Невеста на уикенд

Глава 9. Настя

Как там сказала Илья, когда мы летели в самолете?

Моему старику?

Да, чтобы все так старики выглядели, как его отец, который буквально пышет энергией! Удивительно, но Сергей Денисович потрясающе выглядит для своих лет и совершенно не создает образ уставшего и собравшегося на покой человека. Высокий, хотя, судя по росту сына, другого можно было и не ожидать, поджарый, с хитрым прищуром светлых глаз. Волосы почти что пепельные, прилично окрашенные сединой, которая ему очень идет, и с забавной бородкой. В брюках и светлой рубашке-поло, с кроссовками на ногах – прямо молодой мужчина и еще даст фору сыну.

А мама?

Мама у Ильи – сама элегантность, и имя Эмма подходит ей просто идеально. В свои годы она в такой прекрасной форме, что любая молоденькая девушка позавидовала бы. В сиреневом платье-футляре, обтягивающем ее стройную фигуру, с собранными в прическу короткими темными, как смоль, волосами.

Вот только если мужчина смотрит заинтересованно и открыто, то женщина просто испепеляет взглядом и недовольно поджимает губы. Вот, значит, с кем у меня могут возникнуть вполне реальные проблемы.

Пока мы идем жалкие пару метров, что нас разделяют, Илья держит меня за плечи, прижимая к себе, слишком близко в паре «начальник-подчиненная», но недостаточно в паре «жених-невеста». Но это меньшая из проблем, потому что все, что я могу сделать, это сосредоточить все свое внимание на движении ног, чтобы от страха и волнения не запутаться в них. Иначе это будет сумасшедшее фиаско.

Левой-правой. Вдох-выдох, Настя.

С каждым следующим шагом сердце, кажется, стучит все громче, уверена: сам Сокольский его биение уже слышит.

Натягиваю улыбку и делаю глубокий вдох.

– Мам, папа, – улыбается Илья, когда его родители спускаются к нам навстречу.

– Сынок, – тут же трогает губы Сергея Денисовича улыбка, и он кивает, раскрывая объятия и обнимая сына.

– Илюш, – наконец-то сбрасывает маску недовольства Эмма Константиновна, расцеловывая сына, что почти на две головы выше, в щеки. – Наконец-то ты до нас добрался вместе с… – а вот тут ее внимание касается меня, и Илья настойчиво двигает меня ближе к себе.

– Мама, пап, – басит Сокольский, – знакомьтесь: Настя, моя невеста.

Вот и прозвучали заветные слова, только радости особой на лице его предков я не увидела. На лице матери так уж точно. И только сейчас, когда меня с макушки и до пят окатили оценивающим взглядом, я поняла его слова про брендовые шмотки. Буквально вижу, как в глазах “свекрови” крутится счетчик, прикидывая, сколько ее сынок потратил на свою мадемуазель.

Мадемуазель, фу, даже слово какое-то угловатое.

– Здравствуйте, – протягиваю ладонь и смотрю на Сергея Денисовича.

– Милая леди, рад наконец-то увидеть вас воочию, а не по рассказам в телефоне. Сергей Денисович, отец Ильи, – говорит очевидное и берет растерявшуюся меня за ладошку, чуть прикасаясь губами в поцелуе. Галантно. Очень. И приятно, надо признать. Папа у Ильи – тот еще джентльмен, а вот сына не воспитал.

– Взаимно. Много о вас наслышана, – киваю.

– А эта девушка, – делает акцент на последнем слове Сергей, – моя жена. Эмма Константиновна.

“Девушка” – сказано было это с таким теплом и любовью, что у Эммы Константиновны должны были бы зардеться щеки. Но вместо них покраснели мои.

Мать Ильи не шелохнулась и взирает на меня словно сверху вниз, хоть мы и одного роста. И настолько, надо сказать, презрительно, что мне становится неловко, и я машинально делаю шаг назад, отступая. Но пути перекрыты, и я упираюсь спиной в мощную фигуру Сокольского, который успел встать позади меня. Илья укладывает ладошки на мою талию, приободряюще сжимая, и я чувствую, как размеренно вздымается от его дыхания грудная клетка, к которой я прижата. Такое его проникновение в мое личное пространство нервирует еще больше.

– Рада с вами познакомиться, Эмма Константиновна, – улыбка от волнения выходит натянутой, а голос хрипит. И мне кажется, что я уже с треском завалила проверку, и эта женщина видит меня насквозь, сразу просчитав, кто я и что я. Но бросив взгляд на тактично покашливающего сына, мать все-таки выдавливает из себя:

– Добро пожаловать… Анастасия.

Сухо, скупо и крайне неприветливо. Обидно, знаете ли.

В нашей четверке виснет неловкая, даже напряженная тишина, которую развеивает детский хохот. Из дома вылетает темноволосое чудо, с разбегу заскакивая на руки к направившемуся в ее сторону Илье.

– Дядя Илья! – крепко обнимает мужчину за шею девчушка, по виду настоящий сорванец. Волосы растрепаны, щеки в грязи, а платье, милое девчачье розовенькое платье измято так, будто она в нем по деревьям скакала, как обезьянка.

– Племяшка моя, привет, – улыбается мужчина, а я с удивлением отмечаю, что такой теплый и добрый взгляд в этих пугающе черных глазах я вижу впервые.

– А это твоя подруга, да? Привет, я Каролина, – обращает на меня свой взор малышка, обвив рукой мужскую шею, вторую тянет мне. На первый взгляд, абсолютный ангелок, но с черными, как у дяди, глазами, которые сейчас смотрят очень и очень хитро, что заставляет поднапрячься. Как он сказал? Подружимся? Да не похоже.

– Привет, я Настя, – перенервничав, выдавливаю из себя улыбку и пожимаю протянутую маленькую ладошку, а в голове так не вовремя вспыхивает ярким огоньком мысль: я очень хочу детей. Прямо настолько, насколько это вообще возможно. Но, во-первых, “отца” для будущего ребенка у меня нет, а во-вторых… смогу ли я, детдомовская девочка, стать для кого-то настоящей семьей?

– Хм, а я думала, ты страшненькая, – задумчиво говорит ребенок с улыбкой от уха до уха, а у меня, кажется, аж глаза на лоб улетели от такого прямого то ли оскорбления, то ли комплимента. Она явно у дяди научилась.

– Эм… мне сказать «спасибо»? – перевожу взгляд с Ильи на Каролину, и та, хмыкнув, слазит с рук дяди.

– А еще, что ты умнее… как дядя, – задирает нос острая на язычок девчушка.

– Каролина, – осаждает ребенка Эмма, а вот ее сынок уже расплывается в улыбке от уха до уха.

– Ну, вот и прекрасно. Настя красивая, я умный – идеальная пара, мам.

Я сжимаю челюсти до скрипа и выдаю поистине звериный оскал, но он только вальяжно притягивает меня к себе под бок. Обдавая ароматом парфюма и… наглости.

– Илья, – теперь уже недовольный взгляд хозяйки дома направлен на сына, – давайте пройдем в дом. На улице невыносимая жара! – отчеканивая каждое слово, говорит мать Сокольского и разворачивается, подхватывая за руку внучку и скрываясь с ней в доме.

– Вы не обращайте на Эмму внимания, Настя, она сегодня не с той ноги встала,– извиняющимся тоном говорит Сокольский-старший. Вот с кем у меня есть шансы подружиться, так это с ним. Умный мужик, не в пример сыну.

– Все хорошо, – киваю, делая шаг и сбрасывая с себя загребущую ручищу начальника. – Для всех нас это… – запинаюсь и замолкаю, чуть не ляпнув про “непросто”, но тогда мои слова явно были бы не так восприняты.

– В новинку. Для всех в новинку, – спасает положение Илья.

– Да уж, это точно… – тянет задумчиво Сергей, – ну, проходите, показывай своей невесте дом. Спальня ваша гостевая уже готова. Можете принять душ, распаковать вещи, и через час будем обедать, – говорит мужчина, поглядывая на часы, а вот я на этом моменте подавилась воздухом, которого хапнула слишком много от возмущения, когда до меня дошло, что нас еще и поселят в одну комнату!

Три ночи!

Три!

С Сокольским в одной спальне… а если еще и на одной кровати?! Нет. Нет-нет-нет. Нельзя!

– А разве нас поселят не в разных комнатах? – набираясь смелости и наглости, смущенно выдаю, обращая на себя внимание хозяина дома и получая в ответ его снисходительный взгляд. Буквально ощущаю всеми возможными рецепторами, как напрягся рядом Илья. Да-да, думаю, его перспектива жить со мной в одной спальне тоже не очень прельщает.

– Да ну, бросьте, Анастасия, мы, может, и чтим старые традиции, но понимаем, что в двадцать первом веке уже никто не ждет до свадьбы, – отмахивается, посмеиваясь, Сергей Денисович, а у меня от страха молотки бьют в голове, и красная табличка с надписью “опасно” сверкает перед глазами. – Да и сыну у нас уже точно не восемнадцать, мальчик большой.

И говорит Сергей это так спокойно. Ну да, мы ведь для них жених и невеста. М-м-м… кайф просто! Но выбора-то нет? Или есть?

Ну, только если сбежать.

– Так что располагайтесь, – машет в нашу сторону рукой и скрывается за дверьми виллы Сокольский – старший, оставляя нас наедине.

– Этого не будет! – шиплю сквозь зубы, готовая рвать волосы на голове.

– Выдохни, Загорская, все прошло удачно, – ухмыляется Илья, – Станиславский бы точно поверил. – Еще и посмеивается, негодяй, заставляя резко крутануться на каблуках в его сторону, чуть не врезавшись в каменную грудь.

– Только почему-то я Станиславского боюсь меньше, чем твоей матери. Она явно что-то заподозрила.

– А знаешь, почему? – бросая быстрый взгляд мне за спину, делает ко мне шаг Илья, заставляя отступать, пока спина не упирается во что-то твердое. Кажется, стена, к которой меня и прижимает крупногабаритная фигура спутника.

– Почему? – нет, не говорю, пищу, так как дыхание уже предательски перехватило от ощущения его рук, запаха, дыхания. От ощущения его всего слишком близко. – И вообще-то ты нарушаешь мое личное пространство… опять…

– Потому что нужен жаркий поцелуй для правдоподобности, – заговорщецки шепчут мне его горячие губы. И они – эти губы – смеются: открыто так и ехидно. Вот только взгляд выдает моего “любимого” начальника с головой. В нем яростное и неприкрытое желание…

Желание… поцеловать.

И этот голод, что я вижу в чернющих глазах, заставляет упереть ладошки в его грудь, сохраняя между нами хотя бы эти жалкие пару сантиметров пространства.

Всего секунды в моей, стремительно теряющей под его напором разум голове проносятся варианты, что делать, самый дикий из которых – поцеловать самой, так как тело явно требует. Но, хвала мозгу, который пока еще протестует.

Не представляю, как я набираюсь такой смелости, но устраиваю свою трясущуюся ладошку на его колючей щеке и улавливаю во взгляде мужчины удивление. В голове проносится, что, оказывается, это приятно – ощущать его так близко. И я бы, возможно, была не прочь продолжить, будь этот мужчина кем-то другим, а не Ильей Сокольским, моим боссом-тираном.

Пробегаю пальчиками повыше к вискам, чуть царапая ноготками, и тяну уголок своих ярких губ в соблазнительной улыбке. Меня натурально трясет изнутри, а его руки на моей талии сжимаются все сильней, когда я, привстав на носочки, подаюсь чуть вперед. Приближаюсь, словно намереваясь накрыть его губы своими, и… замерев всего в паре миллиметров от его губ, шепчу:

– Есть такая птичка… – тихо и проникновенно, – обломинго называется, – щелкаю мужчину по носу, – это единственное, что тебе светит в этот уикенд, Сокольский… – подмигиваю и, пока мой босс не опомнился, выворачиваюсь из захвата и, гордо тряхнув шикарной шевелюрой, которая “ему нравится”, дефилирую в сторону дома. И в самый последний момент, перед хлопком двери за моей спиной, до моих ушей доносится тихий утробный смех Ильи, а я не могу не улыбнуться, невероятно довольная собой, хоть и красная, как рак.

Вот так-то, самоуверенный индюк.

Глава 10. Илья

Заноза!

Маленькая, вредная, соблазнительная заноза!

Но почему мне это так нравится? Почему я ловлю такой искренний кайф от того, как она бесится и тут же краснеет? Смущается, но при этом в открытую объявляет войну, которую пока еще непонятно, кто из нас в итоге проиграет. Можно начинать делать ставки, потому что меня с каждой минутой пребывания рядом с ней ведет все больше. А где-то в груди, там, где предположительно находится сердце, начинает ныть давно забытое чувство.

Не хочу, да и нельзя мне больше вляпаться в историю с чувствами. Моего печального опыта далекие пятнадцать лет назад хватило на всю жизнь, и мне нельзя допустить Настю к себе ближе, чем на уровень желания: удовлетворить физические потребности. Нельзя и все тут, но, черт возьми!

Провожаю ее стройную фигурку взглядом, не в силах сдержать смешок. Да уж, такого облома мне не устраивали… да никогда! Обычно женщины сами ищут повод заскочить в мою постель, но кажется, в этом случае попутного “ветра” не будет.

Забираю из машины наши чемоданы, о которых мисс-недотрога совершенно забыла и ухожу с этого жуткого солнцепека. Обычно погода здесь более умеренная: не жарко, не холодно – комфортно. Но видать, не для нас.

– Надо же, я думал, ты уже утопала осматриваться на местности, составлять план запасных входов и выходов на случай срочной капитуляции, – посмеиваюсь, заходя в просторный светлый холл родительского дома и вкатывая за собой розовенький чемодан Насти, которая стоит в центре огромного светлого зала и с опаской поглядывает на вычурный дизайн родительского дома.

Признаю, здесь и правда есть на что поглазеть.

– Я побоялась заблудиться, – гордо вскинув подбородок, признается нехотя. А щеки-то все еще красные.

Длинными просторными коридорами веду ценную гостью, попутно рассматривая такие знакомые стены, в которых я не был уже ой как прилично лет. Пять, наверное, точно. Все время то работа, то заботы. Да и вообще как-то со временем мы с предками друг от друга отдалились, каждый ведет свою размеренную жизнь и делает это так, как умеет и как хочет. Опять же… до настоящего времени.

Проводив Настю до спальни, что выделили для нас, оставляю в одиночестве возмущенно топать ножками и дуть губы, что “перепало” такое счастье – ночевать со мной в одной комнате. Честно говоря, как я отношусь к этому, даже не пойму. Меня и раздражает до зубного скрежета такое положение вещей, и, с другой стороны, глупо было ожидать другого. Поэтому-то не предупредил ее сразу, ожидая, сколько будет шума, и именно поэтому приходится себе напоминать, что руки и другие части тела лучше держать при себе. Мы тут просто в игры играем и не более.

В игры, в которые, Настя права, мать, похоже, не очень поверила. Эмма Константиновна оказалась в своем репертуаре! Цепкий взгляд и недовольно поджатые губы, рычание и сопение. Ничего не поменялось с момента моей молодости. И зря я надеялся, что привези им милую и простую Настю, она растает. Кажется, сделал только хуже. Мать явно недовольна, это написано на ее лице, а вот с отцом Загорская, похоже, найдет общий язык.

Родительницу нахожу в кабинете отца, и, видимо, она свои претензии уже успела высказать ему, потому что он, махнув рукой, со словами:

– Эмма, не накручивай! – вылетает из кабинета и приободряюще хлопает меня по плечу.

Сколько себя помню, мать всегда как-то особенно кичилась своей родословной и жизнью в целом. Выйдя замуж в восемнадцать по договоренности семей, впоследствии нашла в вынужденном браке с отцом настоящую любовь. Еще бы, он ее до сих пор на руках готов носить, несмотря на то, что в каких-то вопросах у любимой женщины до ужаса скверный характер. Всю свою жизнь Эмма Константиновна Сокольская отдавала всю себя семье, за что ей огромное спасибо. И нет, я знаю, что любит, крепко и по-настоящему, но в каком-то смысле ее старомодные взгляды на брак нервируют и отдаляют нас с Инной от родного гнезда.

Я сбежал на родину от ее влияния и нравоучений, а вот сестра сбежала… замуж.

– Мам, – захожу и закрываю за собой дверь, приготовившись отбивать атаки, но мне выдают только:

– Этой Анастасии здесь не место! – гордо задрав подбородок и сверкнув сталью серых глаз.

Ну что ж, нормального разговора не получится, по-видимому.

– Не дури, мам, – прячу руки в карманы брюк и прямо встречаю её немой упрек во взгляде. – Ты ее даже не знаешь!

– А ты?

– Что это значит? Настя – моя невеста, мы уже полгода живем бок о бок, естественно, я знаю человека, с которым делаю одну жилплощадь и на которой я собираюсь жениться.

– Она же трясется, как птенчик, когда ты рядом! – возмущенно машет тонкими руками мать, – кто она? Секретарша, бухгалтер, домработница?

– Мама!

– В ее глазах явно написана не любовь!

– Это ты за десять минут поняла, да? – ерошу пятерней волосы, вдыхая поглубже. – А кто, по-твоему, лучше?

– Анжела, – сказала, как выстрелила в упор.

– Забудь, – машу головой, отрицая даже мысль, – выкинь из головы свою Анжелу! – бросаю раздраженно и получаю не менее раздраженный взгляд. Но я даже представлять не хочу эту дамочку в роли своей будущей жены! Если с Загорской еще худо-бедно мы бы смогли в реальности ужиться, то с этой…

– Зря ты так. Я точно знаю, что Анжелика – девочка из прекрасной семьи да и любит тебя.

– Мам! Мне тридцать семь, а не семнадцать, хватит уже. Я тебе четко высказал свою позицию по поводу ваших договорных браков. Нет! – машу рукой, меряя шагами просторный отцовский кабинет с видом на залив. – Дай Насте шанс! Вы с ней даже толком не поговорили, ты уж извини, но ты только недовольно гаркнула в ее сторону, и, естественно, она растерялась! Ты просто не видела себя со стороны.

– Ах, это я виновата! Ну, знаешь ли, Илья, – складывает руки на груди ма, в этот момент чертовски напоминая мне мою Загорскую. Та делает точно так же, когда злится. Этим простым жестом отгораживается от всех и вся.

– Знаю, – киваю, так как вижу во взгляде матери настоящую тревогу. – И даже знаю, почему, но она не Марго.

– Но ты уже сделал однажды неверный выбор и что? Кому от этого легче стало?

– Ты серьезно сейчас хочешь об этом поговорить? – смотрю зло на родительницу, которая, похоже, за своим упрямством не понимает, какие воспоминания бередит.

– Марго, кстати, – нехотя бросает мама, – она в Ницце с…

– Слышал, – перебиваю довольно резко. – Вадик обмолвился на прошлой неделе, и я очень надеюсь, что мы обойдемся без больших застолий! – делаю акцент на последнем слове, надеясь на благоразумие родителей. Хоть и, кроме злости, больше имя бывшей подруги не задевает совершенно никаких эмоций, но встретиться с ней и с бывшим другом даже спустя столько лет я не готов.

Было, прошло.

Пережил да так, что с тех пор закрылся от отношений абсолютно и открываться не собираюсь. Эта чертова болезнь, и стоит только расслабиться, какая-нибудь тварь всадит тебе нож в спину. Наелся… мне хватило.

– Не надо всего этого фарса, – повторяю уже спокойней.

– Этого я обещать не могу, – выдает мне непоколебимая Эмма Константиновна.

– Мама!

– И да, я позвала на завтрашний ужин Анжелу с семьей, – безапелляционно заявляют мне, даже не дав шанса возразить.

– Какого…?

И вот тут моя выдержка всего на доли секунды, но дает слабину, заставляя зло рыкнуть, сжимая челюсти. Твою ж…

Хочется припечатать кулаком в стену от злости! То ли на себя, что умудрился по пьяни спутаться с этой Анжелой буквально пару месяцев назад, то ли на мать, которая даже спустя сотни сор от задуманного не отступает.

Эта "гостья" может стать для нашей с Загорской игры большой, нет, огромной проблемой!

– Не выражайся! Лукреция – моя лучшая подруга, и она практически член семьи. И раз уж твоя Анастасия такой ангел во плоти, по твоим рассказам, – продолжает мать, а я уже лихорадочно соображаю, как буду выкручиваться завтра, – и к тому же публичная личность, она должна показать себя во всей красе.

Покажет. Твою мать, обязательно покажет. Мне. Свой гнев во всей красе, когда узнает, что у нас намечается светский междусобойчик в обществе моей бывшей любовницы. Отмываться буду еще вечность и один день.

– А ты не могла хотя бы меня спросить, надо ее сюда звать или нет? Настя не клоун на ярмарке, и не зверюшка в зоопарке, чтобы ее всем показывать.

– Моя невестка должна быть светской дамой и уметь держать лицо на публике.

– С твоими раутами твоя невестка сбежит от меня.

– А вот Анжела бы…

– Хватит.

– Вот и посмотрим, кто будет смотреться выигрышней на этом ужине.

Театр. Фарс. Комедия. Называй, как хочешь. И я, мало того, что влип в это сам по уши, так еще и личную помощницу втянул. Теперь и остается только что уповать на внезапное открытие в ней таланта актрисы.

Глава 11. Настя

– Такой огромный дом… – бубню себе под нос, с остервенением развешивая в гардеробной вещи с ценниками, прямиком из магазина. – Неужели нельзя было выделить мне отдельный скоромный угол? Да и, в конце концов, тут сотня спален! А мы спим в одной!

– Десять, – слышу за спиной и подскакиваю, роняя изящный кремовый костюм. Дверь открылась так тихо, что я за своим праведным гневом даже не заметила. Тут вообще есть петли и знают ли жильцы этого замка, что, если эти петли не смазывать, у некоторых левитирующих по воздуху Сокольских не будет шанса явиться неожиданно?

– Что? – поворачиваюсь к зашедшему Илье, который за эти пятнадцать минут, что мы не виделись, кажется, серьезно посмурнел. Хмурые брови и заостренные скулы говорят об урагане, что бушует внутри. Обычно в рабочее время это значит: “сейчас будет а-та-та”. Но тут… И почему мне опять его жалко?

– Спален, говорю, тут десять, – кидает мужчина, попутно стягивая с себя рубашку, и бесстыдно сверкает идеальным телом, заставляя мои щеки запылать и поспешно отвести взгляд от манящих кубиков.

– Отлично. Но это не меняет того, что ты спишь на диване, – говорю в стену, кусая губу и с усилием вытравливая из головы сногсшибательную картинку голого начальника. Ну ладно, не совсем голого… на ногах-то брюки. А вот если бы… нет. Нет, Настя! – Ты точно спишь на диване! – выдыхаю возмущенно, злясь сама на себя.

– Нет.

– Да! – уверенно стою на своем.

Тут всего взгляд, а если потрогать? А если провести пальчикам по каждой впадинке? Что со мной произойдет, если я с этим аполлоном, словно высеченным из камня, в одной кровати окажусь? Хоть она и, кажется на вид, метра четыре, не меньше, но я не могу гарантировать, что мое изголодавшееся по мужским ласкам тело само к нему не поползет. Нет, нельзя, однозначно!

– Раз уж ты эту кашу заварил, тебе и отдуваться. И я девочка, мне нужно уступать.

– А я не джентльмен. Поэтому и не подумаю.

– Диван, Илья.

– Нет, – слышу уже совсем близко, буквально в паре сантиметров от своего уха. Волоски на руках встают дыбом, когда его горячее дыхание обжигает мою щеку. – Настя, мы же с тобой взрослые люди. Давай не будем разводить балаган? – приклеивается ухмылка к соблазнительным губам мужчины, и только я собираюсь снова отвести взгляд, как его длинные пальцы сжимают мой подбородок, останавливая. – Есть проблема?

– Есть, – говорю сквозь зубы, – я не сплю с незнакомыми мужчинами.

– Мы уже два года работает бок о бок.

– Тем более!

– Настя-Настя, – приторно тяжко вздыхает Илья, убирая свою руку. – Я сплю на кровати, а ты, как хочешь. Видишь ли, мне моя спина еще нужна, а после сна на этом диване мой позвоночник рискует высыпаться в трусы, – одаривает меня снисходительной ухмылкой Сокольский и, откинув рубашку на кровать, скрывается за дверью в ванную комнату, демонстративно громко хлопнув.

Буквально доли секунды – и из душевой слышится шум воды, а это означает жирную точку в нашем диалоге.

Отлично. Супер. Замечательно просто.

Устало присаживаюсь на софу, которую, на самом деле, и диванчиком-то не назвать, и, прижав к сердцу, как родного ребенка, дорогущий шелк нового костюма, пытаюсь смириться со сложившейся ситуацией. В конце концов, Сокольский прав. Я девочка большая и смогу себя контролировать. А он взрослый мальчик, у которого, помимо меня, куча женщин, и в мою сторону, в постельном плане, он, уверена, даже не взглянет. А значит? Значит, что волноваться мне незачем. Соберу всю волю в кулак и как-нибудь переживу его храп на соседней подушке. Хотя нет! Сокольский же человек из высшего общества. Такие не храпят и вообще простые мирские слабости им чужды.

Пока Илья освежался с дороги, я успела развесить весь свой внушительный гардероб, которого явно много для пары дней, и в сотый раз осмотреться вокруг, особенно прилипая взглядом к окнам. Они здесь высокие, как и во всем доме, и занимают всю стену, за которой открывается потрясающий вид на отвесную скалу с плещущимся и бьющимся о скалы морем. Вода пенится и с новой силой накатывает на гору, ударяясь, не в силах покорить этого исполина. Завораживающее зрелище. Особенно когда стоишь в прохладной комнате с кондиционером, прячась от жаркого палящего солнца.

Ну что ж, наверное, все не так плохо и страшно. Приняли, не могу сказать, что сильно радушно, но зато совестью за вранье мучиться точно не буду. Эмма Константиновна – тот еще фрукт. “Девушка” с характером, и уж она потреплет нервишки, даже не сомневаюсь. А вот Сергей Денисович вполне себе приятный мужчина.

– Сокольский, – стучу в дверь ванной комнаты, за которой слышу возню. – Я могу взять твой телефон?

– Загорская, тебе, может, еще пароль от банковской карты сказать? – слышу с той стороны недовольный бубнеж.

– Мне нужно позвонить подруге и сказать, что мы долетели.

– А со своего? – приоткрывается дверь, и показывается Илья.

И зачем я только пронаблюдала путь капельки воды, что с его темной шевелюры упала на грудь, и покатилась все ниже… ниже… и ниже… туда, где крепкий торс заканчивается и…

– Эм… так, – машу головой, сгоняя наваждение, но кажется, мое “любование” незамеченным не осталось.

– Я могу выйти весь, – смеется Сокольский своим рокочущим низким смехом и дергает дверь, – у меня есть еще на что посмотреть, Загорская. – И опять это протяжное и рычащее “р-р-р”.

Ар-р-р-р! Можно уже быстрее закончить эти выходные? Хочу обратно в свою скромную квартирку, где сердце не ухало в пятки и обратно по сотне раз за час!

– Знаешь, я поняла, почему ты все еще не женился, – отворачиваюсь и кидаю ему сдернутое с кровати покрывало.

– Ну-ка, просвети?

– Да вас же ни одна женщина не вытерпит, господин большой босс! Такого жадину, вечно занимающегося самолюбованием. У тебя, наверное, по всей квартире зеркала висят, я права? Девицы, наверное, поэтому так часто меняются в твоей постели? Сбегают, бедненькие, – посмеиваюсь, довольная своей колкостью, и приготовилась ловить удар в ответ. В какой-то степени такие пикировки – это уже что-то привычное и неотъемлемое в наших “отношениях”.

Но Илья молчит.

Я не слышу даже его любимого издевательского смешка в ответ. Вообще ни звука. Поэтому даже приходится обернуться и, воровато бросив взгляд на Илью, уловить его задумчивое выражение на лице. Черные глаза Сокольского смотрят не мигая. Пригвождая к месту и едва ли не перетирая в порошок.

– Я не женат, Настя, – чеканя каждое слово, – потому, что, может, я и гад, но у меня тоже есть сердце. – Голос ровный, но кулак, что держит обмотанное вокруг узких бедер покрывало, сжат с такой силой, что костяшки побелели, а чуть выступающие вены на руках вздулись. – Я однажды сделал такую дурость, как предложение. Закончилось это скверно.

Я растеряна.

В ступоре. И даже не знаю, что на это ответить.

Он был влюблен? Хотел жениться?

Да ладно…

И что это за минута откровения? Его так сильно задели мои слова?

– П-п-прости, если… обидела, – морщусь, так как дурных мотивов за душой точно не держала. И вообще, язвительность – моя маска. Мое любимое оружие, чтобы скрыть страх и неуверенность. – Я хотела пошутить… не более.

– Телефон на тумбе, звони, куда нужно. Через пятнадцать минут освобожу тебе ванную, – бросает и уходит, оставив меня все в том же “зависнутом” состоянии.

Кажется, я, сама того не осознавая, задела очень и очень болезненную для Сокольского тему. И будь я чуть смелее, возможно, даже пристала бы с вопросами, но думаю, мое любопытство явно будет неуместным.

Сгребаю мобильник Ильи, выхожу из спальни и спешу на задний дворик, который заприметила по дороге. Торопливо набираю номер Ксю, и уже через пару гудков слышу жизнерадостный возглас подруги на том конце провода:

– Долетала? Ты в раю? – конечно, она сразу поняла, кто ей набирает, потому что предусмотрительная я перед отлетом отправила подруге номер Ильи, чтобы в случае чего мой хладный труп знали, где искать.

Шутка.

– Первое – да, а вот второе, пока не поняла, к чему ближе, – понижаю голос до шепота, – но, скорее, ад.

– Все настолько плохо?

– Да не то, чтобы да, но и нет.

– Так! Настя, хватит говорить загадками, можешь выложить спокойно?

– Не могу, – шиплю в трубку, – здесь в любой момент кто-то может подслушать, единственное, что могу сказать, эта Эмма Константиновна такой невестке совсем не рада. А вот Сергей вроде ничего, – делюсь с подругой, прогуливаясь по дорожке вдоль пальмочек и неожиданно выходя к бассейну, что, кажется, завис на самом краю поляны.

– Вауч!

– Что там?

– Потом скину фотки. Я пока без своего телефона. Но ты бы только знала, какая тут красота, Ксю, – вздыхаю, невероятно жалея, что лучшая подруга всего этого увидеть не может и, наверное, не сможет, просто потому, что нам с ней такая роскошь, скорее всего, и не светит никогда. – Да ладно, в общем, – отгоняю от себя печальные мысли. – Ты там как?

– Работаю, – прозвучало без особого энтузиазма. – Сегодня опять с Костиком покусались. Вот не пойму, почему я его с баром до сих пор не послала лесом?

– Влюбилась.

– Нет.

– Да, – ухмыляюсь, присаживаясь на диванчик, примостившийся под навесом у бара. Перед глазами проносятся с десяток наших с Ксю посиделок и перетираний косточек нашему мужскому окружению. Боссы были для нас обеих своеобразной “больной темой”. Костик – директор бара, в котором Ксюша работает, и по совместительство молодой парень, к которому эта упрямица неровно дышит. – Ты слишком остро на него реагируешь и часто о нем говоришь, – подмигиваю в пустоту, хитро улыбаясь.

– Ой ли! Никого не напоминает? С тем же успехом я могу сказать, что ты втюрилась в Сокольского, – фыркает на том конце провода собеседница, а у меня второй раз за день почти сердечный приступ.

– Чушь! – завопила, подскакивая с места, но тут опомнившись, понижая голос до уровня шепота. – И ты прекрасно знаешь, какие у нас отношения. Он совершенно не в моем вкусе и…

– Кхм-кхм… – слышу за спиной и резко оборачиваюсь, встречаясь с колючим взглядом “свекрови”.

– Я перезвоню, – бросаю слишком торопливо и скидываю. – Эмма Константиновна, простите, я вас не…

– Настя, – перебивает меня статуя Эмма, сложив руки на груди. – С кем ты разговаривала? – нет, не спрашивает, требует ответ женщина.

– С… подругой, – морщу носик, уже заранее предчувствуя нерадостный финал нашего первого диалога.

– Да? – выгибает идеальную бровь мать Ильи и делает ко мне шаг. Пугающе. Очень. – Дай-ка мне… – тянет руку и перехватывает мою правую ладошку, в которой зажат мобильный Сокольского. – Что-то я не пойму, это новая мода такая?

– О чем вы?

– Кольцо. Где твое кольцо?

– Какое коль… – начинаю и тут же замолкаю. Вместе с Эммой, как дура, пялюсь на свой безымянный палец правой руки. Кольцо. Помолвочное. И правда… черт, Илья! В авантюру втянул, а продумать, как следует все, не соизволил.