Дорога на Ай-Петри

В круговерти событий того лета мысли о Марине отступили, обида притупилась. Права мама, все, что ни делается – к лучшему. Марина была частью его старой, школьной жизни, а он, поступив в университет, активно осваивал новую реальность, в которую его сельское увлечение, как ни трудно было в этом признаваться, как-то не вписывалась. Возвращаться он не собирался, а Марина не могла – или не хотела – бросить родителей. Тупиковая ситуация. Он об этом не раз задумывался, но никак не мог отыскать решения, которое казалось бы ему правильным. Да, Марина все годы учебы стояла у него на первом месте, но – на первом месте там, дома, куда он ездил на каникулы. Там он и дня без нее прожить не мог. В городе же угол зрения странным образом менялся. Образ Марины начинал бледнеть, когда рядом оказывались другие девушки. Более современные. Не такие закомплексованные. С ним училась мурманчанка Людмила, которой он явно нравился. Он тоже не смог остаться равнодушным к ее белой коже и голубым глазам. Да и все остальное у нее было на месте. Один недостаток – также, как и он, Людмила жила в общежитии. (Впрочем, позже этот недостаток превратился в большое достоинство – не надо было далеко ходить). А то, что и она не рассматривала его как окончательный вариант, делало ее еще более привлекательной. Людмила, хотя и была в него влюблена, как и он, головы не теряла, и не скрывала, что любовь – любовью, а семейное счастье лучше строить на трезвом расчете. Талант математика ее не подвел, уже на третьем курсе она переехала жить в другой конец города, став женой и помощницей городского депутата. После чего перевелась на заочное отделение. Потом были свидания с взбалмошной Катей из педагогического, а после того, как и Катя вышла замуж за парня из Ирана, он некоторое время встречался с Олесей из Киева.

Со Светой Валентин познакомился лишь на пятом курсе. В начале декабря Ванька Шестов, с которым они жили в одной комнате, предложил поехать в лес с группой из городского туристического клуба. Народу собралось много. Сойдя ранним утром с электрички на крошечной станции, они на лыжах отправились к базовому домику, где собирались оставить вещи и передохнуть. Когда домик уже был в поле зрения, идущая впереди Валентина девушка вдруг начала падать – на небольшом склоне тяжелый рюкзак потянул ее назад, и она, потеряв равновесие, свалилась на спину, неловко вывернув лыжи. Он бросился на помощь, помог подняться. «Не ушиблась? С ногами все в порядке?». К счастью, обошлось без травм и ушибов. Пока он ее поднимал, Ванька Шестов радостно клацал затвором фотоаппарата, с которым никогда не расставался. Кто знал тогда, что фотография станет его профессией! Это сейчас Шестов знаменитость, выставки устраивает, а тогда он просто изводил Валентина своим постоянным клацаньем.

Девушка показалась ему симпатичной. Розовые от морозца щеки, русые волосы, выбивающиеся из-под серой, в тон глазам, шапочки… милая мордашка. У самого домика она сообщила, что у нее в термосе кофе. Он достал из рюкзака кружку, с чего отказываться? Потом весь день они то и дело оказывались рядом. Он узнал, что ее зовут Светлана, и что она тоже студентка, учится на третьем курсе и очень любит кататься на лыжах. По возвращению в город, при выходе из электрички, сунула ему в руку бумажку с номером своего телефона. Он спрятал ее в карман, не особо надеясь на продолжение знакомства. Может быть, никогда бы и не позвонил, если бы Шестов не сделал фотографии того похода. «Ну, просто любовная сцена из фильма, – хмыкнул, разглядывая снимок, на котором Валентин поднимал (а казалось, ласково обнимал), запорошенную снегом Светлану. – Голову на отсечение, подаришь ей этот снимок, и она – по крайней мере, на одну ночь, – твоя». «Проверим», – смущенно усмехнулся Валентин. Спустился вниз к телефону-автомату и позвонил. Светлана с неожиданной готовностью откликнулась на его предложение пойти в кино. И фотографии ей очень понравилась. «Можно я возьму вот эту себе?» – показала пальцем на снимок, где они пили кофе, стоя у сосны. Снимок удачный, в профиль Светлана казалась почти красивой. Да хоть все, кивнул он великодушно. Надо будет, Ванька еще напечатает. Сошлись на том, что он оставит себе одну, ту самую, где у него, по словам Шестова, вид «героя-любовника, сжимающего в своих объятиях очередную жертву», а она возьмет остальные. После кино Валентин отправился ее провожать, и тут, по дороге, выяснилось, что Света живет в престижном краснокирпичном доме. С родителями и младшей сестрой. Но это временно, объяснила туманно, пока учится. Как и все, надеется найти мужа с квартирой, усмехнулся он про себя, никто не хочет жить с родителями. Таким было их первое и последнее, той зимой, свидание. На Новый год он, как всегда, поехал домой, и зимние каникулы, как всегда, провел с Мариной. Снова вспомнил о «серой шапочке» лишь после майских праздников, когда страстно захотелось развеяться, хотелось забыть о том, как подло с ним поступила Марина. Вот так взять и одним махом перечеркнуть все, что между ними было! Хотелось отомстить ей таким же пренебрежением, показать, – может быть, не столько ей, сколько себе, – что на ней свет клином не сошелся, что у него тоже имеется запасной вариант, и даже не один… многие девушки просто мечтают о том, чтобы он обратил на них внимание! Вот… вот, например, Светлана. Он позвонил ей и предложил встретиться. Они погуляли по городу, благо погода стояла теплая, даже жарковато для мая. Ели мороженое в каком-то кафе. Пытаясь заглушить неприятное сосущее чувство, он рассказывал о своих планах, намекал на то, что у него есть возможность остаться в университете, говорил, что собирается писать кандидатскую диссертацию, даже знает тему… Света внимательно слушала, кивала серьезно, соглашаясь, да, да, пока молодой, пока ничего не забыто, надо идти дальше, нельзя останавливаться на достигнутом. Она не говорила о деньгах, о том, что нужно мужчине нужно зарабатывать, чтобы содержать семью, о том, что нужно как-то добывать квартиру, как многие другие девушки, нет, она его действительно понимала и поддерживала. Сколько еще встреч было, прежде чем он сделал ей предложение? Очень немного. Перед госэкзаменами он пригласил ее в кино и там, перед началом сеанса, в фойе, слегка охрипшим, неестественным голосом сказал: а давай поженимся. Он ожидал смеха, удивления, презрительной гримасы – чего угодно, только не согласия. Но Светлана, внимательно посмотрев на него – не шутит ли? – вдруг улыбнулась и ответила: давай. И уже в следующее воскресенье он, с букетом сирени, шел к ней домой делать официальное предложение. Родители встретили его благосклонно. Он был не самым плохим вариантом. Да, конечно, придется прописывать, но с другой стороны, без пяти минут молодой специалист, и такой симпатичный, положительный, а дочь у них, что скрывать, хотя и умная девочка, но совсем не красавица.

Получив диплом, Валентин на несколько дней вырвался к матери в деревню. Нельзя было не порадовать маму. Все-таки она столько сделала, чтобы он получил эти корочки. Светлана осталась в городе, у нее как раз была практика, начало которой никак нельзя было пропустить. Решили, что вдвоем съездят в деревню в конце лета. Оказавшись дома, он понял, что приехал не зря. Сам радовался, глядя, с каким трепетом держит мама в руках его диплом. Обычно никому не звонившая, она в те дни то и дело подходила к телефону. Ближним и дальним родичам, и всяким знакомым сообщала, поговорив предварительно минуту-две о разных мелочах, вот, мол, закончил. С отличием. За деланным безразличием таилась гордость. Потом, после паузы, следовала вторая, не менее важная новость – женился. Когда-когда! Счастливый взгляд в сторону сына – они, молодые, сейчас все успевают! Да есть, есть где жить, с квартирой взял. Конечно, это важно! Еще как важно – теперь его на кафедре оставляют. Вот так, аспирант. А потом она, как всегда, провожала его на автобусную остановку, и он, приобняв ее за плечи, торопливо чмокнул на прощанье в щеку, не зная еще, что видит свою мать живой в последний раз.

Ее не стало в августе того же года. Хрупка человеческая жизнь.

Вместе с другими она допоздна ворошила зерно на току. Одуревший от уборочной, от жары, пыли и круговых рейсов, шофер грузовика не заметил работающих позади машины женщин, и вывалил на них сверху кузов пшеницы. Засыпанных тут же раскопали и вытащили, троих привели в чувство, но мать пробыла в завале дольше других, и ее спасти не удалось. Валентин действительно, как и обещал матери, приехал в то лето еще раз – проститься. Один. Свету брать на похороны не захотел.

Валентин Юрьевич огляделся. Вот здесь, в этом просторном дворе у старого дома были поминки. На этом же дворе он и с Толиком виделся в последний раз. Тот тоже – и на похоронах, и на поминках был один, без жены. Не обижайся, пробубнил, Марина в больнице, лежит на сохранении. Но Валентину было не до обид. Похороны, с вещами старыми разбирался, ездил в район, какие-то справки оформлял. Голова шла кругом. Домик, в котором они с матерью столько лет прожили, принадлежал совхозу, и надо было его срочно освобождать. Надо было что-то делать с хозяйством, куда-то вывозить вещи… просто непосильная задача для молодого, убитого горем человека. Если бы не тетя Лена, и не Толик, что бы он делал? Да и дальняя родня в стороне не осталась. Каждый помог, чем мог. Кто-то что-то купил из их немудреного имущества, а кто-то и так денег дал.

Смерть матери поставила последнюю точку. Он не хотел больше возвращаться в свою прежнюю жизнь, и – не возвращался. До сих пор. Лишь четверть века спустя он снова здесь. Бродит по старому саду, смотрит, как когда-то давно, на вечерние пламенеющие облака над речкой и снова превращается в того маленького мальчика, который летел с верхушки старой, занимающей целый угол сада, яблони. Он потрогал уголок рта, где до сих пор сохранился едва заметный шрам. Здорово он тогда навернулся. А там, у сарая, закапывая умершего котенка, случайно разрубил себе лопатой ногу. Крови-то было! Он верещал, как испуганный кролик, пока тетя Лена тащила его к бочке с водой, обмывала керосином и бинтовала рану. За садом начинался огород, где он когда-то помогал бабушке Василисе сажать и выкапывать картошку. Как же он ненавидел тогда эту работу!

Внезапно хлопнула калитка, послышались чьи-то голоса, и Валентин Юрьевич поспешил вернуться во двор, готовясь к встрече с двоюродным братом. Но это был не Толик. Два здоровых парня в рабочей одежде и крепко сбитая девушка в кофточке поверх летнего сарафана, увидев его, поздоровались и притормозили у ворот, с любопытством оглядывая гостя. Он стоял у крыльца, тоже не зная, что сказать.

– А где бабушка? – спросила, наконец, девушка.

– Бабушка? – не сразу понял он. А, это к тете Лене. – Она в сарае, – добавил поспешно.

– Бабушка! – позвала девушка, решительно обходя его. – Мы уже здесь!

Дочь Толика, с некоторым запозданием сообразил Валентин Юрьевич. Ну да, на него и похожа. Он открыл рот, но представиться племяннице не успел, к воротам подъехала машина. Это уже наверняка Толик. И в самом деле, он Поседевший, покрупневший, но не узнать его было невозможно. Та же улыбка, те же яркие глаза на загорелом лице. Вот только поведением своим он уже мало походил на молчаливого парня времен их юности.

– Ну, и где тут гости? – поинтересовался басом, по-хозяйски широко распахивая калитку. Валентин Юрьевич шагнул навстречу. Обнялись.

– Вот, парни, это и есть ваш двоюродный дядька, – обернулся Толик к стоящим у крыльца парням. – Это сыны мои, Колян и Иван, в этом году армию отслужили. Близнюки, хоть и не похожи. Разнояйцевые, говорят.

– Сыновья? – не смог скрыть удивления Валентин, оглядывая парней. – А я думал, у тебя одна дочь. Тетя Лена писала когда-то…

– Это у тебя одна дочь, – усмехнулся двоюродный брат. – А у меня две дочки и два сына.

– Четверо? – Едва поверил пораженный невероятной новостью Валентин Юрьевич.

– Четверо, – кивнул довольный произведенным эффектом Анатолий. – Сам знаю, что мало, но больше Бог не дал.

– А Марина где? – спросила тетя Лена, подходя ближе и вытирая руки висевшим через плечо вафельным полотенцем.

– Будет, – успокоил мать Толик. – Задержится чуток. А Варя не приедет. Она в Логунцах живет, – объяснил Валентину, – далековато отсюда. Да и детей вечером не оставишь. Замужем она, двое детей уже. Обещала завтра подъехать.

Варя – вторая дочь, понял Валентин Юрьевич. Да. Удивил его Толик, удивил. Вырастить четверых… И стыдно, стыдно, что он не знал. И подарков никаких не привез.

– Давайте на веранду, – взглянув на небо, сказала тетя Лена. – Дождь накрапывает. Что за лето такое, что ни день, то дождь.

– Так это же хорошо, бабушка, поливать не надо, – откликнулась Настя. – И трава не выгорела, еще зеленая на выпасе. Экономия корма.

– Разумница ты наша, все-то знаешь. Только о лошадях да овечках своих и заботишься, а мне каково будет картошку с моим радикулитом по грязи копать? – вздохнула тетя Лена.

– Ой, баб, да выкопаем мы твою картошку, – отмахнулась Настя. – Каждый год копаем.

Столько лет прошло с тех пор, как он уехал, а здесь те же разговоры – картошка, огород, овечки… средневековое хозяйство. Нет, хорошо, что он в свое время в город перебрался, подумал Валентин Юрьевич, с некоторой жалостью взглянув на тетю Лену, которая в семьдесят с хвостиком вынуждена держать скотину и работать в огороде. Тем же занят и Толик, и так же будут жить его дети, если ума дальше учиться не хватит. А не хватит, если дети в отца. Невозможно даже представить, чтобы Светлана копалась в земле. Не говоря уж о дочери. Слава Богу, он сумел обеспечить им достойное существование. Они и пол-то редко моют – два раза в неделю приходит женщина со странным именем Пася и делает уборку.

– Ну-ка, парни, быстро раздвигайте стол, – распорядилась тетя Лена. – У меня все готово, и салат и картошка. Знала бы, что гости будут, курицу бы отварила. Ваня, неси-ка колбасу из холодильника, да не ту, что отец из города привез, а домашнюю. Коля, хлеб режь.

– А мы пока покурим, – сказал Анатолий.

– Какие перекуры, – рассердилась тетя Лена. – Если руки свободны, поправь забор около сарая, вчера соседская коза в сад лезла под сеткой, хорошо, Мальва прогнала, навела б она мне порядок в огороде. А ты, Валентин, садись, рассказывай про свою жизнь столичную.

– Про столичную жизнь и я хочу послушать. Забор подождет, – тут же опустился на деревянный диванчик и Анатолий и закинул нога на ногу.

Валентин Юрьевич помолчал, подыскивал слова. Скрывать свои достижения не хотелось, да что там, так и подмывало похвастаться – и большой квартирой, и новой машиной, работами своими. Но с другой стороны, хвастовство в данной ситуации, пожалуй, ни к чему хорошему не приведет. Зная о том, что он работает в престижном вузе, сколько всяких знакомых и знакомых знакомых пыталось пристроить своих детей в университет. А здесь не просто знакомые – родственники. Двое парней после армии, плюс заканчивающая школу племянница. Вполне вероятно, что кто-то из них, узнав о возможностях дяди, захочет переместиться из деревни в город…

– Да, вроде бы, нормально, – начал осторожно. – Лекции читаю, студентов учу.

– Видали, парни? Дядька у вас знаменитый профессор, а вы на ферме быкам хвосты крутите! – шутливым тоном произнес Анатолий.

Вот, начинается. Явно, закидывает удочку.

– Да какой из меня профессор, – улыбнулся. – Да еще знаменитый…

– Не скромничай, – хлопнул его по плечу брат. – Слыхали про твои достижения, знаем.

– Откуда? – изумился он.

– В интернете, брат, сейчас обо всем и обо всех пишут. И разведки не надо, без того все тайны известны. Теперь вместо старых кэгэбистов журналисты работают. Как только писулю от тебя получили, Колька мигом в сеть залез и всю информацию о тебе собрал.

– У вас есть интернет? – еще больше изумился Валентин Юрьевич.

Племянники с ухмылкой переглянулись. Фу-ты, в самом деле, глупый вопрос. Ну, интернет. Что тут такого? Сейчас и на Северном полюсе может быть интернет, достаточно иметь спутниковую антенну. Но – как-то не вязались полуфеодальная жизнь, а главное, туповатые лица парней, с новейшими технологиями.

– А семья как? – раскладывая вилки, выручила его новым вопросом тетя Лена. – Ты про семью-то больше расскажи.

– Жена работает, а Лиля учится, студентка еще.

– Где учится? – спросила Настя, вываливая из кастрюли на большое блюдо исходящую паром картошку.

– В художественном училище.

– Здорово! – восхитилась племянница. – Наверное, хорошо рисует? Художником будет.

Вообще-то он не знал, станет ли его дочь художником. Хотя способности, несомненно, присутствуют, ориентиры не те. Лиля с ним не очень-то откровенничает, но к ней часто приходят друзья и, сидя в своем кабинете, сквозь тонкую стенку он слышит их разговоры, так что более-менее в курсе жизни дочери. Об искусстве они почти не говорят, все крутится у них, главным образом, вокруг парней, и всяких тусовок-презентаций. Перемывают кости знакомым и подругам, кто с кем и почему. Тот женился, этот развелся. Но этого он, естественно, Насте рассказывать не стал. Сказал: поживем – увидим.

– Вот, Настена, – кивнул в сторону брата Анатолий. – Бери пример. Надо женскую профессию приобретать, а не с кроликами да лошадьми возиться.

– Чем тебе ветеринарный техникум не нравится? – Настя бросила на отца сердитый взгляд.

Ага, девочка уже определилась. По тону ясно – упрямая, как сказала, так и сделает. Уже легче. Одно дело, отказывать чужим людям и совсем другое – родственникам.

– Женскую работу подбирать надо, – повторил Анатолий, но уже не так уверенно. – Ветеринаром быть и мужику нелегко. Опасная профессия. Вон, Таньку Боброву бык на рога поднял, зубы передние выбил, живот пропорол. Еле спасли. Ты этого хочешь?

– А чего она, дура, к нему в загон полезла? – уперла руки в бока Настя. – В цепи он, видите ли, запутался. Как запутался, так бы и распутался. Это ж элементарная техника безопасности – не суйся туда, где и без тебя управятся.

– Упертая, – с плохо скрытым восхищением покачал головой Анатолий. – Объясни, хоть ты ей, что значит хорошее образование.

– Ты слушай, слушай отца, – стала на сторону сына тетя Лена.

– Сказала же, в ветеринарный поступать буду, и закончили на этом, – отрезала Настя и повернулась к гостю. – А, правда, что вы с папой и мамой в одном классе учились?

– Вроде того, – улыбнулся Валентин Юрьевич.

Настя начинала ему все больше нравиться. Своей неугомонностью и умением добиваться своего. Он и студентов больше таких, вот, любил, шустрых, сообразительных, а не старательных тугодумов, чугунной задницей высиживающих высокий балл.

– Ну и как он учился? С первого класса в институт готовился?

Естественно, хотел было пошутить Валентин Юрьевич, но ответить не успела – на фоне тихого шелеста дождя послышался стук каблуков.

– Вот и Марина, – сказала тетя Лена.

Валентин Юрьевич оглянулся, чувствуя, как чуть сильнее забилось у него сердце. Он, сам того не осознавая, давно уже поглядывал на распахнутую настежь дверь, и, отвечая на вопросы, постоянно прислушивался к шуму на улице. Узнает его Марина или нет? А он Марину после стольких лет? Деревенские женщины стареют быстрее, чем городские. От солнца, ветра, от работы в саду и огороде. Если при этом еще и выносить, родить и вырастить четверых, пройти через все эти бессонные ночи, детские болезни… такое не может не отразиться на внешности женщины. Но ему почему-то очень не хотелось, чтобы Марина превратилась в крепкую деревенскую тетку в застиранном халате, хотя, если вдуматься, ему-то какое до этого дело? Особенно сейчас, после стольких лет. То, что связывало их когда-то, давным-давно кануло в лету.

Женщина, вошедшая на веранду, молодости, конечно, не сохранила, но выглядела совсем неплохо. Марина поправилась, но немного. Длинные раньше, темные волосы теперь были ровно подстрижены чуть ниже ушей. Похоже, она совсем недавно побывала у парикмахера. Может быть, даже сегодня – уж слишком ухоженной казалась ее прическа. Из-за этой прически она чем-то смахивала на Мирей Матье в возрасте. А может быть, ему все это только казалось, при вечернем освещении. Но одета была в белую футболку и джинсы, а не в какой-то там халат. Лишь загорелые руки, особенно кисти рук с коротко остриженными ногтями, выдавали близкое знакомство с физическим трудом. Он приподнялся, не зная, как поступить, что и как сказать, чтобы все выглядело непринужденно и естественно, и нужно ли обниматься-целоваться. Но ничего такого от него не потребовалось. «Здравствуй», – спокойно кивнула ему Марина, поставила в угол раскрытый зонт, после чего уселась на пустой стул рядом с мужем и, оглядев стол, стала накладывать на свою тарелку всего понемногу. Ее спокойствие почему-то задело Валентина Юрьевича. Нет, он совсем не хотел видеть фальшивой радостной улыбки на ее лице, но и такого полного равнодушия к собственной персоне не ожидал. Она вела себя так, словно он был чужой, малознакомый человек, случайно оказавшийся с ними за одним столом. Впрочем – впрочем, так оно и было.

– Ну, кроме Варьки с Серегой, кажись, теперь все в сборе, – Анатолий, поднял бутылку и наполнил рюмки. – За встречу!

Обычно Валентин Юрьевич водки не пил, предпочитал хорошие вина, мог себе позволить, но здесь отказаться не решился. От одной рюмки ему, пожалуй, ничего не сделается. Только бы это был не самопал какой-нибудь…

Марина, едва пригубив, поставила рюмку на стол. Но ела с аппетитом. Он, обычно раскованный, умевший говорить в любой компании на любые темы – годы работы среди студентов научили, – чувствовал внутреннее напряжение, и никак не находил повода к ней обратиться. Наконец, спросил об одноклассниках, кто где, кто и чем занимается. Она подняла на него взгляд, но ответить не успела.

– Да не так уж много здесь наших и осталось, – сказал Анатолий. – Ярошенко в Логунцах завхозом в районной поликлинике работает, Зойка Борщова там же, глазным врачом. Семенов милиционером. Ну, Сомова ты видел… Лялина здесь, нигде не работает. Дома сидит. Только ты к ней лучше не ходи, – поднял предостерегающе палец. – Спилась баба.

– Не может быть! – вырвалось у Валентина Юрьевича помимо воли.

Невозможно было поверить, что Лялина, которая играла Софью в «Горе от ума» и Белоснежку в школьных спектаклях, симпатичная смешливая девчонка с длинной косой, душа компании вдруг непостижимым образом превратилась в опойку, алкоголичку.

– Вот именно, – кивнула тетя Лена, – компании эти ее и сгубили. Вышла замуж за парня, с которым в педучилище училась, только бросил ее муж из-за пьянки этой. Вернулась сюда.

– Остальные поразъехались, кое-кто и умер уже, – помолчав, продолжил Анатолий. – Помнишь, Лыкова? Зимой схоронили. Давление, давление, а потом раз – инфаркт. Пошел в баню, хотел попариться. Ну, и… Пока «скорая» из Логунцов доползла, умер.

Все снова примолкли на какое-то время, они – вспоминая того Лыкова, какой все эти годы топтал землю рядом, какого знали всю жизнь, он – толстого рыжего парня, с которым не раз ходил на рыбалку. В младших классах они даже дружили, на великах ездили купаться, и за ягодами в Дальнюю рощу. И вот – не увидит его больше никогда. Как и многих других, кого знал когда-то. От этой мысли почему-то неприятно сжалось сердце. И Лыкова было жаль, и себя почему-то. У него ведь тоже давление. Впрочем, кто сейчас абсолютно здоров? Особенно, из живущих в больших городах с их загазованностью. Опять же питание, консерванты эти, всякие вредоносные Е-добавки… Ну, нечего раньше времени себя хоронить, одернул себя мысленно. Как раз у него-то все хорошо, несмотря на небольшие проблемы со здоровьем. Он еще сделает кое-что. Жизнь его пока еще продолжает набирать обороты, разве нет? Вот, опять приглашают в Штаты лекции читать. Письма шлют отовсюду, торопят с учебником, которого ждут. Он очень даже востребован. Ему еще очень многое нужно сделать.

– О чем это ты так задумался? Никак, задачу математическую решаешь? – услышал он насмешливый голос тети Лены. – Я тебя уж второй раз спрашиваю, жену-то чего не привез? Стесняешься нас, деревенских, что ли?

Тут следовало бы отшутиться, сказать что-нибудь вроде того, что ему стесняться нечего, поскольку он и сам деревенский. Девяносто процентов населения этой страны, если поскрести, окажется того же происхождения, но он никак не мог взять верного тона среди этой, самой родной ему по крови, и в то же время, совершенно незнакомой, – ну, за исключением разве что тети Лены, – совершенно чужой семьи с ее чужой жизнью.

– Да нет, – пробормотал неловко. – Просто не получилось как-то.

Обычно он за словом в карман не лез, умел поговорить, и пошутить, особенно красноречив бывал в компании женщин, а сегодня его словно выключили.

От водки все это, подумал он. Вино бодрит и радует, водка же всегда действовала на него угнетающе. Потому он ее даже в компаниях никогда не пил. Лучше ничего, чем сивуху.

– Какие планы на завтра? – поинтересовался Анатолий.

– Какие у него планы могут быть? – с упреком взглянула на сына тетя Лена. – Это у тебя день и ночь всякие планы. Человек в гости приехал, не на работу.

3

На следующий день сразу после завтрака Валентин Юрьевич засобирался на кладбище.

– Попутно на наш старый дом посмотрю. Кто там сейчас живет?

Тетя Лена, изучавшая инструкцию удобрения для овощей, которое привез ей вчера Анатолий, бросила на него удивленный взгляд поверх больших старомодных очков.

– Так давным-давно уже нету вашего дома, снесли.

– Как снесли? – застыл он. Новость показалась удивительно неприятной.

– Так все ж финские домики снесли. Они же ремонту не подлежат. Не каменные. Дерево, опилки… сгнили. Там же речка близко, сыро.

– И что там теперь?

– Да в тот же год и распахали все, сад там заложили, яблони посадили. А потом, в девяностых, землю распаёвывали, сад этот тоже на части поделили.

– Частная собственность, теперь, значит? И кому принадлежит?

Тетя Лена махнула рукой:

– Да как было ничье, так ничье и осталось. Кое-какие участки дачники купили, а остальное позаброшено, запущено, все травой заросло. – Сняла очки. – Хочешь, с тобой на кладбище пойду?

– Да нет, я лучше один…

Она покивала головой, соглашаясь. Спросила только:

– Найдешь? Мы там оградку сделали, скамейку поставили. Сирень посадили, белую. Мать твоя очень ее любила. Большой такой куст, с центральной дорожки сразу увидишь.

Валентин Юрьевич опустил глаза. Кольнуло чувство вины. Все эти вещи должен был сделать он. Сделать оградку и скамейку, посадить цветы. Но не сделал, хотя и собирался, действительно думал это сделать. Не сразу, но – обязательно. Но даже на сорок дней приехать не смог. Той осенью его, молодого специалиста, сразу же отправили на стажировку в Европейский университет. Нужно было срочно оформлять документы, а потом так же срочно выезжать. Он горько сожалел о том, что мама уже никогда не узнает об этом. Как бы порадовалась за него.

– Цветов нарви, – уже вслед подсказала тетя Лена. – Там, в палисаднике, бери какие понравятся.

Ну да, верно, здесь букет в цветочном магазине не купишь. Валентин Юрьевич сорвал несколько крупных астр и вышел на улицу. Теплое серое утро было под стать его тихо– грустному настроению. Он снова шагал по знакомым улицам и, странное дело, сегодня они уже не казались ему пустыми и заброшенными. Здесь шла своя жизнь. По дороге встретились две женщины с тяжелыми сумками – шли то ли из магазина, то ли с автобусной остановки. Поравнявшись, примолкли, окинули любопытным взглядом. В деревне с каждым принято здороваться, но он чувствовал себя здесь чужаком, а потому, опустив голову, молча, проследовал мимо.

Сельское кладбище стало больше. Валентин Юрьевич долго бродил по дорожкам, всматриваясь в кресты и плиты, прежде чем нашел могилу матери. Она была почти в центре – значит, кладбище с той поры увеличилось вдвое. Деревня пустела, кладбище росло. Но здесь, во всяком случае, еще хоронят, а не кремируют, подумалось. Почему-то не нравилась ему мысль о кремации. Когда прах человека развеивается над землей, куда, вот так придешь, чтобы побеседовать – пусть мысленно – с дорогим тебе человеком? Слава Богу, здесь есть еще кому ухаживать за старыми могилами. Он мысленно поздоровался с мамой и извинился за свое долгое отсутствие. Собирался произнести свои слова вслух, но, даже откашлявшись, не смог избавиться от жесткого кома в горле. Положив на могилу цветы, присел на скамейку и вгляделся в маленькую фотографию. Мама на ней была совсем молодой. Намного моложе, чем он сейчас. И вот ее нет. Давно нет. Ушла внезапно, не простившись, так и не увидев ни жены его, ни своей внучки. А может, она все-таки видит их, знает, как они живут? Сейчас он жалел, что не может считать себя верующим человеком. Верующему куда легче переживать такие вот минуты. Легче жить и, наверное, легче умирать. Прочитать бы сейчас какую-нибудь молитву, вот только он не знал ни одной. Никто не учил его молиться. К тому же, его математический склад ума всегда плохо воспринимал то, чего нельзя было подтвердить доказательством. Но сейчас ему внезапно, как никогда, остро захотелось верить, просто верить, безо всяких доказательств, что покинув этот мир, дорогие нам люди, не исчезают бесследно. Что, отбыв земную повинность, лишь тело превращается в прах, а энергетический сгусток, именуемый душой, летит куда-то ввысь, и присоединившись к сонму себе подобных, наблюдает оттуда, из синей сини, за мельтешением оставшихся внизу. Верить, что возможно, когда-нибудь они снова будут вместе, рядом, в одном пространстве, в одном измерении. Он взглянул вверх. Слышишь ли ты меня, мама?

Небо снова затягивало тучами, несколько капель, словно предупреждая о надвигающемся дожде, упало ему на лицо, и Валентин Юрьевич поднялся.

На обратном пути он решил зайти в школу.

Рядом со школой располагался небольшой домик – сельский медпункт. Здесь, на скамейке перед крылечком он провел немало минут, да что там, минут – часов, ожидая, пока закончит работу Марина. Он еще учился, еще был студентом, а она уже работала. Вернулась после учебы домой, здесь требовалась медсестра, кроме того, не захотела своих старых родителей одних оставлять. С этим домиком было связано достаточно много воспоминаний. Больше – приятных. Впрочем, были и не очень приятные… их последняя встреча, например. За день до отъезда он пришел к Марине в медпункт. На улице была холодрыга, мело, зима в разгаре. Поэтому он и решил подождать внутри, хотя и не любил находиться среди больных людей. Да и вопросов идиотских, не любил. Если народу было много, обязательно находилась какая-нибудь сердобольная душа, которая спрашивала, не заболел ли он, часом? Но в тот раз у кабинета Марины никого не было, хотя до конца рабочего дня оставался еще много времени. И в кабинете пациентов не оказалось. Тети Паши, уборщицы и санитарки в одном лице, тоже не было. Обедать пошла, объяснила Марина. Он уже знал, если тетя Паша ушла «обедать», то вернется не скоро. Хозяйство у нее, внуки. Может только перед концом рабочего дня заглянуть, чтобы медпункт запереть. И правильно, чего часы зря отсиживать, когда вся работа с раннего утра переделана? Никто ее упрекнуть не сможет, в медпункте всегда чистота и порядок. Он обнял Марину. После нескольких жарких поцелуев захотелось большего. Он расстегнул пуговицу халата, потом вторую.