Читать книгу: «Боги соседнего подъезда», страница 4

Мы.

Когда Димка с Петькой отняли у Данилки самосвал, Миша не знал, понравится ли это Косте. Все-таки, Костя часто играл с Данилкой в песочнице. И тогда Миша выбрал момент, когда Костя только во двор вышел, подбежал к нему, и не давая опомниться, заорал:

–Самосвал наш!!!

У того аж в голове зазвенело. Ему стало весело. И он тоже закричал Мише прямо в ухо:

–Самосвал наш!!!

Тот от смеха так и покатился. Подошли они потом вдвоем к Катьке, и с обеих сторон:

–Самосвал наш!!!

И Катька тоже смехом изошла. Хоть самосвал ей был, в общем, ни к чему. Стали они подходить ко всем ребятам во дворе и вопить:

–Самосвал наш!!!

И всем весело было. И что самосвал, наконец, наш, и что в голове звон приятный, и что Данилка ревмя ревет.

А потом Миша подошел к Эдику, который читать рано начал, и тоже что есть мочи заорал:

–Самосвал наш!!!

Но Эдик промолчал.

Тогда Миша набрал полные легкие воздуху и заорал так, что даже в соседнем дворе услыхали:

–Самосвал наш!!!

Тот поморщился от крика, покрутил головой и вдруг спросил его:

– А кто это – мы?

Озадачился Миша. Задумался. Подошел к Катьке и спросил:

–А кто это – мы?

Катька – к Косте. А тот – к Димке. А Димка – к Петьке:

–Кто это – мы?

А Петьке и спросить больше не у кого.

Задумался Петька. Лоб наморщил. Тишина во дворе настала. Даже Данилка реветь перестал, стоит, прислушивается.

И вдруг лицо Петьки просветлело:

–Мы, – сказал он негромко, – это те, чей самосвал!

Обрадовался Димка. К Косте побежал:

–Мы – это те, чей самосвал, – воскликнул он. – Самосвал наш!!!

Всхлипнул Данилка, домой поплелся.

А Костя уже – к Катьке. А Катька – к Мише.

–Мы! – кричат, – Самосвал наш!!!

Всем рассказали!

А Эдику и возразить на это было нечего.  Через час придумал что-то, но поздно было – налепили уже на самосвал свои наклейки, да кукол своих в кузов насажали. Поздно! Поиграл Эдик в сторонке, потом тоже подошел. И попросил поиграть.

Так самосвал стал нашим.

Вообще.

– Зачем? – спросил Цветков у Поленова.

– А чего они? – ответил Поленов. – Сами же знали, что тут, так пусть теперь.

– А может, они не? – заступился Столяров.

– Какое там не, если да! – горячо возразил Поленов.

Водянов долго молчал. Потом сказал:

– Ну, значит, вот так.

Семечкин захотел разрядить обстановку.

– А знаете, – сообщил он. – Сегодня прямо ничего себе!

– Правда? – посмотрел вдаль Поленов.

– Вообще! – поддержал Семечкина Цветков.

И разошлись по своим делам.

«Уй!»

(разговор в трамвае)

– Слушай, очень рад, что тебя сегодня встретил! Знаешь, такая тоска в последнее время, поговорить не с кем. Интеллигенция вымирает…

– Сережа, когда-то давно, – еще в консерватории, – Родион Щедрин сказал нам, что и интеллигент, и обычный человек очень похожи. Оба плюют на пол! Только обычный человек плюнет, и пойдет себе дальше. А интеллигент плюнет – и растирает, растирает ногой, растирает…

– Хм… Музыканты!.. Мне, конечно, ближе литература. Я так и представляю: увидит обычный человек написанное на стере слово «ЛОРКА», подумает: ошибка, добавит мысленно спереди букву «Х» и заснет, удовлетворенный. А интеллигент увидит слово «ХЛОРКА», подумает – ну, хлорка, и что с того? А вот если убрать первую «Х»… И взгляд его тут же затуманится этакой поэтической дымкой…

(едут в молчании)

– Кстати – видишь, на тех гаражах? Кто-то как раз написал тест на интеллигентность.

– Что?… А, прости, Саша, – вспоминал великого Гарсиа… Вот это, знаменитое:

Август. Персик зарей подсвечен,

И сквозят леденцы стрекоз.

Входит солнце в янтарный вечер,

Словно косточка в абрикос…

– Так что там было за слово, Саша?

– Да ладно, проехали уже. Ничего оригинального…

– ?

– «УЙ!».

– Саша, ты – интеллигент!

Боги соседнего подъезда

1

Утром на окне в подъезде вновь появились цветы.

Мягков спустился на один пролет, устроился на облезлой батарее и закурил.

Мутило с похмелья.

Вспомнил Бекешина. Долго и беззвучно ругался. Сволочь Бекешин – на работу не взял!  А ведь в этом же доме живет, в соседнем подъезде, в детстве во дворе вместе в хоккей гоняли.

Хотелось взять гвоздь и по-старинке, как лет тридцать назад, нацарапать по синей краске: «Бекешин – …!» Но возраст уже не тот. И писать-то особо негде, почти вся стена в надписях – подъезд уже сколько лет не крашенный.

И гвоздя под рукой нет…

Мягков хмуро посмотрел за окно. Вот и снег сошел. Апрель.

Скоро самые заказы пойдут! А Бекешин ему: «Извини, Саня, не могу я тебя взять. Выпить любишь. Да и бригада у меня – все до работы жадные, и к людям приветливые. А как ты людям окна ставить будешь, если у себя дверцу почтового ящика который уж год починить не можешь?»

Прикопался, гад, к ящику! Ну да, вот он, ящик – замок сломан, рекламщики выдрали. Опять сломают, что его чинить-то? Так даже удобнее.

Башка раскалывается, – подумал Мягков. – Сходить к Семеновне, занять стольник? Не, дохляк, – позавчера, в воскресенье, попросил – так вынесла, дура, кусок кулича. Черт с тобой, воистину воскресе, но без выпивки что за праздник? Закуску всухомятку съел, так потом икал до ночи.

Он бросил на пол изжеванный окурок. Тошнота отступала. И вместо нее живот заполняла дикая, бессмысленная злость. Попытался успокоиться, подышал часто и глубоко, вцепившись в батарейные ребра. Взгляд уперся в карминно-красные цветки, осторожно выглядывавшие из мягких, с прожилками, листьев. Будто замшевые, – подумав, вспомнил Мягков нужное слово. Наклонился ниже, к самым цветкам, и втянул носом воздух.

Тягучая, горькая струя вонзилась глубоко в голову. Нестерпимо заломило в глазах, виски крепко стиснуло ушедшей было болью.

Н-ненавижу герань! – вскипел Мягков и широким рывком скинул цветок на пол. – Бекешин – урод! И все вокруг такие же уроды!

Горшок упал навзничь и треснул. Высыпалась черная, с мокрым, земля.

Мягков дернул щекой, выругался и пошагал наверх, в восьмую.

2