Молох. Укус кобры

– Спасибо за дочь, – целует меня в губы медленно, заторможенно, а потом на Еську взгляд бросает и с силой отталкивает нас от себя. – Пошли! Быстро! – из груди его хрип страшный вырывается. – Я тебя люблю, Молохов! Слышишь?! – кричу сквозь слёзы, а он улыбается окровавленными губами. Такими родными… – Я знаю. Уходите! – а затем поднимается и, пошатываясь, к Сенину поворачивается. Я вижу, как льётся из него кровь, а вместе с ней и из меня жизнь уходит.

Страх – единственное чувство, которое со временем не притупляется. Иногда оно ненадолго засыпает, а потом снова поднимается в душе девятым валом и начинает играть новыми красками, сводя тебя с ума.

кого ему приходится убирать едва ли

поморщилась, увидев перед собой какую-то тётку неопределённого возраста. Неопределённого – это из-за фингала под левым глазом и пропитой, опухшей хари. Ей могло быть как шестьдесят, так и тридцать пять. Хрен поймёшь. Хотела сказать алкашке, что ей

– Ты оглохла, что ли? Не реви, сказал. А то по шее получишь. И я сквозь слёзы засмеялась ему в водолазку. Когда истерика прошла, он отстранил меня, взял за подбородок. Тоже грубо и даже больно. Но по-другому он не умеет. – Успокоилась? Отлично. Я не люблю нытьё, и ты об этом знаешь, – он врал. Ему было жаль. – Прости, что не вытащила симку… – извинилась

последняя фраза звучит слегка насмешливо. – Мне некуда ехать. Меня нигде не ждут, – аппетит резко пропадает, и

кучи, то тогда уже точно всё. Финиш. Сам бы на пулю нарвался. Не смог бы после такого

Можно заглушить физическую боль, если тебе вдруг отрезали палец. Можно выпить гору седативных, если тебя бросил парень. Но невозможно – слышите? – невозможно заглушить голос своей совести