Читать книгу: «Воскресение. Дневники, рассказы, стихи», страница 4

Возвращение

Поезд в Белград отходил с Киевского вокзала Москвы ночью. Екатерина с детьми с утра маялась в очереди к военному коменданту, как и все, надеясь на помощь. Но в такой ситуации, какая ежегодно повторялась в конце августа, и комендант ничего сделать не мог. В Венгрию возвращались к школе семьи военнослужащих, в основном, женщины и дети. До Будапешта ночью шел только белградский. Если не попасть на него, то еще сутки придется коротать на вокзале. Измученные дорогой, «заграничники», кто как мог, стремились попасть на этот сегодняшний последний поезд.

Екатерина, как только объявили посадку, подхватив чемодан, пакеты и сумки, поспешила с детьми к вагонам. К ее счастью, встретилась с офицером, который лечился недавно в ее отделении в госпитале. Узнав, что она без билета, пообещал все устроить, наказав не отходить от вагона и ждать его. Ждали… До отправления оставалось две минуты, настроение у нее и ребятишек окончательно упало, как вдруг из вагона на подножку вышел офицер и, махнув им рукой, крикнул:

– Давайте быстро сюда. Чемоданы оставьте, ребята занесут.

Спрыгнули двое солдат, подхватили багаж, и через несколько секунд Екатерина с детьми сидела в двухместном «СВ». Пришлось переплатить, но это было мелочью по сравнению с кошмарным ожиданием предыдущих суток. Дочка и сын, сонные и голодные, приткнулись к ней с обеих сторон. Младшенький, обхватив ручонками плечо, уже слюнявил ее блузку, засыпая.

Старшей дочке исполнилось десять лет, а сыну не было и пяти. Существовало правило, что дети военных, служащих за границей, на время каникул должны были вывозиться в Союз. Потому невозможно передать вокзальное сумасшествие в августе в Москве. Местные работники на тех, кто едет за границу, смотрели очень недружелюбно (богачи европейские!) и старались сорвать на них свое раздражение от тяжелой жизни в Союзе.

Когда принесли чай, дети уже спали. Екатерина растормошила сына, сводила в туалет, умыла впервые за сутки. Ножки были искусаны комарами – смазала волдыри кремом, прижгла царапинки зеленкой, надела колготки и заставила съесть бутерброд. Уложила с собой на нижнюю полку. Дочка сопела на второй – будить ее было бессмысленно: сняла с нее джинсы, ботинки, влажным полотенцем протерла ножки. Наконец, сама коснулась подушки и провалилась в сон. Однако спала неспокойно. Снилась мама, молодая и веселая, в белой шляпе от солнца и с гитарой, улыбалась и пела голосом Людмилы Гурченко. Снился дом с цветами под окном и начинающей желтеть березкой. Проснувшись, ощутила на щеках слезы. Глубоко вздохнула-выдохнула, постаралась успокоиться.

Вагон равномерно покачивало, занося на поворотах, отчего матрас у дочки периодически сползал сверху вместе с ее ногами. Приходилось вставать, поправлять. За окном мелькали пустыри, на которых ржавела добротная с виду сельхозтехника. Впереди надвигались огромные, как египетские пирамиды, горы пустой породы у шахт. Поезд подходил к Киеву.

Задернув занавеску, Екатерина легла, прижав к себе теплое тельце сына. От его волос пахло травой и медом. Перед отъездом с Алтая удалось побывать с детьми на пасеке у знакомого врача-пчеловода. Там ребятишки вдоволь набегались по полянам, кувыркались с горки, купались в речке. Бочки с медом стояли под наклоном у сарая – мед со стенок стекал на дно, там его зачерпывали и выливали в бидон. Ребята с кружками ныряли в бочки, собирали остатки со стенок и, перепачканные с ног до головы, пили душистый мед, ели малину в меду. Через день к тем бочкам никто не подходил – пресытились. Пчелы вокруг них роились, но почему-то не кусали. Стоило зайти на полянку к ульям Екатерине, как ее тут же ужалила пчела: глаз превратился в щелку, отек держался целый день, хотя она прикладывала к месту укуса пятачки и примочки.

Воспоминания об отпуске совсем успокоили Екатерину. Дорожные страхи остались позади. Закрутились мысли о будущем: сбор дочки в школу и отдых для самой себя, ведь выход на работу лишь через месяц. Август и сентябрь в Венгрии – золотая пора: вокруг ароматы созревающих фруктов, цветущих левкоев и нанизанных на проволоку перцев. Теплые тихие вечера в Секешфехерваре были необыкновенно хороши – дома не сиделось, люди гуляли в парках, проводили время у воды, любовались замками Средневековья. В приятных думах о встрече с мужем и предстоящих прогулках, она не заметила, как заснула.

Поезд пришел на вокзал Келети в Будапешт утром. Проводник разбудил пассажиров за час до прибытия. Глядя в окно, Екатерина не переставала удивляться окружающей красоте. Вдоль дороги виднелись ухоженные и аккуратные поля помидоров. Они лежали на земле, цеплялись за толстые ползущие стебли. Ближе к столице появились редкие деревья, а затем за окном поплыли густые сады и парки. Поезд замедлил ход, и вагоны, вкатившись под стрельчатые своды вокзала, остановились у перрона. Засуетились, заспешили к выходу пассажиры, таща на себе тюки и громоздкие чемоданы, коробки с телевизорами и деревообрабатывающими станками. Последние везли для перепродажи – советская бытовая техника и станки ценились высоко и шли «с колес» тут же на перроне. Посмотрев в окно, Екатерина поискала глазами лицо мужа и вздохнула:

– Да что ж за наказание, господи… Может, он телеграмму не получил?

Сын закапризничал:

– Мам, а папа нас у входа ждет, да? А почему он не зайдет сюда? А как мы поднимем чемоданы?

– Перестань канючить! Бери коробку с игрушками и вперед. На Будапешт!

В купе заглянул знакомый офицер:

– Как настроение? Отдохнули? Вам помочь?

– Спасибо большое, я вам так обязана. Спасли нас от мытарств. Если бы не вы…

– Все в порядке. Желаю удачи, – попутчик попрощался и отправился к ожидавшей его машине. Открыв дверцу «Вольво», обернулся: – А, может, вас подвезти? У меня время есть.

– Нет, спасибо. Муж должен приехать.

На перроне почти никого не осталось. Кто-то, увидев своих встречающих, радостно сгружал вещи в багажник машины, успевая при этом за несколько минут выдать всю информацию об отпуске и родных. Кого-то без лишней суеты умчали таксисты. Екатерина с детьми стояла на перроне в окружении кучи вещей. Подходили таксисты, но она отказывалась. В конце концов, поняв, что ждать нет смысла, она села с детьми в такси.

– Может, заболел или на учениях, – не отпускало ее беспокойство, пока ехали по городу. – Но, если телеграмму получил, то кого-нибудь попросил бы встретить, знакомых с машинами было немало. Тогда почему нет никого?

Сын без умолку верещал, что-то показывал, о чем-то спрашивал:

– Мамочка, смотри, колесо до самого неба. Мы поедем в воскресенье в «Видам Парк»?

Она, не слушая, отвечала. Через полчаса быстрой езды по автобану, по которому хотелось ехать и ехать, Екатерина взяла себя в руки – чего зря накручивать. За окном мелькали какие-то постройки, одинокие чарды (кафе) на перекрестках: где-то здесь, в одной из них они отмечали день рождения мужа…

Машина остановилась перед шлагбаумом военного городка. Обзор местности отсюда был великолепный. Несколько девятиэтажек высились в окружении особняков, за домами бетонный забор и ряды колючей проволоки, ограждающие стоянку боевых машин, частично расчехленных. Вокруг них суетились в полевой форме солдаты. Чуть в стороне виднелся один из домов автобата – там выделяли квартиры офицерам. Дом называли госпитальным, так как в нем в основном жили семьи военных врачей и находилось общежитие для специалистов по оргнабору.

Подъехали на машине к подъезду своего дома, водитель помог выгрузить вещи. И здесь их никто не встречал. Дети с пакетами кинулись по лестнице вверх, толкая и обгоняя друг друга, их звонкий смех был слышен внизу. Оставив чемодан у скамейки, Екатерина с сумкой в руках тоже начала подниматься. Навстречу сбегал сосед по площадке. Увидев ее, радостно поприветствовал, сделал комплимент по поводу новой прически, предложил помощь. Когда они, разговаривая, подошли к квартире, там уже стояли дети и звонили в дверь. Замок щелкнул, на пороге появился глава семейства. Босой, в светлых летних брюках, без майки. Растерянный вид, слипшиеся на лбу пряди, дрожащие руки… Вышел в коридор, закрыл за собой дверь, присел на внесенный соседом чемодан:

– Подождите немного… Сейчас…

– Костя, что случилось? Мы устали, сил нет. Что ты в самом деле?

Ребятишки, перебивая друг друга, спешили рассказать о своем, выкладывали из пакетов подарки прямо папе на колени.

И вдруг Екатерину обожгло – в квартире кто-то есть. Тело стало мягким, колени задрожали. Дверь распахнулась и на площадку выплыла девица: это была медсестра из детского отделения госпиталя. Среднего роста, худая, одетая в белые брюки и футболку, висевшие сосульками волосы и сильно подведенные глаза делали ее лицо вульгарным и добавляли возраста. Она молча, не опуская глаз, кривя в усмешке губы, прошла между вещами и направилась к выходу из подъезда. Сосед тоже распрощался и поспешил на службу.

Екатерина обошла сидящего на чемодане мужа и вошла в квартиру. На холодильнике лежала ее телеграмма о приезде. Дети носились по квартире, разбрасывая вещи, выбегали на балкон и перекрикивались с друзьями во дворе. Сын, набив карманы конфетами и прихватив машинку, побежал на улицу. Дочь, переодевшись в новое платье, спустилась к подруге этажом ниже. Муж, ни слова не говоря, заглянул в ванную, затем надел форму и так же молча, сунув связку ключей в карман, ушел на службу.

В голове Екатерины была звенящая пустота. Она медленно, движениями, доведенными до автоматизма (сколько раз уж это делала), разобрала вещи, прибрала в квартире. На столике в спальне стояла в вазе ветка рябины и ее фотография. Рядом открытка с розами. Прочла: «С днем рождения, дорогая! Желаю счастья…» Прислала знакомая, ведь пару дней назад был ее день рождения. И тут Екатерину прорвало: сев на кровать, заплакала так горько, что слезы залили все лицо и руки. Через полчаса, очнувшись, резко поднялась, подошла к зеркалу и отшатнулась – белая, как мел, и лихорадочный блеск в глазах. Яростно сорвала наволочки, простыни с постели, скатала в комок и вышвырнула в мусоропровод. Следом в ведро полетели чашка с остатками кофе, ваза с рябиной и пепельница. Набрала ванну, высыпала хвойный успокаивающий экстракт и погрузилась в спасительные воды. Прошло не менее часа, пока она почувствовала некоторое облегчение. Закутавшись в мягкий махровый халат, прошла в комнату дочери и легла на ее кровать. Глаза закрылись, и Екатерина провалилась в сон. Разбудила дочка:

– Мама, вставай. Мне надо к школе готовиться. Я ничего не могу найти, а завтра торжественная линейка.

Плохо соображая, Екатерина встала, привела себя в порядок, помогла дочери собрать портфель. Искупала вернувшегося с улицы сына, приготовила ужин, накормила детей и уложила их спать. Сама, не выключая свет в спальной, чтобы отделить недавний кошмар от настоящего момента, легла на кровать. Постель была ледяной, она свернулась калачиком, чтобы согреться. Сна не было. В голове пульсировала одна мысль:

– Что теперь? Бросить все? Но где жить в России, ведь ни прописки, ни квартиры. Приехать к родителям с детьми? Там две маленькие комнаты, отец перенес инфаркт, потом инсульт, для его здоровья теперь главное – тишина и покой.

Ничего умного в голову не приходило. Ночью вернулся муж – не один, с приятелем. Из кухни доносились тихие звуки. Потом в спальню заглянул гость и позвал:

– Катя, пойдем посидим с нами. Шампанского выпьем. Я зашел тебя поздравить с днем рождения. Тебя же не было в этот день здесь. Вставай.

Увидев, что она лежит одетая поверх покрывала, подошел к кровати, помог подняться, придерживая под локоток, будто больную, привел на кухню. Муж сидел молча. Когда выпили по бокалу, ее волнение чуть унялось. Гость шутками-прибаутками пытался еще больше разрядить атмосферу. Однако напряжение и неестественность не проходили. Екатерина раздраженно передернула плечами и сказала:

– Если пришел поздравлять – поздравляй!

И тут любимый муж произнес такое… Она полетела в бездну.

– Кончай юморить, – похлопал он друга по плечу, а затем посмотрел на нее: – Что тут разбираться. Да, был с ней всю ночь, и не одну… Да, получил телеграмму… Почему не встретил – не знаю. Что делать дальше – тоже не знаю. Но одно скажу: полтора десятка лет с тобой прожил, а такого счастья, как с ней за две недели, не испытал.

На следующий день Екатерина написала рапорт об увольнении и рапорт об открытии визы на выезд. Беседа с командиром и замполитом продолжалась около часа. Просьбу не удовлетворили. Сказали, что с мужем поговорят, а если он не образумится, то вышлют из загранки в дальний гарнизон, да еще могут присвоение звания задержать. Все сводилось к офицерской карьере, а не к проблеме человека – мужа, отца двоих малых детей. Люди при больших погонах и женщина на грани безумия от свалившегося на нее горя говорили на разных языках. Страдания ее воспринимали за обиду вздорной дамочки.

Улица, по которой Екатерина ежедневно пять лет ходила от госпиталя до дома, казалась ей сегодня незнакомой. Она не узнавала серых фасадов домов. Не узнавала деревьев во дворах, рано облетевших, казавшихся похожими на пауков. Декоративное дерево, которым она прежде любовалась, – сплющенное, будто росло меж сжатых стекол, напоминало сейчас уродца с короткими ручками. Все было чужим и агрессивным, словно весь мир объявил ей войну.

Придя домой, наскоро приготовила обед, постирала белье. При сливе воды из стиральной машины услышала металлический звук, но не обратила внимания. А за ужином заметила, что на пальце нет обручального конца. Подумалось – да и бог с ним! Хотя вроде примета нехорошая.

Потянулись дни, один чернее другого. Муж открыто разгуливал с любовницей по кафе. И даже… приводил домой. В спальне теперь жили Катя с детьми, а в детской комнате муж. Днем его не было. На ночь приходил, ужинал, переодевался. Часто приводил свою пассию: они закрывались в детской, пили кофе, занимались своими делами, о чем-то шептались и хихикали. Екатерина слышала все шорохи и вздохи. Лежала с открытыми глазами, рядом сопели дети. Она не спала целыми ночами. Не могла уснуть даже тогда, когда муж, проводив подругу, выключал свет и засыпал. Она молчала. Молчание продолжалось месяц.

Развязка наступила неожиданно и просто. В тот вечер она, уложив детей спать, долго сидела на кухне, листала альбом с фотографиями прошлых лет. На следующий день заканчивался отпуск, и ей надо было выходить на дежурство. Весь госпиталь знал о том, что произошло в их семье. Понятно, за ней будут пристально наблюдать – в лицо сочувствовать, за спиной… Закрыв альбом, Катя взяла в руки журнал мод, который купила в Москве. Листая картинки, почувствовала нарастающую тревогу. Вышла на балкон. Полночь, муж еще не пришел. Вдруг послышались голоса на балконе где-то в стороне. Показалось, это ее Костя с той девицей. Перехватило дыхание – от обиды, волнения, несправедливости жизни. Грудь сдавило железным прессом.

Еле передвигаясь, Екатерина вернулась в комнату, подошла к бару в стенке, взяла фляжку с коньяком. Хотела сделать первый глоток, но замешкалась. И тут взгляд упал на красную коробку с лекарствами. Поставила фляжку и выбрала несколько пачек транквилизаторов и снотворного. Пошла на кухню, налила в хрустальный бокал воды и торопливо проглотила горсть таблеток. Страха не было. Она работала врачом и знала, что последует дальше. Подошла к зеркалу, провела расческой по светлым пушистым волосам. Чувствуя, как ноги наливаются свинцом, она по стенке добралась до спальни, где спали дети. Склонилась, подняла сынишку, прижала к себе и унесла спать в его детскую кроватку. Вернулась в спальню и легла подальше от дочери, с другого края, как была в платье. Хотела укрыться, но не получилось. Исчезли звуки. В голове вспыхнуло видение сплющенного дерева-уродца: это была груша, без листьев, но сплошь увешанная плодами – крупными, медовыми…

Все, что произошло позже, Екатерина узнала, когда выписалась из госпиталя в Будапеште. Рассказал муж. Будучи начальником аптеки госпиталя, Константин в ту ночь задержался, так как оформлял документы после ревизии вместе с проверяющим из Москвы. Вдруг почувствовал необъяснимое беспокойство. Не закончив дел, он вызвал УАЗик-«санитарку» и поехал домой. Заметив в полуночных окнах свет, побежал на этаж. Войдя в квартиру, увидел на кровати бледную и бездыханную жену. Выскочил на балкон, позвал водителя, затем – госпиталь, врачи… Спасли.

Восстановившись, Екатерина проявила решительность в расставании, хотя Константин не хотел, все-таки это могло повредить карьере. Она забрала детей и уехала. В Союзе оформили развод.

Жизнь потекла по-другому. Без мутной пены и отравляющих наносов. Появилась самодостаточность, появились новые ощущения.

Мужская история

К озеру вела широкая дорога и лесные тропинки, разбегавшиеся веером. Идти через бор тропкой было приятнее. Под ногами «кружила» хвоя, терпко пахло лежалой листвой и смолой сосен. Большие муравьиные кучи были утыканы полыми палочками – больные придумали приспособление, чтобы вдыхать муравьиную кислоту, которая будто бы помогает от кашля.

Выйдя к скале, на вершине которой располагалась небольшая площадка, я поднялась на нее с пологой стороны. Отсюда была видна гора Верблюд, действительно похожая очертаниями на животное, припавшее к воде от жажды. С площадки было удобно нырять, не опасаясь преград. Это место давно облюбовала, по утрам здесь было безлюдно. Но сейчас я увидела там чьи-то вещи.

– Так, так… Мало того, что погода безрадостная, голова болит, еще и место привычное занято.

Купаться расхотелось. Да и ветерок был прохладнее, чем вчера. Спустившись вниз, обошла скалу и вышла на берег с другой стороны. Сбросила куртку, футболку, забрела в воду – умылась, освежилась. Настроение улучшилось. В стороне раздался всплеск, повернулась и увидела выходящего из воды человека. По виду – не Геракл, чуть больше тридцати лет, среднего роста, смуглый от природы, темные короткостриженые волосы. Он не обращал внимания на меня, но почему-то сразу стало понятно, что это лишь маневры.

Отвернулась, продолжала смотреть за ним исподтишка: заметила грубый красный рубец, что тянулся по ребрам сбоку сверху вниз. Свежий шрам, значит, недавно после операции. Потому и левое плечо ниже, и голову держит влево, словно прислушивается к чему-то. Не видела его раньше. Неужели начнет клеиться? Но не привыкать – отошью.

Вышла из воды, оделась, достала зеркальце, чтобы поправить волосы, поймала его взгляд. Вроде приветливый, но и напряженный. И глаза печальные. Ощущение, что человек в своих мыслях где-то далеко. Эта раздвоенность меня и заинтересовала. Взяла куртку и двинулась в гору – к своему корпусу. Оглянулась, а за мной никто не шел. Посмеялась над собой, что привиделись маневры. Интуиция подвела.

После завтрака народ дружно повалил в закрытые помещения – библиотеку, спортзал, обустроенные веранды. Глядя на небо, все ругали погоду, заодно и медперсонал. Срывались планы с походами в горы, за травами, на озеро. А что тогда делать? Ведь и лечения никакого. В туберкулезном санатории кроме тубазида и аспирина ничего не осталось. Их и назначали всем подряд: первичным и практически здоровым для профилактики. Тем же тубазидом травили собак и кошек, которые собирались у столовой. Видно, хозяевам в поселке питомцев кормить нечем, вот они и приходили туда, где сердобольные больные со своего стола все равно что-то вынесут. А медперсонал из-за соблюдения санитарных норм вынужден был от них избавляться, добавляя таблетки в кашу. Шутка ходила:

– Собака от двух таблеток дохнет, а мы горстями пьем, и ничего. Ну, раздвоится в глазах, стошнит, все переживем, «лишь бы не было войны».

Чтобы пополнить лечебные запасы, в санатории в летнее время идет сбор трав. Ежедневно автобусом вывозят десант из числа персонала и постояльцев на цветочные поляны. Потом из растений готовят настои, отвары и разные древние средства. Из-за непогоды отменились все поездки, а я собиралась нарвать перьев папоротника для композиции из камней, да веток маральника: в палате сразу становится уютнее от цветов. После завтрака идти в корпус не хотелось. Одевшись потеплее, пошла на терренкур по сосновому бору. Вскоре туда потянулись и другие.

Возвращаясь, увидела вчерашнего незнакомца. Он сидел рядом с конурой, где обитала овчарка Динка со щенками, и кормил их. Овчарку, ослепшую на один глаз, в санаторий привезли пограничники и оставили на попечение отдыхающих-лечащихся. Мужчина заметил меня, но вниманием не удостоил.

– Странно. Может, с лицом моим что-то не так, или с одеждой… – невольно начала разговаривать сама с собой, испытав раздражение от его равнодушия. Вроде смотрит, но приблизиться, познакомиться не стремится. – Да что это я? Зачем мне курортный роман? После развода с мужем не нужны мне новые отношения.

Поднимаясь по лестнице на холм, где располагался мой корпус, я оступилась и упала бы, если бы чьи-то руки не подхватили. Руки были настолько сильные, что мое плечо даже заныло. Увидев спасителя, растерялась и от волнения, а, может, от вздорного характера, вместо «спасибо» выдала:

– Что вы ко мне пристаете? Что вам от меня надо? Лезете и лезете на глаза, оставьте меня в покое.

– Да я, собственно, случайно и непроизвольно. Извините. Меня зовут Андрей, я здесь впервые, вчера приехал, никого не знаю. А вы, как мне кажется, уже бывали… Сейчас здесь надолго?

– На время отпуска – июнь и июль.

У него оказался такой бархатный голос, что хотелось слушать, причем неважно что. На его умное лицо приятно было смотреть, хотя мое раздражение не проходило. Что за натура у человека: чувствуешь одно, говоришь другое, потом терзаешься «в подушку» – лучше бы молчала вообще.

Вечером начало громыхать, сначала далеко, но через время все ближе к долине. И, наконец, первый щелчок, как выстрел над ухом, белый блеск в полнеба. Земля вздрагивала от каждого удара молнии, зашумели сосны наверху, все живое попряталось. А через несколько минут дождь хлестал, как из тысячи лопнувших водопроводных труб. Потоки воды реками бежали по дорожкам, сметая ветки, мусор.

Отдыхающие кучковались по интересам. Некоторые у шахматного столика, где было тихо – хорошее место для упражнения интеллектуалам. Наиболее смурные скидывались и бежали в киоск, чтобы скоротать время за вином «Анапа» и местной водкой, проклиная мошенников-торгашей и чиновников, разворовавших страну. Женщины собирались на верандах: гадали на картах, пели, делали прически. И, конечно, делились душевными переживаниями о своей болезни.

Дождь стал утихать, но молнии продолжали чертить в небе зигзаги, и треск стоял такой, что, казалось, сотрясается корпус санатория. Я сделала пару снимков грозового пейзажа, постояла на веранде – воздух был чист, насыщен озоном. Внизу у клумбы увидела Андрея. Он был одет в военную рубашку с короткими рукавами, в руках держал куртку. Рядом с ним стояла женщина. Увидев, что я фотографирую, крикнул снизу:

– Ольга! Снимите нас!

– Вас уже «сняли». Гудбай, молодые люди.

Вот тебе и строгий, и серьезный. Вчера приехал, сегодня уже с подругой. Быстро акклиматизировался. Отчего-то разволновалась, настроение испортилось. А вечером зашел паренек, гитарист из самодеятельности, и вручил сложенный вчетверо листок бумаги:

– Просили вам передать.

В сложенном листке лежала головка свежей ромашки и написано слово «Погадайте». Поняла, что от военного. Но лепестки выщипала: «да», «нет»… «да». На душе стало весело. И захотелось его увидеть. До отбоя оставалось полчаса, на улице было темно, но это не мешало народу гулять под светом луны и фонарей и наслаждаться природой. Вышла и увидела его. Опять рядом с той дамой, крашеной шатенкой – вспомнила, говорили, что она массажистка из Новосибирска. Бюст как у Софи Лорен, но полноватая, невысокого роста, ходит в обуви на платформе, которая не прибавляет роста, а, наоборот, вносит некоторую карикатурность. А, если честно, интересная женщина, веселая, голос как у жаворонка, поет, слышала на веранде, не хуже Долиной.

Остановившись на крыльце, я минуту раздумывала – вернуться или пойти в парк. Краем глаза увидела, как Андрей докурил сигарету и огонек окурка описал дугу в полете до урны. Обошла людей, стоящих у крыльца, и устремилась в сторону озера. Через несколько минут услышала за спиной шаги. Остановилась, обернулась – Андрей. Он смотрел, не улыбаясь, и даже укоризненно.

– Так и будем, как дети, в догонялки играть? Может, поговорим?

– Поговорим. Вопрос первый…

– Готов держать ответ. И даже предупредить вопрос. Да, женат, есть дочь. Служил на Дальнем Востоке и в Афганистане. Получил ранение в легкое. Теперь вот туберкулез. Здесь на три-четыре месяца, не знаю, выдержу ли. – Увидев мою попытку что-то сказать, остановил жестом и продолжил: – Вам знаком Серов Николай Николаевич?

– Мистика какая-то… – на минуту растерялась от услышанного: – Если вы о моем муже, то мы разведены, я вернулась на малую родину, к родителям, и к прежней девичьей фамилии. Так вот, оказывается, чем я вас заинтересовала, знали моего мужа…

– Да. И тебя (давай на «ты») сразу узнал. Видел вашу пару в дальневосточном гарнизоне, откуда вы уехали на другое место службы. Ты почти не изменилась, только похудела. Здесь тоже из-за болезни?

– Нет, отдохнуть решила в заповедном уголке Алтая. Это уникальное место на планете, не тронутое цивилизацией. Тайга первобытная, непуганые белки по головам скачут, маралы по шоссе ходят. Мне здесь нравятся горы и Катунь…

Все последующие дни мы были вместе. Говорили и говорили, словно хотели высказать все, что годами копилось в душе каждого.

После отбоя в санатории начиналось время свиданий. Как ни устрашали врачи выпиской за «нарушение стационарного режима» и прочими наказаниями, все было бесполезно. Отдыхающие находили способы исчезнуть из палат и оказаться в ночном парке. И бороться с желанием человека любить и быть любимым – бессмысленно, даже вредно. Врачи понимали, что чувство влюбленности положительно влияет на выздоровление. А при туберкулезном профиле люди лечатся месяцами, по полгода находятся вдали от дома и семьи. Взрослые люди. Потому и новые семьи здесь возникают, и рушатся старые. Интриги бывают покруче сюжетов Виндзорского замка. Вроде реальной истории, когда муж приехал проведать жену без предупреждения и застал ее с кавалером в деликатной ситуации – мордобой закончился примирением, однако наутро мужа и жену нашли мертвыми. Выяснилось, что муж не смог выдержать удар: убил сначала жену, потом себя.

Прошло две недели, как приехал Андрей, но казалось, что я знаю его давно. Мне и в голову не могло прийти, что именно в этот момент он нуждался во мне больше, чем я в нем. Но, когда осознала это, было уже поздно.

Все случилось в субботу – Андрей не пришел на завтрак. Решила, что проспал. Время до обеда провела с книжкой в библиотеке и в палате за написанием писем родным. На душе становилось все тревожнее – куда пропал Андрей, почему не заходит? Накануне мы долго сидели у костра на берегу. Впервые за дни знакомства он коснулся афганского прошлого, на мои попытки раньше что-то узнать, звучал один ответ:

– Не надо об этом. Ничего хорошего я тебе рассказать не могу.

И вдруг у костра разговорился. Вспомнил, как познакомился с моим мужем на Востоке страны. Их тогда вызвали в штаб округа – в качестве свидетелей по делу о пропаже лекарств строгой отчетности, которые не обнаружили в медсанбате танкового батальона, где служил Андрей, мой же муж, теперь бывший, являлся начальником аптеки госпиталя, от которого снабжался медсанбат. После знакомства при малоприятных обстоятельствах обоих отправили на новые места службы, Андрей попал в Афганистан. Он говорил о том коротко, порой обрывками фраз… Беспрестанно курил и натужно кашлял.

– Тебе же нельзя курить! – попыталась выразить заботу о здоровье. – Бросай!

– Да я бросал, не получается жить без сигарет. Так сожмет иногда… Все время вижу перед глазами то, что забыть невозможно. Последний год спать стал немного, врачи помогли. Но днем, как останусь один… Оля, прошу тебя, давай не будем об этом. Лучше о приятном. Ты мне нравишься, очень. Когда на камне тебя увидел, сразу вспомнил, что ты жена Серова. Только удивился – почему здесь? Потом спросил у дежурной сестры фамилию и оказалось, что она другая. Имени-то я не знал, подумал, что очень похожая женщина. Но все-таки решил уточнить, а ты, как мегера, налетела. Зачем? Ты ведь другая – с пониманием, обаянием, родная душа.

Мы сидели у костра допоздна. Андрей не хотел уходить, ведь врачей нет, закрытую дверь корпуса все равно откроет дежурная, да и выспаться в выходной успеем. Принес охапку веток, уложил их клеточкой, внутрь бросил корягу. Через минуту пламя взметнулось в небо, рассыпая искры. Мы сидели на бревнышке, прижавшись к нему, слышала, как бьется сердце. И сама волновалась не меньше. Ночь будто растворила в лиловой мгле весь мир, оставив нас вдвоем на островке счастья. Впервые за многие годы я увидела ночное небо так близко. Крупные голубые и золотистые звезды пульсировали прямо над головой. Трещали в костре сучья, искры, извиваясь огненными змейками, скручивались и сползали в угли. Рокотала по камням на перекате река, где-то испуганно вскрикивали птицы.

– Если и бывает на свете счастье, то оно должно быть таким, – прошептала чуть слышно. – Давно на небо не смотрела, а оно потрясающее… Звезды, как новорожденные…

– Дай мне глянуть на Большую Медведицу, я разбил свои очки, – Андрей повернул мою голову и сам снял их. – А там… Там хорошо виден Южный Крест. Ребята раньше шутили, мол, завис над кем-то, приготовился, следит.

В очках он выглядел чужим. Я сняла их осторожно, коснулась губами век, прижалась к щеке. Чувство нежности захлестнуло волной. Почувствовала на губах солоноватую влагу. Слезы…

– Ты плачешь? Ну и хорошо. Не стесняйся, дорогой. Нельзя же всю жизнь жить прошлым. Я помогу, я буду тебя любить…

На другой день, в субботу, так и не дождалась Андрея после завтрака. А перед обедом, выйдя в парк, встретила его знакомого.

– Вам просили передать, – протянул он мне конверт.

«Прости меня, Оля. Прости и прощай. Я не смогу сделать тебя счастливой. Пойми меня правильно. Кроме ран и туберкулеза Афган оставил мне недуг, говорить о котором для меня – боль невыразимая. Как женщина, ты понимаешь, о чем речь. Андрей».