Анна Комаринец

Небо над портом было цвета экрана телевизора, настроенного на пустой канал.

«Я еще не вполне уверена, что готова стать матерью. Я пошла к подруге, у нее трое детей, и задала вопрос. Послушай, сказала я ей, допустим, я рискну завести ребенка. Что, если он начнет винить меня во всех своих бедах, когда вырастет? Моя подруга долго смеялась, но все-таки ответила: почему если?»

еды. Иметь мужем убийцу, познавшего вкус успеха, опасно, особенно если он

А дело, думаю, в том, что некоторым людям нужно иногда сделать скачок, и если они этого не делают, то увязают по уши – навсегда…

Одна из величайших человеческих загадок якобы заключалась в нацистских лагерях смерти. Некий комендант, надзиравший за уничтожением тысяч евреев, шел домой слушать, как его дочь играет сонаты Шуберта, и плакал от чистейшей радости. Как такое возможно? Как могло существо, столь приверженное злу, без труда переходить в мир божественного добра? Ответ заключается в том, что «добро» музыки не имеет никакого отношения к этике. Искусство не возносит нас к доброте и праведности. Оно нравственно нейтрально, как вкус яблока. Вместо того чтобы распознать словесную путаницу, мы размышляем над аномалией или, подобно Джорджу Стейнеру, заявляем, что любовь к искусству делает людей менее восприимчивыми к нравственным императивам. «Люди, плакавшие над Вертером или Шопеном, сами того не подозревая, шли через буквальный ад». Никакой загадки тут нет.

Верьте всему, что слышите. Ваша жизнь может и не стать лучше, чем у окрестных болванов, но будет намного разнообразнее.

Проблема заключается не в предмете и не в ситуации, в которой мы сталкиваемся с предметом или явлением, а в сочетании обоих: нечто неожиданное в обычном месте (наша любимая тетя в нашем любимом покерном зале) или что-то обычное в необычном месте (карта из нашего любимого покерного зала в горле любимой тети).