Чудесное око

Всемирная сенсация

Снова заговорил радиорепродуктор: парижская радиостанция передавала мнение известного французского ученого о затонувшем городе.

– Открытие советской экспедицией подводного города не является в буквальном понимании открытием. Это результат научного расчета, основанного на достоверных сопоставлениях и выкладках.

Далее оратор привел примеры того, как ученые заранее предупреждали о существовании еще неизвестных химических элементов, планет и как эти предвидения оправдывались.

– Такова сила правильных научных методов. Геолог проходит сотни километров по пустыне. Неожиданно он останавливается на месте и, основываясь на непонятных неосведомленному признаках, говорит: «Здесь должно быть золото, нефть, вода, железо». Рабочие копают и находят. Точно так же была открыта и Атлантида. Советские пароходы плывут из заполярного Мурманска в Атлантический океан, бороздят его неизмеримые пространства, выбирают одну точку, опускают лот, затем телевизор: здесь должен находиться затонувший материк с остатками человеческой культуры. И находят то, что искали…

Если бы Скотт мог слышать, как смеялись Чудинов и Правдин, слушая эту информацию!

– Прекрасно! – воскликнул Чудинов. – Профессор Мишо льет воду на нашу мельницу. Я был скромен и не говорил о том, что открытие подводного города – результат расчета и научного предвидения. Ну что ж, тем больше чести для нас!

Смеялись и в Москве, в штабе. Барковский говорил:

– Теперь наша экспедиция оправдана перед мировым общественным мнением. Мы создали всемирную сенсацию. За нашими работами будет следить весь мир. Мы будем все сильнее возбуждать интерес, время от времени оповещая о новых археологических открытиях, а в них не будет недостатка. А главная цель экспедиции останется в тени.

– Я побаиваюсь только одного, – вставил эпроновец Кириллов, – как бы это «открытие» не привлекло на место экспедиции иностранные корабли с археологами. Они могут помешать нам. Довольно с нас и одного Скотта.

– Ваши опасения преувеличены, – ответил Барковский. – Какая из буржуазных стран станет расходовать сейчас деньги на подобную экспедицию? Там, где закрываются университеты, не до экспедиций…

– Однако ведь этот Скотт…

– Ну, Скотт – иное дело. Цель его нами не разгадана. Он, конечно, ищет не подводный город. Скорей всего он тоже охотится за пластинками Хургеса. Если бы нам посчастливилось узнать, как он открыл эту тайну…

– Не взяться ли мне за это? – предложил Азорес. – Я уже приобрел некоторую «изыскательскую практику». Дайте мне гидроплан, и я полечу в Америку искать следы мистера Скотта.

– Не гидроплан, а цельнометаллический дирижабль «Ц-шесть», – неожиданно прозвучал в микрофоне чей-то незнакомый голос по-английски.

– Что за передача? – воскликнул Азорес и посмотрел на Маковского. На лице капитана отразилась тревога. Неужели их радиопередачу перехватили и Скотт слушает эту конспиративную беседу в эфире?

Но Гинзбург усмехался загадочно.

– Кто вы? – спросил Азорес в микрофон.

– Я человек, летящий в небе, – донесся тот же голос.

– Карпиловский, ты? – крикнул в микрофон из-за плеча Азореса Гинзбург.

– Я, – уже по-русски ответил голос.

– Это наш океанограф, – пояснил Гинзбург. – Он летит к нам на дирижабле «Циолковский-шесть». Собирается изучать океанографию. Я два часа назад установил связь с «Ц-шесть».

– И мы, сидя в дирижабле, имели удовольствие уже совершить вместе с вами подводное путешествие, – откликнулся Карпиловский. – Прекрасная передача!

– Ну и как же с моим путешествием в Америку? – спросил Азорес.

– Что ж, ты можешь попытать счастья, – ответил из Москвы Барковский. – Дирижабль идет в трансатлантический рейс. Высадит Карпиловского на ваш корабль, а ты займешь его место и полетишь.

– Согласен! – Азорес потер руки: он очень любил приключения.

Тревоги советских исследователей были напрасны: радиостанция Хургеса сохранила свою тайну. Ни Скотт, ни кто другой в буржуазном мире не имел понятия о пластинках Хургеса.

Скотт все еще сидел, глубоко задумавшись. Телевизионная передача с морского дна, из затонувшего города, и лекция археолога не убедили Скотта в том, что советская экспедиция ставит только научную цель.

Кто теперь станет расходовать огромные деньги на археологию? Но черт их поймет, этих большевиков! Может быть, они действительно не знают о существовании затонувших сокровищ! Да и откуда им знать!

Скотт повеселел и выпил еще одну стопку сода-виски, на этот раз уже не с горя, а с радости. Красные его веки слипались. Под качку он начал дремать. Неожиданный толчок, от которого пароход содрогнулся, разбудил Скотта. «Что такое?» От сонливости и хмеля не осталось и следа. Скотт умел владеть собой при любых неожиданностях. Он поспешно встал, подошел к умывальнику, облил голову холодной водой и, хватаясь за стены – качало все сильней, – выбежал на палубу.

Высокий вал поднялся над бортом. Гребень белой пены с шипением обдал Скотта брызгами с ног до головы. Шкипер «Урании» перебрасывался ругательствами со шкипером советского траулера.

– Что ты горло дерешь, чумная крыса? – кричал шкипер с траулера. – Ведь ваш же пароход наскочил на траулер. Не видите, откуда ветер! Давно надо было отойти.

Ссора длилась еще некоторое время, затем затихла: шум волн и ветер заглушали голоса. Все четыре парохода стояли под парами. Ветер рвал густые клубы дыма, расстилал их на длинных валах волн, и дым смешивался с брызгами пены. Куда девалась голубизна океана! Небо и поверхность моря до самого горизонта приобрели зловещий темно-синий цвет. Дождя еще не было, но молнии то и дело рвали тучи, гром грохотал почти беспрерывно. Его удары отражались от высоких волн, и казалось, что это рычит разлютовавшийся океан. Плавучие якори уже не держали корабли. В такую бурю им небезопасно находиться друг возле друга – волнами и порывами ветра их может столкнуть и разбить. И корабли торопились быстрее разойтись в разные стороны.

Качка крепчала. Капитаны пароходов распорядились стать против ветра и идти полным ходом.

Ветер был почти горячим. За несколько часов он высушил костюм Скотта.

– Начался шторм, – сообщил Маковский в штаб. – Идем на всех парах навстречу ветру.

– А как у вас? – спросил Гинзбург Карпиловского.

– Можешь полюбоваться, – ответил Карпиловский.

И на судовом экране Гинзбург увидел часть пассажирской каюты дирижабля. Через большое окно виднелось безоблачное небо. Солнце ярко освещало лицо молодого океанографа. Его золотистые волосы казались огненными, глаза жмурились от яркого света.

– Летел бы я на дирижабле, если бы не нога, – вздохнул Миша, который также видел Карпиловского.

– Вот как у нас, – отвечал Карпиловский. – Под нами буря. Если хочешь, могу показать. – Карпиловский повернул объектив, и Гинзбург в океане, а Миша в Москве увидели тучи, клубившиеся под дирижаблем. Змеистые молнии пробегали между ними. Изредка гремел гром.

– Мы тоже попали в грозу, – продолжал Карпиловский. – Но нам легче выбраться из нее, чем вам. Мы поднялись над тучами и вот, как видишь, снова летим в безоблачном небе. Нашли попутное течение воздуха и летим без моторов. Вообрази только, что и в глубине океана такая же точно тишина, даже еще тише. Не колыхнется ни один листочек водорослей. Не зря говорят, что крайности сходятся.

– А у нас такая кутерьма… Слышишь? – Карпиловский и Миша услышали, как свистит ветер в снастях, как гремит гром и волны глухо ударяют о борт парохода.

– Словно черти готовят обед на тысяче сковородок!..

Экран погас, смолкли звуки. В комнате Миши наступила такая тишина, что стало слышно, как стучат в углу большие стенные часы. Все члены штаба уже разошлись.

Миша откинулся на подушки и закрыл глаза. Впечатления этого дня утомили его. Подводное путешествие, буря в океане… Полет над облаками… беседа людей, находящихся за тысячи километров друг от друга… Все это напоминало сказку. И Миша стал мечтать.

Когда во всем мире народы установят социалистический строй, у Миши будут друзья в Южной Америке, в Австралии, на Шпицбергене, в Зеландии и на Огненной Земле. Школьники будут изучать географию на экране телевизора. Увидят, как в Атласских горах люди прокладывают огромные трубы для создания искусственных ураганов, «вечных» ветряных двигателей, как пробиваются ледоколы по Великому Северному морскому пути и как дирижабли и самолеты завоевывают ледовитый континент Антарктики. Многомиллионная армия трудящихся расчищает тропические джунгли, чтобы на их месте основать культурные поселения. Единое мировое хозяйство, одна семья трудящихся, мир без кордонов и границ. Да, мы уже имеем «всемирный глаз», «всемирный голос»… Из подходящего центра можно будет осматривать в телеглаз весь мир, обмениваться опытом… Какие увлекательные перспективы! Какая интересная жизнь!

С этими мечтами Миша уснул.

Визит врача

– Ну, как мы себя чувствуем? – услышал он чей-то знакомый голос.

А, это врач…

– Вы видели подводный город? – спросил Миша, открывая глаза.

Седой врач в больших очках улыбнулся.

– Видел, дорогой мой, лишь уголок подводного мира. Смотреть не смог: вызвали на операцию. Еще увижу. А вот больные в моем отделении все смотрели. Для них это прекрасное развлечение, как и для вас, конечно. Но что же вы не отвечаете на мой вопрос?

– Доктор, я уже давно здоров, – сказал Миша. – И вы напрасно так долго держите меня в постели.

– Но ведь вы лежа совершаете чудесные подводные путешествия!

– Да, конечно. Но все же это не то, что настоящее путешествие. Мне отец обещал: как только я поправлюсь, он отпустит меня на корабль в Атлантику. Через десять дней туда полетит стратоплан. Понимаете, стратоплан! Он может пролететь полторы тысячи километров за час, и я смогу за день побывать на корабле и возвратиться назад в Москву. Разве это не удивительно! Неужели и через десять дней нельзя будет встать?

– А вот посмотрим, – ответил врач и начал осторожно снимать лубки.

Он щупал, пробовал, надавливал ногу.

– Болит? Только говорите правду.

Было больно, но Миша силился не кривиться и отвечал твердо:

– Ничуть не болит. Хоть сейчас снова в футбол!

Старый врач улыбнулся в усы, покачал седой головой и пробормотал баском:

– Вы такой пациент, которому нельзя верить. Через три дня посмотрим кость.

– Снова рентген? – обеспокоенно спросил Миша.

– Нет, на этот раз не рентген, – ответил врач. – Мы начинаем изменять рентгену. Его все больше вытесняет новое приспособление: катодные трубки. Это высокочастотные излучения. Они абсолютно безвредны для человека и в то же время дают полную возможность видеть, что делается в организме.

Недавно в институте экспериментальной медицины, в лаборатории климатологии мы проделывали такой опыт. Нам надо было выяснить, проникают ли короткие световые волны сквозь шерсть и кожу животных к внутренним органам. Мы разрезали организм подопытного животного до органов внутренней секреции, поставили выводные трубки и по количеству выделенных органами продуктов намеревались узнать, как реагирует организм на облучение той или иной волной света. Это был очень несовершенный метод. Ведь изменения в работе желез внутренней секреции могли наступить и по иным причинам. И вот один молодой научный сотрудник, Толя Томашкевич, предложил нам такой способ: уж если «потрошить» бедных животных, то почему бы не поставить возле вскрытых органов фотоэлементы? Потом зашить разрез и облучить животное. Если лучи пройдут сквозь шерсть, кожу, мускулы и кости и достигнут фотоэлементов, то, значит, все отлично. Остается только установить результат облучения. А если поместить в организм животного крохотный телевизор, то мы сможем даже наблюдать работу внутренних органов.

– А зачем это?

– Для многих целей. Ну хотя бы для установления дозировки облучения. В наших зоопарках приходится давать животным «дополнительный паек света». А какой длины должны быть световые волны? Как они проходят, «пронзают» животных? Ведь и без опытов очевидно, что облучать бесшерстную африканскую собачку – это одно, а косматого медведя, черепаху, крокодила – совсем другое. Ветеринары зоопарков немало возятся с дозированием. Иные пришли даже к выводу, что необлучаемые звери чувствуют себя лучше, чем облучаемые. А на поверку вышло иначе. И все дело в том, что облучали не так, как надо, и, конечно, могли принести больше вреда, чем пользы. То же самое и с облучением людей…

– Но это не совсем то же, что телеглаз, – заметил Миша.

– Да, пока это только применение фотоэлемента, – согласился доктор. – А фотоэлемент – душа телевидения. Да и самое телевидение уже входит в нашу медицинскую практику. Недавно мне сообщили по радио, что на ледоколе, плававшем в арктических морях, произошел несчастный случай с кочегаром, которому во время качки чугунной болванкой раздавило ногу. На ледоколе был неплохой хирург, но случай вышел очень сложный, и хирург попросил моей консультации, как делать операцию. Нам помогло телевидение. Больного положили перед аппаратом, и я очень четко видел оперируемого на экране. Мы с хирургом были соединены судовым радиотелеграфом. И я, сидя в Москве, руководил операцией.

– Это все очень интересно, – сказал Миша, – но скажите, когда я смогу встать?

– Не спешите, успеете еще полетать на стратопланах. Ваше время впереди. Когда я был в ваших летах, полет на аэроплане был новинкой. Теперь вы, точь-в-точь как я в детстве, мечтаете о стратопланах, но вы будете счастливее меня. Вам, возможно, доведется полетать и на звездолетах. Может быть, на Луне или на Марсе побываете…

– А знаете, – воскликнул Миша, забыв о своей болезни, – я читал об одном необычайном проекте! Ведь ракета без пассажиров уже летает? Так вот, институт реактивных двигателей строит такую ракету, которая сможет полететь на Луну и даже облететь ее. Слой Хевисайда будет пробит. Управлять ракетой будут по радио. И на ракете будет установлен аппарат телевидения. Когда ракета будет лететь возле Луны, мы сможем видеть лунную поверхность совсем близко. А вторую сторону Луны…

Доктор добродушно усмехнулся:

– Так, пожалуй, и я на планетах побываю, не выходя из своего кабинета… Ну, потерпите еще немного, не поднимайтесь. Передавайте привет от меня вашим атлантическим товарищам.

Вечером того же дня Миша узнал еще об одной новости: «Ц-6» уже прилетел на место стоянки экспедиции, но не спускался, так как в нижних слоях атмосферы и на море все еще была буря. Дирижабль плавно кружился над тучами. Миша боялся заснуть и упустить момент спуска. И все-таки заснул.

Пересадка в воздухе

Проснулся он в шестом часу утра.

Портьеры на окнах были спущены, и Миша подумал: «Какая погода на улице?» Вдруг прогремел гром. В океане гроза! Значит, спуск не состоялся. Хотя, возможно, гроза сейчас только в Москве, а там, в Атлантике, ее уже нет… Экран был мертв. Гинзбург, наверное, еще сладко спит. Ведь там недавно минула полночь. Время тянулось без конца. Только в одиннадцатом часу Миша услышал веселый голос Гинзбурга:

– Доброго утра, Миша! Ну, как погода в Москве?

– Дождь и гром.

– А у нас прекрасно! Сейчас начнется спуск. Передай по телефону членам штаба, чтобы быстрее съезжались.

Вот и экран ожил. Это Мотя постарался, чтобы Мише не было скучно ждать.

Палуба парохода, фальшборт и за ним – большие волны океана. Да, волны океана еще не улеглись. Зато какое яркое южное солнце! А где же другие пароходы? Во время бури они разошлись в разные стороны.

– Мотя, покажи дирижабль, – попросил Миша.

Палуба корабля и море вдруг провалились, словно Миша делал мертвую петлю на самолете, и в голубизне безоблачного неба он увидел сверкающую «сигару» дирижабля. Гинзбург что-то сказал, но Миша не расслышал. На экране телевизора произошла перемена. Теперь Миша видел море с огромной высоты, и траулер казался точкой на океанском просторе. Видимо, Гинзбург переключил Мишу на телеоко дирижабля.

Гинзбург и радист дирижабля устроили репетицию, опробовали аппараты. Все было в порядке. И скоро мощные станции СССР оповестили об очередной трансляции: «Спуск дирижабля». Тысячи людей бросились к экранам телевизоров.

На экране – палуба, залитая ярким светом, матросы в белых костюмах, капитан, ученые, Азорес в дорожном костюме: серая куртка, короткие брюки, носки, туфли, небольшой чемоданчик в руке и на груди – неизменный фотоаппарат.

Потом другая картина: траулер с высоты дирижабля… Кадры начали чередоваться. Черная дымящаяся точка на поверхности океана то вырастала в большой траулер, то исчезала, на ее месте появлялась «сигара» дирижабля. Отчетливо видны гондолы, пропеллеры. Дирижабль быстро опускался… Ветер совсем утих, и это облегчало задачу.

– Но как же он сядет на воду? – спросил Мотя.

– Он не сядет, – ответил Барковский. – Он опустится над палубой и выбросит трап.

– И Карпиловскому придется в воздухе спускаться по трапу?

– Чему же ты удивляешься? – вдруг услышал Миша голос геолога Правдина с борта траулера. – Советские ученые давно перестали быть кабинетными крысами. Подумаешь, диво – спуститься по трапу с воздуха! Ты посмотрел бы, как нам, геологам, приходится вскарабкиваться на обледенелые пики и вершины гор!

Тень от дирижабля укрыла весь траулер. Матросы выстроились возле борта. На всякий случай шлюпки держали наготове. У матросов в руках – спасательные круги. Всякую случайность надо предвидеть, чтобы она не превратилась в несчастный случай.

Еще минута – и трап спущен. Он закачался над палубой. Дирижабль немного сносило ветром, а траулер – течением. Трап двигался в воздухе над палубой, приближаясь к антенне. Вдруг изображение исчезло и тотчас же появилось снова. Теперь палуба была видна сверху – начал работать аппарат «Ц-6».

Трап пронесся на четверть метра выше антенны. Дирижаблю пришлось сделать круг, и вновь трап появился над палубой возле кормы. По трапу спускался ученый. Карпиловский ловко перебирал перекладины веревочной лестницы.

– Наверное, сдал нормы на значок ГТО второй ступени, – заключил Миша.

На дирижабле пустили в ход все аппараты для охлаждения газа. Дирижабль осел. Прежде чем трап коснулся палубы, Карпиловский спрыгнул под приветственные крики встречающих. Азорес успел щелкнуть аппаратом, чтобы увековечить этот момент, и побежал за трапом, который удалялся от него. Все взгляды были обращены на прибывшего, и об Азоресе на мгновение забыли. Вдруг Маковский вскрикнул:

– Стой! Куда ты, сумасшедший!

Конец трапа быстро волокло по палубе от кормы к носу парохода. Азорес бежал, пытаясь вскочить на трап.

– Подожди! Дирижабль сделает еще круг! Вот отчаянный! – Но Азорес уже уцепился за трап и взбирался по нему вверх. Трап, раскачиваясь, приближался к выступу на носу парохода. Об этот выступ Азорес сейчас разобьется. Все крикнули, а Азорес с проворством кошки продолжал взбираться вверх. И все-таки он не успел убрать ноги, и ступни его ударились о рубку. В ту же минуту трап перелетел через рубку и повис над морем.

– Ой, упадет! – разом вскрикнуло несколько человек. – Вот горячка!

Видно было, как Азорес стал дрыгать ногами.

– Разбил ноги!

– Смотрите, смотрите, он взбирается на руках. Вот неугомонный!

Азоресу помогли с дирижабля: капитан приказал быстро поднять трап. Так на трапе и втянули Азореса.

Длинный коридор на «Ц-6». Азорес пытается встать на ноги и сразу же садится. Его подхватывают.

– Ничего, чепуха, – бормочет он и, пошатываясь как пьяный, идет по коридору. – Капитан, где моя каюта?

Так произошел обмен пассажирами в воздухе.

Дирижабль поднялся, сделал круг над траулером и быстро стал удаляться.

– Как ты себя чувствуешь, Азорес? – спросил Маковский.

– Прекрасно! Пляшу, – шутя, ответил тот.

Однако через несколько минут врач дирижабля, осмотрев ноги Азореса, сказал, что удары значительны, хотя переломов и вывихов нет.

– До Америки, во всяком случае, ему придется полежать.

Один против трех

Океан успокоился, и корабли стали собираться на прежнее место.

Расположение затонувшего города было уже точно определено. Но советские корабли курсировали и обследовали дно в значительном отдалении от этого места.

– Подозрительные маневры, – бормотал про себя Скотт. Он не ослаблял внимания к советским кораблям и приказал капитану «Урании» держаться поблизости от них. С деланой любезностью Скотт крикнул с мостика в рупор:

– Неужели и на этом месте найдем подводный город?

– Этого пока никто не может сказать, – осторожно ответил капитан советского теплохода.

Скотт продолжал наблюдения. Вслед за драгой с теплохода был спущен телевизор. Шел час за часом, а теплоход находился на том же месте.

– Опустите наш аппарат телевидения! – приказал Скотт и пошел в свою каюту, где стоял телевизор с маленьким экраном. Экран вспыхнул. Мгла. Мелькают рыбы, мачты и трубы затонувших кораблей. Три парусника и два парохода… Луч прожектора советского телевизора шарил около пароходов.

– Так и есть! – воскликнул Скотт. – Теперь не остается никаких сомнений. Они ищут затонувший пароход. Они ищут «Левиафан». Проклятье! Но мы еще увидим, кто первый придет к финишу.

Затонувшие в этом месте пароходы были небольшими, и советский телеглаз стал подниматься вверх.

– Ну, конечно, – прикидывал вслух Скотт. – Они убедились, что это не «Левиафан», и больше их ничего не интересует. О, таких пароходов, как «Левиафан», возможно, лишь два-три на дне Атлантического океана… Что же мне делать? Их пароходы технически оснащены лучше. Правда, «Урания» быстроходней, но в данном случае это небольшое преимущество. Наши поиски не выходят за границу четырех-пяти квадратных километров. Я, по сути говоря, мог бы спокойно ждать момента, когда их суда найдут «Левиафан». А потом… начать действовать, но лучше найти самому. Кто найдет первым, у того больше преимуществ.

Скотт приказал непрерывно кружить на месте, где, как предполагали, погиб «Левиафан». Телеоко целые сутки блуждало в глубине океана. Капитан «Урании» поделил на карте участок на квадраты в триста метров каждый. Обследованные отмечались крестиками.

Но и советские суда не теряли времени даром. Покинув затонувший город, они тоже усиленно искали «Левиафан».

– Оставим старым бабам верить, что большевикам интересны затонувшие материки и города, – бормотал Скотт. – У них та же цель, что и у меня, но у них превосходство: три парохода. Значит, и шансов на удачу втрое больше. Впрочем, посмотрим, кто будет смеяться последним!

Началось настоящее соревнование. «Урания» и три советских парохода бороздили небольшой участок океана во всех направлениях. Четыре телеглаза рыскали по морскому дну. Водолаз Протчев часами висел в своей подводной люльке, мечтая «утереть нос всем телеглазам».

«Поднять со дна такой пароход – тоже сокровище», – думал Протчев.

Он вспомнил работу по подъему судов: как шлангом-пипкой промывают под корпусом судна ходы, протягивают металлические «ремни» и поднимают судно понтонами. Однажды Протчев едва не погиб под кормой, засыпанный песком. Сколько раз он видел смерть! И все же любит свое дело и не променяет свою профессию ни на какую иную.

– Только бы найти «Левиафан»!..

Но огромный пароход словно сквозь землю провалился.

Скотт нервничал. Один против трех. Нет, не против трех, а против целой державы. Надо что-то придумать, чтобы уравновесить шансы. Скотт часами ходил по каюте из угла в угол и наконец придумал.

– Да, это будет надежнее, – сказал он и вызвал к себе японского водолаза. Между ними произошла длительная беседа. Японец возражал, он не хотел спускаться под воду. Очень опасно: вода кишит акулами.

– Глупости, – парировал Скотт. – Акулы убрались после бури. Уже давно не видно ни одной. Советский водолаз спускается ежедневно.

– Но я сам видел акулу, – настаивал японец.

– Вы привыкли нырять только в ванне! – обозлился Скотт. – Каждая профессия связана с опасностями. Разве акула не нападает на ловцов жемчуга? У вас будет нож… Наконец, ваш водолазный костюм такой жесткий…

– Акула может прокусить шланги, разорвать рубашку…

– Одним словом, вы отказываетесь? – закричал разгневанный этим «саботажем» Скотт. Он не привык к подобным протестам «купленных людей».

Нет, японец не отказывался. Он просто хотел набить цену. Чем больше риск, тем выше плата. Скотт облегченно вздохнул. Если только в этом… И они начали торговаться.

О, мистер Скотт умел торговаться: два раза японец доходил до дверей и возвращался, три раза Скотт возвращал его, и, наконец, поладили. Скотт выплатил половину обусловленной суммы вперед.

– Остальное получите, когда выполните задание.

Японец тщательно пересчитал деньги, не обращая внимания на то, что подобное недоверие «оскорбляет» Скотта, аккуратно сложил их, сунул в карман и вышел.