Морозных степей дочь

Nulla

По дневнику Великого Героя Горицвета,

что был написан давным-давно, поврежден и частично восстановлен мною

Мышцы содрогнулись в беспокойном сне.

Он очнулся, жадно втягивая прохладный лесной воздух. В груди от пробуждения застучал набат.

«Значит… и это тоже не сработает», – обреченно подумал он, отметая очередной план.

– Опять кошмары? – спросила она, помешивая тусклые угли.

– Да… нет. Просто сон.

Он облизнул обветренные губы, потер лицо ладонями.

– Опять мы вторую неделю в дороге, – между прочим отметила она.

Звезды таяли в холодной, безлунной ночи. Девушка обернулась на восток, где за облетевшими ветвями уже серел краешек неба. Она доложила в костер оставшийся хворост – тепла от него будет мало. Затем поднялась, кутаясь в одеяло, на выгоревшем теле которого сверкали белые раны ватной подбивки, и присела рядом.

– Нельзя бесконечно гнать себя. Поспи сегодня подольше, у нас хороший запас.

Он приподнялся, откинув свое одеяло, еще раз потер глаза, снося ломоту в задеревенелых мышцах. Спать совершенно не хотелось. Но понимал, что надо.

«А может, не так уж и надо?» – мелькнула тщедушная мысль. Он поспешил ее отогнать. После того, что уже сделано, отступать никак невозможно. Телу пообещал: «Скоро! Очень скоро отдохнешь».

Сухие ветви разгорались, освещая поляну, и в этом свете волосы девушки переливались теплой медью. «Глупая. И что она во мне видит?»

– Сама-то? – ответил он, зябко дернув плечами. – Когда последний раз нормально спала? Не нужно меня сторожить каждую ночь, волки не унесут.

В далеком краю тихого осеннего леса, будто в насмешку, протянулся жалобный вой.

– Какая забота, поглядите на него. Можно подумать, я из-за волков переживаю, – улыбнулась она, опустив взгляд на кипу стрел подле его спальника.

Она вдруг поднялась, скинула с плечь свое одеяло, широко им взмахнула, на секунду скрыв звезды на небе. Ватник приятно придавил его сверху.

– Зачем? – хмуро спросил он, хотя под двумя одеялами сразу стало теплее. – Ты, конечно, с севера, но ведь околеешь без одеяла, и вообще… Ну что ты делаешь?..

Девушка распутала одеяла возле его ног и с ловкостью ласки скользнула сразу под оба, юрко прижавшись теплой спиной к его груди.

– Не уснешь, пока не согреешься. Надо поспать! – настояла она.

И как тут поспоришь? «Что ж, поспим. Совсем… чуть-чуть».

l

А дальше – in medias res про героя моей эпохи

Поздняя осень: полузимник месяц

Северо-Восточный край

Судья оторвался от бумаг, пошевелив округлыми плечами под черной шерстяной мантией с норковым воротником, и поднял на обвиняемого взгляд ясных, очень живых для столь почтенного возраста глаз. На окно рядом с судейским столом присел ярко-коричневый воробей, сделал «скок-скок», тюкнул клювом по деревянному подоконнику и, бойко прошелестев острыми крыльями, улетел прочь. Рэй так и потянулся за ним взглядом.

Судья, переминаясь в сомнениях, качнул головой. Опять присмотрелся к листку в руках – содержание ему сильно не нравилось.

– Нет, не сходится, – хрипло выдохнул он.

– Запирается лиходей! Новое ли дело? – взялся пояснить помощник – белокурый парнишка в черной рясе и с листком руках, исписанным мелкой руницей. Помощник стоял подле судейского стола в явном нетерпении.

Однако его мнение судью не шибко интересовало.

– Дай-ка слог, – не оборачиваясь, судья затребовал только что составленный протокол допроса.

Губы обвиняемого дрогнули, он сглотнул тугой комок. Он стоял посреди этой крошечной судейской лачуги: так и не получивший обещанного шанса, чужой всем вокруг, в чём-то даже преданный: не то Амадеем, не то Светлобаем, не то самими высшими силами.

– А почему про Иоахима не записал? – недовольно осведомился судья, перечитав не очень-то стройные показания обвиняемого.

Помощник устало выдохнул:

– Право слово, ужто россказни всякого лиходея на глаголицу перекладывать? Да ладно бы по воску писали, стер и забыл, а велено-т по бумаге.

– И вообще многое упустил. Пишешь ты быстро, но говорили, у тебя и слух цепкий. Наврали мне? – судья обернулся, возведя на помощника хмурый взгляд, да тот, кажется, не сильно смутился. – Такой слог мне не годится. Уясни. Придется допросить еще раз, с самого начала. Попутно уточним и несколько непонятных мест.

Помощник тяжко вздохнул, но словами перечить не посмел. Безо всякого желания он чиркнул коротким ножичком, починив перо, и возложил чистые листы на аналой.

Внутри лачуги потрескивала большая печь, мазанная белой штукатуркой. Из горнила рвался горячий воздух, наполненный вкусным ароматом березовых поленьев. Подле печи, позевывая, сидели на лавке разомлевшие от тепла ябетники, вооруженные деревянными дубинками, – судебные приставы. Судья положил перед собой обвинительный лист будто в первый раз, и его светлые, подвижные глаза воззрились на обвиняемого:

– Назовись, – во второй раз прохрипел седовласый.

– Рэй, – почему-то также хрипло ответил обвиняемый. Губы его уже оттаяли, но холод не успел выйти из тела: на корабельной палубе, где он ожидал суда, было уж очень холодно. Впрочем, вероятно, вовсе не температура воздуха была причиной его дрожи.

Молодой помощник под скучными взглядами ябетников царапнул странное имя на листке, начав слог заново.

– Понимаешь, по какому поводу ты здесь оказался? – спросил судья.

– Понимаю, – ответил Рэй.

– Каков родом и каким трудом живешь? – без интереса осведомился судья, тем временем внимательнее вчитываясь в содержание обвинительного листа.

– Путешественник, – сообразил Рэй и прибавил: – из далекой страны.

Ему показалось, это прозвучало чуть лучше, чем первые его слова: «Рода нет» и «Пока никаким». Судья дочитал содержание обвинительного листа и принялся за работу.

– Что ж, Рэй из далекой страны. Прости за эту волокиту.

Помощник аж закатил глаза: старик вечно манерничал с этими охламонами и окаянцами.

– Как ты уже понял, мы начинаем допрос заново. Клянешься ль говорить правду пред княжеским поверенным?

– Клянусь! – в этот раз уверенно ответил Рэй.

Однако княжеский поверенный тут же застал врасплох новым вопросом – простым, но совершенно непонятным:

– Чем?

Не получив в скором времени ответа, судья словно бы стал предлагать варианты:

– Отцом ли Небесным Сварогом, Мареной ли Тёмной? Распятием? Или, коль желаешь, своим идолом из далекой страны?

– В моей стране… не принято истово молиться богам, – на свой страх ответил Рэй.

– Что ж, – вздохнул судья. – Приступаем.

Пусть, в силу нерадивого поведения судейского писаря, обвинение оглашалось во второй раз, княжеский поверенный не пропустил ни одного слова. Он зачитывал обвинение медленно и с выражением, расставляя акценты на ключевых словах.

Завершив, он облизнул губы и поднял взгляд на обвиняемого:

– Итак, Рэй. С обвинением согласен?

– Не согласен, – подготовившись, объявил тот.

– Тогда изволь рассказать, как было дело, – тоже готовый к возражениям, ответил судья и, напрягши скулы, мотнул головой горе-помощнику: всё записывай, ленивая душонка!

***

Тремя днями ранее

Он только сделал шаг. Обернулся – а таинственной Башни за плечами уже не было. Прохладная ночь нежно коснулась лица.

Ни пения птиц, ни стрекота сверчков. Хотя лес еще не был укрыт снегами, стылый воздух сообщал, что первые заморозки давно прошли.

Рэй отряхнул кафтан, утепленный мягким подшерстком, нахлобучил шапку с меховым отворотом и цокнул роговыми каблуками остроносых сапог – молодец молодцом! Одежды, подаренные в Правой Башне, были удобны и советовали погоде. Зеленую тетрадь, которой пока не было приложения, он устроил во внутренний карман.

«Герой», – повторил он громкое слово. Случившееся совершенно не укладывалось в голове, потому покамест он отодвинул Правую Башню на задворки сознания. О ней и правда чуть позже. Он вдохнул влажный, неживой воздух, наполненный запахами земли, хвои, угасшей травы.

Неисчислимые искорки теснились на небосводе, отделяя бездну разительно черного неба от сплетения угольно-черных ветвей. По небесной сфере тянулся едва уловимый глазу кисельный хвост туманности. Было холодно и ясно.

«И чего на меня меланхолия напала, когда я на этот контракт соглашался? Ладно бы что хорошее предлагали». И всё же приятное волнение играло в душе. Быть может, именно такого толчка ему не хватало, чтобы начать жить по-настоящему?

Теплый кафтан изящного кроя сидел удобно и внушительно. Пусть утренний воздух веял прохладой подступающей зимы, а земля хрустела утренним заморозком, путнику было очень комфортно. В таком наряде за бродягу его не примут, наоборот, видно, что человек непростой. Даже деньга вроде бы есть. Правда, кошелек Светлобай вручил не больно-то тяжелый.

Путник заметил просвет меж деревьями, и вскоре ступил на узкую песчаную дорогу с колеей от гужевых повозок.

Ночь таяла быстро. Звезды потухли, мрак растаял, оставив на ветвях голубоватую дымку. Спустя немногое время, тёмно-синий восточный горизонт принялся теплеть восходом.

Не успел герой утомиться дорогой, как впереди нарисовались два силуэта. Смешанный лесок тут обрывался непахаными полями. Двое стояли подле серого межевого валуна у лесной кромки. Солнце еще не пробило горизонт, но небо было ясным, так что видно было далеко.

Пара беседовала напряженно: один взволнованно жестикулировал, будто слезно оправдывался, другой – статный муж при копье и щите – стоял непримиримо. Они заметили путника, но интереса его персоне не выказали. Стоило Рэю подойти вблизь, как разговор меж теми оборвался глухим ударом!

Щуплый, несолидно стриженный под ежика паренек кулем отлетел на землю. О-хо, вот тебе и разговор. Второй – весь серый, не человек, а слиток булата. По виду солдат: серый ватный воротник выглядывает из-под кольчуги, спадающей до середины бедра, на поясе головой вверх закреплен кистень, на груди кинжал без ножен на ремне, а в руках вытянутый щит и копье с ромбическим острием. Тёмно-серые, чуть вьющиеся волосы соли с перцем, короткая борода в тот же цвет, суровые, будто в камне вырезанные морщины, взгляд острый, если в нём и была когда-то жалость, годы вытравили ее без следа.

Ясно, что против этого серого солдата у молодого парня не было и шанса. Однако же мальчишка быстро стер юшку из-под носа, крутанулся назад, вскочив на ноги, и на свою беду выхватил с пояса короткий, почти игрушечный меч. Даже Рэй понял, что это он зря. Воин усмехнулся над намерением мальчишки защищаться, а вместе с тем и уверился в своем праве применять оружие, которого при нём был целый арсенал. Не думая сдерживаться, солдат совершил выпад копьем, которое со свистом блеснуло возле шеи несчастного! И вот тут Рэю стало не по себе: а он ведь его и правда убьет!

Явившийся герой, не снабженный в Башне даже оружием, не то что геройскими способностями, встал примороженный. Внутри буря: сердце стучит, обжигая грудь адреналином, но руки-ноги словно в лед заковало. Двое дрались насмерть. Вернее, насмерть дрался только паренек. А Рэй всё еще был «со стороны», не готов был воспринимать себя частью этого мира.

Паренек бросил короткий взгляд на прибывшего и замахал рукой:

– Он меня грабит! Не стой же, зови на помощь!

Растерявшись, герой набрал воздуха, но, оглядев глухую тропинку, что шла из леса через старую посадку, понял, что звать кого-то бесполезно.

Честность, достоинство, верность ремеслу – три добродетели, озвученные Светлобаем, в один голос требовали вмешаться в этот неравный бой. Но что он мог бы сделать против отъявленного, вооруженного преступника, который даже сейчас, обретя свидетеля своего страшного деяния, и не подумал остановиться?

Впрочем, по короткому, колючему взгляду, который метнул серый солдат, Рэй понял, что свидетелей-то тут, пожалуй, не оставят.

Копейщик совершил заступ, глухо вмазав щитом по лицу парня, тот оступился, и копье броском гадюки цапнуло того за живот, окропив короткую куртку из козьей шкуры.

Парень отпрянул, лицо стянуло от боли, ноги не удержали, и через секунду он оказался на земле. Воин крутанул копьем, со свистом стряхнув яркую кровь с серебряного острия, склонился и снял кошель с пояса раненого.

Невыносимо было на это смотреть! В этом мире вот так? Рэй сжал кулаки, но от волнения и страха в них совсем не было чувствительности. Он наблюдал эту невероятную, вопиющую картину неспособный ни вмешаться, ни убежать. Копейщик же поглядел на горе-свидетеля и зашагал в его сторону.

Когда солдат приблизился, сердце героя пропустило удар. Однако злодей более не удостоил никчемного героя вниманием. Поигрывая полученным кошельком, он развалистой походкой отправился по дороге, уводящей обратно в лес.

Только к секунде, когда меж ними набралось под тридцать шагов, Рэй распрямил легкие. Подбежал к раненому – этот лежал, привалившись на валун. Коротко стриженый паренек поднял усталый взгляд.

– Ты же, – с трудом дышал он, прижимая ранение на боку, – ты же герой?!

– Я…

Рэй прилип взглядом к ширящемуся бурому пятну. Признаваться в этом титуле было стыдно и нелепо.

– Вижу, что из них, – облегченно выдохнул парень. – Ведь я именно тебя тут и ждал!

И это еще больше растревожило душу. «Он ждал меня? И теперь ранен, умрет из-за меня?»

Рэй припал на колени, силясь рассмотреть ранение.

– Я могу что-то сделать? Ты лежи, я позову на помощь…

Парень схватил за локоть и быстро объяснил, что нужно идти на артель!

– Мы там всех встречаем, ага. А меня Пташка звать! Оруженосец, значит, – тревожная улыбка пробилась на побледневшем лице.

Рэй поддержал его под плечо, помогая подняться.

– Что за артель, далеко? Ты сможешь идти?

– Недалече, – махнул он в неясном направлении, – тудой вон.

– Прости, что замешкался. Но, понимаешь, я ведь…

– Да по́лно, по́лно, переживу, – ответил тут Пташка.

Странноватое заявление для человека, только что раненного копьем в живот, но не в том состоянии был Рэй, чтобы это воспринять.

– Слушай, а ты другого героя тут не видел? Амадея.

– Что за Амадея? – вдруг напрягся парень. – Он с тобой?

– Наверное. Он ведь тоже был в Правой Башне.

Пташка задумчиво потер крючковатый нос и забурчал:

– Пропустили, что ли? Может, еще и сыщем… ну, ладно, айда скорее, нас ведь ждут! – спохватился он и зашагал бойчее.

Полупрозрачное покрывало ночи утягивало на запад, и меж деревьев занимался холодный рассвет. Собеседник уверенно шагал по тропинке, придерживая ранение рукой, всё легче опираясь на плечо героя.

– Как вышло, что на тебя напали?

– Так то ж бандюга местный! – хмыкнул Пташка. – Ну, точнее, не местный, а наоборот. А вообще, бес его знает, откуда он. Иоах… Яким, в общем, звать. Бывший Ганзейский атаман. Принесла же нелегкая в наш край! Всех подряд щупает, упаси господь ему на дороге попасться. А я вот попался.

– Прости, – склонив голову, повинился Рэй, – на героев тут, похоже, рассчитывают? А ты знаешь Светлобая?

– Да не пыли! – весело отмахнулся парень. – Ты теперь не один, сейчас с мужиками познакомишься и сразу всё понятно станет. Вон, напрямки пойдем, ага.

Они сошли с тропинки, углубившись в облетевшие кустарники среднего яруса. Утренняя свежесть бодрила, а твердая походка Пташки давала надежды на то, что ранение вовсе не такое глубокое, как показалось сначала.

«А бедный Пташка, поди, не догадывался, ради какого бездаря рисковал жизнью!» Да-а, сейчас узнают, что ему-то, Рэю, никакого божественного таланта в Правой Башне не дали, да и погонят в три шеи. И ведь правильно сделают! На что такой герой нужен?

За́росли малины шипами пытались задержать путников, но только облепили кафтан цепкими, крошащимися листьями. Двое очутились на просеке с лысым холмом посредине. На том стоял осевший лубяной домик, потемневший от суровых зим.

Пташка шагал ходко, пересекая лощину у подножия холма. Двое взошли на пригорок. Пташка стукнул по двери из горбыля четыре раза.

«Бедноватая артель», – не без разочарования подумал Рэй.

– Щас всё будет, – выдохнув клубочек пара, зачем-то подмигнул Пташка, щурясь от холодного, бронзового рассвета.

Внутри зашуршало. Заросшая сальными волосами голова мелькнула в дверном проеме и сразу исчезла. Пташка отпустил плечо Рэя, притянул дверь на себя и сделал пригласительный жест. Рэй шагнул, склонившись под низкой перекладиной, а краем глаза увидел, как Пташка щерится широкой, тонкой улыбкой, да так лучисто, вовсе уже не крючась от смертельного ранения.

Воздух внутри стоял теплый и душный. В центре очаг по-черному, горстка красных углей, подернутых золой. В полумраке герой разглядел двоих, не считая Пташки, что вошел следом. На артель героев, хоть бы и самых пропащих, эта землянка не тянула. Щеколда шаркнула за спиной.

Мужики затаенно переглянулись. Двое в серых рубахах встали с соломенных лежанок. И в эту секунду Рэй поймал на себе еще один взгляд: неприятный и почему-то уже знакомый. Но присутствие этого человека здесь казалось столь неправильным. Дорожный разбойник Яким, что напал на Пташку полчаса назад! И этот булатный слиток почему-то был тут как дома: привалился на стену, почесал короткую бороду и скучно оглядел заявившегося героя. Копье и щит прислонены к стене.

Сердце сжалось, когда Рэй понял, насколько глупо попался.

– Я ж говорил, сейчас всё поймешь… герой, – произнес позади Пташка, вытирая бутафорскую кровь о подол козьей куртки.

В спину врезались две ладони, да с такой силой, что герой кубарем полетел прямо в тлеющие уголья очага! Сильная рука подхватила за грудь, остановив паденье, швырнула обратно, и с противоположной стороны на щеку рухнул кулачище, по весу сравнимый с пудовой гирей. Взгляд размыло, горизонт запрокинулся, тело по инерции отбросило в другую сторону, где такой же встречный удар прострелил чуть выше живота.

Сознание разлетелось на осколки, дыханье сперло, тело враз превратилось в комок ревущей боли! Герой свалился на холодную, прелую землю, пытаясь поймать ртом воздух. Яким, видимо, оказавшийся главным среди присутствующих, пока раскурил трубку.

– Дохлый, – раздалось наверху. – Точно герой?

– Отвечаю, – усмехнулся Пташка и весело объяснил: – я ж их сразу чую, по говору скудоумному! Наш-то брат такой чепухи не мелит. Башня, таланты, кот – эт токмо услышишь, гони сомненья, очередной огузок с деньгами к нам спустился, принимай родимого!

Ловкая рука юркнула под кафтан Рэя и вынула кошелек.

– Еще доказательства нужны?

Кто-то подкинул мошну в воздухе и поймал, задорно звякнув монетами. Деньга порадовала бандитов. Рэй начал подниматься, но под задор получил крепкий пинок. Хлопнул тупой звук, и в этот раз под удар попала печень. Он сжался в позе эмбриона, до слез зажмурив глаза.

– Птаха, – рыкнул один из бандитов. – Пошто так мало?

– С чем пришел. Я их сразу веду, уж негде ему было спустить.

– А ну как этот селезень припрятал прямо в лесу? Не думал?

– Да он ротозей, – убеждал Пташка. – Очередной мозгляк, что пришел на подвиги. Сейчас у них с каждым разом всё меньше денег, сам ведь знаешь.

– Да хрен пинаешь! Три серебряных отруба и ладошка меди. Нешто мы за эту шелуху неделями в твоем сарае тухнем?

Пока грабители выясняли отношения, волна боли немного откатила. Рэй, собирая по частям сознание, отполз, но скоро уперся в стену – всё под внимательным взглядом булатного копейщика, что покуривал трубку и пока не утруждал себя даже раздачей приказов. Бандиты отвлеклись, пересчитывая монеты, так что герою удалось подняться на дрожащие ноги.

Под руку не попалось ничего, что можно было бы использовать для защиты. Боль и страх застлали сознание. И тут, неожиданно для себя, поддавшись какому-то отчаянному, древнему инстинкту, он опрометью кинулся на коренастого мужика, что стоял к нему вполоборота, толкнул и чудом вытянул саблю, висевшую у того на поясе! Герой схватил тяжелый кусок горячего железа обеими руками, направив на преступников.

Рука с курительной трубкой замерла; Яким поднял сосредоточенный взгляд, но пока не счел нужным вмешаться.

Впрочем, сабля в руках героя вызвала у лиходеев лишь смех. Обезоруженный противник, не опасаясь лезвия, подошел вблизь, Рэй махнул неуверенно, отчего-то всё еще слабый духом, чтобы всерьез применить оружие против живого человека. Коренастый перехватил запястье, вывернул, и выпавшая сабля печально лязгнула о землю.

Бандит толкнул разоружённого героя в соседа, а тот, заранее подготовившись, прописал хук снизу, отчего передние зубы насквозь пронзили язык никчемного героя. В рот ударило едкое железо, из глаз брызнули слезы. Удар в бок со спины – и сквозь позвоночник прошел раскаленный прут. Он безвольно повис на чьих-то руках, пока сознание металось от одного нестерпимого источника боли к другому.

– Хватит, – зычный голос остановил сумятицу ударов. То был Яким.

И тут на затылок опустилось что-то такое тяжелое и твердое, что затрещало даже во лбу, пред глазами прокатились мигающие желтые колеса. Щека безжизненно ударила влажную землю. Голоса звучали приглушенно, резью отдаваясь в голове.

– Птаха. И не надоело тебе это актерство разыгрывать всякий раз? – с покровительственной усмешкой спросил Яким, выпуская облачко дыма.

– А вот не надоело! – даже огрызнулся Пташка. – Это не тебе, Иоахим, геройский в тотошний раз обе брови спалил. Прямо из рук ведь огнем полыхнул, кощун! Чуть без зенок не оставил паскудник. Или как тот рыжий герой Ломтя разделал, а? Забыл, поди? Бедный Ломоть так красными ломтями и развалился посередь дороги! Сходу-то не смекнешь, чему их в клятой башне научили. Ну к лешему, мне вот так спокойнее, тихонько, в сарайчике, со спиночки…

– Ладно, – безразлично бросил булатный копейщик, резко сменив тон с отеческого на деловой: – Что с деньгами? С таким тощим наваром, тебе, Пташка, по всему Княжеству придется огузков собирать, чтобы долг перед нами закрыть.

– Иоахим, – примирительно и с уважением цыкнул Пташка, – ты не пыли. Уже давно созрела мысль, как возместить похудевшие кошельки пришельцев. Делов на полдня, а доход, пусть небольшой, но на полгода точно. Ты вот что, у тебя губарь знакомый есть?

***

Ныне

Помощник, навалившись на аналой, раздраженно и быстро царапал руны по листку – жуть как не хотелось строчить слог в третий раз; у судьи-то терпения хватит и в третий раз допросить, он такой.

– Как и было сказано, нападение было свершено не мной, а в отношении меня, – терпеливо объяснил Рэй.

– Да он же сам сказал, что у него в руках была сабля, и он с нею набросился на человека! – шикнул судье утомленный помощник.

– Я защищался! – выпалил Рэй, услыхав. – И саблей я никого не задел. Да разве по моему виду не ясно, что ограбили меня?! – сорвался он, призывая в свидетели свой нелепый вид.

Историю о том, что обвинение является ложным, судья, конечно, слышал каждый божий день. Он подпер голову, уложив указательный палец на щеку.

Обвиняемым перед ним стоял молодой мужчина с недлинными волосами и внимательными глазами насыщенного цвета. Черты лица, пожалуй, были не лишены красоты. «По виду как барин», – всё не мог решиться судья. Лицо ровное, с правильными чертами, зубы белые, шея не красная, как у землеробов, и руки не натруженные. Говорить обучен, опять же.

Впрочем, будь этот Рэй барином, уже б ногами топотал да родовым именем громыхал. А будь он барином в опале, всенепременно пришло б письмо с указаниями, а ничего такого нет, решай, судейский, сам сию оказию. «Но и никакой он, шельма, не путешественник», – вынужденно признал судья.

Обвиняемый был росл и ладно сложен. Живот только плосковат – у доброго мужа живот должен быть покрепче да покруглее. Мускулатура верхней части тела просматривалась особенно хорошо, ведь его, Рэя из Паду́ба, привезли на шхуне попросту голышом. Только перед судейской избой кто-то из ябетников, да видно одной потехи ради, сыскал ему юбку с пеньковой веревкой на поясе – вот и весь наряд.

– Уж не знаю, как ты штаны потерял, – судья исподлобья стрельнул глазами на одеяние обвиняемого, – однако ты утверждаешь, что Пташка и его друзья нанесли тебе тяжелейшие побои, от коих ты едва не умер. Ты также говоришь, что били тебя по указке некоего Якима, он же Иоахим. Я наслышан об этом человеке. Плаха на Закла́нной площади Храбродара уже много лет плачет по его шее. Меня немало тревожит, что этот лиходей перебрался в наш край, коль это правда. Но видел я и как выглядит человек, поколоченный толпой, и вот ты на такого совершенно не похож.

Рэй опустил голову, поняв, что сказанное им действительно не находит подтверждения: на теле-то ни царапинки! Но как же такие чудеса объяснишь?!

– Путь рекой сюда занимает менее трех дней. За это время заявленные тобой побои не сошли бы бесследно. Ладно, давай продолжим. Что случилось после нападения? – терпеливо спросил судья, однако тут и рассказывать было нечего, во всяком случае, того, что Рэй мог бы поведать судье.

***

Тремя днями ранее

Несколько часов героя не существовало. Появляться в мире он стал постепенно. Сначала только слух: натужный скрип древесины и хлюпанье воды кружили вокруг назойливыми мухами. Потом запахи: тина и прелое дерево. Одна за другой у него стали возникать части тела: рука, колено, живот, плечо – и каждая болела, ныла и токала по-своему. Голова – лучше бы не появлялась вовсе.

События, минувшие с момента выхода из Башни, пролетели скопом рваных картинок. Вокруг пульсировала шершавая тьма. Из глубин небытия Рэя беспощадно выносило на берега реальности.

Холод пробирал, ведь герой лежал абсолютно гол. Правая Башня снабдила комплектом одежд, однако господа с артели не оставили даже ниточки. Удивительно, но под ладонью каким-то образом очутилась та самая тетрадь, полученная в Башне. Подняв руку, он ощупал толстую, крошащуюся корку выше затылка. Левый глаз распух так, что почти не открывался, рот заклеен вязкой, соленой слизью. Кто-то особенно усердный еще и заковал его руки в деревянные колодки – можно подумать, он бы куда-то убежал.

Густая кровь медленно била в виски. Горизонт пошатывался, но нет, не из-за самочувствия. Комната действительно давала крен то в одну сторону, то в другую. Сверху, меж потолочных досок, били острые лучики солнца. Видимо, трюм небольшого судна.

Герой припал спиной к стене. Повыл тихонько, пытаясь смирить боль. Корабль поскрипывал в ответ. Губы стянуло не только от спекшейся крови, но и от жажды.

И сложить бы герою голову в сием негодном месте, но кое-что произошло.

***

Ныне

– Не желаешь говорить? – удивился судья. – Что ж, твое право. Но я еще не завершил, – решительно сказал он, чем вновь раздосадовал своего ленивого помощника.

Белокурый шумно вдохнул, раздраженно царапая по листку.

– Давай-ка еще раз разберем доводы обвинителя, – настойчиво сказал судья. – Согласно показаниям пострадавшего, лихое дело случилось на гостинце¹ из деревни Стя́гота в вольную выселку На́волок, которая лежит на одном из Медвежьих притоков. Ты, Рэй из Паду́ба, угрожая оружием, каким – не указано, напал на Пташку, помощника плотника из Наволока, требуя вручить тебе деньги и железные инструменты, что имеются при нём. Пташка исполнить требование отказался, и ты набросился на него, намереваясь убить. В ходе драки ты нанес ему побои.

Рэй слушал терпеливо. Пока не начался суд, он полагал, что бандиты попросту продали его в рабство, однако по видимости, окружающие люди никакие не работорговцы, а официальная власть. То, что творится сейчас, не что иное, как суд, то есть, напротив, вершина здешней справедливости! Нет, у лиходеев не хватило бы ума организовать настоящую рабскую колонию, они всего-то принялись выставлять за бандитов ими же ограбленных странников, видимо, получая за это «компенсацию» в виде штрафа, к которому, в качестве наказания, принуждался схваченный ими «преступник».

– Сказано, что на звуки побоища, прибежали друзья Пташки, – продолжал судья. – Они спасли знакомца от твоего нападения, одолев тебя и под силу связав. Они же призвали губного старосту, чтобы засвидетельствовать лихое дело пришлого человека и нанесенные Пташке побои. Губным старостой записаны обращение Пташки о нападении и поданные против тебя свидетельские показания, – завершил судья и отложил лист на край стола.

Отчаяние свербело грудь. Рэй понимал, что рассказать о Башне и о сударе Светл-О-Бае никак не возможно. Точнее, он мог бы рискнуть, но потаенное и очень скверное чувство подсказывало, что признаваться в своем геройском статусе опасно для жизни.

– Уважаемый наместник, – приосанился Рэй, решив сменить тактику. – Свидетельские показания были зафиксированы только с одной стороны. Меня ударили в голову, оттого я утратил сознание, а потому не был допрошен губным старостой надлежащим образом. Невозможность дать показания по моменту фиксации обвинений лишила меня права на защиту, – пояснил Рэй, отмечая процессуальные нарушения.

– В показаниях губного старосты отмечено, что ты юродивый². Живешь в деревне Паду́б, но к общине почему-то не приписан…

Судья поднял на обвиняемого изучающий взгляд. «Не лжет, – опять подумал он. – А если не лжет, то как же сошли побои?»

– Говоришь, в деревне Падуб никогда не был?

– Никогда. Я родом из очень далеких мест, – подтвердил Рэй.

Судья возвел на обвиняемого жесткий взгляд. Непонятность сего казуса начинала его раздражать. «Рэй, Рэй… – напряженно думал судья, – да что за имя-то такое? С востока он, что ли?»

Обычно судья прозревал насквозь любую ложь, даже любую неискренность в словах. «Но этот Рэй, черт бы его… ни разу не соврал. Не всё рассказывает, да. Но не лжет. Образован и статен, но откуда явился вовсе не понять. Будто вчера родился».

– Раньше был знаком с Якимом?

– Нет.

– А с Пташкой?

– Нет.

– В Падубе малым числом живут хлебопашцы и охотники по пушнине, я знаю эту общину. По твоей речи мне ясно, что ты не пахарь, не скотовод и даже не ремесленный. Великим князем мне вверено рассмотрение уголовных дел, обвиняемыми по которым идут бессословные: холопы, рядовичи и старосты, понимаешь? Это мирской суд для черного и житьего звания. Мне неподсудно выносить приговор купцам, княжеским слугам, боярам иль духовникам, особенно, если сословность они имеют на другой земле. Спрошу еще раз. Откуда твой род? Есть ли сословие? Каково подданство?

– Я действительно не являюсь подданным этой страны. Как и отметил, я приехал издалека. У себя на родине я получил образование. У нас нет сословий, каждый работает по мере своих сил и получает по заслугам.

– Это замечательно, – утомленно вздохнул судья, – но твои показания расходятся с показаниями видоков, – имея в виду свидетелей, указал он. – Их показания были зафиксированы и удостоверены губным старостой, как то предписывает Разбойный приказ, и они в точность подтверждают слова обвинителя Пташки. Таким образом, я не могу принять одни твои устные показания против свидетельских, что поданы в порядке, определенном княжьим словом. Есть ли иные мужи, которые могли бы утвердить правдивость твоих слов по рассматриваемому случаю и поставить под сомнение показания обвинителя и его свидетелей?