Сдержать обещания. В жизни и политике

Когда мы только начали, демократы штата были рады уже тому, что я вошел в список, и профинансировали участие в губернаторских выборах, где у нас был реальный шанс сместить занимавшего эту должность республиканца. Они посчитали, что мое участие в сенатских выборах будет выгодно всем. Партия избавится от недостижимой цели, а я смогу продолжать кампанию, не ставя никого в неловкое положение. С самого начала я понял, что партия штата не собиралась вкладывать деньги в мою кампанию. Работа Джимми заключалась в поиске денег за пределами штата, а также в привлечении демократов по всей стране. Ходить со шляпой в руке и просить делать пожертвования на кампанию было его делом, делом двадцатитрехлетнего длинноволосого парня в галстуке шириной с реку Потомак. От начала и до конца кампании нам все время не хватало денег. Время от времени я терял связь с Джимми, но потом вдруг из отделения Western Union в Техасе, Калифорнии или с Аляски приходил перевод в 1000 долларов для кампании «Байдена – в Сенат».

Наши первые существенные финансовые победы были одержаны в Вашингтоне в комитете Демократической партии по сенатским выборам. В 1972 году в комитете состоял Норди Хоффман, один из известнейших в стране нападающих команды Кнута Рокни, Университета Нотр-Дам. Норди был высокий грубоватый и упрямый здоровяк. Он ничего не боялся. Он считал, что шансов у меня почти нет. Годы спустя Норди говорил, что комитет выбрал меня в Делавэре путем тщательного отбора. Они провели опрос в штате, и там постоянно всплывало мое имя. На самом же деле, когда мы с Джимом пришли к нему в первый раз, он не дал бы за меня и десяти центов. Я был ненадежным вложением. Ему не хотелось делать ставку с такой низкой вероятностью выигрыша. Норди сразу насел на меня: «Послушай, Джо, ты нормальный парень, но я общался со своим дантистом из Уилмингтона, и он не уверен в твоей победе. Тебе двадцать девять, и шансов у тебя нет. Никто в Делавэре не верит, что ты можешь выиграть. И я не верю, что ты можешь выиграть. И мой дантист абсолютно уверен, что ты не сможешь выиграть». И все в том же духе про его дантиста. Полагаю, Джимми увидел, как сжались мои челюсти и выступил вперед подбородок. Я поднялся и пошел к двери. «Слушай, вся эта болтовня ни к чему, – сказал я Норди. – Не нужны мне ни вы, ни этот комитет. И вот что – я намерен победить».

Джимми шел за мной, стараясь успокоить меня, уговорить вернуться и сделать еще одну попытку. Норди тоже последовал за нами. Он остановил нас в коридоре и сказал, что, возможно, комитет сможет помочь нам и что он все еще считает, что я не смогу победить. Похоже, ему просто понравилось, как я держался.

Он также предложил нам поискать первоклассного консультанта. Единственным знакомым нам политтехнологом с опытом проведения выборов в масштабах штата был Джек Оуэнс, мой старый приятель по школе права. После окончания школы Джек начал свою профессиональную деятельность в Питтсбурге и стал работать для Пита Флэгерти, баллотировавшегося на должность мэра и победившего несмотря на непопулярность. После этих выборов Джек вел предвыборную кампанию Милтона Шеппа в большей части Западной Пенсильвании. Милтон Шепп стал тогда первым губернатором еврейского происхождения в своем штате. Я пригласил Джека помочь нам с нашей кампанией. Когда Джек присоединился к нашим «кухонным собраниям» на Вудс Роуд, они с Вэл взялись за старое ровно с того места, на котором закончилось их злополучное свидание вслепую. Если Джек говорил «черное», Вэл говорила «белое». Джек – «это», Вэл – «то».

«Он вошел в комнату, и мы смерили друг друга взглядом, что означало “ой-ой-ой”, – вспоминает Вэл. Как-то он приходит, и я говорю ему: “Джек, запиши-ка кое-что”. Он смотрит на меня, как будто хочет сказать: “Если ты еще когда-нибудь…” Милой я не была. И мы продолжали сталкиваться лбами».

Джек работал уже два месяца, когда Вэл подошла ко мне и сказала: «Джо, послушай, ты должен выбрать. Я с ним работать не буду. Кажется, мы просто не можем поладить».

«Не беспокойся, Вэл. Все нормально, – ответил я, – вчера вечером Джек сказал мне, что уходит. Он понимает, что своя рубашка ближе к телу».

Я все же последовал совету Норди и нанял молодого консультанта Джона Марттила из предместья Бостона, который в тот год работал еще и на Джона Кэрри в рамках кампании по выборам в Конгресс.

Однажды, незадолго до официального заявления моей кандидатуры, я возвращался с работы, и на Маркет-стрит ко мне пристал один знакомый пожилой адвокат. «Джо, – сказал он, – послушайте, я – демократ, но я вам говорю: вам ни за что не победить Кейла Боггса». И в этот самый момент, как по сигналу, мимо проехала машина с номерами сенатора Боггса. Когда она скрылась из вида, он продолжал: «Джо, дайте я расскажу вам о Кейле Боггсе…» И он рассказал мне историю о партии в покер, которую недавно устраивал для друзей. Возник спор о том, кто выиграл. Никто не уступал. «Вы знаете, что мы сделали, Джо? Чтобы уладить этот спор, мы позвонили Кейлу Боггсу».

Мало кто верил в мою победу, но в нее верила семья Байденов, и для начала этого было достаточно. К марту 1972 года, когда мы были готовы объявить о выдвижении моей кандидатуры, я заявлял каждому, кто хотел слушать: «Я твердо намерен победить на предстоящих выборах».

По плану стартовать с моим объявлением предстояло в Hotel du Pont в деловом квартале Уилмингтона, далее – переместиться на юг в округ Сассекс, провести там второе мероприятие, и затем следовать в округ Кент. Раньше так никто не делал. У нас все еще было не так много денег, но мы уже создали организацию, и у нее была идея. Этот старт я считаю одним из важнейших моментов в своей жизни. Всю кампанию Нейлия, Вэл, Джимми и я спланировали в нашей гостиной. По вечерам в воскресенье мы приглашали экспертов по нужным вопросам и часами беседовали с ними. Особое внимание уделялось таким важным для меня темам, как гражданские права, права женщин, проблемы окружающей среды, преступность и война во Вьетнаме, – я чувствовал, как мир вращается вокруг своей оси, и хотел слегка подтолкнуть его. Я знал, что должен быть полностью осведомлен в вопросах, о которых рассуждал. Когда вам только двадцать девять лет, кто, черт возьми, сочтет вас надежным? Идей было недостаточно, следовало быть в курсе дела. С самой первой минуты предвыборной гонки я должен был показать превосходную осведомленность. Я знал, что должен сдать этот экзамен. Поэтому Нейлия готовила спагетти, и мы приглашали профессоров из университетов Пенсильвании и Делавэра пообедать с нами в воскресенье. Мы заранее отправляли им вопросы и потом детально обсуждали Налоговый кодекс, войну во Вьетнаме, незаконный оборот наркотиков, проблемы окружающей среды, преступность и реабилитацию бывших заключенных. В те вечера в нашем доме собирались блестящие и преданные своему делу специалисты. Боб Каннингем был стипендиатом программы Фуллбрайта. Арлен Меклер был юристом с ученой степенью по химической технологии; Джек Джекобс теперь занимал пост судьи в Верховном суде Делавэра, в обсуждениях принимала участие также его более чем сведущая жена Марион. Все они хотели помочь мне углубить стратегию решения проблем.

К тому моменту, когда я выступил с речью о выдвижении своей кандидатуры, я чувствовал себя великолепно. Я знал, каковы мои намерения, и заявил о них. Я был абсолютно уверен. Перечитав недавно эту речь, я ощутил все те же эмоции, что и в 1972 году. В тот день я рассказал, во что я верил и что это было частью моей жизни. Мне было только двадцать девять, и я уже многое видел. Я не раз бывал в зале суда и в служебных помещениях за его пределами, работал в бассейне уилмингтонского гетто, в беднейших кварталах белого рабочего класса. Я вырос в домах для среднего класса. Мне было ясно, что за пропасть разделяет людей в Делавэре, но я также знал и о том, что может их объединить. «Домохозяйка в Брендивайн Хандред и мать в Уилмингтон Ист Сайд хотят одного – чтобы их дома были защищены, улицы районов безопасны, а дети могли получить образование, – сказал я в своей речи в Hotel du Pont. – Родители в округе Сассекс так же, как и рабочие конвейера в Ньюарке, обеспокоены проблемой наркотиков, продажа которых угрожает здоровью детей. Ткань нашего общества имеет настолько сложную структуру, что нельзя затронуть часть, не повредив всего остального».

После мероприятия в Уилмингтоне я взял курс на округ Сассекс, заняв кресло второго пилота в самолете Piper Apache. Вместе с нами следовали еще два воздушных судна. Здесь, на высоте 2500 футов, была вся моя семья: мама, папа, Вэл, Джим и Фрэнк. Родители Нейлии, проделавшие путь от Сканителеса, тоже были здесь, чтобы поддержать меня, хотя формально оставались республиканцами.

В Джорджтауне перед аудиторией в четыреста человек я говорил о том же, что и в Уилмингтоне. Моими темами были права избирателей, гражданские права, преступность, вопросы защиты окружающей среды, гарантии пенсионных накоплений, здравоохранение и война во Вьетнаме. В тот день в 1972 году я призвал к созданию полномасштабной национальной программы здравоохранения, чтобы уберечь семьи от разорения при лечении смертельных болезней: «Мы не можем больше допускать ситуации, в которой граждане богатейшего в мире народа находятся на правах граждан второго сорта, когда речь идет об оказании медицинских услуг действительно нуждающимся в них людям». Но главное, что я тогда сказал – это то, что я все еще верю в систему, хочу заставить ее работать, и мне можно дать шанс.

Это было сутью моей кампании с первого дня: вернуть доверие. Я строго придерживался первого принципа дедушки Финнегана: «Скажи им то, что ты действительно думаешь, Джоуи. А там как карта ляжет». «Можете не соглашаться со мной, но по крайней мере теперь вам известна моя позиция», – говорил я в день объявления кандидатуры и на всех последующих мероприятиях. Я был убежден, что избиратели в Делавэре думали так же, как я, и что они действительно нуждались в ком-то, кто относился к происходящему честно. Мы также сделали экспромтом один рекламный ролик, взбесивший профессионалов от политики. Джон Марттила прибыл из Бостона с выносным микрофоном на штанге и магнитофоном, и мы с ним направились в торговый центр Prices Corner. «Просто записывай это, Джон», – сказал я ему. Я подходил к людям и говорил: «Меня зовут Джо Байден. Я кандидат от Демократической партии в Сенат Соединенных Штатов. Вы доверяете мне?» Они катили свои тележки, глядя на меня, как на инопланетянина. «Черт возьми, нет!.. Как вы сказали?.. С какой стати мы должны вам доверять?» Таким образом мы опросили человек десять-пятнадцать и сделали ролик, сопровождавшийся словами: «Вот что неправильно в Америке прямо сейчас. Обещаю, если вы изберете меня, вы точно узнаете мою позицию. И вы сможете доверять мне».

«Нельзя выпускать в эфир сюжет, где люди говорят, что не доверяют тебе!» – твердил Марттила. Но я знал, что это сработает. Догадаться было нетрудно. Люди чувствовали себя так, будто теряют контроль. Ведь не на пустом же месте возник лозунг «закона и порядка» Никсона. Во всех районах Делавэра люди по-настоящему боялись преступности. Нам говорили, что война во Вьетнаме постепенно заканчивается, но убитых и раненых все еще доставляли. Каждую неделю морг при базе ВВС в Довере получал тела молодых американцев в мешках для трупов. Сколько матерей не спали по ночам, думая, вернутся ли их сыновья и ради чего они рискуют жизнями?

Я продолжал напоминать людям, что Калеб Боггс – хороший парень, но он не готов принимать сложные решения по большинству вопросов. И, возможно, нам был нужен кто-то, чтобы дать отпор Никсону, приказавшему минировать заливы Северного Вьетнама и расширявшему масштаб американских военных операций, несмотря на обещания вывести войска. Я соглашался, что война во Вьетнаме аморальна. Она была лишь глупой и ужасающей потерей времени, денег, жизней, войной, начавшейся из ложной предпосылки. Каждые две недели мы тратили один миллиард долларов, рискуя всей нашей внешней политикой и затрачивая так много усилий в Юго-Восточной Азии, что упускали из виду действительно важное. Президент повторял, что на карту поставлена честь Америки, и это возмущало меня. Если это все, за что мы сражались во Вьетнаме, говорил я, то как ради этого вообще можно было жертвовать чьей-то жизнью.

И все же без практического подтверждения идея ничего не стоила. Политики – это не просто энергичные ребята, подающие великие идеи со способами их продаж. Настоящая предвыборная кампания – это прежде всего организационная работа, требующая усилий изо дня в день. Для ее выполнения нужен именно такой тип постоянства, которому учил меня отец. Нужно работать каждый день – в хорошие дни и особенно – в плохие. Мы уже знали кое-что о практической стороне такой деятельности. В 1970 году Вэл уже проводила весьма современную предвыборную кампанию по моему избранию в Совет. Мы получили доступ к регистрационным базам и систематизировали данные по каждому кварталу. У нас были картотеки на каждый микрорайон, улицу и дом. Мы привлекли старших по кварталам и дали им работу. И в сенатской кампании мы учли этот опыт. Делавэр был небольшим штатом – только один округ по выборам в Конгресс. Мы задействовали волонтеров и создали картотеку с данными по всему штату. На помощь нам пришли преданные сторонники Демократической партии, с которыми я познакомился в Комиссии по возрождению, а на оставшиеся должности мы взяли подростков. Это был первый год, когда восемнадцатилетним разрешили голосовать, и Вэл собрала небольшую армию в несколько тысяч человек. Я поставил себе целью обойти школы и пообщаться с учениками. Многие наблюдатели считали, что, видимо, я делаю это потому, что в 1972 году восемнадцатилетним впервые разрешили участвовать в выборах. По их мнению, я тратил время зря. Но я не хуже их мог оценить ситуацию. Зная, что лишь немногим старшеклассникам исполнилось восемнадцать, я выработал теорию, которую никто не принимал всерьез: согласно этой теории пятнадцати-, шестнадцати- и семнадцатилетние оказывают на своих родителей большее влияние, чем родители на них. Я полагал, что, если какой-нибудь старшеклассник, придя домой и сев за обеденный стол, скажет своим родителям: «Знаешь, папа, сегодня я встретил одного классного парня. Его зовут Джо Байден, и он мне действительно понравился», то эти папа и мама могут оказаться преданными республиканцами, но, возможно, они захотят проявить уважение к мнению своих детей. Они могут присмотреться к Джо Байдену повнимательнее. Поэтому первым делом я отправился в школы в районах, где проживало больше республиканцев.

К тому моменту, когда избиратели начали обращать внимание на предвыборную гонку, у кампании «Байдена – в Сенат» уже была сформирована основная идея. Мы выработали четкую позицию по каждому вопросу и уже представляли собой организацию. У нас даже появилось немного денег от неожиданных спонсоров – а точнее, от тех, кого я разозлил, борясь с нерациональной застройкой во время работы в Совете округа. Они знали, что внесенное мной постановление помешало Shell Oil быстро выстроить нефтеперерабатывающий завод в Делавэр-Сити, законодатели выиграли время на принятие акта об управлении прибрежными зонами, положившего конец строительству. Они также знали, что я предложил рассмотреть закон, существенно урезавший финансирование строительства федеральных трасс, чтобы изменить план прокладки шоссе 141 и расширить шоссе Конкорд Пайк. Профсоюзы строителей были недовольны мной. По их словам, это сокращало количество рабочих мест. Ассоциация генподрядчиков не стеснялась в выражениях в мой адрес. Поэтому Вэл сильно удивилась, когда несколько строительных организаций выписали чеки для кампании «Байдена – в Сенат». «Мы готовы на все, – сказали они ей, – чтобы убрать твоего брата из округа Ньюкасл».

Через два месяца опросы показали, что Боггс опережал меня в соотношении 47 к 19. Таким образом, на наших первых совместных дебатах в организации «Хадасса»^[16] по случаю Дня труда, я отставал практически на тридцать пунктов. Я был уверен, что буду держаться не хуже его. Кейл Боггс выглядел добродушным малым. Порядочный, благодушный и почтенный человек, он честно трудился на благо своей страны, однако мне все время казалось, что его мало интересовало будущее народа. На первых дебатах я стоял рядом с ним и не испытывал страха. Я считал, что смог бы стать лучшим сенатором. На самом деле я задавался вопросом, действительно ли он хотел участвовать в этой гонке. Когда я входил в курс дела, вокруг поговаривали, что Боггс собирается уйти на покой и лидеры Великой старой партии обеспокоены тем, что праймериз Пита Дюпона и Хэла Хэскела могут быть жестокими, затратными и болезненными.

Позднее я узнал, что Боггс действительно хотел покинуть пост, а его жена устала от общественной деятельности. Однако президент Ричард Никсон прибыл в Делавэр и попросил Боггса принять участие в выборах ради блага Республиканской партии. Думаю, что Боггс согласился баллотироваться отчасти из-за того, что конкуренция не представлялась ему сильной. По слухам, после победы Боггс собирался передать свой пост Дюпону. В то время я не знал, насколько правдивы эти слухи, но я все же считал, что, когда люди увидят меня рядом с Боггсом, я уже не буду отставать на тридцать пунктов. Впервые я открывал дебаты. Сенатор опаздывал, поэтому в основном я полемизировал с одним из его помощников. Боггс появился в конце мероприятия.

Во время сессии вопросов и ответов в конце дебатов в организации «Хадасса» Боггсу задали вопрос о его мнении по поводу конвенции о предупреждении геноцида^[17]. Эта конвенция стала ответом на события холокоста, но в течение нескольких лет радикал правого крыла Джон Берчерс блокировал ее ратификацию. Берчерс заявил, что ратификация ставит под угрозу наш национальный суверенитет. Эта конвенция активно обсуждалась в еврейском сообществе, и вопрос был достаточно легким. Но Боггс растерялся. «Извините, – сказал он. – Я не очень знаком с деталями, уточню и отвечу вам». Тогда этот же вопрос задали мне – это противоречило правилам дебатов, но ведущий согласился. Я был знаком с конвенцией и точно знал, что ответить. Это был шанс нанести Боггсу чувствительный удар. Но, по правде, меня удивило, что дважды избиравшийся сенатор Соединенных Штатов не был знаком с этой конвенцией. Мне даже не пришлось задуматься над ответом. Наверное, тогда мое политическое чутье было острее, чем сейчас. Как и любой человек с тридцатилетним стажем в политике, я утратил чутье. Сейчас я скорее выиграю очко, но проиграю матч, потому что буду с пеной у рта отстаивать факты. Но в 1972 году я хорошо понимал, что никто из аудитории не хочет увидеть Боггса растерянным – это было бы все равно что стукнуть палкой доброго дядюшку на глазах у любящей семьи. И я сказал: «Не уверен. Обещаю также вернуться к этому вопросу позже».

Как бы усердно я ни работал, вопрос о моем возрасте постоянно преследовал меня. На предвыборных мероприятиях люди подходили ко мне и говорили: «Эй, я собираюсь проголосовать за твоего отца!» «Я тоже!» – в шутку отвечал я. Одному из делавэрских журналистов нравилось повторять, что даже ботинки сенатора Боггса и то, вероятно, старше меня. Да, проблема существовала. В день выборов я фактически еще не буду иметь конституционного права приносить присягу. И это было серьезным препятствием. Мы знали, что поддержка сенаторов-демократов из Вашингтона добавит веса нашей кампании. Вэл хотела, чтобы фотография кого-то из них появилась в одной из наших предвыборных брошюр под заголовком: «Джо Байден – еще не в Сенате, но уже на слуху». Лидер большинства в Сенате Майк Мэнсфилд воспринял эту идею без энтузиазма. По традиции сенатор не участвовал в кампании против своего коллеги, даже если тот представлял другую партию. В конце концов, Мэнсфилд согласился сказать пару добрых слов обо мне, но ничего плохого о Боггсе. Итак, Мэнсфилд, как и Фрэнк Черч, Эдлай Стивенсон, Фритц Холлингс, Тэд Кеннеди и Генри «Скуп» Джексон согласились сфотографироваться со мной и поддержать парой слов.

И вот как-то мы с Вэл и фотографом поехали в Вашингтон и встретились с Мэнсфилдом в великолепной приемной возле зала заседаний Сената. Он был дружелюбен, но из-за плотного графика крайне спешил. Пока фотограф щелкал затвором аппарата, Вэл вдруг воскликнула: «Боже мой! Вот оно!» Мэнсфилд опешил. «О чем ты, Вэл?» – спросил я. Она указала на одну из картин за нами на стене приемной. Там были портреты мудрых законотворцев Сената прошлых лет. «Генри Клей! – воскликнула она. – Генри Клею не было и тридцати. Теперь на каждого, кто спросит, не слишком ли ты молод для сенатора, ты можешь посмотреть и сказать: “Да нет, ведь Генри Клей в моем возрасте тоже стал сенатором». Позже мы выяснили, что был и кое-кто еще, но отсылка к «великому мастеру компромисса» помогла.

Средств у кампании «Байдена – в Сенат» все еще было немного, и по части фандрайзинга мы сильно отставали. «Большой» Джон Роллинз, крупнейший спонсор кампании Никсона из Делавэра, также оказывал серьезную финансовую поддержку Боггсу и Великой старой партии штата. В этой связи нам пришлось использовать все свои сильные стороны. Мы были молоды, энергичны и знали, как выкрутиться в отсутствие необходимых денег. Однократная почтовая рассылка по штату стоила 36 000 долларов, и мы не могли себе ее позволить. Вместе с тем отпечатанная для нашей первой кампании брошюра пылилась на полке. И Вэл решила открыть почтовый офис Байденов. Раз в неделю ее команда волонтеров вручную доставляла газету, выпускаемую в рамках нашей кампании, примерно в 85 % домовладений всего штата. К середине октября жители уже привыкли и ждали, что в субботу утром к их крыльцу придет волонтер. Если шел дождь и мы опаздывали, то люди звонили в штаб кампании пожаловаться. Некоторые признаки указывали на то, что мы на пути к успеху. Как-то одной из работниц нашего штаба позвонила женщина и спросила, может ли она проголосовать за одного кандидата от демократов или она обязана голосовать за весь список кандидатов от республиканцев из-за своей принадлежности к их партии.

Понемногу накапливались добровольные взносы, которых хватало для выпуска рекламы на радио. Но все же пожертвований было недостаточно, а превысив бюджет, мы проиграли бы кампанию. Поэтому оставаться в стороне от дел Джимми было нельзя. В начале кампании я все время был у него на подхвате. Он работал круглые сутки, но этого все еще было недостаточно. «Послушай, Джим, – говорил я ему, – если тебе это не под силу, то я найму пару профи». В конце концов, Нейлия не выдержала. «Джоуи, – сказала она мне в присутствии Джима, – отстань от него. Хочешь, чтобы он это делал, – пусть делает. Если нет, найми кого-нибудь еще. Но оставь его в покое. Делай свою работу, а он пусть делает свою».

Через пару недель после Дня труда Джимми принес хорошие новости из Международного союза механиков. В течение девяти месяцев он прилежно появлялся в их штаб-квартире в Вашингтоне. Президент союза заставлял его ждать по нескольку часов, иногда заходить по три-четыре раза, прежде чем, наконец, как-то вечером пригласил его в свой кабинет, чтобы похихикать над показателями наших внутренних рейтингов. Однако когда в последние недели перед выборами наши показатели стали подниматься, он сказал так:

– Вот что, Джим. Я дам тебе 5000 долларов. Но я хочу встретиться с твоим братом.

– Билл, – ответил Джимми, – я не уверен, что вы действительно хотите с ним встретиться. Он хороший кандидат. Я показывал вам его программу.

– Да, Джимми, я знаю. Но за 5000 долларов я хочу с ним встретиться. Я хочу вручить ему чек лично.

Джимми понимал, чем это грозит. Знал, что я могу все испортить. Он всегда говорил, что при поиске спонсоров для меня самое правильное – это держаться подальше от спонсоров. Но этот парень настаивал на том, чтобы вручить чек лично мне в руки, и Джим отвез меня в Вашингтон на встречу с президентом союза механиков. Джим так вспоминает тот день:

Мы заходим к нему в офис и садимся за стол. Он курит сигару, и вид у него весьма внушительный. Чек на пять тысяч лежит перед ним на столе. Он говорит: «Слушай, Джо. У вас неравная борьба. Боггс выглядит непобедимым. Я и правда не понимаю, зачем все это. Но ты мне нравишься. Поэтому я хочу задать тебе вопрос. Пусть он будет гипотетический. Допустим, на следующей сессии вопрос о господдержке корпорации Lockheed снова встанет на повестке дня, а ты уже будешь сидеть в сенаторском кресле. Понимаешь, мои ребята теряют работу. Как бы ты проголосовал, а, Джо?»

Джо смотрит на меня так, как будто сейчас зарежет, поворачивается к парню из союза и говорит буквально следующее: «Если вы меня спрашиваете, как бы я проголосовал в этом конкретном случае, то можете взять этот чек и засунуть его куда подальше». Затем поднимается и выходит. Для нашей кампании очень нужны были средства. Как я мог оставить на столе чек на 5000 долларов? И вот я как Фредо из «Крестного отца» в той сцене в гостиничном номере. Я пытаюсь остановить Джо и не дать ему войти в лифт, а потом бегу назад к парню из союза, чтобы сказать: «Джо неплохой парень. Он не это имел в виду. И я знаю, что и вы имели в виду не то, что сказали. И он тоже имел в виду не то, что ответил». И я бегу назад к лифту и умоляю Джо вернуться. Потом бегу обратно в офис президента союза. «Прошу вас, извинитесь перед ним. Мой брат и правда оскорбился». В конце концов, они примиряются… и он протягивает Джо чек, а Джо по-прежнему отказывается брать его из рук этого парня. Пришлось взять мне.

Имевшиеся у нас средства шли на оплату рекламных объявлений на радио, и пока шли трансляции, я чувствовал, что разрыв между нами и Боггсом сокращается. Думаю, что все это чувствовали. Обычно я приходил в офис нашего штаба на Маркет-стрит в Уилмингтоне поздно вечером, покончив со всеми дневными выступлениями и мероприятиями. Волонтеры всегда были там и занимались почтовыми рассылками или работали на телефоне. Когда на следующее утро я приехал в офис перед тем, как отправиться по делам, там было полно народу. Утро четверга мне всегда нравилось. Первое, что я жаждал увидеть в четверг утром при входе в офис, были наши свежие рейтинги, прямиком из Кембриджского научно-исследовательского центра в Бостоне, и подготавливал их действительно выдающийся двадцатидвухлетний статистик и политтехнолог Патрик Кэдделл. Той осенью результаты его работы поступали к нам в конце каждой недели. Я чувствовал это по количеству людей и новых волонтеров, появлявшихся на Маркет-стрит с вопросом, за что им следует приниматься. На первой неделе октября Боб Каннигэм вложил бюллетень мне в руку, когда я шел в штаб. Я смотрел на цифры и чувствовал, что сердце бьется у меня в горле. Я был в отчаянии.

– Черт возьми!

– Джо, – сказал Боб, – о чем ты? Мы поднялись на два пункта.

– Это не может быть правдой! Нам придется заново провести весь чертов опрос. Это не может быть правдой.

Однако на следующий день каждый из ведущих кандидатов-республиканцев от Клеймонта до Делмара вступил в гонку против Байдена. На руках у них были те же данные. Мы шли на равных. Республиканская партия Дэлавэра была настолько зациклена на удержании губернаторского кресла, что не заметила, как я подобрался. И советники Боггса все время твердили ему, что результат гонки гарантирован и ему даже не нужно покидать Вашингтон. Теперь же они отчаянно призывали его в Делавэр для финального рывка. Некоторые радикалы из молодых республиканцев, исключившие меня из Совета округа посредством изменения границ районов, стали говорить репортерам, что я рассматривал Сенат только в качестве трамплина на пути в Белый дом. Знаю, что они забеспокоились, когда сторонники Боггса сделали массовую почтовую рассылку новых агитационных брошюр. Как и у нас, это был таблоид, но с фотографией кухонной раковины на обложке. «Это единственное, – говорилось там, – чего не пообещал вам Джо Байден».

Мы отсутствовали десять дней, но были все еще в первых строчках рейтингов, когда Джимми принес в офис плохие новости. «Радиостанции сообщили, что собираются урезать нашу рекламу, Джо. Нам нужно оплатить рекламу на следующей неделе». Рекламные ролики стоили нам 20 000 долларов в неделю. И денег у нас не было. Если мы не сможем крутить ролики, то шанса у нас не будет.

У Вэл появилась идея. Ее друг Тэд Келлнер работал в делавэрской фирме, занимавшейся управлением финансами очень богатых клиентов. Тэд подумал, что некоторые из их клиентов и советников по инвестициям могли бы встретиться со мной и, может быть, сделать вклад в предвыборную кампанию «Байдена – в Сенат». Тэд назначил встречу, а Джимми отвез меня в Сентервилл, чудесный маленький городок. И вот мы вошли в банк, где располагалась эта прекрасная компания. Едва мы с Джимми уселись в кресла, как нам предложили напитки. Люди, с которыми мы встречались, не были похожи на наших типичных спонсоров: эти люди стоили миллионы. Они были республиканцами из Гринвилла, поддерживавшими сенатора Боггса. Вместе с тем все они были крайне любезны, и нам казалось, что они были не против помочь нам. Мы с Джимми знали, что они могли бы спасти ситуацию с рекламой. Джимми прикинул, что у них была возможность собрать для меня двадцать штук за одну ночь. Альфред I Дюпон Дент сказал, что может собрать деньги самостоятельно, если нужно. Но в какой-то момент беседы они спросили меня, что я думаю по вопросу прироста капитала. Возможно, они лишь пытались поддержать светскую беседу, но этот вопрос не казался мне малозначительным. У меня было то же чувство, что и во время беседы с президентом союза механиков.

Никсон призывал к сокращению налога на прирост капитала. В 1972 году это был серьезный вопрос, и я выступал против. Мне было интересно, хотят ли эти люди услышать от меня в личной беседе нечто, что я постесняюсь сказать на публике. Я знал, какой ответ они хотели бы услышать, и знал, что правильный ответ мог бы дорого обойтись моему штабу. Все, что мне требовалось сказать, – это то, что я рассмотрю этот вопрос… и я не смог этого сказать. Я не задумывался о макроэкономике и не стремился показать морального превосходства. Я просто не смог обмануть их. «Я не поддерживаю изменения относительно прироста капитала, – сказал я им. – Я бы ничего не менял».

Мы с Джимом допили лимонад и молча пошли к машине. Он был раздосадован. Эти деньги были бы большим подспорьем для Джима, и он считал, что я просто проморгал их. В полном молчании Джим отвез нас назад в Уилмингтон. Когда мы приблизились к дому, он, наконец, сказал мне: «Джо, черт тебя побери, надеюсь, что ты уверен насчет этого прироста капитала на все сто процентов, потому что ты только что проиграл выборы».