Читать книгу: «Боги соседнего подъезда», страница 5

Но утром на окне в подъезде вновь появились цветы

– Ой! Красота какая! – Зотова остановилась у окна. – Опять Семеновне неймется. И ладно бы ерунду какую поставила, а то гляди-ко – декабрист! Да еще сортовые, видать!

Сверху спустился какой-то тип. Незнакомый. Снимает у кого, что ль? Зотова сделала вид, что проверяет почту, и когда тип прошел, снова вернулась к цветку. Забормотала вполголоса:

– Красота какая-а! Не хуже, чем в соседнем. Ну дык там богатые все. Живут, как боги! И скамейки у них, и клумбы, и домофон. Из старых покрышек журавлей сделали, да в белый цвет выкрасили. Летом плывут по цветам журавли – красота!.. Конечно, им все можно, если денег девать некуда. А у нас здесь народ такой… Куда им цветы? Испоганют опять.

– Ты здесь как прынц на помойке, – сказала она цветку. Погладила грубой рукой тонкие цветочные лепестки. Цветов было множество, зеленые суставчатые пальцы выползали из белой банки из-под меда, использованной вместо горшка, и каждый палец заканчивался ярко-красным бутоном.

– От удивляюсь я на Семеновну, – тихо ворчала Зотова. – Дочь у нее студентка, уехамшись, на учебу едва хватает. У самой пенсия меньше моей. А тут – красота такая!

Солнечный закатный луч пробился сквозь облака. Осветил сквозь пыльное окно неровный квадрат справа. Зотова осторожно подняла банку, подставив цветок солнцу. Декабрист весело закивал пестрыми корзинками. На дне банки вспухла чуть ржавая капля и перекатилась к Зотовой на запястье. Змейкой ушла под плащ.

– Сломають тебя здесь! – твердо прошептала она. – Да и в банке энтой тебе не место.

И, воровато оглянувшись, быстро поставила цветок в широкую сумку.

Чуть хромая, шустро засеменила по лестнице.

3

Но как-то утром на окне в подъезде вновь появились цветы

– Тебе на первый, – напомнила Жилова, когда он начал подниматься за ней.

– Знаю, – вздохнул Тихонов. Но продолжал идти за одноклассницей. Она что-то тоже не особенно спешила.

Поднялись до первой площадки.

– Вот говоришь, что любишь, – насмешливо сказала Жилова, устроившись на подоконнике. – А самого, говорят, с Машкой-инвалидкой из соседнего подъезда видели. Не могла на своей коляске на бордюр вскарабкаться, так ты колеса поднимал. Аж вспотел, наверное, а?..

Он хотел что-то сказать, но промолчал.

– Благородный ты человек, Тихонов! Теперь поженитесь, будешь за ней горшки таскать. А может и детки у вас такие же родятся? У нее же, вроде, наследственное…

Жилова нагло улыбалась. Белые фарфоровые зубы сочно сминали малиновую жвачку.

– Ерунда, – буркнул Тихонов. Щеки его горели.

– Если бы не в одном доме с тобой жили, никогда не позволила бы тебе себя провожать. Какой-то ты… недоделанный, – в ее голосе появилось что-то вроде сочувствия. – Вроде, и голова у тебя работает, а Лагину нос утереть не можешь. Быстрей тебя решает, и особо не напрягается. Был бы ты как Лагин, я бы в тебя, пожалуй, влюбилась.

Он внутренне поморщился. Лагин! Да у него изо рта воняет, при чем тут задачки? Ну да, решает… Карась белобрысый.

– А еще лучше, были бы у тебя бицепсы, как у Данилова! Как он на уборке ящики во двор переставлял, видел? Поднимет как пушинку, и на другой поставит. Один!

Видел, видел. У Данилова этого, кроме бицепсов, ничего и нету. Ни извилин, ни чувства юмора. Даже детские анекдоты не всегда понимает.

– А знаешь что, Тихонов? Ты мне цветы подари! Вон, розы распустились. Тогда я тебя поцелую, – она сделала паузу, – в щечку, конечно.

Он поднял взгляд на подоконник.

Розовый куст был хорош. Видно, что уже не молод, стебли довольно толстые, но аккуратно подстрижены. Во всем кусте, вместе с бежевым горшком с незамысловатым рисунком, чувствовалось какое-то скрытое благородство. Два цветка уже вполне оформились, третий почти раскрылся. Позади готовил свой крохотный бутончик четвертый. Красивый куст.

В голове шумело. Каспер, ангельские глазки, с пятого этажа. Звонок, дверь, Семеновна. Здравствуйте, а у вас котенка можно взять? Ой, конечно! У Мурки пятеро, объявления везде расклеила, а никто что-то не приходит! Вам какого? А цветов не нужно, ребятки? Скрытный пятачок за помойкой. Большой прозрачный пакет. Не видишь, шевелиться перестал – открой, дай вздохнуть, а потом снова. Вот так, понял? Гнойники вонючие. Он не участвовал. Но и не вступился… Слизняк.

А так хотелось тогда подскочить, вырвать пакет с котом, и когда морда у Каспера от удивления вытянется, – лупить, лупить по дрянной ангельской улыбке. Но не было этого ничего. Только глаза закрыл. Вот как сейчас.

Права Жилова – тряпка ты, Тихонов, недоделанная. Никогда не мог решить, с этими ты, или с теми. Что в десять лет, что в пятнадцать.

Ждет. Даже жвачку жевать перестала. До чего же она красивая. И запах от нее такой… прямо тут облапать и целовать, целовать, целовать…

Он закрыл глаза и дернул первый, самый крупный цветок. Втянул сквозь стиснутые зубы воздух. Больно!

Под темно-зеленым листом прятался внушительный шип, и он целиком вошел в большой палец. Отломился. Тихонов остервенело выкусил шип зубами. Теперь стало проще, сломал и второй, и третий. Вон, самый маленький, завтра распустится, – успокоил он себя.

– Этот тоже хочу, – сказала Жилова.

– Зачем?! – передернулся он. – Четыре – четное число!

– А я его отдельно поставлю! Будет у меня три и один. Два букетика!

Она опять жевала – часто и широко. Он ненавидел и ее, и себя. Ну вот, все кончено.

Обезглавленный куст стоял так же гордо. Только из блестящих листьев неровно торчали поломанные стебли, вымазанные пятнами подсыхающей крови.

Жилова спрыгнула с подоконника и подняла рюкзак свободной рукой. В другой были свежие розы. Совсем крохотный букет получился. Детский.

– Сейчас поцелую, – понизив голос, сказала она. – Ты только глаза закрой.

Тишина. Сердце глупо отстукивало секунды.

Его щеки коснулось что-то теплое и мокрое, и тут же быстрые шаги застучали наверх. Резкий, со стеклом, смех, посыпался по подъезду. Тихонов поднес руку к лицу.