Кофе с круассаном

посредством этого телефона), Лоран уже находился в аэропорту и ему

оставался час до вылета. Кроме того, его последнее сообщение, посланное

с этого же номера, гласило, что он уже в самолете. Каким образом СИМ

карта из аппарата погибшего в авиакатастрофе Лорана могла спастись и

попасть в руки его знакомого? У меня леденеет пропитанная сердечными

каплями кровь. Все это начинает смахивать на фарс. Неужели… Нет, этого

не может быть. Разве можно быть таким холодным бессердечным

циником?! Я набираю дрожащими пальцами номер, который значится на

всех распечатках. Длинные гудки тянутся целую вечность, отдаваясь болью

у меня в ушах. Не берет. Видит мой номер и не берет трубку. Я зверею и

начинаю трезвонить без остановки. На тридцатом звонке электронный

голос сообщает мне пофранцузски: «абонент не существует». Et voila!

Концы в воду. Выбросил карту, купил новую. Выбросил надоевшую

рижскую игрушку, нашел новую. Уже почти не сомневаясь, что стала

жертвой жестокого розыгрыша, я всетаки просматриваю информационные

блоки в поисках недавней авиакатастрофы. Нет, как и следовало

предположить, подобных сведений не наблюдается. Я решаю на этом не

останавливаться и разыскиваю авиакомпании, которые в тот день

совершали рейсы ПарижСидней. Система выдает мне два варианта Air France и Virgin Atlantic. Я по очереди связываюсь с парижскими офисами

обеих компаний и выясняю, что никаких аварий не было ни в тот день, ни

за весь прошедший год. Я интересуюсь, числился ли в списках пассажиров

Лоран Дюссан. Мне оба раза вежливо отвечают. Что подобной информации

предоставить не могут. Ладно, это уже не суть важно. Главное, что

авиакатастрофа – вранье с целью от меня избавиться. Боже мой, уж лучше

бы он и, правда, разбился!

Я, уже не колеблясь, выбиваю сигарету из маминой пачки Vogue и жадно

затягиваюсь. Жадничаю я напрасно, мое отвыкшее от табака горло

отзывается возмущенным кашлем. Как он мог?! Он ведь сам первый

заговорил о любви, о помолвке. Никто ведь его за язык его поганый не

тянул. Я давлюсь сигаретным дымом и слезами. Вдова на похоронах ни разу

в жизни не виденного жениха! Выдумала тоже. Наивная дура! Говорила же

мама – не доверяй мужикам из Интернета. Надо было раз в жизни

послушаться. А он, какая же всетаки сволочь! Нет, чтобы просто сказать –

извини, встретил другую, настоящую, а не виртуальную, прощай, не

поминай лихом. Нет, надо было выдумать этакую героическую смерть. И

ведь готовился же, гад. Не зря пел мне про свои предчувствия и просил

помнить всю жизнь, что любил, и носить траур до пенсии. Я скрежещу

зубами от распирающей меня злости и обиды. Сигарета догорает, и я

бросаю ее в окно. Что же теперь делать?

Запой, по опыту прежних лет, не проходит. Остается депрессия. Долгая, глубокая и беспросветная. Я несколько дней автоматически перевожу вина, которые ненавижу в глубине души, как и все французское. Все, включая

некогда обожаемого Джо Дассена и Сержа Лама. По вечерам я, играя в

«Цивилизацию» за Россию, с остервенением изничтожаю французскую

армию и отказываюсь от переговоров с Наполеоном. Новость о том, что

французская команда с позором проиграла на чемпионате Европы по

футболу итальянцам, внушает искреннюю радость. Маму беспокоит мое

состояние, но она тактично удерживается от расспросов.

На второй неделе депрессии ненависть неожиданно уступает дорогу

ностальгии. Я залезаю в почтовый ящик и открываю одно за другим письма

Лорана. Их, конечно, нужно уничтожить. Именно это я и собираюсь

сделать, только пробегу глазами напоследок. Вот оно самое первое письмо

– родоначальник всех последующих. «Vous etes charmante[4]» пишет мне

будущий подлец. Впрочем, подлецом он уже наверняка был и тогда. Скорее

всего, он уже родился им и ездил в колясочке с подлой ухмылкой на

маленькой сморщенной мордахе. Ну, и что там дальше в этом злосчастном

послании. Я такойто, живу в Париже, город любви… Убогие клише. Как я

раньше этого не замечала. Ясно, как. Я видела только его физиономию и

таяла при мысли, что такой красавец находит меня очаровательной.

«Надеюсь, что вы пожелаете мне ответить» завершает свое письмо мой

погибший в авиакатастрофе кавалер. Внизу электронная вставка –

Cordialement, Laurent Dussand и его парижский адрес. У меня в голове

загорается маленькая лампочка. Я поспешно загружаю следующее письмо –

подобной подписи нет. Как и во всех дальнейших. Я возвращаюсь к

первому сообщению с адресом. Что ж, Лоран Дюссан, по крайней мере, теперь мне известно, что ты реально существуешь и действительно живешь

в Париже. Теперь дело за малым. Я загружаю pagesjeunes.fr, жму курсором

на Pages Blanches, ввожу в пустующие поля имя, фамилию и адрес

Дюссана. Компьютер скрипит несколько мгновений своими электронными

мозгами и выдает мне домашний номер Лорана Дюссана, проживающего по

данному адресу. Поздравляю вас, Холмс! Не нужно оваций, Ватсон. Я

набираю указанный номер, не успев придумать, что скажу, если он ответит.

Он не отвечает. На часах полдень, мой мнимый мертвец либо работает, либо бродит по какимто своим мертвячьим делам. Я решаю перезвонить

позже.

Одна из многочисленных переводческих контор, с которыми я

сотрудничаю, высылает мне диплом некого Яниса Иванова для перевода на

французский. Янису повезло, он едет учиться во Францию. А я сижу тут, связанная по рукам и ногам телефонными проводами, и не могу добраться

до обманувшего меня француза, заглянуть в его бесстыжие глаза, и

выяснить, откуда берется такая человеческая подлость. Заложена ли она в

генах или плещется в элегантном бокале Romanée Conti, поджидая ничего

не подозревающего гурмана. Я перевожу оценки Яниса, думая о своем. Что

я скажу Лорану по телефону? Что он сволочь? Connard тобишь. И что? Он

зальется краской стыда, раскается и предложит мне руку и сердце? Даже

будучи чрезвычайно наивной, я с трудом верю в подобный исход дела. Что

же тогда? Нагрубит в ответ. Бросит трубку, поняв, что это я. А мне оно

надо? Еще один удар по моему и так уже истощенному самолюбию. Зато

если бы я была Янисом и собиралась бы в Париж на учебу, я могла бы

попутно заскочить по этому адресу и лицом к лицу встретиться с мосье

Дюссаном. Вот это было бы гораздо занимательнее. В мой мозг, расталкивая серые клетки, протискивается мысль. Если я не Янис Иванов, это еще не значит, что я не могу сесть на самолет и прилететь в Париж.

Серое вещество под действием здравого смысла пытается задавить

нерациональную мыслишку, но она уже бесконтрольно растет и расцветает.

Я звоню Ленке. Она очень радуется, лепечет, что соскучилась, что Пьер

слишком много работает, что на распродаже ей отдавили ногу и что

недавно она так отравилась устрицами, что чуть не умерла. Я обрываю ее, напоминая, что зарплата переводчика не резиновая, и что всю эту ересь она

сможет поведать мне при личной встрече, ибо я намереваюсь в ближайшее

время отяготить их своим визитом. Доброжелательность Ленки от этого

известия заметно убывает, она бормочет чтото про отсутствие спальных

мест, но, в конце концов, всетаки соглашается принять незваную рижскую

гостью. Пол дела сделано. Я спешу заказать билеты, чтобы не дать

возможности здравому смыслу взять надо мной верх. Компания Air Baltic предлагает сравнительно недорогие билеты Рига – Париж на ближайший

четверг. Замечательно. Я оплачиваю покупку через Интренетбанк и спустя

несколько минут получаю письмоподтверждение регистрации. Ну, вот, отступать некуда, за нами Москва. И Рига. И все обманутые виртуальными

подонками русские девушки. Я чувствую себя Данилой из «Брата 2».

Маме я сообщаю, что Ленкиному мужу Пьеру срочно нужен переводчик с

французского на русский, а сама Ленка еще не знает язык в таком объеме.

Вследствие чего они вызывают меня и обещают оплатить дорогу и

проживание.

– Мне языковая практика тоже не помешает, – убедительно рассуждаю я, загребая ложкой свекольник.

Мама качает головой. Ей во всем этом чуется фальшь.

– А француз твой этот погибший, никаких о нем вестей больше нет?

Я корчу скорбную физиономию.

– Я разговаривала с его родителями. Они убиты горем. Приглашали меня

на похороны. Но я думаю, это неуместно, всетаки мы с ним ни разу в

жизни не встречались.

– Да, ты права. Тебе там совершенно нечего делать. Кстати, я на днях

видела Антона.

Чтото сомнительно, чтобы эта судьбоносная встреча была случайной.

Скорее всего, моя заботливая мама сама разыскала этого идеального на ее

взгляд мужчину, поплакалась, что я страдаю от одиночества и предложила

вернуться. Не удивлюсь, если она даже пообещала ему никогда больше не

жарить котлеты из несвежего фарша.

– И что он? – вяло интересуюсь я.

– Исхудал совсем, бедняга. Сильно устает. Приходится ездить на работу

из Даугавпилса.

– Пусть снимет квартиру в Риге.

– Говорит, денег нет.

Сейчас разрыдаюсь.

– И ты пожалела его и предложила жить у нас?

– Я не могу делать такие предложения без твоего согласия. Но мне

кажется, было бы неплохо, если бы вы встретились и обсудили ваши

отношения.

– Какие отношения, мама? Он ушел без объяснений два года назад, с тех

пор никаких отношений у нас не было.

– И плохо, что не было. Лучше уж Антон, чем какойто…

Чем какойто французский мертвец. Ну, да, с этим не поспоришь. Но

видеть Антона у меня нет ни малейшего желания. Все мои мысли уже в

Париже. Воображение рисует красочные картины. Я шагаю по мосту

Александра III, ветер ласкает мои кудри и играет с подолом юбки. Лоран

идет мне навстречу. Он улыбается, обнимает меня и объясняет, что это его

завистливый коллега украл телефон, позвонил мне, а потом уничтожил

СИМкарту. «Я так боялся, что навсегда потерял тебя. Как хорошо, что ты

приехала» шепчет мне Лоран. Я понимаю, что никакой он не подонок, а

лучший в мире мужчина. Он целует мои волосы. Над Сеной садится солнце, бросая на воду золотистые отблески.

– Я бы на твоем месте ему позвонила, – тянет тем временем одеяло на

себя мама.

– Я звонила, – грустно бормочу я, не вернувшись еще окончательно в

реальность.

– И что он сказал?

– А? Что? Кто?

– Антон! Кто же еще!

– А Антон. Не знаю, сказал, что недоедает.

– Вот! Я же говорила! Надо спасать парня!

– Пусть этим займется служба спасения. Я пойду закончу перевод.

Спасибо. Суп просто супер.

– Марина, нельзя так долго хранить в себе злобу. Давно пора простить

Антона, – кричит мне вслед мама.

Я закрываю за собой дверь. Перед сном я подсчитываю в уме, сколько денег

накопилось на моем банковском счету за два года аскетического

существования, решаю, что нужно прикупить из одежды и жалею, что

вообще решилась на эту бесперспективную, нецелесообразную поездку.

Мое затворническое переводческое «Я» ужасается столь несвойственному

ему необдуманному поступку. Оно пытается отговорить меня, приводя

кучу весомых аргументов. И я уже начинаю внимать голосу разума и почти

соглашаюсь потерять уплаченную за билет сумму, когда мой утомленный

терзаниями мозг обволакивает спасительная пелена сна.

Последующие несколько дней я посвящаю походам по магазинам. Не могу

же я шагать по мосту Александра Третьего в старых джинсах и выцветшей

майке. Надо заметить, что к одежде я отношусь достаточно спокойно, можно сказать даже безразлично. С тех пор, как Антон, подхватив свою

увесистую сумку Adidas, пересек порог моего дома, в моем гардеробе

появилась только одна новая вещь – платье, которое я надевала на свадьбу

к Ленке. Работа дома не обязывала меня следовать модным тенденциям, скорее наоборот; халат сменяли джинсы с протертыми коленками и теплая

добротная кофта советских времен. Главным требованием к одежде было

удобство. Теперь же пришло время скинуть с себя неприметную

гусеничную оболочку и превратиться в бабочку. Имеющиеся на карточке

денежные сбережения позволяют мне превратиться в махаона, а не в

капустницу. И потому я с полной уверенностью начинаю свой рейд с

бутиков Армани и Ферре, расположенных напротив Кафедрального собора.

Однако, уже в первом из них, сверлящий затылок взгляд неприветливой

продавщицы и настырное внимание охранника вынуждают меня позорно

бежать, не успев даже толком рассмотреть товар. Мне кажется, что как

только я начну разглядывать ценники, они вдвоем презрительно хмыкнут, придя к выводу, что денег у меня мало, и начнут следить за мной с

удвоенной силой, чтобы я не, дай Бог, не залапала ценный товар. Ведь

состоятельные покупатели не смотрят на цену. Нравится вещь – они ее

меряют. Подходит – покупают. Сетуя на свою трусость, я отправляюсь в

более демократические Манго и Зара, набираю там ворохи одежды и

примеряю все без разбора, не глядя на стоимость. В результате я

возвращаюсь домой обладательницей пускай не самого престижного, но

нового и модного гардероба.

Чем ближе день поездки, тем сильнее мое волнение. Мой бедный желудок

трясется мелкой дрожью и отказывается от еды. Благодаря ему, мне

удается скинуть несколько килограммов и приобрести более тонкую

талию. Мне нравится мое отражение в зеркале, и я чувствую себя готовой к

великим завоеваниям. Если бы только не эта подлая дрожь. Мама не

понимает, зачем я так вырядилась для рабочей поездки. На мои «мама, это

же всетаки Париж!» она качает головой и приглядывается ко мне, силясь

разгадать мои замыслы. Не знаю, насколько ей это удается.

В четверг она едет провожать меня в аэропорт, дает миллион типичных

родительских наставлений и берет с меня слово, что я буду регулярно

звонить. Я машу ей вслед рукой. Мои вещи проезжают по ленте через

металлодетектор, не вызвав претензий у таможенной службы. Я забираю

сумку, набрасываю на плечи куртку и отправляюсь на посадку. Мои

соотечественники, толпящиеся в очереди на тот же рейс, не вызывают у

меня почемуто дружеских чувств. Это на 80% крашенные блондинки на

высоких шпильках, в гигантских солнечных очках, обтягивающих

костлявые попки джинсах и майках с крупными логотипами Cavalli. Они

картинно зевают, прикрывая силиконовые губы унизанными острыми

акриловыми ногтями руками, подчеркивая обыденность предстоящего

полета, и льнут к своим лысым дутым бойфрендам, которые в свою

очередь уже успели затариться в дьютифри «Русскими Стандартами» и

«Рэд Лейблами». От мысли о скорейшем их откупоривании на жирных

физиономиях, поросших трехдневной щетиной, бродит счастливая улыбка.

Судьба решает наказать меня за какието неведомые мне грехи и

подсаживает ко мне под бок парочку таких небритых путешественников с

внушительной бутылкой водки, которую они вскрывают, едва успев

пристегнуться. Стюардесса пытается както урезонить некультурных

пассажиров, но они в ответ хлопают ее по попе и заливисто гогочут. Я

делаю вид, что страшно утомлена, отворачиваюсь к окну и зажмуриваюсь.

Однако, моя самодеятельность не кажется моим соседям убедительной, они дергают меня за локоть, тычут в меня своей гигантской бутылкой, в

общем, оказывают знаки внимания. Я упорно жмурюсь и претворяюсь

слепоглухонемой. В конце концов, они отстают от меня, но все два с

лишним часа полета я слушаю слезное повествование о том, как одного из

них вырвало черной икрой.

Когда, наконец, самолет совершает посадку в аэропорту Шарль де Голль, я

вздыхаю с облегчением. Ленка не приехала меня встречать, потому что

далеко, и потому что мне проще добраться самой. Я долго ищу автобус, который идет из аэропорта до центра и пофранцузски называется navette.

Найдя, плачу за проезд и карабкаюсь вовнутрь, таща за собой набитый

Зарой и Манго чемодан. Париж, слегка сероватый от отсутствия солнца, но

все же прекрасный, приветствует меня через окно. В глубине души, где до

этого уживались только страх и вызванное неудачным соседством

отвращение, впервые пробуждается радостное волнение. Оно поднимается, раскидывает лучи, словно восходящее солнышко, и озаряет меня всю. Я

улыбаюсь, мне хочется вскочить с места и запеть во все горло «A Pariiiiiiiis…».

Я сдерживаюсь, подозревая, что скромно одетые пенсионеры, которые

составляют большую часть пассажиров автобуса, могут неправильно

истолковать мой душевный порыв. Автобус высаживает меня у подножья

Триумфальной Арки и катит назад за новой партией почитателей города

любви. Я некоторое время стою, сжимая ручку чемодана, и глупо улыбаюсь

Арке, Елисейским Полям, серому небу и спешащим кудато прохожим. Я в

Париже! Ленка долго объясняет мне, где найти автобус, который привезет

меня к ней. Она не скупится на подробности, потому что знает, что

разговор оплачиваю я. Мне надоедает это бесполезное красноречие, я

решаю взять такси и не париться. Пожилой таксист, типичный вплоть до

кепки на голове француз, неспешно направляет свой автомобиль ровестник

по парижским улицам. Я зачарованно гляжу в окно и думаю, что гдето, может быть, совсем близко, сейчас ест свой бутерброд, спешит на деловую

встречу, или скучает в офисе обманщик Лоран. Он и не подозревает, что

наши дорожки скоро пересекутся. Я встречу его и скажу: «Для человека, погибшего в авиакатастрофе, ты совсем неплохо выглядишь». Что ответит

он, я додумать не успеваю, потому что такси тормозит у Ленкиного дома.

«Ну, вот зачем надо было тратиться на такси!» встречает меня замечанием

подруга, когда я, пыхтя как бурлак, выволакиваю свой чемоданище на

пятый этаж. «На автобусе добраться элементарно. Всего одна пересадка.

Проходи. Извини, у меня не очень прибрано». Я протискиваюсь мимо нее в

квартиру. «Где мне можно расположиться?» Ленка после некоторых

сомнений выделяет мне диван в проходной комнате. «Задвинь чемодан

подальше, чтобы не портил интерьер, мой руки и на кухню пить кофе с

макаронами» приказывает мне она.

– Сначала макароны, а потом уже кофе, – поправляю я, осматривая свои

владения.

– Можешь и так, но лучше одновременно. Я даже макаю их в кофе, так

вкуснее.

Я намыливаю руки, представляя себе длинную спагетину измазанную

кофейной гущей. А еще говорят, французы – гурманы. На маленькой не

очень уютной кухне меня уже ждет крошечная чашечка крепкого кофе и

разноцветные бисквиты, которые, как оказалось, и называются macarons.

– Ну, как там у вас? – горестно вздыхая, вопрошает новоявленная

парижанка. Вопрос задан таким тоном, как будто я приехала не из

европейской столицы, а из блокадного Ленинграда.

– Тяжело, – отвечаю я таким же тоном, чтобы не разбивать ее иллюзии.

Ленка качает головой со скорбной миной на сильно округлившейся за

прошедший год физиономии.

– Знаешь, мне здесь тоже непросто. Порусски никто не говорит, медицинское обслуживание ужасное. А на днях, представляешь, отравилась

устрицами.

Я не представляю, потому что устрицы видела только когдато давно на

картинке в книге «Подводный мир». Мне вспоминается сегодняшний

попутчик, который не переварил черную икру. Видно, не принимает

славянский организм заморские деликатесы. Я слушаю Ленкин рассказ и

жую розовый бисквит. Одна фраза больно режет мое нежное ухо филолога.

– Как, как ты сказала?

– Что? Аннулировала рандеву?

Ухо сворачивается в трубочку.

– В смысле отменила встречу? – поправляю я.

– Ну, я так и говорю. Так вот, слушай…

Ленка в своих рассуждениях несколько раз гордо подчеркивает «здесь у

нас в Париже». Я чувствую себе бедной родственницей, прибывшей из

забытого Богом захолустья. В восемь вечера с работы возвращается Пьер, которого Ленка явно не посчитала нужным поставить в известность о моем

приезде. Он, как человек вежливый, не вылупливает глаза, а галантно

скрывает удивление за гостеприимной улыбкой. Ленка жалуется, что у нее

нет столовых приборов на трех человек. Комуто придется есть из

некрасивой, недизайнерской тарелки. Пьер предлагает принести себя в

жертву. Но я противлюсь этакой несправедливости и на правах незваного

гостя забираю некрасивую тарелку себе. Ленка подает entrée в виде

завернутого в маринованные баклажаны творожного сыра. Как я узнаю

позже, и это и другие блюда куплены в ближайшей кулинарии. Пьер

достает из холодильника вино, чтобы отметить мой приезд. Он капает

несколько капель себе в бокал, долго катает их по дну, принюхиваясь как

собака, потом осторожно выливает их себе на язык и, закатив глаза, шевелит губами. «Дегустирует» объясняет мне Ленка. Пьер выходит из

нирваны и сообщает, что вино отменное. Ленка на смену баклажановым

завертышам выносит разогретую лазанью. У меня так и чешется язык

спросить: «А что устриц сегодня нет в меню? И черной икры тоже нет?»

Супруги молча жуют местами холодную лазанью. После главного блюда

подается сыр. И истинный француз и переродившаяся из рижанки

француженка ловко отрезают плесневелые корочки и запихивают в рот

крупные желтоватые ломти. Я чтобы не отстать и окончательно не

прослыть деревней беру на пробу жидковатый кусочек.

– Этот тебе не понравится, – категорично заявляет моя хорошо

осведомленная в сырных делах подруга, вырывает у меня из рук

злосчастный кусок и проглатывает его сама, – Возьми лучше Saint Nectar, его больше осталось.

– Дай Марине самой попробовать, chou, – вступается за меня Пьер.

Ленка смотрит на часы.

– Через десять минут «Nouvelle star»[5] по шестому каналу. Мне надо

успеть до этого помыть посуду. Давайте быстренько закругляйтесь.

– А как же десерт? – возмущается ущемленный в своих правах муж.

– Пьер, mon amour, поешь свой йогурт на диване.

Я вызываюсь помочь убрать посуду и в результате перемываю больше

тарелок, чем хозяйка. На меня наваливается неподъемная усталость.

Хочется лечь, вытянуть ноги, закрыть глаза. В идеале вообще заснуть. Но

на отведенном мне диване Пьер ест свой йогурт, а Ленка устроилась

смотреть передачу. Мне не остается ничего другого, как примоститься с

краю и дремать в ожидании пока двухчасовое шоу не закончится. В конце

концов, я засыпаю понастоящему и чувствую сквозь сон, как Ленка

накрывает меня одеялом и подсовывает под голову подушку. «Мерси и

больше не проси» возникает откудато в сонном мозгу.

Следующим утром я открываю глаза и обнаруживаю, что, фамильярно

прижавшись ко мне, похрапывает жирный полосатый кот, который

вчерашним вечером не был мне представлен. Я аккуратно, чтобы не

потревожить незнакомое животное, выбираюсь из под одеяла и семеню в

ванную. Приоткрыв дверь, я сталкиваюсь нос к носу с раздетым по пояс

измазанным пенкой для бритья Пьером. «Pardon» бормочу я и ретируюсь.

– Доброе утро. Элен обычно просыпается не раньше десяти, – сообщает

мне изза закрытой двери Пьер.

– Ясно. А ты не знаешь случайно, что это за кот дремлет на моей кровати?

– Это Мину. Он обычно не любит гостей. Тебе повезло.

Нереально просто повезло. Я жду, пока Пьер закончит свой утренний

туалет и освободит ванну. Ждать приходится долго. В конце концов, он

появляется в дверном проеме в не очень удачно скроенном костюме, распространяя за версту аромат какогото неизвестного мне парфюма. Я

желаю ему хорошего дня. Он отвечает мне там же и прикрывает за собой

входную дверь. Я с облегчением занимаю ванную комнату. В десять с чем

то просыпается Ленка. Мы завтракаем непривычными мне гренками, щедро

смазанными маслом и вареньем. Я бы, конечно, предпочла свежий

круассан, но такой вариант не предлагается.

– У меня сегодня много дел, – щебечет моя подруга, макая свой странный

бутерброд в чай, – так что поводить тебя по городу я не смогу.

– Ничего страшного. Я хорошо ориентируюсь в Париже.

– Да? – Ленка удивленно вскидывает тонкую выщипанную бровь.

Я киваю, давясь чересчур сладким вареньем. Я была в Париже дважды.

Первый раз с автобусной экскурсией в десятом классе, второй у Ленки на

свадьбе. Кроме того, план Парижа лежал у меня на письменном столе под

стеклом все годы учебы в университете. Вследствие всего

вышеперечисленного я вполне законно могу считать себя знатоком этого

замечательного города.

– А я не знала, что у тебя есть кот, – меняю тему я.

– Да, этот. Пьер скачал его из Интернета.

– В смысле?

Я не знала, что домашних животных уже научились скачивать как

прикладные программы.

– Ну, заказал по Интернету из какогото известного elevage, не знаю, как

это будет порусски.

– Питомник, – подсказываю я.

– Угу. Он с виду беспородный, но на самом деле у него куча медалей. А

его полное имя занимает три строчки в паспорте.

Выходит, я спала не с беспородным котом, а с медалистом. Это в корне

меняет дело.

– Значит, справишься сама? Ты куда вообще собираешься? В Лувр? На

Монмартр? Если хочешь, я распечатаю тебе карту.

У «коренной» парижанки этот банальный туристический маршрут вызывает

презрение, которое она не в силах скрыть. Я же в свою очередь

предпочитаю казаться в ее глазах, скорее непритязательной туристкой, чем

охотницей за мертвыми французами, потому охотно соглашаюсь на карту.

Тем более что она мне может и в самом деле пригодиться.

– Вот. От Лувра пойдешь через сад Тюльери, потом вдоль Сены до

Эйфелевой башни.

– Спасибо. Я сама разберусь.

– Ну, дерзай. Если заблудишься, звони.

– Непременно.

Я надеваю новое белое платье, крашусь чуть ярче обычного, сбрызгиваюсь

жасминовым Diorissimo. Зеркало подтверждает мою полную боеготовность.

– Ты зря так вырядилась, – вносит свою пессимистическую лепту моя

добрая подруга, – В метро заляпаешься, да, и арабы будут приставать.

– Какнибудь отобьюсь.

Я бегу вниз по ступенькам, ощущая за спиной крылья. На улице солнечно и

тепло. Пожилая пара завтракает в маленьком кафе. Она жует круссан, запивая кофе, он листает газету. У их ног посапывает пожилая болонка. Я

вспоминаю, как в свою первую поездку мне хотелось подойти к каждой

такой паре и потрогать их, чтобы убедиться, что они настоящие. Ведь они

были точной копией того стереотипа, что нам рисовали годами на уроках

французского. Вплоть до круассана, газеты и маленькой собачки. Они были

для меня такой же неотъемлемой достопримечательностью Парижа как

Эйфелева башня и Триумфальная Арка. Мне хочется присесть за соседний

столик, заказать это клишейное кофе с круассаном и тоже влиться в

цветную картинку летнего Парижа. Но меня ждут великие дела. Я

разглядываю карту, прикидывая, как добраться до нужной мне улицы.

Можно было, конечно, спросить у Ленки, но это вызвало бы подозрения. В

непосредственной близости от жилища Лорана нет ни одной туристической

точки. Мои размышления прерывает приятный мужской голос, произносящий английские слова с сильным французским акцентом.

– Вам помочь?

Я поднимаю глаза на немолодого седеющего мужчину с загорелым

улыбающимся лицом.

– Спасибо. Мне нужно попасть вот сюда. Я не знаю, на чем лучше ехать, –

отвечаю я пофранцузски.

Он улыбается еще шире и объясняет мне дорогу. Я благодарю услужливого

прохожего и отправляюсь на остановку указанного автобуса. При мысли о

скорой встрече с Лораном меня охватывает мандраж. Я успокаиваю себя

предположением, что в такое время его, скорее всего не окажется дома. И

потом мандражировать должен он, а не я. Не я же гибла в выдуманной

аварии. Автобус катит по залитым солнцем улицам, периодически

застревая в пробках. Сидящая передо мной пожилая женщина (в виду

наличия завивки, макияжа, духов и бижутерии бабулькой такую никак не

назовешь) сообщает попутчице, что сегодня бастуют таксисы, поэтому

столько пробок. Они долго обсуждают, почему бастуют таксисты. Детали

разговора вследствие моей непарижаночности, или же изза пробелов в

знании языка от меня ускользают. Наконец, неспешное транспортное

средство доставляет меня к месту назначения. Остается только найти

нужный дом. Сердце колыхается гдето в горле, мешая дышать. Я пытаюсь

усмирить его, но оно окончательно выходит из под контроля. Пятый, седьмой.. Мне нужен пятнадцатый. Значит, на этой стороне. Что я скажу?

Что я скажу ему, если он окажется дома? Нет, на часах двенадцать с

копейками, с какой стати работающему человеку в такое время находиться

дома? А кто сказал, что он работающий? Он и сказал. А еще он сказал, что

разбился на самолете. Вот и дом номер 15. Спокойствие, только

спокойствие, как наказывал нам летучий швед Карлсон. Напротив одной из

кнопок вызова красивым подчерком выведено Laurent Dussand. И зачем

только я сюда приехала! – истерично орет внутренний голос. Я

зажмуриваюсь и давлю на кнопку. В голове носятся, сбивая друг друга, беспорядочные обрывки мыслей. Я ожидаю услышать в динамике его голос, но вместо этого дверь пищит, приглашая меня вовнутрь. Я сдерживаю

порыв броситься наутек, тяну за ручку и оказываюсь в подъезде. Мне

навстречу по лестнице спускается незнакомый мужчина, беглого взгляда на

которого хватает, чтобы убедиться, что это не Лоран. Мужчина

спотыкается на ступеньке, краснеет и смущенно здоровается. Подобная

реакция незнакомца придает мне уверенности в себе. Не зря, значит, я «так

вырядилась». Французы просто падают и штабелями укладываются. Я

поднимаюсь по ступенькам уже гораздо более уверенным шагом. Вот, кажется, и нужная мне квартира. Дверь немного приоткрыта. Чтото мне

это все перестает нравиться. Откуда ни возьмись на меня веет

примитивным детективом. Сейчас я войду, а он лежит там в луже крови с

ножом в сердце. А в подъезде я, выходит, столкнулась с убийцей. Потому

он и покраснел. Не каждый же день человека убиваешь, совесть мучает

наверно. Мои мрачные размышления прерывает пожилая женщина, которая

неожиданно возникает изза приоткрытой двери.

– Здравствуйте, мадмуазель. Это вы звонили?

– Да, – неуверенно киваю я.

– А Лорана нету. Он уехал к родителям.

– А..

– А я домработница. Убираюсь у него раз в неделю.

– А вы не знаете, он надолго уехал? – нахожусь, наконец, я.

– Вроде да. Они живут в Монпеллье. Он часто к ним летом ездит.

– А вы случайно адреса не знаете? Мне очень нужно его найти.

– Нет, точно не знаю. Он говорил, что в центре на Jeu de Paume.

Мне хочется спросить у женщины, как выглядит ее наниматель.

Действительно ли он высокий симпатичный брюнет. Но интуиция

подсказывает мне, что подобный вопрос вряд ли будет уместен.

– Вы не очень спешите? – неожиданно обращается она ко мне.

– Да, нет.

– Вы не могли бы покараулить дверь, пока я мусор вынесу. А то тут замок

плохо открывается, я каждый раз мучаюсь.

– Конечно. С удовольствием.

Домработница спускается по лестнице, таща за собой огромный мешок

мусора. Как только она исчезает из поля зрения, я моментально оказываюсь

в квартире. Первая комната по всему виду гостиная, диваны, широченный

экран телевизора, цветки в горшках. Направо по коридору более

интересное помещение, напоминающее рабочий кабинет. Я кидаюсь к

столу, на котором горкой свалены книги. При ближайшем рассмотрении на

нем обнаруживается счет за квартиру на имя мосье Дюссана, какието

квитанции, учебник по юриспруденции, словарь, карандаши, калькулятор…

Ага, а вот и то, что я ищу – карточка члена клуба верховой езды с

фотографией. Непослушное сердце совершает сальто и летит в неизвестном

направлении. Это он. Фотография мне не знакома, но это, безусловно, он.