Самозванка. Кромешник

Заступать за круг не хотелось. Но и просто оставить здесь колдовскую печать Упырь не мог.

От одного намерения кожа на затылке зудела и кололась, точно обожжённая, а потроха холодели. Но некоторые вещи нужно просто делать, напомнил себе Фладэрик, переступая границу калейдоскопа. Прошёл в центр и опустился на колени. Воткнул саблю, для того совсем не предназначенную, в землю, в средоточие поганых линий.

Запечатывало паскудный знак Затмение. Обряд трудоёмкий, мало кому ведомый и шумный, что базарный полдень. Мелкая нежить от него теряла последний разум. Даже оборотни дурели.

Но калейдоскопы ломали первичную структуру яви и отмыкали Кромку для потусторонних тварей, что похуже любого волколака. В военном деле подобные знаки часто применяли в качестве поддержки массированных атак. Но в чистом поле, среди древних каменюк… Розе, престольному замку Олвадарани, ни к чему колдовская напасть у южных рубежей.

К тому же, этот узор не походил ни на один из прежде виденных.

Упырь стоял на коленях, заранее готовясь принять отдачу телом. Воздух набряк молочным облаком, закружился обманчивыми завитками, мерцающими шёлковыми лентами. Сходясь к оголовью тонко зазвеневшей сабли, узкие шлейки струились вдоль лезвия, убегали в землю и снова выскальзывали, волнами растекаясь по рисунку. Линии узора загустели, взбухли белым, потом заискрились багрянцем.

Явь моргнула, крутанулась посолонь, встрепенулась в диком кульбите, перепугав коня ослепительной вспышкой. Дух плясал, вставая на дыбы, суча копытами, рыча и огрызаясь, но не смея оставить господина, окостеневшего в клубе потустороннего огня. Позёмыш истошно верещал, вцепившись в луку седла.

Вампир остался стоять лишь благодаря сабле, накрепко застрявшей в спёкшейся земле, и наследному упрямству, не позволявшему уронить себя ни в одном из смыслов. Лбом Фладэрик упёрся в раскалённое навершие, поочередно ругаясь и сплёвывая кровь с прокушенной губы. Вместо калейдоскопа вокруг чернел обугленный дёрн, смердело гарью, сырым железом и тухлым яйцом. Упырь, гадая, имелись ли у поганого узора братишки где в округе, поднялся на ноги, пошатнулся, переступая через взрыхлённый край, но устоял.

Дух отчаянно шарахнулся в сторону, едва не выдрав руку из сустава, стоило вампиру тронуть ремни упряжи. Фладэрик долго уговаривал и подбадривал воронка, но, в конце концов, повёл в поводу, окрестив бестолочью.

Солнце, поскучнев и подрумянившись, неумолимо клонилось к горизонту, а горы так и не придвинулись ни на вершок.

Глава 5. Псы Иргибы

Лишь отойдя с десяток вёрст от оставленного на земле нездешним пламенем ожога, конь позволил хозяину забраться на седло.

Фладэрик, усталый и злой, как сам Тёмный Князь, смахнул с липнущего испариной лба спутанные волосы, устроился поудобнее и тронул пятками конские бока, посылая жеребца рысцой. Пахнущий иссохшей травой и мускусом ветер Мрачных Холмов холодными крыльями охаживал по лицу, вёрткими змеями проникал под кафтан и тунику.

«Прогулка, достойная рыцаря Люкулы… со всей его волшебной придурью, – подумал Упырь, собираясь подремать и всерьёз мечтая добраться до клятого Поста хотя бы в ближайшую седмицу. – Заплутать в вампирьем околотке, в нескольких саженях от границ отчизны. Великолепно».

Киноварь, расплескавшаяся вдоль кромки гор, поросших хвойным лесом, выцветала, растворяемая черничным вином темнеющих небес.

Ночь шёлковым покровом опускалась на Холмы. Едва сошедший снег обнажил белеющие кости оставленных без погребения воинов и бродяг, седую, проржавевшую осоку и северные мхи, напоминавшие парчу и драгоценный соболиный мех богатством вычурных узоров. Сумерки скрывали всё, обращая мрачные горбы волнами.

Фладэрик всматривался в темнеющий пейзаж без малейшего воодушевления.

Взгорье, сменявшее сизо-лиловые пустоши, воняло мертвяками. Вампир, едва прикинув, как сократить оставшиеся вёрсты, внезапно вылетел из седла назад и вбок. Но умудрился прихватить саблю и, чудом не сломав ни шеи, ни конечностей, кубарем откатиться в сторону.

Поперёк кафтана тлел след Хомута – боевого заклятья, активно пользуемого выжлецами.

– Еретник! – окликнул мрачный, сорванный басок.

– Упырь, – поправил Фладэрик, распрямляясь.

Дух отступал боком, нервно храпя и отплясывая. Хозяин с удовольствием бы к нему присоединился.

Выжлецы, по обыкновению сбивавшиеся ватажкой, разительно отличались от щеголеватого Седьмого колдуна, прозвище которому обеспечили своим призванием. Пятеро молодцеватых отморозков, косая сажень в плечах, ни тени разума во взоре, восседали на гривастых тяжеловозах, грузных и могучих. Сами дюжие, что бугаи, и вооружённые. Подле них Упырь, мечник, большаком взращенный, казался чахлым недорослем.

При колдунах Псы выполняли роль ищеек, жутких, отменно выученных тварей на сворке Семи Ветров. И спускал их Миридик с лёгким сердцем, без промедления. Выжлецы загоняли добычу и объезжали территории дозором, в основном, шайками, отчего-то прозванными отрядами в Иргибе – южном, выросшем на отшибе поселении, где диво сие пестовалось и дрессировалось. Ни размер оных, ни состав нигде не оговаривался, а порядка формирования не существовало. Кружки собирались «по душевному родству», в окрестных хуторах да весях обрастая сподручниками, падкими до разбоя и пьянки. Служба избавляла от губной избы¹⁸ или шибеницы¹⁹. А потому лиходеев среди рыцарей света и добра делалось всё больше.

Кто посметливей, предпочитали солдатскую службу в Сердаграде, дружину местных князьков-наместников или, на худой конец, наём к обозникам-торгашам, гонявшим караванами товары по лесам.

Выжлецы же пользовались дурной славой. И в игрищах Семи Ветров, состязавшихся с вампирской долиной Олвадарани да Триединым господарством оборотней, становились разменной монетой или козлами отпущения. Гвардейцы Лучистого Стяга, даже самые последние дурни и пугала, из коронного замка отродясь носа на равнину не казавшие, запаршивевшая аристократия, выскочки из мелкопоместного дворянства, охотников надменно презирали, и за людей не почитая, не то, что ровней. Упырю же Иргибские Псы, за вычетом откровенных душегубов, куда больше напоминали людских защитников, чем холёные колдуны, вынужденно поднаторевшие в вероломстве.

Голоземье шелестело в предвкушении поживы. Псы, хмурясь, мрачно тискали вооружение, выкованное мастерами кузнецкой слободы Иргибы да супротив виритной крови заговорённое.

– Ты поучи, поучи нас, стервь, – невидимо в сумерках осклабился здоровяк с буздыганом²⁰, легкомысленно пристроенным на плече побочной головой.

– Приходится споспешествовать, коль выжлецы невежественные пошли, – развёл руками Фладэрик.

Ватажка выглядела скверно и грозила неприятностями, очевидно, частенько промышляя разбоем.

– Ты не мудруй, клыкастый, лучше саблюку скидавай, – посоветовал грузный молодец с огромным родимым пятном на бычьей шее, метким плевком сбив хрупкий стебелёк у самых Упырьих сапог. Водянистые зенки, впотьмах белёсые, таращились плотоядно.

– Может, ещё сплясать? – мрачно улыбнулся Фладэрик.

Тот, что возвышался посерёдке, в поддоспешнике да смазных сапожках, неизвестно с кого снятых, рассмеялся:

– Ну, хошь, спляши. Мы пособить могём. Жаль, дерев подходящих нетуть. А вот верёвочка найдёс-ся!

– Весьма признателен, – кивнул Фладэрик. Тянул время вампир намеренно. – Отрадная и неожиданная услужливость. Знать, не все так скверно в Иргибе, коль такие куртуазности в ходу.

– Чего разлаялся? – рявкнул пятнистый, сердито зыркнув на болтливого товарища. Еретник усмехнулся чуточку отчётливее. Цепкий взгляд скользил по мрачным битюгам. – Сказано, бросай мечугу… да энто… цепы сымай! Неча тут тявкать!

– Тявкать – это по вашей части, – согласился Фладэрик, словно невзначай разминая плечи и запястья.

До Поста было рукой подать, но драпать Упырю надоело. А вооружённый разъезд псов у самых границ вампирьего королевства, да после обнаруженного в Холмах знака, бесил откровенной наглостью.

– Падаль виритная! – выругался поддоспешник.

– Вымесок ерохвостый! – поддержал доселе молчавший бугай с бердышом.

– Поторопись, железнозубый, – самый старший и, как ни странно, самый щуплый, почти не разжимал спекшихся в тонкую черту губ, отчего слова цедились медленной, нечленораздельной гнусью. – Не искушай судьбу да парней не зли… то чревато.

– Чревато с упырём в Холмах задираться, – указал Фладэрик, надменно вскинув подбородок. – Я не купчик сердаградский и не холоп. С какого ляду мне вам сдаваться?

Вопрос выжлецов отчего-то не порадовал.

Детина с бердышом, сквернословно гавкнув, перехватил древко обеими руками. Здоровяк снял буздыган с плеча. Застрекотал во мраке взводимый арбалет. Упырь ощерился, вдыхая заострившиеся ароматы дублёных кож, металла, конского и людского пота, солонины, которой молодцы вечеряли… и колдовства. Медовый, терпкий дух тёк от земли, из рваных кружев мха и шелестящих вересковых кустов, из расколотых камней и дёрна. Но удивляться новому оттенку было некогда.

Ужель прознал Эрвар про измену Седьмого колдуна? Или его безвременную смерть почуял? Ведь если в Голоземье творили гоэтические ритуалы, дозорные разъезды выжлецов могли привлечь лишнее внимание. С другой стороны, знаки должен был кто-то охранять. Но обезвредить калейдоскоп Фладэрику нынче не помешали. Так что или кого, забыли в Голоземье Псы Иргибы?

Выжлецов обучали ратному делу скорее пыльные большаки, чем мэтры фехтования, потому стиль боя не отличался изысканностью. А булавы в арсенале встречались куда чаще привычных Упырю клинков.

«От дубин не так легко отвыкнуть», – насмешливо подумал Фладэрик и пару раз крутанул саблю, пластая сгустившуюся ночь на пробу.

Князья мерцали в небесах, холодные и равнодушные. Над Мрачными Холмами протяжные распевки волчьих стай сплетались с шелестом сухой травы, рычаньем, свистом и молодецким уханьем раззадоривавших себя богатырей.

Сабля, ретивая сестрица, секла ловчее, а двигался вампир куда проворнее двужильных битюгов, и всё же сравнять шансы никак не получалось. Лезвие бердыша прошло в какой-то пяди над макушкой, а буздыган почти достал плечо. Упырь, отпрыгнув из-под удара, перекатился боком, подсёк ноги поддоспешнику и, поднимаясь, накрест перерубил шею. Отсечённая голова покатилась по отлогу, мягко подскакивая на кочках. Тело, нелепо растопырив руки, рухнуло ничком, забрызгав алым взревевших Псов.

Сухо щёлкнул арбалет.

Фладэрик увернулся от болта и с разворота по диагонали отсёк широко замахнувшегося бердышом ратника, рассадив туловище от ключицы до бедра. Одна беда – буздыган в тот момент тоже не прохлаждался.

Упыря сбили с ног, ткнули булавой по темечку, а обухом – аккурат в живот. Правую руку опалило болью. Медовый дух окутал вымоченным в лекарственных настоях саваном. В боку горели угли. Тело отнялось. Вампир изумлённо вытаращился на небо, где зашатались, заплясали путевые звёзды. Где заметала шитым серебром подолом Жрица, милостивая спутница Князей. Где распустились подобием ночных огней лиловые и изумрудные зарницы. А из Холмов навстречу им попёрли мертвецы.

Глава 6. Похоронная Седмица

– Нешто дышит? – протянул елейный отрок в буйных кудрях, чумазый, как стены землянки, солдат гарнизона, щупая вывернутую, скользкую от крови шею соплеменника. По всем видимым признакам, вроде переломов и чуть не вываленных потрохов, соплеменник тот выходил свежепреставленным. Но отчего-то, стервь такая, ещё дёргался. – Глянь, Астаз! Экий он живучий!

«Живучий» глухо захрипел.

– Ещё повремени, и он своим ходом околеет, – отозвался Астаз, плечистый молодец немногим старше кудрявого недоросля.

Портили его лишь синяки под покрасневшими от дыма и вина глазами и многодневная щетина. Выдернув стрелу из выжлецкого горла, Астаз брезгливо свалил тушу в занимавшийся костёр. Переложенный мхом сухостой охотно тлел и столь же охотно смердел, дымя курганом, так что дюжие ратники, сваленные горой, больше коптились.

– Нашёл невидаль, – буркнул Астаз, вытирая пот предплечьем. От кафтана разило плесенью и псиной, так что облегчения жест не принёс, лишь размазав вонючую грязюку по лицу.

– Да ты б тоже ошалел, кабы он тебя больше, чем дырявый выжлец, занимал, – обиделся отрок, суеверно прислушиваясь к влажным хрипам из раскуроченной груди. – Глянь-ка, дышит. Как только мозг не вытек?..

Хозяйственный Астаз, сердито плюнув в дым, обернулся и грозно сдвинул густые брови:

– Не признал его?

– Больно тут узнаешь, – проворчал солдат, стараясь особо не приближаться к телу. – Морда вся в кровище.

– Чего тебе морда? Девица, что ли? – Вампир наморщил лоб, изловил присмиревшего воронка. – Вон, знак родовой, цепи да серьга в левом ухе, – указал он и крякнул, поднимая тяжёлого, как мельничный жернов, Упыря.

Чёрная зверюга понуро притворялась шёлковой, кося шальные зенки на бездыханного хозяина. Цедя проклятья, Астаз перекинул сипящего соплеменника через седло.

– И чего мне его побрякушки? – не понял отрок, шмыгнув простуженным на крепостных стенах носом.

– Побрякушки, – передразнил мрачный Астаз, размышляя, как закрепить безвольную ношу в высоком седле. – Старшой Адалин, Фладэрик. Должен был наднесь вернуться из окрестностей Миридика. Уж нарочный с запросом наведывался. Мессир Гуинхаррэн злится, Её Величество тревогу бьёт.

Упырь, кое-как устроенный в седле, влажно хрипел. С порванных губ на подбородок сочилась вязкая тёмная кровь.

– Тревогу? Что так? – нахмурился отрок, с куда большим участием воззрившись на распотрошённое нечто, поименованное старшим Адалином. Фигурой известной и даже легендарной. Слухи вокруг Фладэрика вились вороньими стаями и часто подтверждались. А нынешний жуткий вид наводил на самые безрадостные размышления.

– Постелька простыла. Да будто ты не в курсе! – огрызнулся Астаз, ломая обветренный рот в небрежной ухмылке. И, подтянув ремни, выругался: – Зараза! Ведь верно, щас дух испустит. Надо в Пост! Шибко!

– Куда там! У него башка пробита! – осознав беду, заныл солдат.

– И твою пробьют, если мы эту стервь не спасём, – припечатал вампир, поспешно подзывая праздно стерегущих окрестность лучников. Дюжина встрепенулась. – Приглядите, чтоб прогорело! – распорядился Астаз, заскакивая в седло. Акация, любимая серая кобыла в белых яблоках, норовисто склонила точёную головку, заплясала на вытоптанных кустах. – Ходу! – прикрикнул вампир, мягко тронув конские бока. – Н-но!

Акация всхрапнула и сорвалась в галоп.

В Голоземье, гиблых лиловых пустошах, что подъедали пегие от лишая отроги с юга, не следовало оставлять неприкаянными тела ни соплеменников, ни врагов, даже под самыми крепостными стенами. Проклятое место плодило беспокойных умертвий, как иной подпол – крыс.

Возглавляемый Астазом, обмелевший отряд долетел до Поста в полторы лучины.

Гарнизон Прихоти не сразу сообразил, что творится на сумеречных Холмах. Зажжённые над брустверами²¹ огни освещали лишь подножия стен да рокочущий алый поток рукавов Олвадарани. И вряд ли караульные подоспели бы в срок, кабы не «живучесть» Упыря и странные зарницы, внезапно полыхнувшие над мёртвыми холмами.

Стена встретила верховых гробовым молчанием.

Исполинское крепостное сооружение – памятник обстоятельной домовитости праотцов – высилось рукотворной отвесной грядой промеж двух кряжей, преграждая устье долины. Стоявшую особняком скалу, называемую Ястребиным Когтем и приходившуюся на излом стены, древние зодчие укрепили крепостью с кургузой башней правильной прямоугольной формы, увенчанной плоской, зубчатой макушкой и деревянной конструкцией для дозорных. Крепость нарекли Прихотью и с самого основания редко перестраивали, отчего оная, далёкая и мрачная на фоне пепельных небес, хранила отпечаток суровой и грубой воинственности прославленных в балладах эпох.

От Когтя к северу уходила вторая часть Поста: стена, рассечённая угрюмыми башнями на равные отрезки и терявшаяся в тумане Лунного кряжа. За пару дней по парапету можно было, не спускаясь в долину, проехать верхом от Стилета к Клыку, что замыкали хребты по обе стороны.

Ворот укрепление не имело.

Отряд, тем не смущаясь, мчал аккурат в Стилет, не сбавляя ходу. Грозная вершина скальной крепости, чудовищным медведем-шатуном вздымавшаяся над головой, злорадно наблюдала. Астаз неизменно чувствовал на себе её холодный, злющий взгляд. И уговоры тут не помогали. Вампир не сомневался: скала его ненавидит. И каждый раз, с размаху влетая в седой монолит, минуя зачарованный порог, он ждал, что именно сегодня фокус не сработает, и кто-то не досчитается рук-ног.

Секрет древних зодчих коронные любомудры открывать не спешили, снабжая лишь краткими инструкциями, отчего процесс не становился приятнее. «Сие есть тайна», – важно говорил Коронный Чародей, выпячивая колесом затянутую в парчовый кафтан грудь. И тыкал перстом в небо, будто сам ту тайну сочинял. Астаз подозревал, поганые чароплёты и сами не понимали, что именно сотворили праотцы, и надо ли заклятье подновлять.

Изнутри Стилет напоминал полость улья.

Отряд остановился посреди просторного зала пяти саженей в высоту. Каменные стены, изъязвлённые обрешечёнными ходами, с искусной скрупулёзностью прорезали узорами древние письмена. Меркло светящаяся, хитроумная вязь испещрила полированный монолит. Понатыканные тут и там факелы исправно чадили и куда скромнее рассеивали привычный полумрак.

Исполинский холл выступал в качестве передового двора, где нежелательные посетители разом отправились бы под раскалённую смолу. Соответствующая конструкция, устроенная под самым сводом, приводилась в движение с укрытых на верхотуре обходных галерей и вызывала у Астаза не меньшие опасения, чем зачарованный вход. Брусья морёного дуба, железные цепи, вороты и лебёдки снизу казались хлипкими и несуразными, опоры – шаткими, а огромные жбаны – чересчур тяжёлыми.

Вампир предпочитал не смотреть вверх без нужды.

В разные стороны от двора разбегались за подъёмными решётками кроличьи норы улиц, отродясь не видавших солнца. Свайные подъёмники из древесины железняка, скрипя и позванивая цепями, воскрешали в воображении образы орудий пыток и казней.

Бездыханного Фладэрика устроили на сооружённых из плащей носилках, подняли ярусом выше и уложили в высокой комнате с глухими сводами, соседствовавшей с кордегардией.

Астаз хмурился. Златокудрый, подозрительно нежной наружности «командир» на вид едва разменял двадцать вёсен от роду и, разогнав сквернословный дозор, наперебой спешивший «доложиться», тело осматривал уж слишком заполошно. И выглядел немногим живее, чем окровавленный, что-то бессвязно хрипевший Упырь.

Оборванный терракотовый кафтан и зелёную тунику пришлось срезать кинжалами, щадя выдернутые из суставов руки и рваное брюхо. А вот ременную перевязь и форменный, клёпанный пояс с цепями порезать Астаз белобрысому отроку не дал. Ругаясь и сопя, осторожно снял сам и уложил на сундук.

Под рубахой, мокрый от хозяйской крови, нашёлся трясущийся спутник. Зверёк не сразу очухался в астазовой руке, но не преминул куснуть за ладонь.

Разглядывая костенеющий остов из-за плеча золотоволосого «командирчика», вампир окончательно помрачнел и решил с балаганом завязывать. Шутка ли: любимца королевы замучить.

Унимая вопящего, ужом вьющегося Спутника, Астаз посоветовал белобрысому «командиру бастиона, старшему вампиру крепости» больного перепоручить владеющим лекарским ремеслом и звать из долины гарнизонных. Потому что, коли язва чернявая околеет тут в «школярскую седмицу», безутешное Величество всенепременно поснимает головы всем причастным, в том числе, и самому Астазу. И разбираться никто не станет, школяр ты или Смотрящий, от скуки перебравший с хмельным и потому за караульными не доглядевший.

Мероприятия эти холерные Гэдэваль Лаэрвиль, недоброй памяти канцлер Стударма, учебного заведения для отпрысков именитых родов и особо отличившихся умников, хвала Князьям, устраивал редко. Вельможным ученичкам предлагалось поддерживать порядок в очищенной от постоянного гарнизона цитадели. Вопиющая неосмотрительность со стороны мессира канцлера. Хорошо, строили древние крепости на века.

Астаз сердито скрипнул зубами.

Горе-студиозусы половину срока ожесточённо бездельничали на вольных хлебах, в относительной безопасности от розог наставников, а вторую, осознав последствия, пытались оные устранить. Троих с обморожением увезли на телегах, двое потравились, один свалился со стены в потёмках. Не обошлось и без драк.

Но апофеозом стал этот проклятый Фладэрик.

Караульные, приметив на пустошах зарницу, до последнего надеялись, что это мертвяки добычу делят. Пока Астаз Валдэн, Смотрящий Стилета, для порядка с недорослями оставленный, не вышел на стену помочиться да оказию ту не расшифровал. Весь многодневный хмель с Валдэна тогда как рукой сняло. Караульные, балагурившие на стене, получили по шеям. А Астаз поднял дюжину и выехал в Холмы. Успели они чудом.

Воюя с кусачим горностаем, Валдэн потопал обратно в холл, костеря постылый молодняк и на ходу сочиняя послание в Розу.

Командир-златовласка, тем часом, над полумёртвым собратом уговаривал призванного «лекаря» – такого же зелёного и впечатлительного – поторопиться и, полыхая лихорадочным румянцем, обещал люлей в случае неудачи.

«Целитель» смотрел ошалело, обходил тело широким суеверным кругом, чесал в маковке, кряхтел и воровато косился по сторонам. Вонявшие потрохами и болотиной тряпки он сбросил на пол, а туго скрученный, прокровившийся свиток, разглядев странные печати, всучил подоспевшему с повязками да мазями гарнизонному. И наказал передать командиру. А лучше, отослать непосредственно в Розу, Величеству лучезарному лично в белы рученьки.

Вычищать раны, сшивать плоть и накладывать смердящие териаком²² повязки пришлось долго. Пепельный от пережитых страстей целитель уже мысленно прощался с головой, когда в дверях показался солдат в стёганом кафтане с полосами чёрной кожи по рукавам и значками постоянного гарнизона Прихоти – увенчанной тремя башнями стеной на серебристом поле.

– Что это? – возмутился гвардеец, не совладав с первым впечатлением.

Лекарь мрачно шмыгнул носом:

– Хворый, – буркнул он, не поднимая глаз.

– Вижу, что не здоровый, – хмыкнул солдат, не без опасения косясь на врачевателя. – Он тебе что, денег должен? Или сестрицу обесчестил?

– Не смешно, – обиделся лекарь, смотреть на дело рук своих тоже по возможности избегая. – Я всё, что мог, сделал…

– Это-то и настораживает, – согласился гарнизонный. – Чародея во всём Стилете не сыскали?

Сочувствие сквозило ехидством, так что лекарь только, потупившись, уныло колупал носком сапога пол. Лучистый²³, осторожно пощупав синюшное плечо, передёрнул собственными. Вампир на столе глухо стонал и кровоточил.

– Он в северной части, недалеко от Клыка: парней холерина забрала, – лекарь развёл руками. – Не ждать же!

– Это да, – протянул гарнизонный, потирая гладкий подбородок. – Астаз тут вообще? Ничего не говорил? – Лучистый навскидку провёл рукой над изувеченными плечами. Жилы сами собой зашевелились. Оттенок синевы слегка переменился.

– Наказал Микэлю за вами посылать, – отчитался лекарь стылым шепотком. И, ответа не дождавшись, прибавил: – Тут только школяры. Седмица же.

Гарнизонный скрипнул сведёнными челюстями, распрямился и покрутил затёкшей шеей:

– Не иначе, похоронная, – пробурчал он сердито. – Кто решётки на Малом Обходном заклинил? А южный подъёмник поломал? Был бы Милэдон, башку бы снял… остолопам, – явно придержав выражения, солдат угрожающе зыркнул на побелевшего лекаря. – Наигрались, так валите отсюда! Командир же приказал возвращаться.

Отрока как ветром сдуло.

Лучистый проводил того мрачным взглядом и, насвистывая под нос пошловатый мотивчик «вдовушки» – крестьянской песни о похождениях весёлой молодки, – деловито перетряхнул сваленные на полу тряпки. Изобильная коллекция периаптов²⁴ привлекала внимание. Зачарованные цацки в Златых Вёрстах Дзвенцска, до которых ещё поди доберись, стоили целое состояние. А шаманский навенз²⁵ Драб Варьяна и вовсе не заполучить без высочайшего благоволения старшего Ведуна, вредного, что сам Тёмный Князь.

Натёртый пахучими мазями, замотанный вмиг прокровившимися повязками Адалин глухо застонал.

Гвардеец, усовестившись внезапной меркантильности, стибрил всего одну серебряную цепочку с подвесом из оникса, окинул соплеменника сочувственным взглядом и решительно удалился.