Дорога на Ай-Петри

Ясно, это ласковое гудение к Вадиму Петровичу никакого отношения не имело.

– И сколько внучке твоей? – задал он последний вопрос, прежде чем окончательно раcпрощаться.

– Год скоро, – с гордостью сообщил Хрякин. – На Варьку в юности похожа. Глаза такие же. Оленьи…

ДОРОГА НА АЙ-ПЕТРИ

Самолет приземлился около двух ночи. Борясь с поташниванием, которое было обычным для нее при долгих перелетах, Вера ступила на трап и, после духоты салона, с облегчением вдохнула влажный холодный воздух. И почти сразу замерзла, север есть север даже летом, всего плюс восемь, как сообщили в самолете перед посадкой.

Бледная лимонная полоса высвечивала зябкое мелколесье над низкими сопками. Летное поле, здание аэропорта и несколько щитосборных домиков поодаль – все окутывал прозрачный сумрак, в котором желто и ненужно тлели фонари и окна. Уже не верилось, что из Симферополя вылетали в тридцатиградусную жару, как не верилось в то, что бывают другие ночи, с чернильно-глубоким небом, усеянным крупными звездами, со звоном цикад и густым сладковатым запахом степного чабреца.

Через душный зал ожидания, заполненный истомленными бессонницей пассажирами, она вышла к стоянке такси. В тепле машины ее окончательно разморило. Сквозь мутный полусон пробивался к сознанию знакомый ландшафт – склоны, поросшие мелким березняком и кустарником, черепичные и шиферные крыши домов пригородного совхоза, трубы ТЭЦ. Среди причудливо искривленных деревьев мелькнула лунная ладонь залива, поворот, и он открылся весь – огромным мерцающим зеркалом. Начался город, тихий, незнакомо безлюдный. Вера закрыла глаза. Серебристая рябь залива сменилась видением бесконечного, дышащего солнцем, пространства… «Брызги света отражаются в глазах. Пляжи – утренних часов молитва… Евпатория. Песок и солнце в волосах. Бьются волны учащенным ритмом».

Вчерашний день – уже вчерашний, хотя сегодняшний еще не наступил, – наплывал то видением пестрого и шумного утреннего базара, то пляжа, переполненного шоколадными телами, то накатывал тяжелой зеленоватой волной… После жаркого песка вода в первый момент казалась холодной, но через минуту тело блаженствовало, взгляд выхватывал стайку мальков, разлетающихся из-под ног на мелководье, взвихрения солнечных бликов на песчаном дне, россыпь ракушек и камешков, далекую округлую линию горизонта… Возвращение к обеду – последний раз по узким улочкам старого города в зыбкой полуденной тени акаций.

Обедали на старой, увитой виноградом, террасе. Собралась довольно пестрая и шумная компания. Этим летом, кроме Веры, у Светки гостили ее институтские друзья, Аня и Вика, кроме того, к обеду пригласили соседа, Светкиного коллегу, учителя, – то ли физкультуры, то ли трудов, – Вера так и не уяснила чего, хотя он забегал почти каждый день. А однажды даже провел ее на закрытый санаторский пляж, где было просторно, а вода выгодно отличалась от общедоступного моря. Когда уселись за стол, хлопнула калитка, и появились два курортника, снимающие времянку в углу сада, после секундного замешательства Светка позвала и их.

– Вот, – кивнула на Веру, – уезжает. Всего десять дней побыла, представляете? Нет, чтобы приехать на все лето.

Вера удивленно подняла голову – в Светкином письме были указаны твердые сроки, «до двадцатого». Потом еще кое-кто нагрянет, «…ты же знаешь, какая у Кости обширная родня». Нет, Вера не знала, что у Кости обширная родня, но стеснять сестру не собиралась, отлично зная законы южного курортного лета.

Чтобы, «как следует» отметить Верин отъезд, Светка в полную силу проявила свои кулинарные способности. Салаты, пироги, тушеный кролик, фрукты и какой-то совершенно немыслимый торт, с которого двухлетняя Наташка – племяшка все порывалась содрать вилкой шишечку. Чтобы отвлечь ее, Вера рассказывала сказку.

– … от дедушки ушел, и от бабушки ушел, и от тебя, заяц, я тоже уйду!

– Вера, попробуй вот этот салатик, – Светка пытается втиснуть в переполненную тарелку ложку еще чего-то бело-оранжевого. – Понравится, дам рецепт. Лопай, тебе нужны калории, ишь, худющая какая.

– Спасибо, – кивает Вера и продолжает сказку. – И покатился колобок дальше…

Костя сидит как раз напротив. Вернулся из своей очередной командировки ночью. А утром ее не было – рынок, море. Только за столом и увиделись по-настоящему. Перекинулись парой слов. После пяти или шести лет? Так сразу и не вспомнишь. Где только не бывала она в свои длинные, северные отпуска за эти годы! А вот в Крым – как-то не получалось. Да и в этом году не собиралась, но получила Светкино письмо и решила, что пора приехать. Костя виновато улыбается:

– Как там у вас, в Заполярье, холодно?

– А у вас как? Все так же жара и жара?

Физкультурник захохотал – видно, понравился ее ответ.

– Ездишь ты, Константин, по стране, а ничего, значит, кроме запчастей своих вокруг не видишь!

– Ешь, Вера, ешь. Cалат-то попробуй. Ну, как? Правда, в самолетах такими вкусностями не кормят? – Светка в роли хлебосольной хозяйки. – А теперь возьми кролика кусочек.

– Спасибо, не хочется.

– Я возьму, с вашего позволения, – говорит пожилой курортник. – Потому как от общепита сплошное расстройство аппетита.

Физкультурник снова расхохотался.

– Да, в наших столовых такого не увидишь! Твои бы кулинарные способности, Светлана Андреевна, моей жене! Молился бы!

Светка розовеет. Нежный такой румянец на щеках.

– Ска-а-зку, – тянет Наташка. – Колобок…

– Катился-катился и повстречал медведя.

– Иди, Натка, ко мне, дай тете Вере поесть перед дорогой, – Светлана берет дочь на руки. – Неизвестно, когда она теперь снова сядет за стол.

– Да еще за такой! – Пожилой курортник вытирает потную лысину. – Хотя я здесь гость случайный, а позволю себе тост сказать: за хозяйку!

– Нет-нет! – Светка машет рукой. – У нас есть за что выпить.

Но все поддерживают курортника и Светлане это приятно. Приятно сидеть в разношерстной компании, приятно чувствовать себя хозяйкой, матерью, этаким центром дома. На секунду Вера встречается с ней глазами. Наташка тянет ее за руку – дальше!

– А дальше лису встретил. Спел ей свою песенку, а лиса и говорит: сядь мне на нос и еще раз спой!

Наташка делает круглые глаза.

– Съест!

– Да нет, – Вера задумчиво оглядела стол. – Не стала она его есть, а наоборот, всякой всячиной угостила. И покатился колобок дальше…

– Папа! Укатился! – Наташка восторженно смотрит на Веру и хлопает в ладоши.

– Укатился, – подтверждает Костя. – Дальше катился и катился, и катился и приобрел вид совсем неаппетитный. Зачерствел, припылился. Уже и рад бы, чтоб съел кто, да желающих нет.

Костя вздыхает и разводит руками – такой вот, тяжелый случай. Вера невольно улыбается. Курортники усиленно наворачивают кролика. Сидящий рядом физкультурник стучит ножом по тарелке – ему тоже хочется сказать тост. В честь гостеприимного края, который всегда рад гостям! Который щедро дарит свое тепло северянам, и который не прощается с ними, а говорит до свидания, до встречи следующим летом! Костя сосредоточенно ковыряет вилкой фаршированный перец. Пожилой курортник, не переставая жевать, хмыкает: дорогое удовольствие! Курортник в шортах, не проронивший еще ни слова, блаженно жмурится – винцо на славу. Действительно, оно удалось Светке, как и многое другое.

– Главное, не отступать от рецепта, – объясняет она свои удачи. – Выдержать пропорции, ну, вес, чтобы до миллиграмма, время…

– Светлана Андреевна у нас лучший математик в школе, – говорит курортникам физкультурник и тут же поворачивается к Вере. – А художникам ведь тоже, кажется, все эти граммы-пропорции нужны в работе, а? Это нам, профанам, искусство – праздник! Художнику важны соотношения всякие, законы, формулы, да? Жаль, что быстро уезжаете, есть тут недалеко места красоты удивительной, только рисуй! И никакого народу. Когда летите? Поздно вечером? Слушайте, – загорелся вдруг, – сдайте свой билет, пока не поздно, у меня колеса на ходу, завтра покажу такой пейзаж – пальчики оближете! Бывали на Тарханкуте?

– Да мы с ней в свое время весь Крым излазили, – смеется Светка. – Как выходной или каникулы, так сразу в горы, в лес или еще куда! Какой у нас туристический клуб был в институте, да, Вер? Иной раз вспомнишь – до чего же здорово бывало!

Бывало. Правда, Светлана в те времена не особенно увлекалась туризмом. Походы она терпеть не могла и всегда, даже в самых коротких, приходилось с ней мучиться. Правда, тогда Вере казалось, Светка тянется за ней, и это даже где-то льстило. Как же она ошибалась! А впрочем, так ли уж хорошо она понимает сегодняшнюю Светку? Взять это письмо – единственное за шесть лет. «Все-таки сестры» и что там еще? «…просто необходимо увидеться» и «всем вместе собраться» – чего ждала Светка от этой встречи? Зачем ей понадобилась Вера? «Просто увидеться»? Посмотреть, какой стала старшая сестра? А если «всем вместе собраться», то почему именно тогда, когда муж в длительной командировке?

Физкультурник заглядывает в лицо.

– Так приедете? – О чем это он? Ах да, о новой встрече на гостеприимной крымской земле…

Вера отворачивается. У физкультурника близко посаженные, выпуклые глаза и хлебные крошки на усах.

– Следующая встреча на Севере. Там тоже есть что посмотреть.

Физкультурник снова весело скалит зубы, словно она сказала что-то отменно остроумное.

Зачем собрала Светка это странное застолье? Ладно, друзья, но зачем пригласила этого физкультурника? И этих двух курортников усадила за стол… вон как уплетают бесплатную снедь. И во главе стола она, щедрая розовощекая хозяйка, по бокам которой сидят Вера и Костя.

Мыли посуду. Кухня у Светки сияла испанским кафелем. И газ провели, колонку поставили, в старом чулане оборудовали ванную.

– Да все это недавно… Но тут что не сделай – вздыхает Светка, – лучше не будет. Тесно. И комнаты, и кухня и коридор – все крошечное, не развернешься. А как мучаемся летом, когда гости! И не пригласить нельзя, все-таки у моря живем, а пригласишь – никакого отдыха, одни мучения. Но мы нашли выход. Знаешь, мы решили этот дом продать, – Светка внимательно посмотрела на Веру. – Ты как, возвращаться не думаешь?

– Да нет пока.

Светка понимающе кивает головой.

– Конечно, там у тебя все-таки какие-никакие перспективы, работа интересная. Здесь так никогда не устроиться, просто негде… И квартира у тебя, не чета этой развалине. Значит, ты не возражаешь, если мы этот дом продадим? Понимаешь, тут такая формальность, на продажу требуется твое разрешение. Наследницы-то мы обе. Конечно, если вдруг надумаешь вернуться – твоя часть дома, вернее, стоимость… – Светка на секунду смешалась.

– Я согласна, – все равно ведь ничего не осталось от их старого дома, все перестроено и перекроено.

– Тогда давай сейчас в нотариальную сбегаем, а? – быстро говорит Светка, вытирая руки. – У меня все документы готовы. Это всего полчаса у тебя отнимет. Понимаешь, не хочется откладывать. Я уже дом присмотрела, там участок в три раза больше нашего, молодой сад, сама знаешь, что такое фрукты – всегда живая копейка! И дом просторный, хотя, конечно, запущенный страшно, что хорошо, с одной стороны, недорого продают, но придется повозиться…

Светка оживилась, разволновалась даже, рассказывая, какие она наметила переделки в том, новом, еще не купленном доме, какой ремонт, какие купила обои для детской, и какие для спальни.

– Я покажу, если хочешь.

– Некогда уже, в другой раз, – Вера сняла фартук. – До автобуса три часа, а мне еще вещи нужно уложить.

– Конечно, конечно, – понимающе кивает головой сестра. – Тогда быстро к нотариусу, это рядом, через улицу. Я с ним уже договорилась… по телефону.

Потом были поспешные сборы. Светка заворачивала в целлофан огромную бройлерную ногу, бутерброды, мыла и вытирала персики – «прямо с дерева!», наполнила компотом огромную бутылку иностранного происхождения.

– Зачем все это? Я не собираюсь носильщика брать.

– Мы проводим! А дорогой не съешь, так выбросишь. В самолетах сейчас, сама говорила, не очень-то кормят.

– Да что со мной за четыре часа случится, если и не поем?

Но возражать Светлане бесполезно. Нагруженные чемоданом, сумками и корзинкой, двинулись на автостанцию. Последние рукопожатия, поцелуи у автобуса, идущего в аэропорт.

– Не забывай нас, – Светка неожиданно всхлипывает. – Совсем затерялась на своем Севере. Как мама умерла, ни разу ведь не приехала. И позвони, слышишь, обязательно позвони, как долетела. Обязательно!

Костя улыбается напряженно и больно стискивает Вере ладонь. Обещает нагрянуть – чем черт не шутит! Должность у него такая – колесить по стране. Звучит не престижно – снабженец, но нужнее работника на заводе нет. Вот и мотается. И не без личной выгоды, –бесплатно путешествует. Мало кто может похвастаться, что умывался водой из Байкала, Охотского и Белого морей, не говоря уже о Черном в один год!

– Не трещи, – останавливает его Светка. – Помоги лучше с багажом.

Последний взгляд, слабый кивок: как ты? Я-то в порядке, а вот ты, вечно командированный… ты как, бедный колобок?

Вера открыла глаза – такси остановилось. Расплатилась с водителем, взяла саквояж, корзинку с сумкой и медленно потащилась к подъезду, а потом с этажа на этаж, также медленно, подолгу отдыхая на площадках. Лифт на ночь почему-то отключали. Наконец-то, шестой. Отыскала ключ. Как будто никуда и не уезжала, до того привычно, знакомо все. Дверь захлопнулась, мягко шлепнулся на пол саквояж. Все, все по-прежнему, никаких изменений, если не считать слоя пыли на полу и зеркале. Вера стягивает свитер, роняет на пол. Нагибаться лень. Устала и очень хочется есть, чайник – на плиту, включить холодильник и – под душ. Вначале под горячую, потом под холодную струю. Вера долго растирается полотенцем, влезает в теплый халат, в комнате прохладно. Это тебе не жаркая южная ночь, когда нечем дышать, несмотря на раскрытые настежь окна. Поеживаясь, заваривает чай, достает приготовленные Светкой бутерброды. Действительно пригодились. А бройлерную ногу – на обед, пусть пока посидит в холодильнике. И яблоки туда же с персиками заодно. Наливает чай, огромную бульонную чашку, выбирает бутерброд с сыром и идет в комнату. Опустившись в кресло, впивается в него зубами, запивает маленькими глотками. Глаза привычно скользят по акварелям над рабочим столом. Давно пора их снять, пока окончательно не выгорели. А над диваном убрать наброски и снова повесить «Дорогу на Ай-Петри». Наверное, это лучшая ее вещь.

Допив чай, Вера встает, перебирает журналы на столе. «Дорога на Ай-Петри» – лучшая работа молодой талантливой художницы…». Даже какие отзывы были! Собственно говоря, статьи всего две – в молодежном журнале и областной газете. Приятно, конечно, но было и кое-что поважнее них – картину хотел купить Дворец молодежи. Почему она тогда не продала? Вера встает, шлепает босыми ногами в конец коридора и достает из кладовки «Дорогу…», ставит на диван. Лес – охра и золото – середина октября. В центре двое, во весь рост, идут по пустынной лесной дороге. Господи, как давно это было! И было ли? Может быть, все просто придумано в одну из таких вот белых ночей, когда не спится и разыгравшееся воображение подсовывает одну картину фантастичнее другой? Один из вариантов ее неоконченной серии «Ночные фантазии».

Вера не празднует дней рождения. А здесь, на картине – день ее рождения.

С треском лопается кожура падающих каштанов.

«Открой портфель!» – «С чего это вдруг?» – «Открой, говорят!» Глазеющие старухи чинно сидят на лавках, поджидая автобус. Они куда едут? Тоже на Ай-Петри? Может быть, у кого-то из них тоже день рождения. «День рождения нужно праздновать так, чтобы потом полвека помнить!». Очень авторитетное заявление. А дальше что? «Едем на Ай-Петри!» – «Что, прямо сейчас?». Ирония до него не доходит. «Само собой. День рождения-то у тебя не в воскресенье». – «Здрассьте! А уроки?». – «Да что тебе сделают за один-единственный прогул?», – изумляется. Аргумент убедительный. «У меня-то, положим, единственный, зато у тебя… Вот где ты вчера пропадал? Классная дама просто рассвирепела. Пусть, говорит, только явится без родителей! Так что готовься». – «Вот видишь, мне тоже можно не ходить в школу со спокойной совестью, все равно бы сегодня выгнали за матерью. Выход один – ехать на Ай-Петри!». – «Тогда мне дома никакого дня рождения не будет, – подумав, сказала она. – И вообще, ты представляешь, как далеко это ехать?». – «Да чего ты трясешься, у меня все как в аптеке рассчитано!». – «А я на вечер девчонок пригласила». – «С тобой бесполезно разговаривать! – возмущается. – Полчаса долблю: открой портфель!». – «Что это?». – «Дома посмотришь, а сейчас давай быстренько вперед – экипаж подан!». Огромный красный автобус остановился у самой дальней платформы. «А билеты?»

Все еще не верилось, что это не розыгрыш, не глупая шутка. «Стал бы я приглашать тебя, если бы не было билетов? – ухмыльнулся. – Давай быстрее! У тебя будет единственный в жизни настоящий день рождения».

Пророческие были слова. Действительно, такой – единственный. Такого больше не было.

Они сели в автобус, который довез их до Соколиного, последнего села в предгорье, а дальше пошли пешком, надеясь подъехать на каком-нибудь туристском транспорте или попутной машине. Но машин в октябре на горной трассе мало. Они шли и шли, взявшись за руки, поворот за поворотом, вперед и вверх. Дробно застучал по листьям мелкий дождь, зашелестел в листве орешника у дороги, в лесу. Становилось все холоднее и холоднее, а они все шагали, то болтая о чем-то, то молча, и почти выбились из сил, когда, наконец, снизу донесся напряженный гул, берущего крутые подъемы, мотора. Дальше ехали на грузовичке, который вез продукты в заповедник. Дорога становилась все круче, звук мотора все напряженнее, громче – говорить было невозможно. И они молчали, и боялись шевельнуться, прижатые к друг другу теснотой кабины. Шофер искоса поглядывал на них и тоже молчал. Высадив на плато, ткнул пальцем в сторону ресторанчика – в четыре там останавливался автобус из Ялты на Бахчисарай, им можно будет вернуться. Когда отправлялись с автостанции, утро обещало почти летнюю жару. В долине предгорья стояла ясная теплая погода, щедрыми красками были расцвечены сады и леса на склонах гор. А здесь, наверху, царила поздняя осень. Пронизывающий ледяной ветер гнал, рвал в клочья, облака. Они сразу промерзли до костей и побежали через эти белесые клочья тумана, подставляя лица резким крупным каплям, спотыкаясь о камни и спутанные, выпирающие из земли корни высокой жесткой травы. Кричали и дурачились, бежали, пока не оказались на огражденной смотровой площадке, откуда, с головокружительной высоты, открывался изумительный вид на безмятежную, залитую солнцем, Ялту.

Спать расхотелось. Еще некоторое время Вера сидела в кресле, изучая холст. Теперь, по прошествии времени, она видела недостатки картины – излишнюю подробность в деталях и, пожалуй, все слишком ярко. И эта фотографическая точность лиц… Девочка с плотно сжатыми губами и упрямым взглядом человека, твердо определившего свой жизненный путь и – добродушно улыбающаяся физиономия ее соседа по парте, который пока еще даже не подозревает о существовании профессии инженера-снабженца.

Перепишу, решила Вера. И тут же усмехнулась собственной глупости. Разве можно что-то исправить? Да она никогда и не возвращалась к старым работам. «Дорога…» останется такой как есть.

И нужно же было ему вернуться из командировки в этот последний перед ее отъездом день! Что-то успел провернуть пораньше, вырвал какие-то там поставки досрочно и прилетел. Разрушил сложные Светкины расчеты – не все оказывается можно рассчитать, даже талантливые математики ошибаются. Вера потянулась к нижнему ящику книжного шкафа, где хранились какие-то старые записи и старые пластинки. Долго перебирала конверты, наконец, нашла – истертый, самодельный, из плотной синей бумаги. Подняла крышку проигрывателя. Сдавленный от волнения, измененный микрофоном, незнакомый голос: «Дорогая Вера, поздравляю с днем рождения. Желаю…».

«Так где же ты вчера был? Лира Петровна…». – «Ну, заладила: Лира -Лира! Она отличная тетка. Извинюсь, пущу слезу, скажу, что не с кем было оставить младшего брата и все такое, простит. Она всегда и всех прощает, что ей еще остается делать? И потом, это ж завтра будет. Дожить еще надо. Вернуться, как говорится, живыми с задания. Знаешь, что такое дорога на Ай-Петри осенью? – сделал страшные глаза. – А если дождь? А может быть и снег! Так что забудем о завтра. А вчера я совершил исторический акт – записал свой голос для потомков. Ведь будут же у нас когда-нибудь дети! Ну и внуки, само собой. Представь: в каждый твой день рождения и через пятьдесят лет, и через сто, они, а потом их дети, будут собираться на большой семейный праздник. Может десять человек, а может и в десять раз больше – неважно, – главное, будут собираться, обсуждать свои семейные проблемы, разбирать поведение какого-нибудь Константина–семнадцатого – внука-правнука, удравшего с уроков в путешествие по Солнечной системе или что еще… Но первым делом, собравшись вместе, они будут включать старинный, допотопный такой проигрыватель, ставить эту пластинку – семейную реликвию, и в торжественной обстановке слушать голос своего предка. Чего ты закатываешься? – возмутился. – Абсолютно ничего смешного!». – «Но зачем эта «реликвия» мне?». – «Ну, женщины, они склонны собирать и хранить всякий хлам. У тебя надежнее!» – «Это тебе только кажется. Мать моя сжигает всякие ненужные вещи, а когда был жив отец, так он просто трясся над всякой чепухой. Болты, марки, монеты… Целые коллекции остались». – «Присоедини к ним и эту запись».

«Дорогая Вера!»

«Где ты шатаешься? – Мать домывает пол на веранде. – Где ты была? С кем это видели тебя на автостанции? Куда ты ездила?». – «Это мое дело». – «Твое? – гневно переспросила, бросая швабру и тяжело опускаясь на стул. – В таком возрасте по ночам шляться? Был бы жив отец, он бы тебе показал». На глазах у матери появляются слезы. «Где ты была?»

«Вера, ты начинаешь жить не с того, – в углу дивана классная, Лира, как она сразу ее не заметила? – Почему ты молчишь? Тебя видели…». Кто? Рано утром на автостанции, кто был там, среди едущих на базар старух? Кто следил, вольно или невольно и не поленился сообщить не только матери, но и Лире?

«От кого эта записка, Вера? – В руках классной дамы белый клочок бумаги. – В семь на автостанции». В семь! А сейчас почти двенадцать ночи. И мы ждем тебя, волнуемся… Ты подумала о матери, Вера?». У Лиры тихий, деланно-спокойный тон, у матери – гневно-раздраженный. «Ращу их одна, надрываюсь… Вот и благодарность, за все хорошее!»

Вера ложится в постель.

«Светка! – зовет шепотом сестру. – Спишь? Слышишь, кто мог видеть нас и так все раздуть?»

Ни вздоха, ни звука не доносится с кровати, стоящей у противоположной стены.

Вера встает с кресла, выключает свет. Утро. Низкое яркое солнце вынырнуло из-за сопки, отразилось, дробясь, сразу в сотнях окон нового микрорайона. Вера открыла раму. Холодный ветерок с залива ворвался в комнату – куда делись и запах пыли, и дремотное состояние! Мимо дома, шурша шинами, прокатил первый троллейбус. Хлопнула внизу дверь подъезда, выбежал бодренький старичок в спортивном облачении, потрусил к стадиону. Следом бежала молодая овчарка. Нет, спать не хотелось. Поработаю, решила Вера, жаль терять такое утро. Взгляд упал на картину. Вера сдернула несколько карандашных набросков со стены и, нашарив рукою давно забитый гвоздь, повесила на него «Дорогу на Ай-Петри». Вещь, конечно, далекая от совершенства. Но и ей не семьдесят лет – все еще впереди.

ДОМ СОЛНЦА и ПЕЧАЛИ

Ночное дежурство прошло спокойно, Любовь Ивановна даже успела поспать. Она переоделась и уже собралась уходить домой, когда в ординаторскую заглянула сменившая ее на посту Даша.

– Главврач только что звонил, просит срочно зайти к нему в кабинет.

– Зачем? – удивилась Любовь Ивановна.

Даша пожала плечами.

– А я почем знаю? Всегда найдется, к чему придраться! – и исчезла за дверью.

Ну, положим, у Дарьи грехов немало – сегодня, вот, опять на дежурство опоздала, невнимательная, случалось даже, врачебные назначения путала, и с больными грубовата – это в хирургическом-то отделении! – но за собой Любовь Ивановна не знала ничего такого, за что к ней следовало бы «придраться». На всякий случай снова натянула халат, надела туфли «внутреннего пользования» – главный не любил, когда медперсонал являлся к нему в уличной обуви, – и, пройдя длинным коридором в корпус «А», постучала в дверь. Обухов говорил по телефону, консультировал кого-то, перебирая лежавшие перед ним бумажки – справки и анализы. Увидев Любовь Ивановну, кивнул в знак приветствия, сделал приглашающий жест рукой и указал на стул. Она вошла и села, ожидая, когда Сан Саныч освободится. Наконец, тот положил трубку, отодвинул в сторону бумажки и спросил:

– Любовь Ивановна, вы ведь одна живете?

– Одна, – кивнула она, недоумевая, с чего это он задает такие странные вопросы. Они знали друг друга довольно хорошо, потому что, когда – двадцать пять лет назад – Люба пришла во второе хирургическое, Обухов, тогда еще молодой и красивый, этим отделением заведовал. Оттуда и начал свое восхождение в кабинет главврача областной больницы. Так что уж кому-кому, а ему отлично известно, что Любовь Ивановна живет одна.

– Знакомые ищут медсестру по уходу за бабушкой, – объяснил главврач. – Уколы, процедуры, наблюдение, ну, и побыть с больной несколько часов в день. Просили порекомендовать ответственного, и желательно, одинокого, человека.

Понятно, чтобы домой не спешила.

– Уколы могу поделать, – сказала Любовь Ивановна. – А сидеть у постели… – покачала головой. – А почему они сиделку не наймут?

– Хотят, чтобы медсестра была. Опытная.

– Ну, не знаю…

После смены в отделении, еще одно дежурство на дому – нет, это уже не по силам, возраст не тот.

– Ну, нет, так нет, – вздохнул Сан Саныч и перешел на «ты», верный признак того, что официальные переговоры закончились. Теперь будет на жалость давить. – А из новеньких, не знаешь кого понадежнее? Люди состоятельные, обещают хорошо платить. Очень хорошо.

Деньгами зря никто сорить не будет. Видно, тяжелая бабушка, сделала вывод Любовь Ивановна.

– Тяжелая, – кивнул главврач. – Семьдесят пять лет. Диабет, второй инсульт. Такую, кому попало не доверишь. – Скрытая лесть. Намек на то, что Любовь Ивановне доверять можно, справится, и ему перед родственниками больной, краснеть не придется. – Может, все-таки подумаешь?

– А как же дежурства?

Отказывать прямо не хотелось, но и соглашаться она не спешила.

– Поставим дежурства так, чтобы можно было совмещать то и другое, – с готовностью предложил главврач.

Ясное дело, какая-то очень важная шишка об одолжении просит.

Она не успела ничего ответить, как телефон зазвонил снова.

– Люба, вот адрес и телефон. Они тут неподалеку живут, на улице Морской. Хотя бы просто зайди, посмотри, что там. Желательно сегодня, – почти умоляюще произнес Сан Саныч, прежде чем снова погрузиться в хозяйственные или медицинские переговоры. – Может быть, условия покажутся тебе подходящими…

Любовь Ивановна взяла протянутую бумажку с адресом и телефоном, и сунула ее в карман халата. Зайти можно. Морская действительно недалеко от больницы, даже ехать не надо, минут десять пешком. Жила Любовь Ивановна в пригороде и второй раз тащиться в город по августовской жаре не хотелось. Так что лучше сейчас выполнить просьбу главврача. А после визита можно будет в новый супермаркет заглянуть, где еще не бывала, посмотреть, какие там цены на продукты. Вообще, неплохо прогуляться. А то, как заведенная, день за днем ходит по одному и тому же маршруту: дом – автобус – работа, работа – автобус – дом…

Может быть, дела у больной не так уж и плохи. И деньги, сколько их не зарабатывай, никогда не бывают лишними. Если действительно будут платить хорошо, можно будет, наконец-то, сделать ремонт в ванной. Любовь Ивановна покачала головой. Похоже, она, еще не видя пациентки, уже соглашается.

Спустившись по ступеням отделения, пересекла больничный садик и, выйдя за ворота, направилась не к остановке, как обычно, а к центральной площади. Хотя машин на улице было много, воздух с утра был еще относительно свежим, и Любовь Ивановна с удовольствием шагала по улице. Перед перекрестком, ожидая пока остановится поток машин, посмотрела на бумажку с адресом: ул. Морская, 7.

И вдруг ощутила прилив крови к лицу. Дом номер семь. Семь. Тот самый дом.

Бывая в центральной части города, она, как-то инстинктивно, всегда обходила этот дом стороной, что было нетрудно, поскольку он стоял в глубине двора.

С юности сформировалась у нее одна – полезная, как она считала, – привычка. Забыть, забыть, забыть, твердила Любовь Ивановна бессчетное множество раз, когда случалось в ее жизни что-то очень неприятное. И так много раз она повторяла это «забыть», что, в конце концов, слово становилось действием. Ей удавалось, если не забыть, то хотя бы притупить чувство обиды за несправедливое к ней отношение. Или смягчить ощущение стыда за какой-нибудь, не очень, с ее точки зрения, хороший поступок с ее стороны.

Но этот дом не подходил под определение неприятностей, даже самых больших. Этот дом был больше, чем самая большая неприятность. Этот дом – дом-катастрофа. Не пойду, решила она. И готова была уже повернуть обратно, но тут на противоположной стороне улицы загорелся зеленый свет и ее, подталкивая со всех сторон, толпа, буквально, вынесла на проезжую часть. И она подчинилась этому потоку, пошла туда, куда шли все. Это было как знак свыше: надо идти вперед. В самом деле, хватит переживать давно пережитое. Надо оставлять прошлое прошлому, надо научиться прощать обиды, как делала это ее бабушка. Нет уже ни той маленькой девочки, ни девушки, которую когда-то смертельно обидели, в настоящий момент улицу переходила сорокапятилетняя женщина, прожившая более-менее достойно уже большую часть своей жизни. Почему бы этой женщине не посмотреть, наконец, новыми глазами на дом и на двор, где прошло ее счастливое детство?

Папа называл их дом «домом солнца». То ли от того, что квартира была солнечной, то ли потому, что на торцовой стене дома сияло яркое мозаичное лето – мозаичное желтое солнце, восходящее над мозаичным голубым морем, которое бороздили белые мозаичные корабли. Дом был построен для семей моряков дальнего плавания. В нем были большие удобные квартиры необычной планировки. Детская площадка во дворе, среди кустов и деревьев, тоже была необычной – песочницу охраняли тюлени, среди цветов два дельфина подставляли свои спинки желающим прокатиться, а в углу площадки под высоким деревом был большой кораблик с рубкой и капитанским мостиком. Сохранились ли они?