Система социальных ограничений

© Владимир Михайлов, 2019

ISBN 978-5-4490-8883-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Аннотация

Очевидно, что общество, шире социокультурная реальность не только дают человеку возможности самореализации, но и ограничивают и подавляют его. На это обращали внимание многие мыслители прошлого. Лао-цзы считал источником всех социальных бед отступление правителей и народа от пути Дао, Платон и Аристотель – неправильную политическую и социальную организацию, К. Маркс – частную собственность, эксплуатацию, отчуждение… Можно вспомнить в этой связи З. Фрейда, Г. Дебора, Р. Генона, Р. А. Уилсона и многих, многих других… Автор рассматривает социальные ограничения как своего рода сеть, наброшенную на человека и общество в которой несложно запутаться. Выявлению содержания, структуры, функций, динамики и методов социального ограничения человека и посвящено данное исследование, ведь без знания ограничений наложенных на нас, путь к свободе закрыт. Выбор за Вами, Читатель!

Пояснение

Данный текст является отредактированной и расширенной версией авторской монографии «Социальные ограничения: структура и механика подавления человека», неоднократно переиздававшейся ранее издательством ЛКИ (URSS), последний раз – в 2016г. На первый взгляд может даже показаться, что в неё внесено не так много изменений – однако это не так, базовый текст существенно откорректирован, но не столько по объему, сколько по смыслу (порой до противоположного от изначального) и, главное, дополнен (5,5 п.л.). При работе с базовым текстом, по-прошествии всех лет после его создания, оказалось, что он далеко не так плох, чтобы вносить в него существенные изменения, что подтверждало и многократное переиздание книги, однако, неизбежно частично устарел, что обусловило потребность в его «модернизации» с учетом современных уже реалий и взглядов автора. Поэтому в новой версии читатель найдет ссылки на более новую литературу и источники. Жанр книги многомерен и синкретичен и выходит за рамки строго научной монографии. Помимо сугубо научной, для работы привлекалась философская, эзотерическая, религиозная, художественная, разведывательно-аналитическая и прочая литература. Такой подход обусловлен пониманием непродуктивности любых одномерных, одножанровых и однозначных подходов к описанию феномена социальных ограничений.

В настоящем издании имеются незначительные цензурные искажения первоначального текста, связанные с требованием издателя устранить цитаты из источника 278 (См. список литературы), под предлогом того, что более новая его редакция была «запрещена» для распространения в РФ. Автор рассматривает это как ущемление его прав человека (и прав читателя) на свободу получения информации. К сожалению, подобные негативные ограничительные тенденции всё более распространяются в современной РФ. Причем по той же самой схеме, когда незаконной произвольной цензуре подвергается то, что формально не запрещено. Сам автор не нуждается в «госуслугах» по контролю его поведения и в каких-либо ограничениях на получение и распостранение знаний. Цензура, на наш взгляд, есть признак неразумности, закономерно преходящей в «дисфункцию головного мозга» по выражению Н. Н. Вашкевича. Цензура – это проявление коллективной менталопатии, аналогичного психопатии расстройства поведения, связанного с нарушением объективного восприятия, адекватной переработки и передачи информации. Сами менталопаты при этом считают всех окружающих такими же больными, как и они сами, а потому нуждающимися в негативных информационных ограничениях. Поэтому, разумному и здоровому читателю нужно задумываться и спрашивать о наличии цензурных искажений и купюр в различных источниках информации, открыто обсуждать и критиковать подобную ситуацию и использовать её для расширения своих прав и свобод. Так, чтобы все запреты оборачивалсь в итоге против их источников.

Первое желание обновить свою работу возникло у автора в 2015г., однако издательство, как правообладатель текста, пресекло эту попытку (социальные ограничения!), под предлогом «гибели» в случае нового издания нераспроданных остатков старых тиражей. Ущерб для читателя и репутации автора от продажи устаревшего к тому времени материала его не интересовал, как и возможная прибыль от нового издания книги. Вообще, книга продавалась не очень хорошо, хотя, возможно, и не хуже чем прочие аналогичные работы, изданные в данном издательстве. Один знакомый автора сказал ему, что широкое распространение его книги целенаправленно сдерживается спецслужбами, в силу её «крамольного» для массового сознания содержания. Вполне допуская подобное, автор видел и то, что издательство явно не делало всего возможного для продвижения книги к читателю и увеличения её продаж. Можно было бы, кстати, и за рубеж её направить, в том числе и в переводном виде, учитывая её самобытность…

Однако актуальна ли поднятая в ней тема? На взгляд автора – более чем актуальна, причем актуальность её ещё и растёт, учитывая усиление тоталитарно-диктаторских и социально ограничительных тенденций в современном мире, о чем подробнее можно прочесть в предисловии к другой авторской монографии «Тоталитарное государство и его социокультурная политика в области физической культуры» 2018г¹.

Вот в газете «Аргументы и факты» обсуждается болезненная тема подъема налогов. «И кому это выгодно? Государство от этого точно пострадает. И вся недавно начатая борьба за выведение малого бизнеса из тени, легализацию доходов предпринимателей и т. д. пойдет прахом. Почему правительство обсуждает столь разнонаправленные вещи? С одной стороны, борется с теневой занятостью, с другой – повышает налог, вынуждая людей уходить в тень. Борется с бедностью, чтобы платежеспособность населения повышалась и развивалась экономика, а через повышение НДФЛ делает людей ещё беднее»², – недоумевает генеральный секретарь Союза профсоюзов России Евгений Куликов. Скорее всего, Е. Куликов нашей книги не читал, и читать её, видимо, не хочет. Хотя в ней как раз содержатся ответы на все его «почему». Правительство поступает так потому, что именно с помощью таких противоречивых, на поверхностный взгляд, действий поддерживает наличную систему социальных ограничений. Для поддержания её в неизменном по объему для масс состоянии именно так и следует поступать: прибавив в одном месте, одновременно убавить в другом, сняв ограничения в чем-то одном, тут же наложить их на что-то другое (принцип «Тришкиного кафтана»). А то, что государство от этого пострадает – не беда, ведь оно лишь часть и инструмент наличной системы социальных ограничений. Но для поддержания системы социальных ограничений лучше всего, этого, конечно, не понимать. Как писал Дж. Оруэлл – «незнание – сила». И программировать подобное непонимание у масс через подобные «популярные» многотиражные издания. Там даже рубрику специальную создали: «я не понимаю». Ведь если начать понимать, то сразу станет ясно нежелание правительства как-то реально улучшать жизнь основной массы населения, а также необоснованность, несправедливость и абсурдность всего наличного социального порядка, в котором кучка самозванцев явно не имеет ни желания, ни способностей эффективно распоряжаться захваченными ею огромными ресурсами. Казалось бы, если ты не чего-то не понимаешь – так иди, учись, вместо того, чтобы пользуясь «авторитетной» должностью транслировать свое непонимание в массы. Но за учебу, увы, денег меньше платят, чем за должность «генерального секретаря» и т. п. А смысл жизни, судя по всему, именно в них…

После публикации монографии автор столкнулся с рядом неадекватностей в её восприятии. Кое-кто почему-то решил, что автор – некий пророк, апологет и фанатик социальных ограничений. Это не так. На самом деле автор скорее «безграничник», чем «ограничник», сторонник освобождения и свободы, а не засилья социальных и прочих ограничений. А темой ограничений он занялся как учёный-исследователь, заметив и ощутив её как проблему для себя и общества в целом, а вовсе не из желания создать секту или «фан-клуб» поклонников социальных ограничений. Конечно, такое положение дел тоже мешало популярности книги, ведь автор не стал создавать тренинги «как сделать себя более социально ограниченным» и гастролировать с ними по миру. Для многих такая позиция, видимо, чужда и не понятна…

Только в одной Москве, по некоторым оценкам более 2-х миллионов собак и 800 тысяч охранников. Во всяком случае, этих сторожей наличной системы ограничений в десятки и сотни раз больше, чем разумных, интеллигентных людей, которым потенциально интересна эта книга. К сожалению, в современной РФ уже сформировалась мощная прослойка сторонников «собако-охранительного образа жизни и мышления», стерегущих, как это и принято в либеральном государстве – ночном стороже духовного сна своих граждан, самих себя… от самих себя. Конечно, именно собаки и охранники, а не книги и духовные учителя, лучшие друзья духовно, интеллектуально и социально спящих существ. Уже и памятник поставили собаке верховного охранника, видимо, в противовес американской «Статуе Свободы». Понятно, что свобода – для спящих и неразумных (в том числе и в США) злейший враг, потому что из-за своей неразумности и невежества они не могут различить полезного и вредного, доброго и злого, а потому в условиях свободного выбора неизбежно ошибаются. А то ещё и других соблазнят своей ошибкой, как овца, сдуру зашедшая в море и утопившая в результате половину стада, последовавшую по стадному инстинкту вслед за ней (реальный случай из жизни). Для подобной публики «конура» социальных ограничений ближе и родней любой свободы. Отсюда возникает неразумный консерватизм, как стремление сохранять всё привычное, без различения и понимания его полезности или вредности, не видящий, что в природе никаких консервов нет. Снятие социальных ограничений воспринимается как разрушение привычной «конуры» или консервной банки. Поэтому знание системы социальных ограничений, как потенциальный источник сомнения в их истинности и желания от них избавиться для подобной публики совершенно не уместно. Отсюда и «непопулярность» авторской работы, которая, есть, по сути, диагноз наличного состояния общества, уровня его сна, «свободофобии» и социальной ограниченности. Кстати, по некоторым данным до 40% россиян страдает психическими расстройствами разной тяжести, из них около четверти – тяжелыми, в том числе разными фобиями, паниками, маниями и т. п³. Не отсюда ли «свободофобия» и подсознательная тяга к жесткому внешнему контролю своего поведения?

Естественно, что авторская монография не стала, как об этом написано в Заключении (и настоящего издания) методологической основой и базисом для более конкретных исследований социальных ограничений в разных сферах. Маргинализация, замалчивание и несправедливая критика – такова участь подавляющего большинства подобных новаторских работ. Рыночная стихия не исправляет этой ситуации – популярно и раскупаемо не новое, а привычное, то чему учили ранее в массовом порядке. Да и прибыль автора – обычно не более 10% от розничной цены издания. Чаще всего обыватель ищет в книге не новое знание, а лишь подтверждение своих уже устоявшихся мнений, возможно с незначительными коррективами. Извлекать полезную информацию из книг тоже способны далеко не все. Ещё меньше тех, кто может её практически использовать. Для многих книга – своего рода «опиум для интеллектуала», способ «улететь» в фантазии от наличного проблемного мира, а не инструмент изменения собственной жизни: отсюда бум «фэнтази», детективов и т. п. литературы. Недалекий читатель даже не задумывается, кто, зачем и почему создает и продвигает в массы подобные жанры и к каким социальным результатам это приводит. Автору ещё повезло, что удалось защитить докторскую диссертацию по этой теме в 2007г., когда цензуры в РФ было меньше, чем сегодня. Хотя при обращении к одному «научному консультанту» ему и предложили выкинуть эту книгу (в редакции 2006г.) в помойку и заплатить этим жуликам 5 тыс. долларов за написание другой работы…

В итоге, коллективный «город Глупов» (М. Е. Салтыков-Щедрин) действует как «терминатор эго» талантливых и гениальных индивидов. Затравив (или маргинализировав) очередного гения или таланта, он после его смерти нередко начинает его превозносить (программа И. Христа), игнорируя общественный ущерб от недополученных от затравленного гения произведений или прочих благ. Исус Христос, А. С. Пушкин, М. Ю. Лермонтов, Н. В. Гоголь, С. Есенин свой вклад в общечеловеческую культуру внесли. А какой вклад в культуру внес Дантес или убившие Есенина уголовники-психопаты (назовем вещи своими именами) из советских «собакоохранных» структур? Никакой. А что изменилось с тех пор? По-сути – ничего! И автор получил свою долю гонений за свои публикации и выступления против некачественных диссертаций. Хотя он не нуждается ни в подавлении «стадом» и бездарями своего «эго», ни в роли «козла отпущения» и «мученика за правду» в ущерб общественным интересам по её распространению. И не является адептом и сторонником «терпилоидославия», верующим в спасительную силу любых социальных ограничений. Никаких существенных мер по защите талантливых людей от гонений со стороны бездарей и охранки общество не предпринимает. Это говорит о том, что оно, особенно на уровне коллективного подсознания, живет в парадигме дикарей, приносящих в жертву своим инфернальным «богам» лучших овец из стада и лучших людей из общества. Вопреки той пользе для генофонда или культуры, которую они могли бы принести, что свидетельствует о неразумности такого общества. Зато так сохраняется и поддерживается общественная стабильность, консервируется наличная система ограничений, тормозится общественный прогресс. Перефразируя В. В. Маяковского, оно живет под лозунгом: «Граничь – всегда, дави везде, до дней последних донца. Ограничения во всём – вот лозунг Антисолнца!». Всё это мы говорим здесь для того, чтобы читателю было предельно ясно, что первой и главной жертвой негативных социальных ограничений являются наиболее талантливые, одаренные и потенциально продуктивные люди. И автор написал бы и по количеству и по качеству гораздо больше работ, если бы не наличная система социальных ограничений. Например, в системе РИНЦ (май 2018г.) учтено всего лишь примерно 25% его научных публикаций. Так система искусственно превращает нас в дураков. Именно по этой причине ему и недосуг было заниматься дальнейшим развитием этих исследований. Гораздо важнее, на взгляд автора, заняться решением проблемы снятия негативных социальных ограничений, расширения и роста социальной и сверхсоциальной свободы. На этой оптимистичной волне мы и завершим наше пояснение к монографии.

 
Где я – там реет дух свободы,
Ограничениям – конец!
Я бесконечный дух природы,
Освобождения творец!
 

Введение

Процессы, происходящие в современном обществе, делают актуальными проблемы взаимодействия личности (души, духа) и общества, индивидуальных и общественных интересов, прав и свобод человека и гражданина, меры его ответственности, зрелости, способности реализовать свои права и свободы без ущерба для других людей и социума в целом. Возникают естественные вопросы о пределах этих прав и свобод, о возможности их практической, а не декларативной реализации, как впрочем, и об их реальном наличии и адекватности внутренним запросам личности.

Так возникает вопрос о социальных ограничениях. С одной стороны, это что-то знакомое, интуитивно и подсознательно ясное, само собой разумеющееся, то, с чем все мы сталкиваемся на каждом шагу своей социальной жизни, не задавая себе вопроса: что же это такое на самом деле, каково их содержание, структура, функции, результаты? Зачем вообще эти ограничения нужны, откуда и почему они появились, кто и кого ими ограничивает? Казалось бы, исследуй эту проблему сколько хочешь, бери культуру, или её фрагменты – право, мораль, язык, определяющие, что можно, а что нельзя говорить и делать, а значит и задающие какие-то социальные границы, ограничения, но почему-то таких исследований не заметно⁴. Точнее, они есть, но все как бы о чём-то другом, не о том, не о социальных ограничениях. С. Г. Кара-Мурза писал: «…В мышлении интеллигенции произошел тяжелый методологический провал, связанный со сдвигом от реалистичного сознания к аутистическому. Категория ограничений была почти полностью устранена из рассмотрения» (191а, с.224). «Никаких размышлений о структуре несвободы, о её фундаментальных и вторичных элементах не было» (191, с.407). Возможно, подобная ситуация есть следствие бессознательного западничества сознания интеллигенции, так как в западной культуре ограничения воспринимаются как наказание, в отличие от восточной культуры, подчёркивающей важность самоограничения в религиозных целях. Но непонимание несвободы её серьёзно усиливает, ибо незаметность ограничивающих факторов препятствует их преодолению и ликвидации: проблему, которой нет, не нужно решать. Возникает эффект незаметности несвободы, увеличивающий её власть, кое для кого желательной, так как чем глупее существо, тем опаснее для него свобода. Это хорошо видно и в природе, где более примитивные организмы имеют меньшую степень свободы. Заметил это и народ в пословице «заставь дурака Богу молиться (не указав, как конкретно это надо делать, то есть, дав ему свободу), он и лоб разобьет». Соответственно, у деградирующего, глупеющего существа начинает проявляться свободофобия и развиваться ограничительные поведенческие программы.

О чём же у нас предпочитают писать, имплицитно подразумевая социальные ограничения? Например, в 1990-е гг. у нас было написано очень много исследований о тоталитаризме, о преследовании там инакомыслящих, подавлении свобод, лишении прав, беззакониях. Вроде бы ясно, если где-то тоталитаризм – значит свободы, социальной, по крайней мере, там нет, значит много социальных ограничений. А если либерализм, «свободный рынок», то значит, социальных ограничений мало, или их может быть, совсем нет? Почему же тогда Н. Луман считает, что там, где применяется насилие, власть исчезает? Может быть в тоталитарных, репрессивных режимах нет власти, которая может кого-то ограничивать и подавлять? Или может быть дело здесь в другом, и надо просто поменять ракурс видения проблемы и вести речь не о «демократии», «либерализме», «тоталитаризме», а разбирать содержание, структуру и функции социальных ограничений (и свобод) в каждом конкретном случае, сравнивая их? Однако, об этом сторонники тех или иных социальных проектов, идеологий, программ, религий, концепций и реформ предпочитают умалчивать. Обычно они или манят нас обещаниями свободы и светлого будущего, или просто говорят «так надо», «иного не дано», «таков магистральный путь развития цивилизации» или (и) законы «свободного рынка» (смены общественно-экономических формаций). Может быть, стоит несколько изменить постановку вопроса и спрашивать не о том, что тот или иной проект даст, а что он у нас возьмёт, что мы потеряем в результате его реализации, в чём он нас ограничит? Например, каковы изменения в структуре социальных ограничений у идущих по «магистральному пути развития цивилизации»? Об этом обычно ничего не говорят, и не случайно: ясное знание содержания и структуры социальных ограничений, претерпевающих изменения в результате реализации любого социального проекта даёт возможность объективного понимания, оценки и прогноза его «поведения», его целей и сути, лишает возможностей манипуляции сознанием, позволяет сделать осознанный выбор и занять чёткую позицию, что создателям социальных ограничений обычно не нужно.

Актуальность исследования данной темы обусловлена тем, что изучение социальных ограничений выводит нас к рефлексивному осмыслению и новому видению и пониманию таких извечно значимых проблем как социальная свобода и необходимость, мораль и право, взаимодействие личности и общества, общества и государства, человек и его способности, права и интересы и многих других. Исследование данного вопроса сохраняет, и будет сохранять актуальность, пока существует человек, культура и общество, а, следовательно, и какие-то социальные пределы, ограничения и нормы. Без понимания данной проблемы невозможно ни выстроить грамотную социально-экономическую и культурную политику, ни разумную линию индивидуального поведения, ни оптимально реализовать в обществе свой врождённый и приобретённый потенциал, ни осмыслить и обрести феномен свободы. То есть, попросту говоря, создает невозможность эффективно действовать в обществе. Всё это составляет вневременной базис актуальности означенной темы. «Ограничения – запреты есть категория более фундаментальная, нежели категория цели. Недаром самый важный вклад науки в развитие цивилизации заключается в том, что наука нашла метод отыскивать и формулировать именно запреты, ограничения» (191а, с.225).

В более узком ракурсе сегодняшнего дня тема актуальна по причине наблюдаемой нами негативной трансформации систем социальных ограничений как в России, так и в мире, усиления авторитарных и тоталитарных тенденций, подавления властями населения, подспудной фашизации многих обществ, принудительного навязывания людям войн и конфликтов. Это отмечают сегодня многие авторы, например, В. Э. Багдасарьян и С. С. Сулакшин⁵.

Политические, правовые, экономические, информационные, демографические границы постоянно меняются и без понимания системы социальных ограничений адекватно воспринять, понять и реагировать на эти процессы вряд ли возможно. Можно даже сказать, что мир непонятен без осмысления наличествующих в нём ограничений. Непонятное и непонятое в свою очередь становится опасным, непредсказуемым и хаотичным. Таким образом, неведение ограничений лишает нас свободы.

Однако, исследований социальных ограничений в прямом, а не в опосредованном виде у нас нет.

Представляется, что это следствие известной табуированности, вытесненности в подсознание данной темы. Такая ситуация не случайна и психологически понятна: если свобода представляется чем-то положительным и приятным, то противоположное ей, в том числе ограничения вытесняется из ориентированного на удовольствия внимания. Видимо поэтому, мы имеем популярную идеологию либерализма, но (пока) не имеем идеологии «детерминализма», которая завлекала бы в свои ряды поклонников ценностью детерминации. Соответственно и сочинений о свободе (пока) существует немало. Хотя власти уже дали подсознательную команду на борьбу со свободой под флагом ограничительного «консервашизма» в духе Р. Рейгана и М. Тэтчер⁶.

С другой стороны, исследование какого-либо вопроса неизбежно подразумевает возможность его переосмысления, что можно интерпретировать как разрушение. В случае социальных ограничений это может сознательно или бессознательно пониматься как угроза анархии и хаоса, в результате разрушения социальных границ и норм, вызывающая иррациональную фобию у части общества. Поэтому, мы оказываемся перед выбором: или продолжать жить в имеющейся структуре социальных ограничений, принимая законы «Об ограничении…» без ясного понимания категории «ограничения», а значит, испытывая от них оправданные или неоправданные неудобства, или попытаться как-то разобраться в данной проблеме.

Непоставленность вопроса о социальных ограничениях, требует дать определение понятию и существенно затрудняет исследование, делая его вынужденно неполным и требующим дальнейших разработок. Имеет место противоречие между актуальностью заявленной темы, наличием значительного массива косвенно отражающих её исследований и отсутствием целостной социально-философской концепции социальных ограничений.

Авторское научное определение социальных ограничений такое:

Социальные ограничения являются необходимой системой социальных детерминант, определяющих спектр возможностей, становящихся социальной действительностью в процессе общественных отношений и общественной практики. Система этих детерминант отражает закономерный, необходимый характер социальных явлений, социального действия и предстаёт в виде совокупности эксплицитных и имплицитных социокультурных правил и норм, моделей поведения, стереотипов мышления, средств, способов и результатов самовыражения людей, которым они сознательно и (или) бессознательно подчинены и за пределы которых не могут или не хотят выходить даже тогда, когда это необходимо для них самих и (или) общества, в котором они живут. Из данного определения следует, что в роли социальных ограничений могут выступать не только идеальные нормы и стереотипы поведения, но и продукты материальной культуры. Следовательно, социальные ограничения имеют смешанный, идеально-материальный характер, что отделяет их от идеальных норм. Синтетическое, обобщённое рассмотрение норм, стереотипов поведения и материальных артефактов позволяет увидеть их общую ограничительную функцию, которая при ином ракурсе их рассмотрения не очевидна. Снятие социальных ограничений осуществляется посредством девиантного (отклоняющегося) поведения, которое может быть позитивным (творчество) и негативным (преступность). Эксплицированное автором понятие социальные ограничения является новым, ибо ранее подобной экспликации не было.

Но на пути исследования проблемы стоят не только политические и социально-психологические препятствия, но и методологические. Дело в том, что исследование этого вопроса требует комплексного и междисциплинарного подхода, иначе мы получим социально ограниченное исследование социальных ограничений. Так произойдёт потому, что любая частная гуманитарная или социальная наука ограничена (социально!) полем и предметом своего исследования и господствующей научной парадигмой, предполагающей определённую теорию и методологию познания и исследования. Следовательно, при разработке темы необходим синтез философских, культурологических, социологических, политологических и исторических методов исследования и подходов при преобладании философского.

Степень разработанности проблемы определяется с одной стороны тем, что эксплицитно, явно она не выступала в качестве темы специального исследования, но имплицитно и фрагментарно она находила своё выражение в разных аспектах в трудах очень многих мыслителей и учёных прошлого и настоящего.

Найти исследований по социальным ограничениям в каталогах ведущих научных библиотек РФ – РГБ, ИНИОН РАН и других автору в 2006г., на момент второго издания монографии, не удалось. Даже такого словосочетания как «социальные ограничения» в систематических каталогах этих библиотек не было, что свидетельствовало о выпадении из общественного сознания данной категории. Иные названия данной темы закономерно скрывали и иное её раскрытие и понимание. Даже простое переименование социальных норм в социальные ограничения не является всего лишь словесной игрой, но открывает новые ракурсы и смыслы в видении проблемы, показывая нормальное ограниченным.

Это означало, что не было не только соответствующих исследований, но и сама проблема фактически не была поставлена. Сходную ситуацию мы имели (и во многом и сегодня имеем) и в предметных указателях к собраниям сочинений Аристотеля, Гегеля, Т. Гоббса, И. Канта, К. Маркса и Ф. Энгельса, Платона, В. С. Соловьёва, Шеллинга и других авторов. Особенно пикантным и странным это выглядит в случае К. Маркса и Ф. Энгельса, тем более что очевидно присутствие у них этой темы.

Получалось, что с одной стороны, например вся законодательная деятельность, представляет собой изменение структуры социальных ограничений, а с другой стороны такой проблемы в сочинениях крупнейших социальных философов как бы нет. Такая ситуация сохраняется и сегодня, так как несмотря на публикацию и неоднократные переиздания авторской монографии «Социальные ограничения: структура и механика подавления человека» (2008, 2011, 2016 гг.) и защиту автором докторской диссертации «Сущность и система социальных ограничений» в 2007г. должного внимания эта тема к себе не привлекла и не стала базисом для соответствующих социологических, исторических, политологических, экономических и прочих социально-гуманитарных исследований, как это могло бы быть. Более того, автор сам стал с 2015г. объектом социальных ограничений и гонений за свои публикации и взгляды…

Принципиальную ограниченность социального бытия отмечал Лао-цзы и его школа, где идеалом выступал максимально приближенный к природе, живущий в гармонии с Дао человек. Напротив, поддержанием социального порядка и созданием для него систем социальных ограничений были озабочены конфуцианцы и легисты. Подобные системы социальных ограничений в рамках описания идеальных и оптимальных социальных устройств выстраивали многие авторы утопий и социальных проектов: Платон, Аристотель, Данте, Н. Макиавелли, Т. Мор, Т. Кампанелла, Т. Гоббс, Б. Мандевиль, К. Маркс, Ф. Энгельс, О. Шпенглер, К. Поппер, Д. Ролз и другие. В тесной взаимосвязи с социальным проектированием и утопизмом находилась и находится традиция критики различных социальных неурядиц и проблем, выступающих де-факто в роли социальных ограничений, которые следует преодолеть. Социальную критику, помимо уже перечисленных авторов можно найти в трудах Цицерона, Э. Роттердамского, Б. Спинозы, Ш. Монтескье, социалистов-утопистов, М. Вебера, В. И. Ленина, Т. Веблена, Г. Зиммеля, В. Зомбарта, Р. Генона, К. Н. Леонтьева, Н. А. Бердяева, С. Л. Франка, И. Л. Солоневича, Г. Дебора, Г. Маркузе, Дж. Голдберг, М. Фуко, Ю. Эволы и многих других авторов.

Таким образом, имеется очень обширная литература, посвящённая как социальному проектированию в целом, так и его критике и критике наличной социальной реальности, но прямо и отчётливо о системах социальных ограничений там, как правило, не говорится, что затрудняет правильное их понимание. Обычной в подобной литературе является следующая установка: раскритиковать «чужую» систему социальных ограничений без определения её именно как системы социальных ограничений и представить свою как гарантию процветания и свободы без указаний на её теневые, ограничительные аспекты (такой рекламно-маркетинговый ход). Однако следует отметить, что любая социальная критика, так или иначе, направлена против каких-то социальных ограничений, поэтому на основе её анализа и синтеза выявляются содержание и структура тех ограничений, против которых она направлена⁷.

Существует весьма значительное количество отечественных и зарубежных работ, затрагивающих проблему социальных ограничений. Какие-то её аспекты, так или иначе, рассматриваются и исследуются во всех работах, представленных в списке литературы по монографии. Но далеко не везде ясно осознаётся сама проблема, а тем более её системный характер. Например, Ю. М. Шейнин писал: «Свобода в человеческом обществе не может носить абсолютный характер. Она всегда ограничена – в ущерб одним и на благо другим. Ограничение свободы имеет двоякую природу – социальную и естественноисторическую. Что касается социальных ограничений, то в антагонистическом обществе они отнюдь не совпадают с „категорическим императивом“ Канта» (454, с.64—65). «Тенденция развития коммунистического общества состоит в том, чтобы вплотную приблизить социальные ограничения свободы человека к естественноисторическим ограничениям» (454, с.66). На этом рассуждения автора о социальных ограничениях заканчиваются. Как видно словосочетание «социальные ограничения» у Ю. М. Шейнина есть, а определения его как понятия нет. Данное словосочетание аналогичным образом иногда употребляют и другие авторы, что делает актуальным более основательный его разбор и изучение, тем более что подобное определение отсутствует и в словарях.