Багрово-красный солнечный диск, докатившись до верхушек высоченных сосен в самом дальнем урмане, облегченно скрылся за низко стелющимися кучевыми облаками, что накрыли половину поблекшего к вечеру небесного свода, расчерченного узкими расходящимися полосками.

– Солнце зашло! – бодро доложил наблюдатель.

– Ворота на запор! – угрюмо рявкнул начальник караула.

Уходящее за едва виднеющийся вдали зеленеющий холм небесное светило дало четкий сигнал, и бдительные стражи принялись отгонять от ворот зазевавшихся путников и любопытных зевак.

– Пошел! Пошел! – грозились стражники короткими копьями.

– Прочь! Прочь! – выкрикивали они.

– Тукта! Постой! – умолял стражей торговец в длиннополом халате. – Моя лошадь одним ухом уже прошла в город!

– Ха-ха!

– Ты со вторым ухом приходи поутру!

– А мы первое постережем!

– Ха-ха…

Поворотный механизм со скрежетом поднял откидной мостик через глубокий ров, наполовину заполненный мутной водицей, из которой проглядывались острые концы заглубленных на дне деревянных колов.

– Ворота на запоре! – облегченно выдохнул дюжий воротник.

– Смена! – распорядился начальник стражи.

Невозмутимые караулбаши с загоревшими до черноты лицами деловито меняли на высоких башнях подуставших часовых.

– Слава Аллаху! – громко выдыхали сменившиеся вои.

Выжаренные на знойном солнце стражи спешили на заслуженный отдых, предвкушали удовольствие от сытного ужина и последующих за ним сладких мгновений столь желанного отдыха и бодрящего сна.

От одной островерхой деревянной башни к другой, перекатываясь и переливаясь, понеслись вдаль по всей крепостной стене разноголосые переклики воинов, заступивших на охрану тишины и покоя их города.

Вооруженные с ног до головы часовые, в кожаных доспехах с тускло поблескивающими металлическими пластинками, зорко оглядывали все крепостные стены, посматривали на то, что творилось под ними.

– Тишина и порядок! – грозно прокричал ретивый страж.

Не успевшие к закрытию ворот внешнего города путники, горестно воздевая вверх изнеможенные в тяжелой работе руки, всемерно укоряя себя за медлительность, щедро проявленную в пути, неповоротливость и нерасторопность, отворачивали в сторону.

– О, Аллах! – ворчали они и принимались огорченными глазами искать подходящее место для ночлега под открытым небом, ибо если бы они немного поспешили, то не оказались бы за воротами.

– О, Аллах! За что ты наказал нас, лишив остатков разума?

– Аллах наказал нас за грехи наши!

– У, зараза! – огорченный селянин от досады громко крякнул.

– И все из-за вас! – наперебой ругались пастухи.

До жути крикливые, юркие и чрезвычайно подвижные погонщики скота изрыгали из своих натруженных за долгий путь глоток проклятия в адрес бессловесной скотины, из-за упрямства и бестолковости которой они не успели пересечь закрывшиеся прямо перед их носом ворота.

– Пошел! Пошел! – завопили погонщики.

Они защелкали сплетенными из кожаных ремешков плетями, больно ожигая подвернувшиеся под их горячую руку бока животных.

– Пошел! Пошел! – разорялись погонщики.

Они отгоняли подальше в открытое поле свои истошно мычащие стада коров, требующих вечерней дойки, невозмутимо жующих волов, блеющих на все голоса отары баранов и мекающих коз с длинными нечесаными бородами и густой, свисающей до самой земли шерстью…

На землю стремительно опустились серые сумерки. Они запросто растворили в себе все длинные полутени, отбрасываемые деревьями, высокими строениями и торопящимися вернуться домой, суетливо спешащими прохожими.

– Заканчивай! – понеслось со всех сторон.

Многочисленные мастеровые и ремесленники, кто с облегчением, а кто и с видимым сожалением, прекращали работу, невыполненную ее часть оставляли на следующий день.

– Будет день, будет пища…

– Утро вечера мудренее…

Остановились, замерли в своем последнем скрипе, словно жалуясь на скопившуюся за день усталость, тяжелые гончарные круги.

– Работа не волк, в лес не убежит…

– Сколько ни упирайся, всего не переделаешь…

Померцав, потухли веселые огоньки в тех печах, где выплавлялось железо. Перестали стучать по наковальням маленькие молоточки и огромные молоты. Отложили на время в сторону свои орудия труда и изготовляемые ими изделия ювелиры, лудильщики и чеканщики…

В небольшой кузне, освещаемой неровным пламенем светильников, несмотря на поздний час, неустанно стучал молоточком бронзовых дел мастер по имени Булат.

– Глаза боятся, а руки делают… – изредка приговаривал кузнец.

Работа настолько захватила его, что он давно перестал следить за ускорившим свой бег неуловимым временем. А его, времени, осталось совсем мало. Через день за срочным заказом придут, а у кузнеца почти ничего не готово. Конечно, он был безмерно горд тем, что изготовление височных украшений для любимой племянницы булгарского эмира Ильхама поручили именно ему, а не кому-то другому.

Высокую честь оказали ему. Признали его мастерство. Работу его хорошо оплатят. В том случае, если он с нею справится.

– Да… – вздохнул Булат, – не сесть бы в лужу…

Не хотелось ему ударить в грязь лицом, а потому мастер несколько дней потратил на то, чтобы придирчиво просмотреть и тщательно оценить дивные драгоценные изделия, изготовленные задолго до него.

Много часов провел он в мучительных раздумьях, рисуя угольком на стене, а опосля вычерчивая эскиз острым калямом на бумаге…

Рядом с мастером крутился парнишка, помогал своему дяде, подавал ему нужный инструмент, временами и сам постукивал молоточком.

Отвлекшись на мгновение, Заки в желтом пламени, отбрасывающим на закопченные стены кузни сказочно причудливые качающиеся тени, увидел милое лицо любимой девушки. Нахлынувшие воспоминания, будоражащие воображение, увлекли его на городскую стену…

…Прилетевший с реки прохладный ветерок зашевелил завитком шелковистых волос возле нежного девичьего ушка, и парень обмер от охватившего его умиления. Не сдержавшись, он потянулся к ней.

– Гюль, я… я люблю тебя, – шепнул он, касаясь горячими губами шелковистой девичьей кожи, и жаркой краской вспыхнул всем лицом.

Легким дуновением теплого ветерка коснулось его едва слышимое девичье дыхание. Парень замер, чувствуя, как по всему телу пробежала волнительная и зажигающая искра. Ему так захотелось сделать для нее что-то такое, что доставило бы девушке огромную радость, к примеру, подарить ей сделанное его собственными руками украшение.

Легкая тень набежала на прекрасное в своей юности личико Гюль.

– Ох! – девица тяжело вздохнула.

Глаза ее затянулись прохладной пленкой непонятной отчужденности и, темнея, построжали.

– Я боюсь, – проговорила она, скользнув по парню отсутствующим взглядом, – что мы с тобой повстречались не в добрый час.

– Да-да, – не до самого конца понимая всей тревоги своей подруги, игриво усмехнулся Заки, – мне было вовсе не до шуток. Мне казалось, что вся жизнь моя повисла на тонком волоске, что крепко держала в своих руках твоя госпожа, раздумывая над тем, отпустить меня или же передать в суровые руки безжалостного кади…

Совсем немного дней прошло с того самого раннего утра, когда он, устало перебирая босыми ногами, возвращался в Биляр с самых дальних лугов после поисков железной руды. Заки ушел из дома еще накануне, едва-едва на небе забрезжил рассвет.

Как только чуть приоткрылись городские ворота, прошмыгнул малай мимо протяжно позевывающих стражников, побежал он, одержимый одной, не дающей ему покоя, целью.

Его манили места, где по заберегам неприметной среди окружавших ее ручьев небольшой речушки текли ржавые ручьи – верный признак железа. А железо – основное кормление всей их большой семьи.

И надо же было случиться, что к тому же месту, где он попытался, спустившись к берегу реки, застирать одежонку, покрывшуюся бурыми ржавыми налетами, вдруг подскакали две девы, одетые в костюмы воинов. Одна из них решила искупаться, и он стал тому невольным свидетелем…

– Я не о том, – девушка легким движением руки коснулась его плеча. – Я про то, что станется со мной и тобой. Нет, я даже не хочу про то вслух говорить…

Не без оснований Гюль опасалась, что не дадут ей разрешение на то, чтобы поженились они. Если вдуматься, она и так поступает против их обычаев и законов, встречаясь с молодым парнем.

Если об этом узнают, ей не поздоровится. Пока про то ведомо лишь только ее госпоже Айше. Но долго скрывать их встречи не удастся.

– Не забывай, я целиком принадлежу нашей Принцессе! Согласится ли Айша отпустить меня от себя? – девушка тяжело вздохнула.

На этот вопрос ответить она не могла. Айша же привыкла к своей служанке, ставшей для нее, по сути, неразлучной наперсницей, а где-то даже и подружкой. Сможет ли она примириться с такой мыслью…

На открытом лице парнишки живо отразились все его тягостные переживания, и мастер заметил, что и руки Заки остановились, бросив порученную им работу.

– Малай, ты не спи! – незлобивый, скорее, больше наставнический тычок в бок быстро вернул парня в стесненное пространство кузни.

– Ага, – по лицу малая разлилась виноватая улыбка.

Некоторое время помощник мастера усиленно трудился, но вскоре его руки снова остановились.

– Абый, – Заки повернул к дяде вопросительный взор. – А еще такую же подвеску ты можешь сделать?

Озадаченный столь неожиданным вопросом, мастер всей пятерней почесался в затылке, всем корпусом повернулся к племяннику.

– Зачем тебе? Ты… ты хочешь подарить ее Гюль? – догадался Булат.

– Ага, – без всякой задней мысли кивнул Заки. – Ты поможешь мне?

– А вот золото есть, малай? – усмехнулся мастер, перехватив весьма заинтересованный взгляд своего помощника. – Ты на эти монеты не рассчитывай. Дворцовый векиль примет назад по весу, остаток заставит в казну вернуть. За каждую золотую пылинку придется ответить.

– Откуда, абый, – ответил парнишка потухшим голосом. – Если только отца попросить. Но он мне не даст. Денег дома у нас, как кот наплакал. Две сестренки подрастают. Их замуж скоро выдавать надо. Мать на их приданое все тратит. Нет, не дадут…

В стесненном пространстве заметался огорченный вздох малая, и в ответ Булат похлопал парня по плечу:

– Ладно, Заки, что-нибудь придумаем. Необязательно делать эдакий дорогущий подарок. Главное тут дело, малай, не в его цене, а в твоем внимании. Она должна понимать, что ты не сын эмира…

Искушенный мастер считал, что искусно изготовленный из серебра браслет должен прийтись девушке по вкусу и по сердцу.

– Идем, помолимся…

Во всех концах и в центре большого города с высоких минаретов многочисленных мечетей зазвучали протяжные призывы муэдзинов к совершению всеми правоверными мусульманами вечернего намаза и восхвалению Всевышнего Аллаха, заботами которого в их великой стране установились мир и благоденствие…

Владыка сей благодатной земли, булгарский эмир Ильхам Юсуф ибн Салим, взошедший на трон после смерти своего достопочтенного отца Салим-хана, дождался, пока его покои не покинут, и только тогда его царственно спокойное лицо посетила озабоченность.

Тяжело вздохнув, эмир раскрыл Коран в кожаном переплете, с алмазными застежками, с тиснеными золотом буквами.

Пусть Всемилостивейший Аллах поможет им справиться с черной напастью, пришедшей откуда-то из неведомых степей…

Как только до него дошли слухи, что на реке Калка объединенные силы русских князей наголову разбиты никому неизвестным до той поры народом, он призадумался. По вине недальновидных, завистливых и враждовавших между собой князей, не пожелавших соединить свои силы в единый крепкий кулак, Залозный шлях вместо пути великой победы русов, могущих в то время остановить татар, показав им свою силу, превратился, стал «слезным» шляхом. Отважные русские ратники густо усеяли его своими костями, вдоволь полили своей алой кровью.

Половецкий хан Котян, тесть галичского князя Мстислава, теснимый неведомым народом татар, слезно призвал их на помощь.

И впервые за сотню лет непрерывных конфликтов русские князья Киева, Чернигова, Галича и Великого Новгорода, наконец, после долгих препираний объединили все свои усилия для совместного отражения подкатывавшейся к берегам Днепра опасности.

Но сильно ослабленная длительной междоусобной войной Русь не смогла оказать ордам кочевников достойный отпор. И все больше из-за полного отсутствия согласия в стане русичей.

В лето 1223, мая 31 числа, на реке Калка монгольский военачальник Субэдэй один за другим поочередно наголову разгромил отряды русско-половецкого войска. Побил монгол каждого князя русов по отдельности в силу полной несогласованности их действий и отсутствия всякой координации действий русских дружин.

Великий князь Киевский Мстислав III погиб. А Новгородский и галичский князь Мстислав Удалой, который всегда побеждал на поле брани, вернулся домой ни с чем, разделив со всеми горечь и позор бесславного поражения от тех, кого было в несколько раз меньше…

В битве на Калке князья русичей жестоко поплатились за незнание тактики маневренной войны, которую они ошибочно считали отсталой, кочевнической. Когда легкая кавалерия монголов притворно отступила, пешие и конные ратники русов опрометчиво бросились вдогонку.

Преследуя убегающего врага, нарвавшись на тяжеловооруженную конницу Субэдэя, они, несмотря на весь свой внушительный численный перевес, бесславно проиграли сражение.

Подчиняясь приказу своего повелителя, монголы тогда быстро ушли на северо-восток, к реке Итиль, через южные отроги Джаика (Урала) к равнинам Хорезма. Кыпчакская степь освободилась от грозного войска монголов и татар.

Они исчезли так же внезапно и непонятно, как и появились. После их ухода некоторые кыпчакские племена вернулись в свои разоренные кочевья, другие же перекочевали к низовьям Дуная, к мадьярам, заняли области, названные впоследствии Большой и малой Куманией.

Но татары в тот год бесследно не исчезли, а наткнулись за Итилем на поджидающие их под прикрытием гор (район Жигулей) войска булгар.

Сколько ни пытались князья русов отвоевать, но Великий путь по Итилю всегда оставался в руках Булгар. И в тот год они встали на его защиту. Собрали булгары в кулак все свое небольшое войско.

Держать в постоянной готовности огромную армию прежде смысла никакого не виделось, ибо никто серьезно их стране не угрожал. Но все изменилось с появлением татар…

– Обожглись! – ироничная усмешка появилась на сжатых губах владыки булгарской земли. – Хотели с ходу! Получили по зубам…

…Опьяненные неожиданно легкой победой над объединенным войском русов и кыпчаков, татары ускоренным маршем направились в сторону Булгарии, целиком рассчитывая на полную неожиданность…

– Вашего появления давно уже поджидали! – подытожил эмир.

С все возрастающей тревогой следил он за разгромами государств в Средней Азии, хорошо понимая, что неведомый враг не остановится и когда-нибудь доберется и до них, придет и их черед.

Никто не знал, когда именно оно произойдет, но то, что это должно случиться, он знал наверняка и готовился к встрече.

После того, как лазутчики донесли о появлении в Кыпчакской степи татар, направляющихся к столице русичей Киеву, они незамедлительно начали собирать ополчение и скрытно выдвинули его к Итилю в район тамошних гор (Жигулей). Основу войска составила тяжеловооруженная конница, их лучшие воины. Из ремесленников и землепашцев составили пехоту и легкую кавалерию.

Прославленный и одержавший множество побед темник Субэдэй попался на уловку, многократно применяемую им самим.

– Видно, – вслух произнес свои мысли эмир, – монгол совершенно не мог и предполагать о том, что булгары, являясь прямыми потомками великого народа хуннов, могли и хорошо знали все военные хитрости, что используют отряды кочевников во время сражений…

Первым шел тумен Джебэ-нойона. Наткнувшись на заслон из легкой конницы, не разобравшись и приняв его за основные силы, горячий темник монголов развернул свои тысячи. И татары с устрашающими криками и взвизгами ринулись вперед, наскочили, легко опрокинули булгар, начали их увлеченно преследовать.

Вытянувшиеся в длинную цепочку всадники татар не заметили, как влетели в узкое место, с двух сторон сжимаемое высокими валами.

– Лучники, стреляй! – последовала резкая команда.

И тучи стрел, жаля, опустились на головы разгоряченных всадников. Ошарашенные, ничего не понимающие монголы, пригнув свои головы к конским шеям, стремглав пустились наутек. Джебэ-нойон остановил их, перестроил и снова погнал. Прикрывшись щитами, татары полезли на крутые земляные валы, принялись прочесывать засеку, теряя на каждом шагу падающих от жгуче жалящих острых стрел боевых товарищей…

– Копьями коли, мечами бей! – на выходе из узкой засеки конные сотни наткнулись на заслон из ощетинившейся длинными копьями пехоты, в крепких кольчугах, с длинными тяжелыми мечами.

– Отход! Отход! – не пробив с наскока, монголы были вынуждены отойти, перегруппировать свои силы и продолжить наступление.

А пока же булгары, воспользовавшись передышкой, прикрывшись своей легкой конницей, быстро отошли на новые позиции…

– Вперед! Бей их! – после многочисленных кровопролитных стычек, совершенно измотав конницу монголов, булгары, введя в дело свои свежие силы, сокрушительным ударом тяжеловооруженных всадников опрокинули до того не знающие поражения тумены татар, разбили их.

…После этой победы в жестоком сражении, прозванном «Бараньей битвой», оттого что потом булгары обменяли пленных монгольских воинов на баранов, беря за каждого закаленного в боях татарина всего по одному барану, словно бы в насмешку, великий князь Владимирский Юрий Всеволодович с большей охотой пошел на переговоры…

Сам Юсуф вовсе так и не думал, но, видно, русские и кыпчакские князья полагали, что страшные татары никогда больше не воротятся, не появятся. Русы вернулись к своей давней привычке и проводили дни в старых «ссорах и которах», не готовясь к новой войне, совершенно не думая о ней. Они и не подозревали, что монголы уже задумали новый страшный набег на страны заходящего солнца…

Эмир постарался заручиться поддержкой русичей. Но заключить в те тревожные дни военный союз не вышло.

Самое большее, что удалось сделать булгарскому посольству, так лишь заключить временное перемирие. Через четыре года в лето 1228-е его продлили на шесть лет. И, кажется, сделали вовремя.

На следующий год татары появились в степях рек Джаик и Итиль. Было ли это только разведкой, или же они приступили к осуществлению нового похода? Ответ на все, видно, знают лишь Аллах и они сами. В низовьях Итиля монголы захватили все кыпчакские степи.

Высланные навстречу им передовые тысячи конницы встретили врага на берегах реки Джаик. Но малочисленные сторожевые отряды булгар в той неравной битве с намного превосходящим их по силе и численности войском монголов потерпели жестокое поражение.

Однако они в тот день проявили такую невиданную и беспримерную стойкость, что татары не решились вступить на территорию самой Волжской Булгарии, где их поджидали основные силы. Может, у них и не имелось этакого намерения.

Прошло три года, и монголы предприняли очередную попытку. Их быстрая и легкая конница скованными морозами дорогами дошла до самого Биляра. Высокие и укрепленные стены столицы остановили их.

С небольшим войском взять мощное укрепление было невозможно, и они повернули назад, сжигая и разоряя все на своем пути. И это с полным основанием приняли за глубокую разведку боем…

Оставшаяся в полном одиночестве, любимая племянница эмира, томимая непонятным внутренним беспокойством, бесцельно прошлась из одного угла своей просторной спальни в другой, круто развернулась, подошла к окошку. Уперев взгляд в резное стекло, выглянула во двор в неосознанной до конца попытке кого-то увидеть, верно, свою куда-то запропавшую служанку Гюль, но, никого не обнаружив, она с тихим вздохом уселась на самый краешек просторного ложа, застланного небесно-голубым шелковым покрывалом.

Немало времени прошло с той поры, как верные слуги протащили по длинному коридору ее названного братишку Улугбека, изловленного по повелению самого эмира за шаловливую провинность.

Весь перепуганный мальчишка изворачивался, пытаясь вырваться из цепких рук, натужно кричал, умолял ее спасти его, но она сделала вид, что судьба этого несносного малая ее нисколько не волнует.

Правда, после этого Айша тут же побежала к своей матери и, тяжело дыша, сбивчиво поведала о том, что случилось на ее глазах.

И правильно сделала, что она поспешила. Нешуточное беспокойство мгновенно отразилось на прекрасном лице любимой сестры эмира.

Суюм даже не стала скрывать своего огорчения и тут же отправилась в покои своего брата. Время шло, но никто оттуда не возвращался. И эта неизвестность томила, несказанно угнетала и изматывала. Нет ничего хуже неведения, хотя и изрекают, что блажен тот, кто не ведает…

Не находя себе места, девушка вышла из покоев и, важно ступая, умело напустив на свое личико равнодушное выражение, она мелкими шажками заскользила по коридору по направлению к лестнице.

Увидев на нижнем пролете скачками поднимающуюся тень, Айша спряталась за угол. Легкие и торопливые шаги быстро приближались, и тогда она стремительно вышла из-за своего укрытия.

– Ага, попался, негодник! – торжествующе выкрикнула девушка, протягивая свои руки. – Попался!

Поймав мальчишку, Айша потрогала его жарко разгоревшиеся уши. Понятная каждому мысль тут же посетила ее прелестную головку.

– Что, малай, досталось тебе от эмира? Надрал, видно, дядя твои лопоухие уши? Скажешь, что нет?

– Вот и нисколько! – веселая улыбка развела мальчишеские губы до самых ушей, и показался поддразнивающий розовый кончик язычка.

– А ты не врешь? Так ничего тебе и не сделал?

– Он, апа, оказывается, – широко раскрыв глаза, разоткровенничался мальчишка, – и вовсе не страшный! Он задавал мне вопросы, а я ему отвечал. А потом подошла твоя мама, и он стал больше спрашивать ее. Он просил разузнать у дервиша все про татар.

– Оное должно быть интересно, – оживилась девушка. – О них в последнее время у нас все только и говорят. Правда, при этом боязливо оглядываясь, тихим шепотом, боясь чужих ушей…

Захотелось ей самой хорошенько расспросить их почтенного гостя, прибывшего к ним из далеких стран. Ученый дервиш столько всего знает про разные народы и племена, он привез с собой столько толстых и мудреных книг, пожелтевших от древности свитков…

С большим трудом Айша и Улугбек дождались наступления вечера, до самой глубокой ночи сражаясь в шахматы или разыгрывая на полу настоящие сражения, выстраивая на ковре войска из игрушечных фигур, изготовленных искусными мастерами…

Хаджи Хасан надолго задумался, хотя давно ожидал этого вопроса, и, выдержав паузу, медленно произнес:

– Насколько известно, «татары» – общее название всех кочевников Монголии. Они сами называли себя «там-там». В тексте надгробного памятника в честь полководца Кюль-Тегина в числе подчиненных племен есть упоминание о племени «отуз татары»…

Все племена, обитавшие на полночь за границами ханьской империи, назывались «татарами». По-китайски оно звучит еще, как «да-да» или «та-тань» в их понимании, как «кочевник» или «варвар». Когда же воцарился Чингисхан, происходивший из небольшого племени «мон-гол», он приказал подвластные ему племена называть «монголами»…

До середины VI века вся степь подчинялась жужаням, которые, несмотря на всю их силу, настоящим народом не были…

Это был плохо управляемый сброд из разбойников, воров и убийц, незаурядных людей и изгоев из самых разных племен…

Они вели кочевой образ жизни, имели жен и детей. Но по своему образу жизни больше были схожи с наемниками и грабителями…

И эта орда держала в страхе всю степь, а иногда даже угрожала Китаю, который, впрочем, в то время как раз распался на несколько постоянно воюющих друг с другом независимых царств…

– О, Аллах! – открытое лицо Улугбека от досады сморщилось.

Все это они уже слышали. К чему частые повторения, лишняя трата времени. Заметившая тяжелое пыхтение, Айша незаметно показала ему свой кулачок, недвусмысленно предупреждая малая, чтобы тот сидел тихо и недовольства своего не выказывал.

– …но время господства жужаней закончилось в лето 552, когда хан ранее неизвестного народа тюрков Бумын из рода Ашина разгромил орду жужаней. Сам он не успел сполна воспользоваться плодами этой победы, но его брат Истеми и сын Мугань смогли добиться многого. Фактически поделив между собой войско, они направились в разные стороны утверждать только что завоеванную у жужаней власть…

Истеми двинулся на заход солнца, а Мугань – на восход. Они оба провозгласили себя ханами, но Истеми, чтобы не нарушать единства только еще создаваемой державы и из уважения к погибшему брату, согласился признать первенство Муганя…

Последующие тридцать лет, как мы с вами помним, оказались исключительно удачными для тюрков. Подвиги Истеми и Муганя и их преемников Кара Чурина Тюрка (сына Истеми) и Тобо (брата Муганя) затмили даже славу и достижения великих хуннских полководцев…

Истеми, пройдя огнем и мечом почти всю западную половину степи, походя, разгромил мощную державу эфталитов. Он, Истеми, вынудил иранского шаха Хосроя заключить с ним чрезвычайно почетный для себя мир. Он перешел через Итиль, где столкнулся с многочисленными аварами, победил их, стал при этом владыкой всей западной половины Великой степи. Кара Чурин Тюрк уже после смерти отца захватил Боспор, а затем и весь Крым, в лето 850 вторгся в Лазику (Западная Грузия), угрожая и Византийской империи…

На восходе солнца Мугань, а позже его брат Тобо, идя от победы к победе, покорили большинство степных племен. К лету 580 сделали они своими данниками два северокитайских царства. Свое огромное государство, простиравшееся от Хазарского (Черного) моря и до самого Бескрайнего моря (Тихого океана), тюрки назвали Вечный Иль (Вечная Страна), как бы утверждая свою власть на вечные времена. Но уже на следующий год великая тюркская мечта начинает рушиться…

В тот год умирает верховный правитель тюрок Тобо-каган, и тут же вспыхивает яростная борьба за власть. Причиной междоусобицы стала установленная еще Бумыном удельно-лествичная система власти и наследования, подобная той, что и поныне существует на Руси. Именно она и явилась тем самым корнем зла, что погубила державу тюрок.

– Она и Русь, – Суюм, усмехнувшись, повела рукой в сторону их соседа, – когда-нибудь окончательно погубит…

– Ты права, ханум, – дервиш согласно кивнул головой. – Престол у них передавался не сыну – прямому наследнику, а старшему в роду. Остальные близкие родичи получали удел – часть державы вместе с людьми и войском. К тому времени таких уделов стало уже восемь…

Формально старшим в роду являлся Кара Чурин Тюрк – сын Истеми. Но его отец не был верховным каганом, и сыновья умерших верховных вождей – Муганя и Тобо-хана – оспорили его право на престол.

Тот не стал открыто сопротивляться объединившимся против него племянникам и временно смирился. Но победители вскоре передрались между собой. Итогом этой длительной и ожесточенной борьбы стал окончательный раскол каганата на Западный и Восточный…

Увлеченные междоусобной борьбой, тюркские каганы допустили еще одну, как потом оказалось, непростительную ошибку.

Они проглядели, что на их южной границе в крови и непрерывных войнах встает на ноги колосс – объединенный Китай…

Многие степные народы, особенно те, которым поперек горла встала власть тюрков, с удовольствием приняли табгачских императоров в качестве степных ханов. Этому всемерно способствовала мудрая и дальновидная политика танского императора Ли Ши-миня…

Прямо на глазах империя Тан набирала силу, а вот оба тюркских каганата все больше слабели. Конец всему этому мог быть только один, и уже в лето 630 танские войска наголову разбили Восточный каганат, а все его земли были присоединены к Китаю. В лето 639 настала очередь Западного каганата. Казалось, для тюрков все было потеряно…

Но ничто в нашем мире не вечно. В самом Китае скоро позабыли заветы Ли Ши-миня, многие табгачские принцы были казнены, степные народы стали насильно подвергаться окитаиванию.

И тогда все тюрки восстали. В лето 682 их предводитель Кутлуг одержал победу. Судьба, как огромные качели, возносили к вершинам власти то одни народы, то другие…

Однако Китай, верный своей неизменной политике «разделяй и властвуй», натравливал на тюрков другие степные народы. Кроме того, после смерти внука Кутлуга – Йолыг-Тегина, талантливого и мудрого правителя, каганат снова захлестнули распри…

И вот в лето 742 наступила окончательная развязка, Вечному Илю пришел конец. Уйгуры, сильно недовольные тюркской властью в степи, восстали и после трехлетней войны победили. Остатки тюрков бежали в столь ненавистный ими Китай, где последние из них сложили голову, участвуя в восстании Ань Лу-шаня.

Великий тюркский народ перестал существовать, а верховенство в степи перешло к уйгурам. Но Уйгурский каганат оказался лишь слабой тенью великих степных держав прошлого – Вечного Иля тюрков и империи Хунну. Продержался он сравнительно долго лишь потому, что в то время ослабел Китай, так и не оправившийся после восстания Ань Лу-шаня. Но и Уйгурский каганат, в конце концов, пал под ударами китайцев и их невольных союзников – енисейских кыргызов.

В степи начался новый Темный век, и лишь два столетия назад степь вновь воспрянула от дремотного сна. Началась новая эпоха – время киданей, чжурчжэней и, наконец, монголов…

– Слава Аллаху! – сдерживая себя, пробормотал Улугбек, воздевая свои благодарные очи к потолку.

– Замолчи, малай! – тихо прошипела Айша, умудрившись при этом пребольно ущипнуть мальчишку.

– В XI—XII веках, – продолжил рассказ дервиш, чуть качнув головой, – восточная часть Великой степи представляла собой невообразимо сложное переплетение и смешение народов и племен. Главная причина, бесспорно, кроется в самой сущности их кочевничества. Постоянные перемещения по степи, смена перекочевок, разделение отдельных родов или переход их под чужую руку – это и есть суть кочевой жизни.

– Неужто не существовало четких и определенных границ кочевий?

– Границы-то существовали. Но вследствие увеличения количества членов рода, а также постоянного давления соседей, стремления части родовой знати, лучше сказать, их наследников выделиться в отдельные, никому неподконтрольные группы…

– Оное как? – Суюм непонимающе прищурилась.

– Ну, к примеру, у главы рода есть два сына-наследника. Младший брат по тем или иным причинам не захотел подчиняться старшему. Четких правил у многих степных народов не существовало, или они постоянно менялись. Считающий себя обиженным и обделенным брат собирает всех недовольных или ищущих лучшей жизни…

12 3 4 5 ...7 След.

Пропавшее кольцо императора. III. Татары, которые монголы

Часть первая. Неведомый народ

Глава I. Начало рассказа

С этой книгой читают

Другие книги автора