Читать книгу: «Блистательное средневековье», страница 3

Глава 3

Через час после того, как сестра сообщила Сомову о смерти отца, бодрый «Димка» уже выруливал из Иркутска на федеральную трассу.

После страшного известия Сомов забежал домой, собрал деньги, документы, кое-что из одежды, и, не откладывая, выехал. «К вечеру буду там, – подумал он о забытом родном городке».

В Заболотске он не был – с девяносто девятого. То есть двадцать четыре года. Целая жизнь….

Тогда схоронили мать. И больше ездить стало незачем.

Отец всегда ограничивался вежливым холодным общением. Отбыв получасовую повинность хозяина, уходил к себе. А ты – занимайся, чем хочешь, гость. Да… гость….

Сестра с зятем сами приезжали в Иркутск раз в год, подгадывая к какому-нибудь празднику. Гостили, правда, недолго – часок, другой. Ну… хоть так.

Но, больше всего общаться с родственниками не хотела жена. И Олег Игоревич, как обычно, уступил.

А с отцом все было сложно.

Началось в девяносто первом, когда престарелые коммунисты в Москве попытались захватить власть и сохранить Советский Союз. Путч, как назвали эти события журналисты, подавили быстро. Агония великой страны закончилась, и началась новая история.

Но, пара тревожных дней случилась.

И, вот именно тогда, еще старшеклассник, Олежка Сомов прибежал домой и дерзко заявил отцу прямо в лицо: «Наши победили!» – радуясь торжеству демократии. А отец, побледнев, только и смог ответить: «Дур-р-рак!»

Развернулся и ушел в свою комнату.

Так, значит, и пошло….

Сомов старший был убежденным коммунистом. И с падением советской власти идеалам своим не изменил. Прошлого не стеснялся. И обогащаться, как миллионы его бывших товарищей, не бросился. Поэтому быстро оказался не у дел, и в бедности.

По своей карьере (он работал в партийном руководстве города) печалиться не стал, а ушел в школу – простым учителем физики.

«Как начинал, так и закончу», – сказал он.

А Олежка Сомов коммунистов ненавидел.

Да, и как могло быть иначе? Мальчишка он был читающий. А газета «Аргументы и факты» и журнал «Огонек» четко все объяснили: коммунисты – те же фашисты, миллионы невинных людей репрессировали и убили, даже войну выиграли не благодаря партии, а вопреки.

«Живем плохо, потому что проклятый марксизм довел «до ручки», – не отставало телевидение, – вот, сейчас перейдем к рынку, и наступит изобилие. Через год-полтора заживем как в Германии. Пивко из банок, жвачка и джинсы – рай».

Истины эти были непререкаемы как слово божие. Об том же гремели басы и гитарные рифы, ритмы и мелодии. С тем же лезли в души пацанам головокружительные кинобоевики с длинноногими красотками и удивительными атлетами – бодибилдерами.

Кто устоит?

Да, и само слово божие – в ту же дуду дудело.

А батя, еще пару раз попытался что-то сказать про бесплатное образование, жилье и медицину. Но аргументы его, конечно, оказались смешными. Мальчишка точно знал, где истина….

«Димка» резво набрал крейсерскую скорость до ста десяти километров, и за окном неспешно поплыло назад сибирское лето с яркой июньской зеленью, белым небом и синими горами на горизонте.

А память щедро подбрасывала картинки из прошлого.

Вот, отец – молодой еще – воскресным утром умывается в ванной. Его, собственно, и не видно. Но на весь дом льется песня: «Жил в городе Тамбове, веселый счетовод…» История неунывающего мужичка, страстного жизнелюба воспринималась домочадцами как философское кредо отца. Ведь он и был таким: «Живи, пока живется! На свете любо жить. Покуда сердце бьется, нам не о чем тужить!» ¹

Петь он любил и умел. И песни его всегда казались Сомову народными. А как же иначе, ведь родился и вырос папка в маленькой деревеньке. Там, видно, и песни слыхал.

Но, оказались они песнями советских композиторов. Чаще всего – из старого кино.

«Раскинулось море широко, и волны бушуют в дали. Товарищ мы едем далеко. Подальше от милой земли…» ² – неожиданно спел Сомов во весь голос. И с песней этой выкатилась непрошеная слеза: «Эх, папка, папка…».

А вот другое. Копаем картошку. Ох и неприятное это занятие! Целый день в поле, на корточках – роешься в земле, бегаешь с полными ведрами, наполняешь и вяжешь мешки. А привычки к труду такому нет у городского мальчишки. И проклинает он это несчастное растение вместе со всем сельским хозяйством. Кто его только выдумал?

Вечером же, когда все с ног валятся от усталости отец, накинув старую штормовку капюшоном на голову, практически один разгружает машину, перетаскивая в подвал тяжелые мешки. Откуда такая сила в этом кабинетном работнике? Сын всегда поражался. И в тайне, и с нетерпением ждал, когда же он вырастет, чтоб вместе с отцом, накинув штормовочку, взвалить на плечи тяжелый мешок.

Вечерами всегда найдешь отца на его любимом диване – в большой комнате. Непременно с книгой. Читал он, вообще не отрываясь. Постоянно. Даже за столом. И очень много знал. Не было равных в разгадывании кроссвордов.

«Да…», – снова защемило сердце. Часто приходя из школы, Олежка находил на своей кровати книжку. Это значило, что отец был в библиотеке. Брал книгу себе и прихватывал сыну. И всегда это были отменные произведения, высшей пробы, захватывающе интересные.

А из летнего лагеря родители встречали сына обычно так.

С гордостью открывает отец дверь в детскую комнату. А там все свежее, окрашено – сияет. Новые красивые обои и мебель. Просто рай какой-то! А батя хитро смотрит на сына и жене подмигивает. Ждет похвалы, улыбается.

И как же так могло получиться, что этот же папка встречал его потом холодно, вежливо, но всегда неприветливо? Нет, он не отказался от сына – предателя. Не лишил своей помощи. Выучил его в университете. Женил.

А потом увидел, что парень встал на ноги и практически прекратил с ним общаться.

А Сомов жил дальше.

И, как нормальный человек, развивался.

Смотрел вокруг и все чаще замечал, что как-то не радужно наш счастливый капитализм выглядит. Закрылись все фабрики вокруг, за исключением единиц. На месте огромных оборонных заводов – торговые центры. Словно не нужно стране защищаться больше. Армия сокращается, имущество распродается.

А телевизор иное говорит. Мол, враги наступают, приближаются. А мы все закрываем, все приватизируем.

Своего, уже ничего не производим.

Искусство главной целью очернение недавнего прошлого явило: прямое, лживое, неприкрытое – лишь бы потемнее вышло. Да, так старались, что перегнули. Отвращение стали вызывать фильмы, спектакли и книги, где один замысел – показать греховность «проклятых совков».

В восемнадцатом году Сомов схватился в сети с неким критиком Ленина.

Случайно вышло.

И не заметил бы, как обычно – пролистал. Но уж очень беззастенчиво врал критик – в глаза бросилось. Тут цитата, там – цитата. И все получается некий кровожадный монстр. Исчадие ада, просто. И Сомов заглянул в собрание сочинений – проверить. Благо, критик, для видимой научности, указывал том, и страницу, откуда взяты изречения (все равно никто не проверяет).

И открылся перед Сомовым мир беззастенчивой лжи.

«Да, нас тут за кого держат?! – воскликнул он изумленно, – это ж надо, вырывают из текста! Кое-где топорно подправляют, снабжают комментариями и, вуаля: Ленин – во всей кровожадной красе.

Не правда, это все.

Раз так. Дело пошло. А может, еще, где врут?

Напрягся, почитал «Капитал». И, Боже мой – снова открытие.

Там – в книжке этой – все, что происходит вокруг, подробненько расписано. И почему? И зачем?

Но, окончательно сразило его то, что учительская пенсия, которая светила ему уже вот-вот (он уже выработал необходимые двадцать пять лет в школе), отодвинулась в туманную даль. Ее просто отняли. Заболтали, и украли. Высший пилотаж. «Пенсионная реформа», мать ее!

И все-таки он долго сомневался, и занял позицию осторожную.

Уж очень сильны были догмы священного либерализма, впитанные им в «святые девяностые».

Думалось так, мол, друзья-демократы, те, кто ненавидят коммунистов, убедите меня. Докажите, что большевики плохие. Представьте документы, и я охотно поверю. Вернусь, так сказать в лоно.

Но, шли годы, а все, что говорили обличители, при ближайшем рассмотрении, оказывалось такими же фальшивками, как цитаты Ленина, с которых все началось.

И Сомов постепенно прозрел.

Но, главный конфликт его жизни – с отцом – оставался не решенным.

Давно не было разницы во взглядах. Сто раз уж нужно бы поехать и поговорить.

И он порывался. Уже и в машину садился. Вот сейчас приеду и скажу: «Батя, ты был во всем прав. Прости меня…»

Но, было стыдно за свою глупость. За предательство. За годы молчания. Он откладывал, боялся. Снова и снова.

И дотянул…

Солнце покатилось к закату и начало больно бить по глазам. Вечером ехать на запад – то еще удовольствие. Сомов откинул козырек над лобовым стеклом на полную.

Сейчас будет эстакада и, здравствуй родной город. Сколько лет, сколько зим…

Сердце забилось сильнее. Все-таки – родина. Детство и юность тут прошли.

Поэтому, конечно, нужно сделать «круг почета» – проехать по улицам, полюбоваться.

После железной дороги – налево и дальше – знакомыми путями.

Сомов сбавил скорость и стал медленно объезжать город, пристально вглядываясь в обстановку. Улицы вроде бы те же, но бросилась в глаза их заброшенность. Казалось, люди оставляют это место. Тут и там заколоченные крест-накрест окна домов с зарастающими сорной травой палисадами. Их много.

До знаменитого болота, которое делит городок на две части – жилых улиц почти нет. Лишь новая церковь в районе железнодорожного вокзала ярким пятном скрасила убогость. Хотя, пожалуй, лишь подчеркнула.

А ближе к центру стали проявляться признаки жизни и даже какого-то развития.

В центральной части города и вовсе было на что поглазеть.

На мясокомбинате, прямо на подъезде, ветерок колышет флаг – черно-желто-белый.

«Это что ж, императорская фамилия в Заболотск перебралась? – хихикнул про себя Сомов, – или просто монархист ярый завелся?»

Однако, чуть дальше – такой же триколор на магазине. И на следующем, и на торговом центре.

«Чудны дела твои, господи!» – ухмыльнулся Сомов.

Центральный парк он объехал. Повернул вдоль изгороди и с удовольствием предался воспоминаниям. Здесь танцы были по выходным. Мальчишки много времени тут проводили. Вечерами собирались: болтали, дурачились, в волейбол играли.

У парковых ворот – казаки, трое, курят.

«Что? – Сомов притормозил. Такого никогда здесь небывало, он с изумлением оглядел желтые лампасы и околыши фуражек. Ногайки в руках усатых станичников ловко дополняли исторические наряды. – Казаки? У нас? Что за клоунада?»

Он с трудом оторвал взгляд от посланцев прошлого века, и с интересом огляделся.

В парке, было видно с дороги – крупная часовня появилась, и большой памятник. Черным истуканом над зеленью сада человек в длинной шинели и фуражке. Мрачно смотрит вдаль. Видимо, размышляя о судьбах родины.

«Кто бы это мог быть? – подумал Сомов, – надо спросить потом, кому памятник?»

Снова вырулил на центральную улицу и въехал в центр города.

У перекрестка, золоченым утесом, навис над городом большой, тяжелый храм – сияющий тремя куполами, белеющий чистыми, крутыми стенами. Его точно не было здесь.

«Красота какая! – восхитился Сомов, – громадина!»

Чуть поодаль – большая мечеть с минаретом. А дальше поплыли над домишками купола не, менее прекрасного, чем первый, собора.

«Раньше в городе – вспомнил Сомов – была церковка где-то на отшибе. И знать о ней толком никто не знал. А теперь – гляньте – духовная столица района. И вся эта прелесть для трех десятков старушек? Или тут все верующими стали?» – изумился он.

Перед большим храмом, в красивом скверике памятник гармонично вписался в ландшафт.

«О! – поморщился историк, – вот вам и святой государь. «Невинно» убиенный. Ох, земляки», – Сомов укоризненно покачал головой.

У перекрестка он остановился, пропуская необычных пешеходов. Снова диво – две монашки чинно протопали через дорогу. Ряса и апостольник на голове точно указали на инокинь.

Навстречу монашкам поскакала девчонка лет восьми. Весело хохоча и убегая, она показывала подруге непристойные жесты. Вторая догнала ее у храма. Дети, как по команде остановились, повернулись к церкви и истово перекрестились трижды, да с поклоном. Точно, как в фильмах про седую старину.

«У нас, и монастырь? И дети крестятся? Я в девятнадцатый век приехал?» – Сомов удивленно таращил глаза на происходящее.

Дальше по дороге ему попалось здание казачьей управы со знакомым черно-желто-белым флагом. И старая столовая «Березка», с вывеской «Трактиръ» – с ером. Удивил еще один памятник у Дома культуры – явно белый офицер. «Каппель, какой-нибудь», – сплюнул Сомов, крутя баранку. И третий раз назойливо бросился в глаза один и тот же баннер: «Сдавайте кровь! Вам нужно лишь позвонить! Номер 9-13-60». Самым необычным было то, что за кровь предлагалось большое денежное вознаграждение.

«Как медицина на малой родине развернулась!» – Сомов одобрительно качнул головой.

_____________________________________

1 – «Песенка о веселом счетоводе» – автор музыки и слов неизвестен.

2 – «Раски́нулось мо́ре широ́ко» – известная матросская русская песня. Основой для песни послужил романс А. Гурилева «Моряк» (1843). Автором нового текста считается поэт-любитель Г. Д. Зубарев (1900).