Новогодняя аллергия

© Лана Муар, 2019

ISBN 978-5-0050-9459-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Новогодняя Аллергия

Любовь – это когда кто-то может вернуть человеку самого себя.

Рэй Брэдбери

Катарина

Каждый раз за неделю до Нового года у меня начиналась хандра. Я никогда не любила эту праздничную суету, от которой все поголовно сходили с ума. От одного только вида елок, мишуры, шариков и мерцающих всеми цветами радуги гирлянд, меня начинало поколачивать так, что желание сбежать на край земли возникало самым первым по утрам, усиливалось в течении дня и становилось таким сильным, что к тридцать первому числу я уже всерьез начинала искать билеты туда, где не празднуют очередную смену цифр в календаре. И у меня были на это свои причины. Первая – люди. Их становилось слишком много. Абсолютно везде: на улице, в магазинах, в метро… Все они весело улыбались, считая необходимым протиснуться почти вплотную, едва не наступая на ноги, обернуться и произнести: « Извините! С наступающим!!!» И нестись дальше со своими пакетами и свертками. Как будто мне было дело до их извинений. В любой другой день я старалась выбрать такое время, когда в супермаркете будет как можно меньше посетителей, но перед праздниками это превращалось в невозможный квест… Кажется, даже если бы я заявилась туда глухой ночью, то обязательно найдется несколько десятков, а то и сотен человек, кто будет там шарахаться между рядами с полными тележками продуктов. Вторая – мандарины. И как бы странно это не звучало, но я любила их до безумия и ненавидела ничуть не меньше. От запаха мандаринов у меня начинало сосать под ложечкой. И пока одна рука тянулась к связкам этих вкусных оранжевых засранцев, вторая уже начинала искать в недрах сумки упаковку с «Супрастином». Такая вот несправедливость – аллергия на то, что очень хочется. Больше всего на свете. А в канун Нового года устоять становилось практически невозможно. Пара съеденных долек и пальцы через полчаса начинают напоминать сардельки, если тут же не проглотить пригоршню таблеток… То еще счастье. Ну и третье – тридцать первого декабря меня бросил парень. Пусть уже прошло четыре года, и все это было еще в институте, но каждый год в счастливых лицах прохожих я видела улыбку того единственного и слышала: « Луковая, короче… я тут подумал… в общем, не звони мне больше. Ок? Не кисни только. Давай, с Наступающим тебя.» Дело было даже не в том, что меня бросили, а в том, что мою фамилию подло исковеркали, делая ударение на первый слог. Добивая окончательно и с особым садизмом.

Я стояла рядом с ёлкой, к которой Лешка, как оказалось, попросил прийти пораньше вовсе не для того, чтобы побыть вдвоем подольше, хватала морозный воздух и никак не могла понять за что. Что я сделала не так? Ведь все же было хорошо… Мир тогда для меня сжался в точку и стал превращаться в расплывающееся, веселящееся, цветистое пятно – я просто боялась разреветься в голос, вытирала рукавицами слезы, проваливаясь в скулящую пустоту. Лишь когда рядом появились Анютка с Мироном, и мы вместо запланированного кино поехали к ним домой, меня прорвало. Я не слышала, что она меня спрашивала, позволила стянуть с себя пуховик, шапку и ботинки, уткнулась в плечо и завыла:

– Нюта-а-а… он меня Луковой назвал… – повторяла я, закапываясь в ее объятия все глубже, – Нюта-а-а… и ещё сказал не звонить…

Произнести вслух то, что меня бросили, я так и не смогла, но Анечка все поняла сама. Мы с ней дружили с первого класса, всю школу просидели за одной партой и даже поступать пошли в один университет. Только я на матфак, а она на бухучет.

Мироша был тут же изгнан в комнату, меня усадили за стол на крохотной кухоньке, где мы вдвоем проревели до глубокой ночи, все сильнее убеждаясь, что верить мужикам нельзя. Никому из них нельзя. И всем им нужно отрезать яйца по самые уши. Только Мироша не попал в этот расстрельный список. Но он был единственным, кому не грозила принудительная кастрация, по одной простой причине – с девятого класса представить Анютку без Мирона и Мирона без Анюты было невозможно. А ещё они ни разу не поругались, женились сразу после первого курса и перед самым дипломом родили Олечку. Такая вот настоящая любовь, глядя на которую мне тоже хотелось своего кусочка счастья, хотя бы приблизительно похожего на их идиллию. Но счастье исковеркало фамилию и попросило не звонить… А я хотела, порывалась набрать номер, каждая цифра которого горела огнем в голове, психовала на Нюту, отобравшую телефон, снова захлебывалась слезами и отказывалась верить в такую простую истину – меня бросили. Бросили, как надоевшую куклу.

Мироша с Анютой тогда меня спасли. Каждую минуту кто-то всегда был рядом со мной. Нюта договорилась в деканате, чтобы мне разрешили сдать преддипломную сессию позже, выходила со мной на все экзамены, и я ее сдала. С грехом пополам, конечно, но сдала. Мироша помог с дипломом. До сих пор помню, как он укачивал Олечку и проверял мои расчеты, возвращаясь с работы. Я тогда даже предложила Нютке его клонировать. Откуда он брал силы и терпение, ведь я практически поселилась в их съемной квартирке. Даже на работу в школу меня пристроил. Правда я оттуда сбежала через полгода и без раздумий поехала следом за ними. Нюте с красным дипломом были рады практически в любой фирме, и она сперва пристроила меня, а потом и Мирошку. Я была счастлива уехать куда угодно, работать кем скажут, лишь бы вокруг ничего не напоминало про Лешку. И мы снова жили в одной квартире, тоже съемной. Но ее оплачивала фирма. По нашим впечатлениям это было настолько роскошно, что Нюта с Мирошей стали задумываться о пополнении и начали откладывать деньги на свою отдельную квартиру. Ну и я, поддавшись этой волне, львиную часть зарплаты переводила в копилку. То, что я загостилась и уже давно исчерпала лимит гостеприимства, никто не говорил – Нюта никогда бы такое не сказала, а Мироша свои мысли по этому поводу держал при себе. Но мне самой уже хотелось свой личный уголок, где не нужно ни под кого подстраиваться.

Мирошка долго смеялся, когда выяснилось, что и в ипотеку мы влезли практически в одно время и в одну стоимость. Ребята купили трешку в неплохом районе, а я умудрилась ухватить однушку в новостройке в двадцати минутах ходьбы от центрального офиса. После работы я частенько забегала к Нюте и мы делились новостями. У нее всегда было что-то интересное и новенькое, а у меня… Работа на складе, крохотная каморка и практически постоянное отсутствие людей, что не могло не радовать. Мне никто не мешал, не лез с разговорами по душам, представляя большую часть времени самой себе. Лишь пару раз в неделю в каморку забегал Ярослав Петрович, забирал отчёты, торопливо выпивал кружку кофе и уносился в головной офис. Вот и все развлечения. Отгрузить подготовленные заказы, проверить накладные, поставить пломбы или принять пару фур. И из новостей – новый погрузчик или пара сломанных поддонов. А у Нюты – центр Вселенной. Кто-то пришел, кто-то ушел, кого-то уволили по-хорошему, а кого-то со скандалом – такое тоже случалось. Зверь казнил без зазрений совести за малейшие провинности. И если на складе Кугурова никогда не видели, то в головном появление Даниила Владимировича всегда вызывало молниеносное затишье – никто никогда не знал, чем оно обернётся. Нюта первое время вечером лопала успокоительное и шепотом произносила: « Кугуров сегодня подошёл, забрал отчёт за квартал, а у меня зубы стучат от страха!». Или: « Зама по планированию сегодня того…». Не было никого, кто перед тем как зайти в кабинет Даниила Владимировича не интересовался о настроении шефа у Эльвиры. Но даже для секретаря, проработавшему с Кугуровым несколько лет, это была тайна за семью печатями. И вызванный собирался с духом, мысленно крестился, робко стучал в дверь, словно там находится филиал ада, где его ждёт сам Сатана в человеческом обличии. И наслушавшись этих рассказов, я радовалась, что Кугурову нет дел до склада. Он не появлялся там, где все было хорошо, а ежемесячные платежи по ипотеке только прибавляли стремления делать все так, чтобы через открытые ворота разгрузочной зоны никогда не проехал черный Бентли с личным водителем.

Я не хотела обманывать Нютку и придумывала наиболее правдоподобную историю, почему сегодня к ним не приеду. Скинув в рюкзачок, приготовленные заранее вещи: маленький бокс с салатом, наушники, вечно запутывающиеся в комок, крохотный фонарик и новую книгу, за которой гонялась больше трёх месяцев, я присела на край кровати и аккуратно провела кончиком пальца по носу спящей между подушками таксы. Собакен только чихнул и пару раз дёрнул лапой.

– Бублик… Бублик… – позвала я, а в ответ снова тишина и умиротворённое сопение.

Хитрое создание всего за полгода умудрилось быстро расставить приоритеты. Сперва еда, потом сон, потом снова еда, а уже дальше, если не захочется спать, то можно уделить каплю своего драгоценного времени хозяйке, которая всего-то притащила бывшую тощую сосиску с улицы к себе домой. Отмыла, откормила, вывела всех паразитов и даже назвала Бубликом. После чего Бублик стал спать исключительно на кровати, полностью игнорируя купленную подстилку и коврики, разрешая обнимать себя, когда Хозяйке становилось тоскливо и страшно. Плюсом такс рычал на всех соседей и всевозможную живность, порой превышающего его в размерах в несколько раз. Мироше позволял брать себя на руки, Нюта могла его даже погладить без опасения ощутить острые зубы и только к Олечке Бублик летел сломя голову, размахивая хвостом из стороны в сторону, под счастливое: « Бубля-а-а-а плиехал!!!». Девочке позволялось абсолютно все, что другим могло только сниться. Весь остальной мир у таксы вызывал недовольное и подчас угрожающе-злое тявканье. Ещё бы. Я его понимала, как никто другой. Крохотулю тоже бросили, но только он выражал свое отношение скаля зубы, а я пряталась от всех в квартире среди выдуманных миров книг и фильмов.

Сколько бы я не оттягивала этот момент, не гипнотизировала часы, стоящие на тумбочке, с каждой минутой эта нерешительность подкидывала все более глупые и несуразные отговорки, в которые Нюта не то чтобы не поверит, она их просто не станет слушать. Ещё и Бублик приоткрыл глаза и повернул свою мордочку так, словно спрашивал с упреком: « И долго ты ещё тянуть собираешься?».

– Все. Звоню. – ответила я, набирая номер Анюты. Длинные гудки вызова, Бублик выполз из подушек, плюхнулся рядом и кладет голову на ногу. Чувствует, как мне страшно.

– Мироша уже к тебе едет. – слышу вместо приветствия довольный голос Нюты. Правда доносится он издалека и отчётливо слышен только стук ножа.

– Ты на громкой что ли?

– Да. Решила в последний момент фрукты в салат перекрошить. Олька опять все закусает, а так хоть что-то поест.

– Нюта… тут такое дело… – начинаю я и замираю от тишины.

– Когда ты так начинаешь говорить, ничего хорошего это не предвещает. – в голосе у Ани моментально появляются тревожные нотки. Я слышу, как она опускается на табуретку. Несколько мгновений мы молчим, лишь на фоне слышно работающий телевизор. – Что случилось, Катя?

– Я… я… я сегодня к вам не приеду. – произношу и зажмуриваюсь.

– Почему?

– Я сегодня дежурю в офисе. Меня попросили, и я согласилась. – безбожно вру, чтобы не придумывать новые объяснения и окончательно не завраться.

– Ярик должен был. Я сама видела приказ. И он сам ходил зубами скрипел… Кому ты врёшь? – мимо Пинкертона на том конце трубки ничего не проходит незамеченным.

– Вот он и попросил. Позвонил сегодня, сказал, что хотел с друзьями отмечать, а теперь все планы идут по… по пизде… – обычно я не ругаюсь матом, и мне кажется, что повторить слова своего начальника, хорошая идея. Он действительно так говорил, когда я предложила отдежурить за него. Правда сказал немного по-другому: « Луковая, я твой должник! Мы домик уже сняли, закупились, а тут с этим дежурством такой пиздец!».

– Значит его друзья для тебя важнее нас? – спрашивает Нюта.

– Нет. Я к вам завтра сразу же приеду. С самого утра. И видимся мы гораздо чаще, чем он со своими. Блин, Нюта, у меня ипотека, лишних денег нет, а Ярослав предложил заплатить вдвойне. Мне же не сложно.

– А у нас спросить уже нельзя? – злится Аня, – Думаешь мы бы тебе не помогли?

– Вы и так мне постоянно помогаете. Самим как будто платить не надо.

– Нас двое работает, а ты одна!

– Вот поэтому и согласилась. – отрезала я.

И мы снова молчим.

– А Оля? Она вас с Бубликом с самого утра ждёт. – тихо произносит Нюта.

Она понимает, что все решено, и я точно не приеду. Этот вопрос ничего не изменит. Простая констатация факта, но мне становится стыдно, что про маленькую девочку я совсем не подумала.

– Ань, может тогда Мирон Бублика заберёт? Он ведь все равно уже едет. Оля с ним поиграет и ему не будет страшно. Я бы и подарок ей сразу передала…

– Давай, хотя бы подарок ты сама подаришь? – спрашивает Аня, я угукаю в ответ. – Хочешь, я Мирона попрошу, и он тебя завтра заберёт?

– Думаешь, что я не приду? Не дождешься. – улыбаюсь. Вот только не знаю от чего больше. То ли от того, что Анька никогда не перестает обо мне заботиться, то ли от того, что маленькая ложь удалась. – Я приеду на такси.

– Кажется, кто-то недавно жаловался на отсутствие денег…

– Кажется, кто-то недавно говорил, что поможет… – парирую я и Анька долго смеётся.

– Катарина… – неожиданно серьезно начинает она, – Хочешь, я тебя с кем-нибудь познакомлю? Может уже пора заканчивать, а?

– Мне никто не нужен, Нюта. И у меня уже есть Бублик.

– И вибратор в тумбочке… – Аня вздыхает, но уговаривать меня не собирается.

Она уже не один раз поднимала эту тему, но результат всегда был один и тот же. Пускать кого-то в свой мирок я не собиралась. Для разговоров у меня были Нюта с Мирошей, спала я в обнимку с Бублей, а для экстренных случаев… в верхнем ящике тумбочки лежит мистер Пинкман, который никогда не свалит в неизвестном направлении. Главное, вовремя менять батарейки.

Нютка ещё трижды переспросила действительно ли я приеду сама, я дважды сказала: «Да.», а на третий раз даже поклялась. Мне просто не хотелось участвовать в празднике. Отсижусь в офисе, а потом приеду. Словно и не было этого Нового года.

Дэн

Кума ржал. Как лошадь. Как обдолбанная лошадь. Поднимал на меня свои глаза, выдыхал: « Сука-а-а…» и снова начинал ржать. Не будь он моим другом… уже давно хрипел бы, выплевывая зубы на ковер… Не будь я идиотом и не согласись на этот дебильный спор… который казался шутейным, но я умудрился его проиграть. И теперь приходится расплачиваться и скрипеть зубами. Своими. Конченый дебил. И я, и Кума со своим желанием.

– Успокоился? – рычу я.

– Изыди! Дэн, дай я тебя сфоткаю!

Кума достает свой телефон, яркая вспышка и в метре от моего лица появляется экран, на котором стоит гипертрофированная Снегурочка под два метра ростом.

– Удали.

– Нет. – Кума снова начинает давиться. – Ты красотка, Дэн. Или правильнее говорить Дэнни?

– Тогда я сам.

Руки уже давно просятся что-нибудь сломать и эта фотография замечательный повод, но Кума буквально на сотую долю секунды быстрее. Там, где только что был его телефон, возникает сложенный несколько раз клочок бумаги.

– Смотри, Дэн. Интересно, а что это у меня такое? – растягивая слова говорит Кума, – А давай вместе прочитаем?

Он разворачивает лист, демонстративно кашляет.

– Я, Кугуров Даниил Владимирович, обязуюсь в случае проигрыша в споре с Кумачовым Максимом Сергеевичем выполнять все его желания, не нарушающие законы РФ, в течение двадцати четырех часов с момента предъявления требований о возврате долга. – Кума разворачивает лист текстом ко мне и спрашивает, – Твоя подпись?

– Моя… – сквозь зубы цежу в ответ.

– Тогда я не понимаю, что это за телодвижения, Дэн? – он плюхается обратно на диван, распахивает полы шубы пошире и сдвигает накладную бороду под подбородок, – Сука… Сварюсь раньше. Но оно того стоит.

– Нормальных желаний у тебя нет…

– Дэн, я ждал этого момента восемь месяцев. И поверь, такое шоу я буду помнить всю жизнь, а вот что-нибудь «нормальное» могу и забыть. – он вскидывает руку, смотрит на часы, достает из кармана крохотный цилиндрик и протягивает мне. – Осталось всего двенадцать часов.

– Что это?

– Губная помада.

– Кума… Ты охренел?

– Крась! И надейся, что это самое худшее из того, что я для тебя сегодня придумал!

– В шесть утра, Кума, я тебе все припомню.

– Пох. К шести утра я буду в таком состоянии, что мне уже будет фиолетово. – Кума хищно улыбается. – За твой счёт. Крась! Или твое слово – пустой звук?

Мои пальцы сжимают помаду, а в голове рисуется шея Кумы. Пару раз провернув крышечку я сорвал ее так, как оторвал бы ему башку.

– Крась… – Кума подгоняет и снова начинает ржать, когда я провожу помадой сперва по одной губе, а потом и по второй.

– Что дальше? – спрашиваю едва слышно тем самым тоном, от которого белеют все, кому доводилось его услышать.

Но только не Кума. На его лице не дрогнул ни один мускул, лишь улыбка стала шире и перед моим носом возникает визитка.

– Заказывай лимузин, Дэн. Мы едем кататься.

Я ненавижу лимузины. Особенно те фирмы, которые тридцать первого декабря поднимают трубку после третьего гудка.

– Диктуйте адрес. – мило щебечет девушка, невзирая на мой рык. – Через полчаса розовый лимузин будет ждать вас у подъезда.

– Что? – почти задыхаюсь я.

– Розовый лимузин. Через полчаса. С Новым годом. – воркует голос.

И когда я снова могу произнести хоть слово, в трубке уже слышны короткие гудки.

– Кума… клянусь, ты пожалеешь… – зло произношу я, отправляя телефон в стену.

Точно так же, как и в апреле. Только тогда я даже не представлял во что вляпаюсь, соглашаясь на такой детский спор.

Мы сидели в одном из баров. Я, Кума, пара общих знакомых, которых там встретили. Обмывали новую тачку Кумы. Текила, вискарь, коньяк… Что мы только там не намешали, а потом этот подарок от заведения – бутылка абсента. С тех денег, что мы там оставили вечером, можно было расщедриться на что-нибудь и посолиднее, но в тот момент эта халявная бутылка была встречена на ура.

– Мужики, спорим я уделаю любого? – громко произнес Кума, привлекая внимание всех, кто был за столиком и рядом с ним.

– В чем прикол? – спросил кто-то из-за спины, а Кума подозвал официантку.

– Пять стаканов, пять стопок, лист бумаги, ручку и бармена. – произнес он, ускоряя девушку стодолларовой купюрой. – Ну? Есть тут настоящие мужики?

У столика моментально стало тесно. Ещё бы. Кинуть на деньги подвыпившего – а мы уже были под очень хорошим градусом- казалось проще, чем обоссать два пальца.

– Ну так в чем прикол? – повторили вопрос.

– Прикол в том, что есть ли тут хоть один настоящий мужик, готовый поспорить со мной на один день своей жизни! – Кума перебросил бутылку из руки в руку и обвел пьяным взглядом столпившихся, – Кто не ссыт? Кто?

Кума горлышком бутылки показал на первого попавшегося.

– Ты? А может быть, ты? – горлышко перескакивало с одного на другого, но соглашаться никто не торопился. – Ссыкуны мамкины.

Кума нарывался, видимо решив закончить вечер мордобоем. И черт меня дернул кивнуть, когда бутылка указала на меня.

– Дэ-э-э-эн. Я только что стал уважать тебя еще больше! – Макс расплылся в довольной улыбке и поставил бутылку в центр стола. – Спорим, что выпью пять по пятьдесят быстрее тебя?

Я снова кивнул. Кума держал меньше меня, и стопки три друг за другом, возможно, бы и выпил, а вот дальше не факт.

– Слушаю вас. – произнес бармен, протиснувшись с подносом через толпу.

– Дэн, последний шанс отказаться. – ухмыльнулся Кума.

– Ты знаешь, что я не откажусь. Или сам решил слиться, увидев настоящего мужика? – спросил я под нарастающий гул и рявкнул, – Все на шаг назад от стола!

В баре моментально повисла тишина, а вокруг стола возникла полоса отчуждения.

– Бумагу. – Кума взял лист, разорвал его пополам и протянул мне одну часть. – Пиши, Дэн. Я, такой-то такой-то, обязуюсь в случае проигрыша выполнять все желания, мои ФИО, в течении двадцати четырех часов.

– Без уголовки, Кума. – уточнил я.

– Впиши там куда-нибудь… И в конце, как обычно. Дата, подпись.

– Проверяй. – киваю я, пододвигая лист на середину стола.

– Все чин чинарем. – Кума быстро переписывает текст на свою бумажку, поменяв местами наши имена и фамилии, подталкивает расписку ко мне. – Норм?

– Все как у нотариуса. – киваю я, пробежав по строчкам глазами.

– Бармен! – Кума откидывается на спинку стула и заложив руки за голову потягивается, – Возьми эти бумажки и сохрани до конца, а нам накапай пять по пятьдесят каждому. Ровно по пятьдесят.

Ловким движением руки бутылка поменялась местами с подносом, на котором стояли стаканы и стопки, пробка отлетела в сторону, и под чутким контролем толпы абсент был разлит ровно по пятьдесят.

– Даю тебе право выбрать из чего ты будешь пить, Дэн. – Кума довольно щурится, как мартовский кот. – Стаканы? Стопки?

– Без разницы. Выбирай сам.

– Не-е-е… Чтобы потом ты сказал, что я выиграл потому что выбирал не ты? Будь мужиком. Прими решение.

Пару минут я пытался понять, в чем подвох. Кума молча наблюдал за мной сквозь прикрытые глаза.

– Бери стопки! Из стаканов дольше получится. – произнес кто-то.

Кума даже не отреагировал, лишь неопределенно пожал плечами.

– Пусть будут стопки. – говорю я.

– Ок. Одно условие. Ты не трогаешь мою посуду, я не трогаю твою. Согласен?

– Согласен.

– Бармен! Будешь судьей, чтобы все по-честному. Обратный отсчет с пяти. – Кума расставил свои стаканы в линию, и я повторяю это со стопками.

– Пять, четыре, три, два, один… Пошли!

Кажется, тогда зал взывыл. Сложно было сказать, как разделились болельщики. Я успел выпить две стопки пока Кума неторопливо выцедил первый стакан. Содержимое третьей стопки уже катилось вниз по горлу, когда Кума хитро улыбнувшись накрыл своим первым пустым стаканом последнюю полную стопку. Заметил я это только выпив четвертую, удивляясь недовольному галдежу, в котором мата было больше, чем остальных слов.

– Бармен… – Кума показывает на свой перевернутый стакан, к которому тянутся мои пальцы…

– Стакан трогать нельзя! – громко говорит он. – Вы сами приняли эти условия!

– Но… – я ошалело смотрю то на стопку, попавшую в плен, то на Куму.

Он неторопливо цедит вторые пятьдесят, откровенно смакуя. Третьи… Мне ничего не остаётся делать, как наблюдать за этим процессом, осознавая свою тупость. Четвертые… Бар вымирает, в воздухе ощутимо пахнет опасностью. И ее центр находится в человеке, который сидит напротив Кумы, поднимающего свой последний стакан. Он поднимает его над головой и произносит тост так, что его слышит каждый:

– Я поднимаю бокал за единственного настоящего мужчину в этом баре! Даня, если когда-нибудь наступит момент, знай, что я готов за тебя сдохнуть. Пусть рядом с тобой будет такая же настоящая женщина. За тебя!

Кума громко опускает пустой стакан и смотрит мне прямо в глаза. Несколько мгновений мы сидим молча, буравя друг друга взглядами.

– Бармен… расписку… – произношу я. Беру в руки половину листа, на которой моим почерком написано несколько строк, и протягиваю Куме. – Это твое по праву… Брат.

Макс несколько раз складывает лист, убирает его во внутренний карман пиджака.

– Дэн… Если это сарказм…

– Нет. Все так, как я сказал. – я тяну ему ладонь, – Брат?

– Брат! – Кума стискивает мне руку и орет, – Бармен, бля! Хуйли стоишь? Всем Вискаря за мой счет!

А телефон… Телефон я расхреначил об стену, когда не смог внятно объяснить девушке Кумы, что мы с ним теперь братья, и расходиться еще не собираемся.

Кума снова нацепил свою бородищу, завязал пояс и с посохом наперевес, будто это копьё, проскрипел старческим голосом:

– Внученька, возьми мой мешок и потопали кататься на розовом пони.

Сукин сын даже не думал сбавлять обороты и решил использовать оставшееся время на полную катушку. Мало того, что позвонил в шесть утра и напомнил про расписку с довольным хохотом, так ещё припер гребаные костюмы и заставил меня вырядиться в Снегурочку-акселератку. Губная помада на этом фоне была просто мелочью. Стоило только увидеть свое отражение в зеркальных дверях лифта. Почти двухметровая детина в коротеньком полушубке, едва прикрывающим задницу, юбка, белые лосины и красные сапоги сорок пятого размера. Блядь! Блядь! БЛЯДЬ!!! И в таком наряде он тащил меня на улицу.

– Кума, давай я куплю тебе любую тачку! Любую, какую только захочешь!

– Поговорим об этом через… – он смотрит на часы, – …одиннадцать часов и двадцать пять минут.

– Кума…

– Нет таких причин, которые остановят Деда Мороза на пути Добра! – заголосил он. Дзинькает лифт, раскрываются двери, и посох упирается мне в спину, – Вперед, внученька! Счастье близко!

– Счастье настанет тогда, когда я тебе бороду в глотку сапогом втолкаю по самую печень!

– Все это через одиннадцать часов! Давай, брат, не ссы! Страшно только в первый раз.

Кума впихивает меня в лифт и жмет кнопку первого этажа, а я всерьез прикидываю свои показания, которые буду давать по поводу убийства этого самозванца. В особо извращенной форме. С расчлененкой, кучей ошметков и лужами кровищи. От мыслей куда я затолкаю ему посох, а потом и мешок, или сперва мешок, а затем уже утрамбовать его посохом, меня выдергивает дзиньканье лифта. Двери медленно расползаются в разные стороны, и я прекрасно понимаю, почему так шарахнулась девушка с таксой на руках.

– Проходи, красавица! – манит ее Кума, – Прокачу с ветерком!

Девушка отрицательно мотает головой, делает шаг назад, но Куму понесло.

– Да не волнуйся ты! Мы просто на костюмированную вечерину с брательником едем. – говорит он, останавливая закрывающиеся двери ногой в валенке, – Хочешь, я даже пригласительные покажу? Дэн, ой, Снегурыч, подтверди.

Я киваю, тяну его за рукав…

– Ты ее пугаешь, Снегур! – Кума высвобождается и выходит на площадку, – Ух ты какая сосисочка.

Клацают зубы, Кума одергивает руку.

– Ого. А разве таксы не охотничьи собаки? Чуть палец не оттяпала!

– Кума! Отвали от девушки! – рычу я. – Ты там добро хотел творить, а сам… Идиот… Не все твои приколы понимают… Даже я их сегодня не понимаю…

Пока все это проговариваю, я развязываю мешок, достаю оттуда пару мандаринов, первую попавшуюся коробочку и протягиваю девушке.

– Возьмите, пожалуйста, и простите этого кретина. – произношу как можно более успокаивающе, но девушка снова мотает головой, и сильнее прижимает к себе таксу. – Честное слово, мы не хотели вас напугать. Если бы знали, то пошли пешком. Да Кума?

Макс дергается и начинает кивать головой – шутка ли, когда такая туша, как я наступает каблуком на ногу в валенке.

– Давайте я это аккуратно положу вот сюда… – я медленно опускаю в оттопырившийся карман пуховика мандарины и коробочку, опасливо косясь на таксу.

Не то чтобы я ее боялся, просто мне было непонятно почему она перестала рычать и дергает самым кончиком хвоста.

– Вот и все. Извините еще раз. – произношу ей, убирая с ноги Кумы каблук и вталкивая его обратно в лифт. – Пусть исполнится любое ваше желание. Хорошо?

Она едва заметно кивает и медленно пятится.

– Не волнуйтесь, мы вас больше не потревожим… Мы уже уехали… Простите моего друга… – медленно говорю я, пока двери лифта не сомкнулись, и разворачиваюсь к Куме. – Ты охренел? Ты представляешь, что там она себе подумала? Ладно ты меня сегодня закошмарить решил, а ее-то за каким хером?

– Да ладно тебе, Дэн. Малость переиграл.

– Вот с этим ты переиграл! – обвожу рукой свой наряд, – А там ты вообще краев не увидел!

– Дэн…

– Еще одна такая выходка и я тебя лично урою! Понял, пердун доморощенный? Поехали уже на твоем розовом понике кататься и бухать!

– Э-э-э… – Кума косится за мою спину.

– Здрасьте… – выдыхаю я обернувшись. И, натянув на лицо улыбку, добавляю – С наступающим…

Словно по заказу, перед раскрытыми дверями лифта стоит человек пятнадцать. И по их лицам было нетрудно догадаться, что последние предложения слышал не только Кума, а Снегурка-мутант явно станет главной темой для разговоров…