только реабилитировал поэму, но и создал убедительный образ её творца – во многом сходный с ним самим.

Отклик в прессе и культурное влияние

Вне узкоакадемического круга эссе также получило высокую оценку. Джоан Акочелла в The New Yorker назвала его работой, которую многие считают «не просто лучшим эссе о поэме, но и одним из лучших эссе во всей английской литературе», сформулировав позицию Толкина ёмкой фразой: «Толкин предпочитал чудовищ критикам».

Обозреватель The New York Times Реджина Вайнрайх, рецензируя сборник «Чудовища и критики», отметила, что заглавное эссе «произвело революцию в изучении древнеанглийской поэмы «Беовульф»», подчеркнув защиту Толкином «центральности и серьёзности литературных чудовищ» как символических воплощений зла.

Журналист и биограф Джон Гарт в The Guardian резюмировал практическое значение работы: «Толкин выдвинул чудовищ на первый план». Он связал аргумент Толкина о «северной доблести», обретающей смысл только в борьбе с силами уничтожения, с личным опытом писателя как ветерана битвы на Сомме. Для Толкина, знавшего цену мужества перед лицом неминуемого поражения, этот тезис был не абстрактной теорией, а экзистенциальной истиной.

Таким образом, эссе «Беовульф: Чудовища и критики» не только изменило академический ландшафт, но и закрепило в массовом сознании образ «Беовульфа» как глубокой философской поэмы, чья мощь проистекает из вечного противостояния человеческого духа силам хаоса и смерти.