Самозванка. Кромешник

Глава 3. Волколаки

Голодные твари таращили полыхавшие загробной прозеленью глаза, скалили обнесённые бурой пеной пасти, скребли когтями мшистый дёрн и нежничать явно не собирались. Всё, что пахло тёплой кровью или не успевало дать дёру по причине отсутствия ног – вполне годилось в пищу.

Упырь облизнул пересохшие губы: Выжлец – полбеды, побренчали бы железом, побранились для порядка, по старой дружбе; а этих только потрошить да жилы сечь, иначе до самого Поста жизни не дадут. Волколаки – настоящие, а не выдуманные суеверными поселянами – отличались диким аппетитом, буйным нравом и полным нежеланием покоиться в земле.

Огромные мохнатые подобия волков на непропорционально длинных лапах, причудливо выгибавшихся, когда нечистики приподнимались на дыбы, перебирая когтистыми, точно древесные сучья пальцами, нападали ночью и могли причинить массу неудобств зазевавшемуся, а тем паче безоружному путнику.

По поверьям, волколаками обращались проклятые, самочинно испившие зелья или укушенные в дурную ночь. Но Фладэрик ни разу за свои сто лет не видал обратного превращения.

Под хищный клёкот влажного урчания над гребнем распадка показалась кудлатая башка с бугристыми наростами вдоль черепа и горящими смарагдом зенками размером с пядь. Колдун, вслух возмутившись, благоразумно попятился к вампиру. Не сговариваясь, бывшие противники замерли спина к спине. Голодная нежить Голоземья не разбирала, упыря она глодает или высокопоставленным колдуном из Семи Ветров лакомится.

– Это чё за тварь? – хрипло уточнил Выжлец, поводя острием меча.

– Ваша работа, – ядовито откликнулся Упырь. – Познакомитесь хоть…

Волколаки ленивой рысцой обходили овраг на жутких, неестественно гнущихся лапах, то приподнимаясь хрипящими столбами в полтора человеческих роста, то припадая к земле. Движение напоминало ритуальный танец, и круг сжимался.

Упырий конь взбрыкнул, оскалил желтоватые, совсем не по-лошадиному заострённые клыки. Глаза зажглись алым. На ремнях сбруи проступили отчётливые во мраке охранные узоры.

Колдун подсветил затаившуюся округу огненным снарядом. Светляк по крутой дуге ушёл в небо и истлел, не долетев пары саженей до распадка. Фладэрик насчитал с дюжину петлявших в низких зарослях теней. Рыча и огрызаясь, волколаки жарко дышали в унисон зловонными пастями и смотрели, не моргая, приседая и падая среди сухой травы.

– Стаей сбились, – проворчал колдун.

Вампир, безмолвно пришедший к аналогичному выводу, тоскливо помянул по матери негостеприимных поселян. Колдун, добровольно отказавшийся от ленивого досуга и всех прелестей уютных апартаментов по ту сторону равнины, клял своё поганое решение, на чём свет стоит.

Танец тварей всё ускорялся, урчание и гортанный клёкот сплетали шелест трав унылым плачем. Удушливыми волнами накатывали запахи гниющей плоти и сырого меха, нужников и застоявшейся болотной жижи.

Извлекая из-под узорчатого кафтана серебряную цацку с чеканным охранным знаком, Выжлец мысленно выплетал слова заклинания, пробуждавшие амулет. Фладэрик плавно поводил сабелькой, ловя на обоюдоострую елмань клинка случайные отблески небесных Князей. Путевые звёзды, над Голоземьем особенно яркие, с отстранённой плотоядностью наблюдали с подёрнутых сизой ряской туч, насупленных небес.

Чудища бросились внезапно и все разом.

Вампир закрутился на месте, отсекая саблей лапы и хребты, уворачиваясь от слюнявых пастей и чёрных, по-птичьи загнутых когтей. Выжлец, сосредоточенный на воспламенении рыцарской орясины, спасался колдовством, посылая в жутких тварей снаряд за снарядом с пламенеющей ладони. Здоровенный меч колдуна, весь в чародейских письменах, горел зарницей, но двигался без должного проворства.

Упырь с плавной стремительностью атакующей гадюки скользил среди цветных вспышек, сабля почти исчезла, превратившись в размытую шлею. Хрустели, переламываясь, кости, шипела опаляемая колдовством гнилая плоть, рычали, выли и огрызались волколаки. Колдун не то заковыристо ругался на родном наречии, не то сплетал особо сложный наговор.

Очередной снаряд взорвался многоцветьем у самых глаз Упыря.

Фладэрик попятился, ломая ритм. Почти упал в вересковые заросли и вовремя подставил локоть. Ощеренная пасть, возникшая перед носом, обдавала смрадом вывернутых кишок и клочьями бурой пены. Челюсти беспорядочно щёлкали в какой-то пяди от лица. Лобастый волколак легко, как котёнка, повалил Упыря на землю и рванул когтями. Задние лапы оскребли дёрн. Горностай, вывалившись из-за пазухи, опрометью стрельнул к коню.

Фладэрик разжал зловонную пасть, неловко перехватив саблю плашмя. Пальцы на осклизлой от крови рукояти разомкнулись. Вампир вцепился в смердящую дохлой псиной тварь обеими руками. Нечисть, сцепившись, покатилась по поляне, путаясь в колючках и ароматном вереске. Зверюга рвалась к Упырьей глотке, беспорядочно загребая лапами, вампир давил волколака. Отмахиваясь горящим клинком и источавшей искры ладонью, колдун тревожно зыркнул на урчащий ком. Подпечённые волколаки отскакивали, тявкали, огрызались, но бросались снова, отрезая его от прижатого к земле Упыря.

Фладэрик зарычал.

Зубы бестии на какой-то вершок не достали до физиономии. Вампир, извернувшись, засадил по-звериному вытянувшиеся когти в свалявшийся, липкий мех нежити под нижней челюстью. Кожа лопнула с влажным треском. Тварь захрипела и забулькала, суча суставчатыми ногами, когтями раздирая рукава кафтана на плечах. Упырь выдернул часть глотки вместе с окровавленным шматом жил. Волколак забился в корчах, поливая несостоявшийся обед гнилой кровью. Оскалив вытянувшиеся клыки, еретник отшвырнул тварь в кустарник. Подхватил почерневшую саблю и, кашляя, вскочил на ноги.

Выжлец ухмыльнулся, собираясь прокомментировать зверскую гримасу, но не успел. Волколак прыгнул на чароплёта со спины, хватил за плечо, не достав до шеи двух пальцев. Исступлённо заурчал, клыками разрывая плоть, разгрызая вхолостую брызнувшую колдовством гривну. Колдун взвыл, локтем саданул нежить под рёбра, захлебнулся жуткой, сладковатой вонью. Попытался скинуть нежить на того, что подбирался сбоку. Но тварей оказалось слишком много. Вампир рассёк ближайшую зверюгу пополам, вывалив на дёрн лилово-синие потроха, блестевшие от сизой слизи. Поскользнулся на умащённом кровью мхе.

Стая, чуя порванную плоть, обезумела.

Теперь чудовища кидались и друг на друга. Один сладострастно вгрызся в раскуроченную тушу на отлоге, другой уткнулся мордой в зловонную гору кишок. И влажно зарычал оттуда на попытавшегося присоединиться соплеменника.

Вампир завертел саблей, врубился в свору, рискуя засечь и незадачливого колдуна.

Истошно заорав, Выжлец подпалил вереск одним широким взмахом.

Фладэрик пригнулся, шарахнулся от огненных ручьёв, стремительными зигзагами полосующих окрестность. Припал на одно колено, предплечьями закрываясь от раскалённых шлей и жара. Дикий вой перешёл в визг, запахло печёным мясом и палёной шерстью. Гудел огонь. А окаянный чароплёт так поганил окровавленную физиономию зверскими гримасами, что напугал бы до икоты кого угодно.

Чудовищной силы колдовская атака выпивала жизнь подчистую и из самого кудесника. Лицо будто ссыхалось на глазах, щёки западали.

Намороченный пожар угас столь же внезапно, как и разгорелся. А сам колдун свалился навзничь в заросли багульника, как только издохла последняя обратившаяся самоходным факелом зверюга.

Пепельно-серый и едва живой, выглядел Выжлец скверно.

Упырь, на ходу срывая пучок сухой, режущей пальцы травы и смахивая с клинка смердящую кровь, неспешно опустился на корточки рядом. Отёр перо любимой сабельки о мох, бурый и жёсткий, несмотря на недавно сошедший снег.

Колдун, даже не пытаясь осмотреть рану, полулежал в шуршащих от каждого вздоха, одуряюще пахнущих кустах, и продолжал ругаться сразу на двух языках: родном и общем. Щегольской узорчатый кафтан набухал кровью из раскуроченного плеча. Что творилось со спиной, Упырь предпочёл не загадывать, но дышал Выжлец скверно. Пьянящий запах тёплой крови туманил голову, но Фладэрик лишь крепче стиснул зубы.

Позёмыш легко приземлился хозяину на плечо и проворно юркнул за пазуху.

Неубедительно подтянув драный ворот, Упырь поджал губы:

– Чего лежишь? – галантно полюбопытствовал он, опираясь о воткнутый в землю Выжлецов меч.

– Умираю, – процедил в ответ тот.

Вампир слегка отогнул воротник, тронул колдуна за подбородок, покрутив голову из стороны в сторону, критически осмотрел, прищёлкивая языком. Чароплёт не сопротивлялся.

– Не-а, – со знанием дела протянул Фладэрик, – в Армандирне починят. Меня там и не от такого латали.

– Ты дурак? – ощерился колдун.

– Драб Варьян? – вскинул брови, словно не понимая, еретник. – Далековато, но ты ж и перенестись можешь. Коли шаманами не брезгуешь.

– Угомонись ты, Упырь! – зашипел, морщась, Выжлец.

– Могу отвезти и ко Вдовьей Запруде, тут близко. Починят. Дальше, уж прости, не поеду. Поручение у меня, в замке ждут.

– Убей меня, Фладэрик, – простонал севшим голосом колдун, судорожно ухватив изгвазданную руку за запястье. Да ещё зенками воссиял так, что покойным волколакам и не снилось.

– Ты чё? – опешил вампир, отшатнувшись.

– Ты сам видел: он меня тяпнул, – Выжлец поперхнулся, бурно раскашлявшись. Рот обнесло алым. Лопнуло пару пузырей.

Чернявый ругнулся: насчёт спины всё верно мнилось.

– Ты чё какой суеверный? Это ж всё сказки, – вампир облизнул пересохшие губы. – Выжлец, ты наперёд меня знать должен.

– Твою мать! – просипел колдун. – Фладэрик, как побратима прошу! Я знаю, что будет…!

– Нашёл побратима! Я нечисть… поганая, – откликнулась оная, хмуря высокий лоб. – Сам угомонись, колдун! Заштопают тебя в Запруде. Я заплачу и знахарей тамошних знаю.

– А законов наших не знаешь? – продолжая кашлять, приподнялся на локтях чароплёт. – Упырь, меня потом свои убьют. Начнётся скоро!

– Мы теряем время, – нетерпеливо обернулся через плечо Упырь, сняв кисть с витой крестовины меча. Изысканно выгравированные чародейские письмена радужно мерцали, придавая оружию недостойно праздничный, легкомысленный вид.

– Сколько мы дрались, Фладэрик? – прошипел колдун с улыбкой, больше напоминавшей горестный оскал закусившего ядовитым омежником утопца. – Сколько выпили вместе? Удружи уж, убей меня! Не заставляй молить!

– Вот ещё, – фыркнул Упырь, не спеша подниматься. – Вспомни Миридик… красивое же место, чтоб его лешие на камне драли. Давай, колдун, надо встать.

Но тот лишь взвыл.

Локти, на которые Выжлец опирался, задрожали, богато изукрашенный кафтан на животе подозрительно темнел, ошметки форменного плаща столичной расцветки разукрасили кусток причудливой кровавой бахромой. И всё равно, живописнее прочего смотрелось обагрённое плечо в обрывках крашенины. Да полусодранный, испещрённый ллакхарскими знаками амулет верного слуги Семи Ветров.

Вампир понял: до Запруды они не дотянут. Выжлец уже одной ногой ступил за край.

Колдун, тяжело дыша, скривил рот:

– Слушай сюда, Упырь, – выдохнул он, пытаясь подбородком сдвинуть ремешок. Угадав порыв, Фладэрик, не чинясь, сорвал заколдованную удавку. На бледной, годы не знавшей солнца шее проступали кровавые письмена клятвы. – Вот так. Прощай, обет Семи Ветрам, – колдун горько усмехнулся. – А ты… нечисть упёртая… слушай. Слушай теперь. Я… Я Ваа-Лтар, Седьмой колдун Сартана… А, пропасть! – оборвал он сам себя. – Короче! Я, Ваа-Лтар, сын Ваа-Знара, отрекаюсь от Семи Ветров, Наследника и клятв, ему принесённых… от мастерства и всех его… его даров! Князья свидетели, нет надо мной более его благословения… пропади оно пропадом! – Кровь текла по шее из раздавшихся порезов. Лицо осунулось и посерело под цвет иссушенной земли. – Знаю я, что ты – прелагатай коронный¹³, давно знал! Так слушай же, нечисть… Слушай и запоминай! То, что в Станбергваэре Огниффском творится, что правитель тамошний на Дитмара обозлился и оборотней грозит извести – это Семь Ветров… Норт! В Переправе эмиссар Нортов местного князька, Бренчишло, настропалил. Тот сюзерену челом ударил… и понеслось. А в Диколесье колдун засланный тоже подзуживает тамошних походом идти. На востоке… На Оборотенку напали вчера. Обошли Волочаны горкморским трактом, вдоль Засеки, ударили быстро. Разъезд, вроде как. Карательная экспедиция. Миридик стягивает Псов отовсюду, даже из-за Волнистых Гор. Нападение готовится… большое. Наследник собирается атаковать ваш Пост. Колдуны и чернокнижники Семи Ветров выдумали новую штуку! Особые… знаки. Калейдоскопы новые. Быть большой войне! Но… самое скверное… – Выжлец отвёл взгляд и зло скривился. Фыркнул. – Королева. То сам прочтёшь! Возьми! – Он неловко, локтем, с трудом шевельнув теряющей чувствительность рукой, рванул отворот кафтана. Вампир охлопал прокровившуюся тунику, вытащил несколько перекрученных свитков.

– И что это? – присвистнул Упырь при виде печатей, меряя колдуна подозрительным взглядом.

– Записи мои! Я ж сказал, Седьмой… колдун. А то – моя весточка Норту, будь он трижды проклят!

– Неужто мне с самого начала всучить собирался? – уточнил Фладэрик, не пытаясь скрыть изумления.

– Нет, дурень ты, я тебя, прелагатая, учуял и захватить обязался! Башку твою дурную в Семь Ветров привезти, желательно, вместе с прочими… частями. Но можно и без. Достал ты крепко Лилию, – Выжлец снова сморщился, снова закашлял. – Прознал Эрвар про твои подвиги… вестимо… – Кашель вспенил кровь в углах перекривлённого отчаянной жестокостью рта. – Всех вас, лазутчиков острозубых, велел изловить да на спытки отправить: кожу сдирать, калённым железом печь да розгами драть. Чай, помнишь ты его забавы, – Валтар попытался презрительно плюнуть, но вязкая краснота лишь измарала гладко выскобленный подбородок, протянулась нитями по изуродованной шее. – Хватит… погань паскудная! Довольно я мучился… хватит! Помнишь, как мы рыбу ловили, Упырь? В деревне под Просекой, – неожиданно застонал он. Синие глаза зажглись сапфирами в ночи. – А как в Аллесцэ «Под Каблучком» отдыхали… – Вампир поморщился, стиснул зубы. – Фладэрик, со мной покончено! По дружбе же прошу… я ведь тебе, прелагатаю упырьему, сейчас такое отдал!.. От клятв отрёкся! Окажи ответную услугу, убей меня… Я не хочу стать волколаком!

Вампир кивнул.

Опустился на одно колено, боком повернул саблю, мазнул пером, самым кончиком, по разодранной нарушенным обетом шее, обозначив неприкосновенность трупа для мелкой нежити, прочёл причитающиеся слова. А потом секущим ударом добил обмершего, стиснувшего кулаки колдуна. Сапфировые глаза, смотревшие в упор, моргнули и вдруг погасли, голова покачнулась, медленно скатилась вниз, промеж пол щегольского кафтана, колени конвульсивно дёрнулись и опали.

– Да осияет покой твой Великая Жрица, – едва проронил Упырь, не разжимая челюстей и уже размышляя, как посподручнее сбыть тело. Возиться с сухожилиями не хотелось.

Выжлец, он же Валтар, или, на имтильский лад, как сам он порой себя называл, Ваа-Лтар, сын Вазнара из рода Варди – молодой, по меркам ремесла, колдун Сартана, происходил из Ставмена, материкового анклава солнечной державы Мореходов, но, поддавшись странной моде, избрал призвание иного толка.

Решил стать колдуном.

Учился в Миридике, наместничал в Ставмене, жил в престольных Семи Ветрах, не отказывая себе в удовольствии проехаться туда-сюда по озёрной равнине да по долине Окуня. Как выяснилось, докатался – или докатился – до ранга Седьмого колдуна. Людям не мешал, нежить шугал исправно. Сделался знаменит отчасти из-за приближённости к Норту, Алмазной Лилии Ллакхара, тирану Миридика. Едва Норт Адальхейн Эрвар, чтоб ему икалось, – распробовал власть, сразу зажал миридиканцев в стальной кулак, а значит, и островные города-деревеньки, столичный Шаа-Дан и родной Выжлецу Ставмен, вольные имтильские края.

Видать, не понравилось это Валтару.

А может…

Князь весть, с чего вдруг такая щедрость. Записи его ещё почитать и перепроверить надо. Сам Упырь чернилам не доверял, а коль уж случалась оказия, защитой соответственной обеспечивал.

Размышляя о причинах странного поступка, вампир аккуратно утопил окровавленное тело в ближайшей грязевой луже, понадеявшись, что та достаточно глубока, а колдуна утянет на самое дно. Туда же отправился и громоздкий меч чароплёта. Голову Фладэрик почтительно обернул остатками плаща. А вот кольца-кастеты да более-менее пригодные для нежити амулеты забрал – не пропадать же даром полезным побрякушкам.

Горностай недовольно попискивал за пазухой, так и не соизволив оттуда вылезти.

Спать вампиру расхотелось. Перед глазами всё ещё стояло бледное, изнутри высыхавшее лицо Седьмого колдуна и яркие, вмиг побелевшие глаза. Ваа-Лтар, сын Ваа-Знара из рода Варди, заслуживал чего-то большего, чем зловонный топляк среди наводнённых нечистью Мрачных Холмов.

Словив воронка, Фладэрик забрался в седло, оглядел подпечённые колдовским огнём тела, обломанный очерет, заляпанный чёрной кровью мох, изжаренные потроха, кружевами растянувшиеся по вытоптанной прогалине, и задал коню шпор. Жеребец, прежде безропотно изображавший продолжение пейзажа, всхрапнул и ощерился, наддал копытом дёрн, заплясал, звеня трензелями, и со скока перешёл разом на резвую рысь, удивив покачнувшегося в седле верхового.

Вампир размышлял, как быстро хватятся колдуна, и кто ещё мог знать о его ночной эскападе; ждут ли его возвращения в покоях преданные слуги или парочка девиц.

Окровавленное, иссохшее лицо и расширившиеся чуть не вдвое зенки не шли из головы. Фладэрик сплюнул в проносящийся под копытами коня вереск. Не забыл он паводок в деревне под Просекой. И Аллесцэ не забыл. А толку что?

Некоторые вещи нужно просто делать.

Глава 4. Калейдоскоп

Голые Земли – полоса овеянных дурной славой холмов и пустошей – пролегали между равнинными лесами людского царства, владений Озара Косого, и Ветряным Кряжем, отсекавшим с южной стороны долину Олвадарани, королевство синеглазой Равнсварт. Суровые, негостеприимные края, изобильные лишайниками, колючим сухостоем, зарослями вереска, бездонными грязевыми лужами, смердящими ведьминым котлом, и расселинами в полторы сажени глубиной.

Редкие путешественники порой натыкались в Голых Землях на мрачные сооружения – кромлехи¹⁴ и менгиры¹⁵ периода Старых Войн, Тернеграда, а то и сотворения мира. А зимой, когда снег укрывал следы летних пиршеств изобильной и самовластной нежити, в Мрачных Холмах творились страсти похуже, чем в подгорных пыточных Семи Ветров. И волчьи войны оставались наиболее куртуазным мероприятием.

Проезжая вдоль правого рукава реки Олвадарани, для местных Багрянки или Рыжей, путники не раз замечали кровавые следы, ведущие в Голоземье, а то и находили причину появления оных под кустом.

Зимой жизнь в окрестных поселениях – Хуторье, Беглянке, Дратве, Выжиге, – затихала. Даже в Горкморе и Саженцах, городищах крупных, против лиха укреплённых, с регулярным гарнизоном и справными крепостными стенами, народ предпочитал за эти самые стены носу без надобности не высовывать, ворота почём зря не открывать, а сидеть по домам да тавернам, изничтожая запасы под завывания суеверного певуна, пока тот на гуслях да домрах наяривает, волчий вой за околицей перекрикивая.

Люд стервенел от наводнившего округу ужаса, так что с радостью отдавал последние гроши бродячему выжлецу, лишь бы тот предъявил парочку страхолюдных голов или припёр чучело оборотня, иногда – волчье, молью траченое да «героем» храбро из соседнего кабака умыкнутое. Горкморские доброхоты, как и бравое мужичьё из Саженцев, смотрели на подлог сквозь пальцы, неизвестно на что уповая.

По зиме северные оборотни редко выбирались дальше Волочан, предпочитая иные забавы. В отличие от упырей и вампиров. Фладэрик пожал плечами. Ну, пропадёт какой Микал Репка или баба Вторуша. Кабы по пьяни в яр упал, к мишке на паужин, или опята в кадушке ложными оказались, даром, что красные да крапчатые – никому б и дела не было.

И всё же мерещилось в Мрачных Холмах какое-то суровое, нелюдимое и непритязательное обаяние. Особенно на закате, когда солнце кровавым пятном садилось в слоистые туманы Хмури, а с топляков летели протяжные стоны, песни утопцев да болотников. Очерет на склонах полыхал, а там, дальше, в сухой осоке и скрипучем вереске мчались, свесив кровавые языки из жарких пастей, громадные северные волки, ночной кошмар Озаровых псарей. Или ковыляли, едва переставляя ободранные ноги, подвяленные в торфе мертвяки: люди их звали упырями, а вампиры – умертвиями.

Фладэрик оглянулся в седле, окинул взглядом кучерявую чёрную полоску перелесков равнины, где пролегали владения людей, не любивших ни зубастых гор, ни Вечных Льдов.

На востоке забрезжила первая зорька, вестница скорого рассвета. Небосвод светлел по кромке, наливаясь бледной позолотой, тягучей, что смола.

Первые лучи, черпнув разящего холода за исполинским провалом Колючего Змея, расколовшим равнину в незапамятные времена, запутались в сухой поросли Холмов, очертили уступами встающий на востоке массив Правобережья быстроводной Ларьи с его густыми рощами, буковинами и хорошенькими, будто резные игрушки, человеческими крепостями вплоть до самого Стародревья. Солнце, ленивое и медленное, как староста с похмелья, нехотя разметало парчовый подол над пыльными, едва пробудившимися от спячки долами.

Сквозь серую муть тумана, выползавшего из пепельных оврагов, клоками виснущего на игольчатых ветках багульника и влажных мётлах высоких трав, лучи пробивались седые и палевые. Фладэрик свесился с коня, разглядывая вытоптанный мох и прищурился, размышляя. С тракта безмолвные Холмы казались мёртвыми и пустыми. Привольные владения ночных бестий, волков и лис.

Изнутри же Голоземье настораживало свежепроторенными дорогами, совсем не похожими на путанные тропы умертвий.

– Хороводы тут, что ли, водили? – прикинул Фладэрик вслух, развлечения ради вообразив бранль¹⁶ на пустошах с нескладными мертвяками да чинно погладывавшими «лёгкую закуску» вурдалаками. Закуска вяло отбивалась.

Устало откинувшись на высоком седле, Упырь почесал скулу. Кровь – его собственная и волколачья, – высыхала под ветром тянущими кожу чешуями, ровно брюхо престарелого дракона, и шелушилась коростой. Следовало бы спешиться и счистить мхом грязь хотя бы с лица, но вместо этого Фладэрик пустил чёрного жеребца ленивой рысцой, отстранённо покачиваясь в седле и размышляя о танцах.

При дворе Озара Косого, правителя Сердаграда и прилегающих территорий, на пирах принято было жрать, пока пояс не крякнет, и пить до поросячьего визга. После чего, обильно поливая брагой соседей, вскочить на стол и затеять танцы с запечённой кабаньей головой, либо учинить мордобой, а то и завалиться спать среди разносолов. И всё это – под визг дудок, бубнов да тимпанов, собачий лай, ор потешников и вопли девок.

В Малом Яснополье, что в Нижних Землях Жеша, воевода учинял «седмицины» гулянья, где праздный народ упивался отваром грибов, покупаемых у травников с Чародеевой Пущи, после чего отплясывал в соседней роще, произвольно предаваясь блуду, дракам и, порой, самоистязаниям, с дубами да соснами бодаясь.

Музыкальные вечера в Огниффских замках редко обходились без нескольких бочонков крепкого вина, своры кобелей, жрущих прямиком с тарелок наравне с хозяевами, «молодух» и непременно поединка. Без кирас, верхом на тех самых кобелях. Менестрели, бродящие среди светопреставления печальными, источавшими скорбь призраками, щипали лютни и косели от хмельных паров.

Упырь усмехнулся: бранль умертвий среди вересковых пустошей Голоземья при таком соседстве выглядел вполне закономерно.

Позёмыш, угревшийся за пазухой, проснулся и нервно засуетился под туникой, напоминая нерадивому хозяину о необходимости подкрепиться самому и подкрепить прирученное зверьё. Фладэрик вздохнул: хорошая затея. Без фуража Дух, пусть и зачарованный, загнётся на местном сухостое, да и сам он не отказался бы от ломтика-другого строганины. Но где разжиться провиантом среди пустынных Холмов?

Спешившись в очередном овраге, Упырь расседлал косящего алым глазом жеребца, потрепал по лоснящейся, норовисто изогнутой шее, погладил, успокаивая, тревожно раздутые ноздри. Привязывать или треножить коня не хотелось. Каким чудом хуторская коновязь не переломила воронку ног, вампир и сам не знал.

Фладэрик, облокотившись о седло, улёгся прямиком на мох и закусил прихваченный тут же венчик сухой травы, задумчиво уставившись в безбрежное небо цвета ляпис-лазури. Засыпать Упырь не собирался, но тело ломило после драки и жаркого приёма хлебосольных поселян, а голова тяжелела, ровно налитая свинцом. И веки потихоньку закрывались.

***

Солнце золотыми иглами лучей штопало пылящие холмы, точно мятую рогожку. И, судя по положению на принаряженном облаками небосводе, занималось этим уже с полдня.

Фладэрик, проснувшись от ноющей боли в затёкшей спине, нехотя стянул кафтан и рваную тунику, осторожно оторвал прилипшую рубаху, разглядывая ссадины и порезы. Гниль Упыря обыкновенно не брала, и всё же проваляться седмицу с лихоманкой тоже не хотелось, а значит в Посте лучше заглянуть к местному коновалу, что не слишком убедительно притворяется лекарем при крепости да гарнизон невозбранно приходует.

Полынно горький ветер теребил осоку на отлогах, заигрывал со спутанными, слипшимися от крови волосами и морозил кожу. Фладэрик цедил ругательства, обтираясь куском оторванного от рубахи подола, смоченным в остатках браги из чудом уцелевшей баклажки.

В сумках нашлось немного вяленного мяса, завёрнутого в тряпки. Закончив скорбный туалет, Упырь разделил трапезу поровну: по полоске себе, горностаю и коню. Дух привередничать не стал. Позёмыш пару раз чихнул для порядка и укоризненно воззрился на хозяина антрацитовыми бусинами глаз, как будто тот нарочно выдумал полуголодную поездку среди прогорклых луж и вереска. Фладэрик пожал плечами, сделав вид, что собирается забрать подачку. Спутник стремительно образумился и вгрызся в тёмно-бурый шмат с подчёркнутым энтузиазмом.

Упырь удовлетворённо хмыкнул.

Валтаровы свитки, сберегаемые восковой нашлёпкой с оттиснутой Морской Змеёй, покровились и поистрепались. Разворачивая их на коленях, Фладэрик втайне уповал на размашистый почерк покойного колдуна. Не тут-то было. Валтар, клятый рукоблуд, питал нездоровую тягу к миниатюрам: писал убористо и тесно, словно пергамент тот уворовывал. Но что с мореходов взять?

Вчитавшись в ладно пригнанные закорючки, вампир присвистнул, бегло пробежал глазами несколько строк вниз, уже не прикидываясь полуслепым да малограмотным. На сентиментальные вирши писанина не походила. А вот на очередную холеру, в плетень незваной пожаловавшую, очень даже.

– Ясно, что за шальная блажь тебя из покоев вытащила да в Голоземье загнала… побратим-приятель, – мрачно подумал вслух Упырь.

Позёмыш солидарно тявкнул, пристраиваясь под боком. Но хозяин Спутника будто не заметил, в сердитом недоумении уставившись на пыльный вереск и далёкую, неприветливую черту зубастых гор. Поверить написанному удалось не сразу. И впрямь, война.

Прикинув расстояние до Поста, где можно накормить коня чем-то, кроме ядовитых колючек и высушенных трав, а заодно обсудить Выжлецовы откровения с командиром крепости, Сейраном, наследником семейства Милэдон, вампир проворно заседлал прядающего ушами, нетерпеливого коня и поглядел на солнце из-под козырька ладони. До ночи оставалось ещё время.

Местность, где не болотила и не вспучивалась зловонными ключами, исходила прахом и коростой, ровно древний труп, коих тут залегло немало. Весь этот край, от Хмури до Заземья, когда-то вывернула наизнанку жестокая война. Безудержные чародеи былых времён надменно не задумывались о последствиях применяемых чар, размыкая Кромку мира и беспечно сманивая силы чужеродные на живую кровь. Зло курилось ядовитыми туманами над проклятой землёй, и призраки вставали над сухой осокой мёртвой ратью.

Где, как не в Голоземье, осознать всё безрассудство игрищ с обитателями Кромки? И тем не менее…

Упырь пустил коня резвой рысью, откинувшись в седле, оглядывая пыльные окрестности: в ночи Дух забрал на восток пару лишних вёрст, умчав хозяина в самое средоточие угрюмых древних монолитов и луж, смердящих тухлыми яйцами. Кромлехи и туры неожиданных пропорций маячили среди вересковых кустов и побуревших трав, неприкосновенные даже для норовивших поработить Голоземье лишайников.

Коня в конце концов пришлось придержать, почтительно объезжая каменные сооружения и глядя строго мимо. Упырь не любил древние булыжники: мерещилось промеж них… всякое. А поймав пару раз отчётливые и не слишком радостные видения, вскоре паскудно оправдавшиеся, Фладэрик предпочёл впредь не заглядывать судьбе через плечо, дабы та, зараза мстительная, чем не отмахнулась.

Горы, сизо-лиловые в потёках льда, неспешно приближались.

Вскоре замаячил в холодной зыби Пост. Высокая куртина с зарешечённой аркой для левого рукава Олвадарани зигзагом уходила на север, к Прихоти – крепости, отмечавшей излом стены. В западной части зиял второй арочный проём для правого рукава, аналогично забранный решёткой из толстых брусьев. Исполинское сооружение некогда намертво запечатывало долину от южного Стилета до северного Клыка – скальных крепостей, названных в честь гор, в которых их прорубили.

Пыль вздымалась над Голоземьем зыбкой кисеёй, древние курганы сторожило вороньё. Подозрительная, звонкая и ломкая тишина давила на уши.

Конь шёл лёгким полугалопом, взбивая копытами высохший мох, когда Упырь резко натянул ремни, понуждая заплясавшего жеребца остановиться. Окрестность дурных предчувствий не обманула.

Фладэрик подался из седла, повёл ладонью над клонящимися под ветром сухими стеблями и, выругавшись сквозь зубы, отстегнул ножны с пассовых ремешков. Пришлось спешиться: Дух безобразничал, терзал грызло и молотил тяжёлыми копытами землю, не желая оставаться в дурном месте. Алые глаза выкатывались, как у перепуганной кобылы, чего с выученным воронком отродясь не случалось. Вампир, рассеянно почмокав губами и хлопнув пару раз по крупу, неотрывно разглядывал затеявшую недоброе округу. Холмы заледенели.

Валтар, курвин сын, Седьмой колдун Сартана, прогулялся в Голоземье далеко не первый раз.

Камни, слюдяные лужицы и стекло, опрятно разложенные ладненьким кружком, образовывали чёткий знак, глубоко врезанный подрагивавшими нитями заряда в высохшую, изъязвленную мхом и спёкшейся травой свежую шалгу¹⁷.

Крепкое заклятье, леший бы подрал умельца. Коли погодить, вывернет наизнанку Голоземье вплоть до Ветряного кряжа. И кто-то оттуда да полезет.

Упырь медленно обошёл знак, читая витиеватые линии узора, пиктограммы и символы, накалявшие воздух. Большой колдовской круг проедал ткань бытия негашёной известью. Фладэрик опустился на корточки, пощупал взбугрённую землю, тихо выругался сквозь зубы.