Сдержать обещания. В жизни и политике

Глава 2
Нейлия

Многое мы выражаем без слов или читаем между строк. Этому я научился, когда стал родителем-одиночкой. Я никогда не считал планирование и полноценно проведенное вместе время универсальным решением всех родительских проблем. Самые теплые воспоминания, связанные с воспитанием детей, – это те случайные моменты, когда мы просто были рядом. Помню, как мы остановились погулять в парке неподалеку от нашего дома в Норт-Стар. Я был за рулем своего открытого «Корвета», и Хантер, мой четырехлетний сын, ехал у меня на коленях. Прежде чем подхватить его и пойти к качелям, я сказал ему, как и сотни раз прежде, без особой причины: «Я люблю тебя, малыш».

Хантер посмотрел прямо на меня, поднял руки и широко развел их: «Я люблю тебя больше всего на свете, папа».

В тот момент мы были вместе, и это было выражением не только любви и уважения друг к другу. Дети подражают взрослым, которых они видят, и имитируют их поведение. Семейные ценности нужны им как воздух. Как любит говорить моя мама: «Дети обычно становятся такими, какими ты хочешь их видеть».

Еще одно яркое воспоминание связано у меня с Хантом. Это произошло примерно пару лет спустя. Однажды, когда мы гуляли, я спросил его: «Итак, Хантер, кем ты хочешь стать, когда вырастешь?»

«Хочу быть важным». Я знал, о чем он говорит.

Когда осенью 1961 года началась моя учеба в Делавэрском университете и нужно было выбрать специализацию, я выбрал особенно интересовавшие меня предметы: политологию и историю. И я планировал продолжить учебу в школе права. Эта идея пришла мне в голову весной 1960 года в библиотеке Академии Арчмер. В тот год Джон Кеннеди был молодым сенатором от Массачусетса и собирался выдвигать свою кандидатуру на пост президента от Демократической партии. В случае успеха он стал бы первым президентом-католиком со времен Эла Смита, и хотя многие говорили, что американцы никогда не выберут католика, Кеннеди это не смущало. «Я отказываюсь верить, что в тот день, когда я принял крещение, я утратил право стать президентом», – публично заявил он в своем обращении незадолго до своей решительной победы в праймериз в Западной Вирджинии. Моя мать, ирландка по происхождению, была потрясена.

Вряд ли у Кеннеди и Байденов было много общего. Отец Кеннеди был одним из богатейших и известнейших людей в стране. Я видел фотографии. Я знал, что Хайаннис-порт не похож на Мейфилд. Сенатор Кеннеди симпатичен мне вне зависимости от своего богатства. Моя семья никогда не верила, что усердный труд ведет к обеспеченной жизни. Мы всегда скептично относились к старой кальвинистской идее, что благочестие вознаграждается земными благами.

Но очаровали меня не харизма и уверенность Кеннеди, и не его прекрасная жена и идеальные дети. Все это казалось естественным. И также не его молодость или энергия. И даже не новизна его идей. На самом деле в инаугурационной речи 1961 года меня поразила не столько эта новизна, сколько то, что его идеи были созвучны с уроками в школах Святого Павла, Святого Розария и Арчмере, и, в особенности, у меня дома. Кеннеди напомнил нам, что благие дела на земле следует творить потому, что это наш долг: «С чистой совестью, нашим единственным несомненным вознаграждением после окончательного суда истории над нашими поступками, – сказал он на закрытии церемонии в тот день, – пойдем вперед, направляя любимую страну, прося Его благословения и Его помощи, но зная, что здесь, на земле, дело Божие поистине должно быть нашим делом».

Его слова стали лишь открытым подтверждением того, что я узнавал по мере взросления: наивысшие наши ценности – равенство, справедливость, истинное правосудие – мы защищали ради себя, а не ради Бога. Я уверен, что для меня, как и для многих людей моего поколения, президент Кеннеди напомнил, что наш долг состоит в том, чтобы сделать мир лучше. И это было нечто, о чем я уже задумывался.

В старших классах, как и у всех подростков, у меня в голове крутились пара фантазий в стиле Уолтера Митти^[7]. Одной из них была мечта стать профессиональным футболистом. Другая – заслужить общественное признание, вершить великие дела и войти в историю, сделав что-то хорошее. Нужно было еще постараться, чтобы понять, какая из них была более несуразной. Когда я перешел в старшую школу, я весил 140 фунтов^[8], а политические связи моей семьи не распространялись даже на местный школьный совет.

Но эти отрезвляющие факты не охладили моего юношеского пыла. Во время самостоятельных занятий ближе к концу третьего года обучения в Арчмере я пошел в библиотеку, достал «Справочник Конгресса» и начал просматривать биографии. Я хотел знать, кем были эти мужчины и женщины, которые попали в Вашингтон. Как им это удалось? Мне бросилось в глаза то, что в большинстве своем это были выходцы из зажиточных семей с положением в обществе. Те же, кто проложил дорогу самостоятельно, в основном были юристами. Это и определило мой курс.

Вероятно, в первый год учебы в колледже я слишком увлекался футболом и знакомствами с девушками, которых вокруг было много. После суровых условий Арчмера в колледже было легче. В любом случае я не выделялся на фоне других. Когда появились мои оценки за первый семестр, отец и мать сказали, что я не буду участвовать весной в футбольных соревнованиях. Отец не хотел, чтобы я провалил учебу: «Помни, Джоуи, ты должен вести себя как студент. Никто не сможет отобрать у тебя твою степень». Однажды отец зашел в мою комнату в общежитии и увидел, что, надев бейсболку, я развалился на кровати. В комнате был беспорядок, и повсюду валялись украденные дорожные знаки. Ни одного открытого учебника видно не было. «Так вот, значит, – покачав головой, произнес он, – что такое “колледж”».

Но в течение первых двух лет я так и не взялся за учебу всерьез. Мне даже дали условный срок за то, что я однажды облил советника пеной из огнетушителя. Я проводил много времени в общей комнате со своими друзьями, где всегда можно было найти интересного собеседника. Иногда мы спорили на тему политики, обсуждая движение за гражданские права чернокожих, операцию в бухте Кочинос, встречу Кеннеди с Хрущевым, Карибский кризис, будущее свободного мира. Еще больше нас интересовало наше собственное будущее. Однажды я задал такой вопрос: «Парни, вот если вам после выпуска придется выбирать: или должность в компании DuPont, с приличным стартовым окладом, гарантией от увольнения, но заработком не более 40 000 долларов в год (что было совсем неплохо в 1962 году), или работа на полставки, без гарантий, но и без ограничений возможности заработать деньги. Что бы вы выбрали?» Большинству пришлось по душе место с гарантиями. Я сказал им, что они рассуждают как инженеры. И что я выбираю риск.

Я сидел в общей комнате и участвовал в спорах вместо того, чтобы заниматься. Но я считал, что достаточно было бы закончить обучение через четыре года, сдать вступительные экзамены, и я был бы зачислен в школу права. Я знал, что мне это по плечу. Но зачем мне высшая математика? Или естественные науки?

В первом семестре третьего года обучения я слегка заволновался. Принимая во внимание мою успеваемость, не было уверенности, что я смогу поступить в престижную школу права. Поэтому я решил поговорить с молодым профессором факультета политологии Дэвидом Ингерсоллом. По его мнению, в данной ситуации единственным способом произвести впечатление при поступлении была демонстрация моих способностей. Я сам загнал себя в угол, и оставалось всего три семестра, чтобы исправить ситуацию. Пришлось увеличить нагрузки и отлично справляться с ними.

Поскольку я взял на себя это обязательство, я выполнил его. В последующие два семестра я выдержал учебную нагрузку в тридцать семь часов с удовлетворительными оценками, несмотря на то что предпринял еще одну попытку играть в футбол. Я не играл два года, но тренеры удивились, как быстро я прогрессировал. После ежегодного весеннего матча в апреле казалось, что у меня есть шанс стать защитником. Я никак не мог дождаться следующего сентября. В своем воображении я уже видел, как наступает осень. Поэтому я чувствовал себя превосходно, когда отправился во Флориду на весенние каникулы после всех тренировок. Эта поездка все изменила.

Мы с друзьями на машине отправились в Форт-Лодердейл. Наличных у меня было не много, и девушки из Делавэрского университета, арендовавшие целый дом для своей большой компании, разрешили мне жить там. Но после двух дней пляжного отдыха я заскучал. Там была половина нашего кампуса. Это были те же люди, только менее одетые и более пьяные. А я не пил. И вот на второй день на пляже я разговорился со своим другом из Уилмингтона Фредом Сирсом, который уже заканчивал обучение, и еще одним парнем из футбольной команды. Должно быть, Фред тоже скучал.

– А что, Джо, ты когда-нибудь ездил в Нассау?

– Хм, нет. На самолете мне летать не доводилось.

– Ну, за двадцать пять баксов мы можем взять билет туда-обратно у Caribe Air.

Остатки от восьмидесяти девяти долларов, полученные в качестве налогового вычета, жгли мне карман, поэтому мы втроем быстро собрались ехать. Мы решили, что если не найдем места для ночлега, то вечером вернемся, и следующим же утром вылетели на остров Парадайз, в Нассау.

По пути из аэропорта мы встретили еще одну компанию студентов колледжа, и они согласились приютить нас на ночь в арендованном ими доме. Но мы не остались скучать с ними. В первый же день в Нассау мы сразу отправились на пляж. На острове Парадайз прекрасные пляжи с белым песком, но пройти мы могли только на городской пляж. Там мы были единственными студентами колледжа, и рядом, отгороженная забором из рабицы вплоть до самой воды, располагалась роскошная розовая громада British Colonial Hotel. Только гости отеля могли пройти на тот пляж, но мы были твердо намерены пробраться туда. Мы взяли три полотенца, которые гости отеля повесили сушиться на забор, и, обернув их вокруг себя так, чтобы символика British Colonial была хорошо видна, прошли через главный вход мимо охранников. Мы держались как местные, и это сработало.

Я никогда не бывал в отелях, подобных British Colonial, – он выглядел как Академия Арчмер, только предназначенная для отдыха. Через прохладный вестибюль мы прошли в заднюю часть отеля и оказались на террасе с бассейном, переходившей в пляж. Студенческая братия была повсюду, но мы заприметили двух девушек возле бассейна, сидящих в шезлонгах рядом с пляжем. Одна была брюнетка, вторая – блондинка.

– Блондинка моя, – сказал я.

– Нет, – возразил мой приятель, – моя!

– У меня есть монетка, – сказал Сирс. – Можете подкинуть и решить.

Я не стал ждать, кто выиграет, и подошел к блондинке. Другой мой приятель взял на себя брюнетку. Она была очень симпатичной, в обтягивающем леопардовом купальнике, поэтому он не казался таким уж разочарованным. Я приблизился и присел на край шезлонга к блондинке. Краем уха я услышал, что мой приятель попал впросак.

– Я Майк.

– Ты мне солнце загородил, Майк.

– Привет, я Джо Байден.

– Привет, Джо. Я Нейлия Хантер.

Когда она повернулась ко мне, я увидел ее замечательную улыбку и обворожительные зеленые глаза. Солнце стояло в зените и освещало ее яркими лучами, но я не заметил в ней ни малейшего изъяна. Я чувствовал, что втрескался самым глупейшим образом – с первого взгляда. И с ней было легко разговаривать. Она училась в Сиракузском университете, неподалеку от своего родного города Сканителеса в штате Нью-Йорк. До окончания учебы ей оставалось всего два месяца, и она надеялась, что в сентябре она уже будет преподавать в школе. Мы поговорили о наших родителях. Ее отец владел ресторанным бизнесом. Разговор зашел о наших братьях и сестрах. Она была старшей, как и я. Пока мы вежливо беседовали, я заметил огромное судно, замедлявшее ход, чтобы пришвартоваться прямо возле пляжа British Colonial. Я никогда не видел таких больших кораблей. В длину он, должно быть, был футов сорок. Я понял, что это яхта. Рассказывая Нейлии о себе, своей семье и доме, я зачарованно следил за этой яхтой. Мое внимание было приковано к Нейлии, но краем глаза я следил за парнем на яхте, который бросил якорь ярдах в сорока от берега. Человек на борту спустил на воду маленькую шлюпку, прыгнул в нее и стал грести к берегу. С потрясающей легкостью он вырулил прямо на берег пляжа, вылез из шлюпки и направился к бассейну British Colonial. Выглядело это так, как будто он направляется прямо ко мне. Он был одет во все белое, на голове – белая фуражка для яхтинга, штанины подвернуты. Пока он тащился босиком по пляжу, уверенность, что он направляется именно ко мне, возрастала. А потом он навис над нами, щурясь на солнце. «Привет, Нейлия», – сказал он, и сердце у меня екнуло. Ну все, моя песенка спета. А потом он спросил: «Идем сегодня?»

Она подняла глаза на него, потом на меня. «О, Джон, прости меня», – сказала она.

– Это Джо.

– Привет, Джо.

Он был примерно нашего возраста или чуть постарше.

– Привет, Джон.

«Мне очень жаль насчет сегодня, – сказала Нейлия так тихо, что нам обоим пришлось склониться к ней поближе, чтобы расслышать. – Но мы с Джо собираемся поужинать сегодня вместе».

Я почувствовал, как мое сердце выпрыгивает из груди. Я-то думал, что мы просто общаемся.

Джон не стал дожидаться объяснений. После того как он ушел, Нейлия стала извиняться передо мной. «Надеюсь, ты не против, что я так сказала, но мне не хотелось с ним никуда идти. Он хороший парень – я знаю его со школы, – но мне правда не хотелось сегодня никуда с ним идти». Я слышал, что она говорит, но в моей голове все еще звучала фраза: «Мы с Джо собираемся поужинать сегодня».

– Ну так что, – сказал я, – сходим поужинать?

– Неплохо бы, – ответила она снова шепотом, но уже более убедительно. – Тут за углом, рядом с отелем, есть приятное местечко.

У меня оставалось 17 долларов. И они были нужны мне на обратную дорогу.

– Как насчет сходить куда-нибудь и съесть по гамбургеру?

– Было бы неплохо, Джо, – согласилась она. И могу сказать, что именно это она и имела в виду.

Вечером я зашел за ней в отель, и мы отправились в ресторан. Слава богу, что место это было не изысканное, в меню были гамбургеры. Мы еще поговорили об учебе и о том, чем заниматься после выпуска. В основном говорили о семье. Через несколько часов ужин был закончен, и принесли счет. Никто не предупреждал меня, что за цены на этом острове. Счет был на двадцать долларов без учета напитков. Это был 1964 год. Официантка нависла надо мной в ожидании оплаты. Я чувствовал, что покрываюсь испариной… и тут до моего колена кто-то слегка дотронулся. Это была рука Нейлии, и когда я опустил на нее свою руку, она передала мне две двадцатки. Должно быть, она заметила мою панику. «Я так растерялся», – извинился я, когда официантка пошла за сдачей.

«Не стоит, – сказала она. – Не стоит. С моим папой такое часто случается. Не нужно смущаться».

И я успокоился. Это было ее особым даром – позволить каждому почувствовать себя комфортно. Никто никогда не испытывал неловкости в присутствии Нейлии.

После ужина не хотелось расставаться, и Нейлия рассказала о клубе, где с новым альбомом выступала молодая звезда Бродвея. Нейлия заверила меня, что мы сможем попасть туда бесплатно, потому что ее подруга в леопардовом купальнике встречалась с владельцем этого клуба. И мы пошли посмотреть выступление, а затем я проводил Нейлию обратно в отель. Помню, что не чувствовал земли под ногами. В тот поздний час охранники уже повесили цепь на въезде парковки, чтобы никто больше не заезжал. Пришло ли мне в голову поднять эту цепь, чтобы пройти под ней? Нет. Я попытался перепрыгнуть, но поднимая ногу, задел цепь и шлепнулся навзничь. Я услышал, как позади меня смеется Нейлия. Но затем она осеклась: «Ты в порядке?»

Я встал и отряхнулся. «Я в порядке. Просто снова растерялся». – «О, ну, не стоит. Просто тут так темно, что ты, наверное, не увидел ее».

Ну разве можно было не влюбиться в такую девушку?

Мы расстались у входа в отель, и на обратном пути я шел, повторяя про себя: «Это Та Самая».

Я остался в Нассау на последние четыре дня каникул, и мы с Нейлией проводили вместе каждый день и каждый вечер. На четвертый день я сказал ей, что на следующие выходные у меня нет особых планов.

– Могу я навестить тебя в Нью-Йорке?

– Надеюсь на это.

– Знаешь, мы ведь поженимся, – сказал я ей.

Она взглянула мне прямо в глаза. «Думаю, что это так, – прошептала она. – Думаю, что это так».

Когда я вернулся в Делавэр, я не пошел сразу в общежитие. Вместо этого я отправился к себе домой в Мейфилд, чтобы рассказать новость. Вэл сказала, что я начал кричать сразу, как открыл дверь, даже не успев войти: «Вэл! Вэл! Иди сюда! Я нашел ее!»

«Нашел кого?»

«Я встретил девушку, на которой собираюсь жениться!»

Я рассказывал про Нейлию всем и никак не мог остановиться. Я рассказал Вэл, Джимми и Фрэнки; я рассказал товарищам из футбольной команды, приятелям из колледжа, родителям. Мой отец все понял и разрешил взять одну из его машин. В следующую пятницу я проехал 320 миль до Сканителеса, чтобы увидеться со своей новой девушкой. Как только я подъехал к дому Нейлии, расположенному на берегу озера, я понял, что Хантеры отличаются от Байденов. Ее отец неплохо зарабатывал в ресторанном бизнесе. Даже в темноте я видел очертания дома, и он показался мне огромным. Подходя к двери, я услышал, как громко бьется мое сердце. Я постучал. Дверь открылась – и появилась она, в желтом пуловере. В доме играла музыка, и она улыбалась. Сквозь витражное стекло у нее за плечом виднелось озеро. На его противоположном берегу мягко мерцали огни порта. Я чувствовал себя словно Гэтсби в романе Фицджеральда – только мое видение, моя мечта стояла рядом, на расстоянии вытянутой руки.

Находиться рядом с Нейлией у нее дома было так же легко, как и в Нассау. Мы могли говорить день и ночь напролет, и все меньше о прошлом и все больше о будущем. Мы расстались в воскресенье вечером и встретились вечером в следующую пятницу. Весь следующий учебный год я приезжал на каждые выходные. У мистера Хантера была лодка на озере.

– Ты ведь катаешься на водных лыжах, а, Джо?

– Я никогда не пробовал, – признался я, – но думаю, что сумею.

Нейлия сказала, что «немножко» умеет кататься на водных лыжах. И вскоре я выяснил, что это означало. Она была местной звездой. Поэтому единственный выходной, когда я не поехал в Сканителес, был за неделю до того, как мистер Хантер достал лодку из зимнего хранения. Дело в том, что одна из подруг Вэл, Джин Фэрри, согласилась научить меня катанию на водных лыжах на озере Харвис Лейк в Поконос. На Харвис Лейк бензина у меня ушло, должно быть, галлонов двадцать, и в тот день на воде я провел часов шесть подряд.

– Ну что, Джо? – спрашивала Джин. – Уже хватит?

– Давай еще… хочу попробовать слалом!

Когда я, наконец, выбрался из озера, мои ноги были как ватные, но на следующих выходных в Сканителесе я уже мог попробовать слалом. К концу лета я даже освоил прыжки.

В основном приезжал я, но в один из выходных Нейлия сама приехала в Уилмингтон, чтобы познакомиться с Вэл, Джимми, Фрэнки и моими родителями. Мои родители устроили большую вечеринку с барбекю, и я пригласил всех познакомиться с Нейлией. У нас в доме было тесновато, поэтому Нейлию разместили в комнате Вэл, и они сразу поладили. Нейлия понравилась не только Вэл, вся семья хорошо приняла ее. Даже в новой обстановке, в незнакомом окружении, Нейлия была спокойной. Она держалась абсолютно непринужденно. «Это замечательная печь для барбекю, мистер Байден, – сказала она моему отцу. – Она великолепна».

Мои родители могли бы сказать, что мы влюблены – это было несложно заметить, – и они боялись за меня… за нас. Хантеры тоже могли это видеть, но они не были так уж уверены. Можно было сказать, что я нравлюсь ее отцу, но он находился под влиянием своей сестры, которая занимала видное положение в пресвитерианской церкви в Оберне. Как-то поздно вечером в пятницу, после долгой поездки из Уилмингтона, Нейлия, как обычно, встретила меня у двери, но в дом мы не вошли.

– Подожди, Джоуи, – сказала она. – Папа не хочет, чтобы я с тобой виделась.

Я подумал, что умру на этих ступеньках. Неужели все кончено?

– Это из-за того, что ты католик. Но я сказала ему: «Не заставляй меня выбирать, папа. Не заставляй».

В итоге мистер Хантер отступил. Он никогда мне ничего не говорил и больше не поднимал с ней эту тему. И если раньше могли быть какие-то сомнения, то теперь я был абсолютно уверен. Я знал, что мы поженимся. Я устроился на заправку на ближайшей пристани, чтобы провести последний месяц летних каникул в Сканителесе. Затем мне нужно было решать что-то насчет занятий футболом.

Ожидалось, что мы вернемся к тренировкам за две недели до начала осеннего семестра, и это значило, что мне придется оставить Сканителес на две недели раньше. Я понял, что если я буду играть в футбол, то буду занят по выходным. Я почти не смогу видеться с Нейлией в сентябре, октябре, ноябре… до самого декабря, если мы будем играть в турнирах плей-офф.

Я позвонил тренеру за несколько недель до начала сезона.

– Тренер, я не приду.

– Кто это?

– Это Джо Байден. Я не буду играть в этом сезоне.

– Байден?! Ты хоть понимаешь, что у тебя есть шанс играть в этом году?

– Я знаю, тренер, но я не приду. Я не буду играть… Слушайте, я тут встретил девушку, и она в Сиракузском…

И тут я услышал гудки. Он повесил трубку.

Весь осенний семестр мне удавалось выстраивать свое расписание таким образом, чтобы в пятницу не было занятий и я мог выезжать пораньше. Когда не мог арендовать машину, то ехал автостопом. Я даже нашел способ профинансировать свои поездки к Нейлии. Собрав компанию парней, я начал перегонять машины для своего отца и других дилеров. Нам платили по десять долларов за машину, которую нужно было переправить на пароме. Каждую пятницу я одалживал «универсал» и вез шесть или семь парней на автомобильный аукцион в Манхейм неподалеку от Ланкастера в Пенсильвании. Я платил им по пять долларов за каждую машину, которую они перегоняли на парковки к дилерам в Уилмингтоне. В школу они возвращались автостопом, а я каждые выходные зарабатывал почти тридцать долларов. Когда мне везло, я зарабатывал сто долларов чистыми.

В Сканителес и обратно я обычно ездил один. Однажды я даже побил свой собственный рекорд скорости – 320 миль за пять часов. Я очень торопился – в дороге у меня было много времени, чтобы продумать наше с Нейлией будущее, и я размышлял. Через год будет выпуск. Дальше – школа права. Потом – свадьба, дети. Нейлия хотела пятерых, и я не возражал. Она сказала, что не хочет откладывать их рождение, поэтому мы будем еще сравнительно молоды, когда они вырастут. Мы говорили о большом доме в тюдоровском стиле, окруженном деревьями, которые риелторы называют «зрелые насаждения». Я стану адвокатом, буду работать в суде и открою собственную фирму, а потом буду баллотироваться на государственный пост. Когда рядом со мной появилась Нейлия, это уже было скорее планом, чем фантазиями. Никто вне моей семьи не верил в меня так, как верила Нейлия. И когда я смотрел на себя ее глазами, то мне казалось, что возможно все. Теперь я видел полную картину – юридическую фирму, объявление избирательной кампании, выступления, путешествия, ночь победы. Я работаю и приношу пользу. Видеть – это означало видеть все до конца. И я предвкушал перемены. Я знал, как мы с Нейлией будем выглядеть, что я буду говорить, чем я хочу заниматься на службе. Когда мы беседовали с Нейлией, я не просто рассказывал ей о самой должности, я объяснял, как смогу использовать свое положение для того, чтобы сделать жизнь людей лучше. И Нейлия соглашалась. Мы почти всегда соглашались друг с другом. Наша совместная жизнь стала бы по-настоящему захватывающей. «Мы сможем это сделать, – вот как она обычно говорила. – Я тебе обещаю».

Следующим шагом было поступление в школу права, и поскольку Нейлия уже преподавала в Сиракузах, я подал документы в юридический колледж при Сиракузском университете. Теперь, когда Нейлия стала частью моего будущего, я стал еще более целеустремленным. Никогда еще я не относился к своим занятиям так серьезно. Свою дипломную работу я написал о конгрессмене, который был родом из той же северной части штата Нью-Йорк, где жили Хантеры. Я счел разумным ознакомиться с политической обстановкой в северной части штата на случай, если Нейлия вдруг захочет остаться дома.

В последующие два семестра мои оценки стали лучше, и я успешно сдал вступительный тест. В январе, когда я отправил свое заявление, у меня были приличные оценки по экзаменам и рекомендательные письма от профессоров. «Талант мистера Байдена раскрылся не сразу, но в последний год учебы он показал выдающиеся результаты… В последнее время мистер Байден проявлял в своей работе незаурядные способности… Я уверен, что теперь его дела идут намного лучше… У меня сформировалось высокое мнение о его базовых навыках и быстро растущем профессионализме, и это не предел… Я ожидаю с его стороны стабильного прогресса в сфере юриспруденции… Складывается впечатление, что он обладает врожденными способностями к юридической деятельности, даром аргументации, является компетентным, отличается готовностью занять четкую позицию и аргументированно ее защищать». Должно быть, мое желание было трудно не заметить. Преподаватель школы, несколькими неделями позже проводивший со мной собеседование в Сиракузском университете, счел мои способности приемлемыми, но отметил не столько мои академические успехи, сколько стремление к ним. «Мотивация, – написал он, – кажется убедительной».

В марте 1965 года в дом моих родителей в Уилмингтоне пришло письмо: «Уважаемый мистер Байден! Рады сообщить, что вы приняты в наш юридический колледж. Начало занятий с сентября 1965 года. Будем рады видеть вас…» – и вот первый шаг был сделан. Но когда я сел и прикинул стоимость первого года обучения, то насчитал 3600 долларов. И хотя от денег за летнюю работу у меня осталось шестьсот долларов, но финансовое положение моего отца было крайне стесненным. Джимми посещал государственную среднюю школу, Вэл училась в университете, а Фрэнк – в частной школе. Помимо трат на образование отец имел расходы по счетам от врачей и дантистов. Я подал заявку на оказание финансовой поддержки, и моему отцу пришлось объяснить нашу ситуацию. «Выделить более пятисот или шестисот долларов на его обучение в магистратуре для меня практически невозможно. Единственное мое сожаление состоит в том, что я осознаю необходимость этого прошения». Фонд выпускников оплатил половину стоимости моего первого года обучения, а штат Делавэр оплатил вторую. При этом у меня все еще оставалось много других расходов. Это означало, что мне также придется работать.

Декан юридического колледжа устроил меня на должность помощника при общежитии для студентов-бакалавров, и это обеспечило мне жилье и питание. В общежитии я стал наставником первокурсника, который сильно заикался. Его звали Брюс Бальмут, он был родом из Балстон Спа. Я потратил немало времени на то, чтобы укрепить уверенность Брюса. Я брал его с собой в поездки к Нейлии и познакомил со своими друзьями. Я также показал ему, каким образом я сам борюсь с заиканием, делая упражнения перед зеркалом. К концу первого семестра Брюс мог цитировать Эмерсона так же, как и я.

Я все еще сожалел, что в прошлом году бросил футбол, поэтому вместе с другими студентами мы собрали команду и вошли в университетскую лигу. Мои товарищи говорили, что я с таким рвением занимался этим, как будто футбол был олимпийским видом спорта. Должно быть, они подумали, что мне снесло крышу, когда я попросил друга из Уилмингтона купить мне шиповки Rydell. В Сиракузах я нигде не мог их найти.

Недостатка в общении у меня не было. Большинство из моих однокурсников были женаты или, как я, готовились к свадьбе. И вечером в пятницу мы обычно парами собирались у кого-нибудь дома. Это были отличные, умные ребята. Я встречал людей со всего северо-востока. Одним из моих лучших друзей в Сиракузах был Джек Оуэнс, его родители, католики, жили на Лонг-Айленде. Джек следил за модой, и на каждый сезон у него была специально подобранная одежда. Мы называли его Хэмптон Джек. Если мы собирались играть в футбол в субботу, то он надевал спортивную куртку из кашемира и верблюжьей шерсти, и ее подкладка сочеталась по цвету со штанами!

Джек особо ни с кем не встречался, поэтому мы с Нейлией поговорили и решили, что он станет отличной парой для моей сестры Вэл, которая собиралась приехать на встречу бывших выпускников в ближайшие выходные.

Разве не здорово, если Джек и Вэл поладят? И я насел на Джека. Моя сестра лучше всех. Она такая сообразительная. Она очень забавная. Она потрясающе привлекательна. Она была королевой бала в Делавэрском университете. Джек согласился на свидание. Вэл не была так уверена. Тогда я не знал, что моя сестра тайно вздыхала по одному парню из Делавэрского университета. Пришлось попросить Нейлию поговорить с ней по телефону.

– Вэл, он действительно понравится тебе.

– Вообще-то он мне не интересен, но я так и быть, проведу с ним вечер, когда приеду. Но только один!

– Вэлери, я тебя уверяю, – сказала Нейлия. – Если бы было можно, то из всех парней в мире я бы выбрала для тебя именно Джека Оуэнса.

– Один вечер.

Мы собирались ехать большой компанией из пяти или шести пар – все из юридического колледжа: сначала соревнования бывших выпускников, затем обед, а потом возвращение в дом родителей Нейлии. Как только Джек и Вэл встретились – между ними сразу заискрило. Как точно выразилась Вэл, Джек был «заносчивый сукин сын». Позже Джек признался, что ему показалось, будто на голове Вэл все еще можно различить след от короны, врученной ей на том балу. Около восьми вечера он откланялся, сославшись на необходимость позаниматься в библиотеке. «Приятно было познакомиться, – сказал он Вэл. Джек всегда был вежлив. – Надеюсь, что увижу тебя снова».

«Вряд ли», – сказала Вэл.

Джо Байден нечасто посещал библиотеку субботними вечерами. Для меня обучение в школе права означало то же, что для многих обучение в колледже: все, что мне было нужно, – это закончить учебу, и тогда я смог бы по-настоящему заниматься своей жизнью. Работа не казалась особо сложной, скорее скучной, и мое высокомерие и небрежность представляли собой опасную комбинацию. Я даже не был уверен, что в первом семестре купил все необходимые учебники. И на занятиях я появлялся крайне редко. Раз в неделю я ездил домой вместе с Клайтоном Хейлом, и он давал мне переписывать свои лекции.