Остерия «Старый конь». Дело второе: Браватта

Еxpositio^[2]

Город Февер Фесте, столица Речной республики. Начало осени 783 года.

Небольшая комната – десяток шагов из края в край. Голые стены древнего, плохо обработанного серого с чёрными вкраплениями камня. Узкое окно-бойница, закрытое плотными ставнями, не пропускающими лучи света. Холодного дневного света приморского Февер Фесте. Бывшей столицы Империи. Сегодня – столицы Речной республики.

Комната предельно аскетично обставлена: простой деревянный стол точно по центру, несколько горящих свечей на нем, столь же непритязательные на вид стулья. В правой от входа стене камин, выталкивающий из огнедышащего нутра жаркую волну воздуха. На каминной полке единственный предмет декора – универсалистский^[3] символ веры: косой, размером с локоть мужчины крест^[4], ныне ничем не напоминающий скрещённые топор и посох ортодоксов.

И в этой простой и скучной, как монашеская келья, комнате собрались люди весьма непростые. На стульях вокруг стола, накрыв затянутыми в бархат, шелк и атлас задами деревянные сиденья, расположились гранд-нобили Совета Речной республики. Не все, лишь четверо из полусотни, но самые что ни на есть влиятельные из них. Узкий внутренний круг, который определял все движения Совета и направлял их через своих агентов.

Во главе стола сидел мужчина лет пятидесяти. Морщинистый лоб привычно складывал рисунки недовольства и угрюмости. Широко расставленные глаза взирали на мир с усталостью все повидавшего человека, а крючковатый нос нависал над маленьким бледным ртом, словно клюв хищной птицы над жертвой. Он не носил бороды, начисто выбривая дряблую кожу. Звали старика Карл Крузо, барон фон Гериг, и был он восходящей звездой Совета гранд-нобилей Речной республики.

Сидящий по правую руку от него человек был моложе лет на десять, но выглядел гораздо хуже. Его любовь к еде и выпивке явно не была взаимной, жирное тело мужчины стул едва выдерживал, натужно поскрипывая при каждом движении. Лицо, так же без бороды и усов, походило на миску деревенского холодца: горошины-глазки, хрящи-бровки, мясистые кусочки губ и носа, и все это утоплено в обилии студня, трясущегося при каждом движении кожи. Барон Адельмо ди Пеллегрино.

Третий был похож на огородное пугало. Худой, нескладный, весь словно изломанный. Одежда темных тонов висела на нем, как на скелете. Узкое, вытянутое лицо, на котором цвели полные до нелепости губы. Барон Ги де Бран.

И четвертый. Точнее, четвертая. Она. Баронесса Катрин фон Красс, представитель в совете гранд-нобилей от города Оутембри. Если бы ей пришло в голову описать себя, то звучало бы это примерно так: знатная пожилая дама, разменявшая пятый десяток. Не блиставшая красотой в молодости, а уж теперь и подавно. Поседевшие волосы собраны в простую, надо сказать об этом служанке, довольно тугую косу. Тонкий нос, впалые щеки, сморщенные губы. Лицо уставшей от жизни и забот женщины. И яркие, горящие (ее единственное достоинство, о чем женщина прекрасно знала!) черные глаза.

В комнате было еще два человека, стоящих подле стены у двери. Недвижимые и безмолвные, их можно было не заметить сразу, благодаря слабой освещенности. Но не стража, те стояли за дверью. Среднего роста мужчина с бородатым лицом лесного разбойника – Мартин Скорцио, и миловидная брюнетка с фигурой подростка – виконтесса Беатриз де Паола де Сильва. Первый – доверенное лицо Карла Крузо, вторая – ее.

«Это забавно! – подумала баронесса. – Шпион-простолюдин служит главе Императорского домена в нашем союзе, а шпионка-дворянка – мне и Оутембри! У Единого отменное чувство юмора!»

Сидящие за столом разговаривали. Едва начали, если судить по долгим паузам между фразами. Так не доверяющие друг другу люди прощупывают собеседников, примеряют каждое произнесенное слово, оценивают его. Они ведь не были друзьями, собравшимися в одной комнате. Союзниками – да, но не друзьями. И доверия друг к другу, несмотря на долгое время совместной работы (а может, именно поэтому), никто не испытывали.

Беседа складывалась из привычных вопросов о состоянии дел в торговле, соотношении стоимости монет разных государств друг к другу, урожайности в районах…

«А ведь Карл забрал уже слишком много власти! – глядя на угрюмого нобиля, подумала баронесса. – Не самый знатный из аристократов Императорского домена, как он так быстро и, главное, незаметно, поднялся на самую вершину? Всегда прекрасно осведомленный, готовый к компромиссу… Я совершенно упустила это из виду! Еще год-два, и без его кивка Совет не утвердит ни одного решения! Не сменили ли мы одного императора на другого?»

…доходность морских перевозок, налоговая политика республики, таможенная политика ее соседей…

«Мы собрались здесь столь узким кругом и в обстановке такой секретности, чтобы обсудить то, что известно каждому нобилю?» – мысленно возмутилась Катрин фон Красс и даже собралась высказать эту мысль вслух, когда (хвала Единому!) начался разговор, ради которого четверо нобилей и сели за стол.

– Табран получил от Фрейвелинга кредит, – наконец перешел к делу барон фон Гериг. – Десять тысяч империалов. И на что, господа, вы думаете, табранцы потратят эти немалые средства?

– На армию, – откликнулась Катрин фон Красс безо всякого выражения. Ей стал понятен повод для встречи. Серьезный повод.

– На армию! – подтвердил Крузо, хотя это и не нуждалось в подтверждении. На что еще могла потратить деньги бывшая северная провинция Империи? Их воинственный, постоянно сражающийся с варварами-северянами сосед. – Три вновь образованных полка ландвера, вооруженных новенькими мушкетами! С колесцовыми замками! Десяток полков продолжает перевооружаться под формат войск нового строя прямо сейчас.

– Табранцы любят воевать, – подал голос Ги де Бран, разомкнув полные губы.

– И умеют, – дополнил барон ди Пеллегрино, колыхнув студень щек. – Правда, они были бедны, как мыши при монастыре, и не могли содержать серьезную армию.

– Ну а теперь могут! – Крузо подался вперед, раздувая крылья носа. – Теперь их сил хватит не только на борьбу с варварами за Сольвейном^[5]. Теперь они могут обратить свои взоры внутрь долины Рэя^[6]. Например, на Товизирон, у них вражда чуть ли не с начала времен!

– А зачем Фрейвелингу нести такие расходы на перевооружение армии Табрана? – спросила баронесса. Она знала ответ, но решила подыграть советнику, уж больно уверенно он вел свою партию. – Они же соседи! Фреи не боятся, что выкормят волка, который откусит им руку?

Барон фон Гериг тяжело вздохнул, словно его утомляла непонятливость собеседников. Баронесса ни на секунду не усомнилась, что ее маневр собеседник разглядел до его начала.

– Именно потому, что они соседи! Это же очевидно, Катрин! И у них хорошие отношения, которым в свое время не повредило даже низложение Патрика. И карательная экспедиция Иезикии Дорнато^[7] девять лет назад! Они не будут воевать друг с другом! Разве что Единый сойдет со своего небесного трона и прикажет им это сделать!

По мере того, как советник говорил, голос его возвышался. Казалось, он обретал плоть и хлестал находящихся в комнате подобно бичу палача.

– Это понятно, Карл… – примирительно прогудел Адельмо ди Пеллегрино.

– Так чего спрашивать, если понятно?! – рявкнул тот в ответ. Так натурально, словно и в самом деле разгневался на коллегу-нобиля. Хотя вопрос задал не он.

Некоторое время ди Пеллегрино и фон Гериг мерились тяжелыми взглядами, затем толстяк отвел глаза. И буркнул:

– И что ты предлагаешь?

Правильный вопрос опытного в интригах вельможи. Не «что дальше?», а именно «что ты предлагаешь?» С тем «что дальше» все предельно понятно.

Если объединенное герцогство Табран решит не тратить силы в бесконечной войне с северянами, а повернет свои новые полки внутрь бывшей Империи, это, конечно, еще не катастрофа. Плохо, безусловно, но не до такой степени, чтобы поднимать панику. Пострадает торговля, Товизирон (а именно по нему нанесут удар табранцы) взвоет, как умалишенный, требуя от союзника помощи, денег и войск. Но дальше войска табранцев не пройдут. Завязнут в мелких стычках и осадах городов. Да и не по силам им проглотить такой большой пирог, как Товизирон, разве что пообкусать, портя товарный вид. Но это если Табран будет действовать один.

А он будет не один! Есть еще Фрейвелинг! Опять этот проклятый Фрейвелинг, которому не сидится в его глухом углу! А с фреями^[8] у Речной республики довольно протяженная общая граница…

Эти мысли отпечатывались на лицах гранд-нобилей столь явственно, что говорить не было никакого смысла. Каждый из них прекрасно знал стороны внешней и внутренней политики, каждый содержал штат шпионов для того, чтобы получать все сведения первым. Говорить смысла не было, но можно было подбросить дополнительную информацию для размышлений. Что Карл Крузо и сделал.

– Они говорят о Конфедерации.

Воцарилась долгая недоверчивая тишина. Мрачно сгустились тени в углах комнаты, обреченно треснуло полено в камине.

– Значит, правда… – зло выдохнула баронесса фон Красс, перед которой после слов советника раскрылась глубина той пропасти, на краю которой они все оказались.

Слухи о том, что маркиз Фрейланг, регент фрейвелингской грандукессы, собирается предложить бывшим имперским провинциям Конфедерацию, начали гулять по долине Рэя и за ее пределами едва ли не сразу после распада Империи. В некоторых пересказах все выглядело так, словно Фрейланг именно для того и инициировал развал Империи на последнем Магистерии, чтобы на ее фундаменте создать новую, но уже без вечно интригующего против всех Карфенака и бунтующей Лиги вольных городов. По сути – очень правдоподобно. А значит – вероятно. Строго говоря, идея Конфедерации принадлежала еще Патрику Фрейвелингу, разочарованному в последние годы своего правления нежеланием имперской аристократии создать единое и сильное государство. У него не вышло, и теперь его боковая ветвь пытается довести дело до конца?

– Да, правда. Фрейвелинг, Табран, Тайлти, Димар, Ирианон и даже Арендаль. Пока робко, верить друг другу научились только фреи с табранцами, но дайте им время, и они договорятся! Как это будет выглядеть на карте, помните?

Последовали мрачные кивки. А Крузо продолжил:

– Мы окажемся в кольце. Речная республика и Товизирон. Снаружи останутся только Скафил и Карфенак. Но последним бояться нечего, они на Востоке так разжирели, что даже Конфедерация десять раз подумает, прежде чем бросать святошам вызов. Поэтому их цель – мы. Очередность особого значения не имеет: Товизирон ли первым начнут топтать, Скафил или нас. Важно то, что мы не выстоим. И до конца будущего года от наших государств останутся только названия. В книгах по истории.

Баронесса пристально вгляделась в лицо фон Герига, ища подтверждение тому, что услышала в его голосе. Этому его выводу о неизбежной войне. И Карл Крузо был по-настоящему обеспокоен описываемым положением дел. Но что ее насторожило? Вроде бы все слова барона были логичны и правильны, однако что-то в них беспокоило представительницу Оутембри. Какое-то упущение, ускользающая от внимания деталь, но какая?

Катрин фон Красс была купцом. Очень богатым и влиятельным купцом. Торговый дом Красс (теперь фон Красс) практически монополизировал все перевозки по реке Рэй, имел серьезные доли в предприятиях, торгующих тканями и зерном, а с недавних пор весьма успешно выступал и в колониальной торговле. Опыт в переговорах с поставщиками, партнерами, перепродавцами у баронессы был просто огромный, и фальшь в словах она чуяла, подобно охотничьей собаке. За что и получила прозвище Оутембрийская ведьма – ее невозможно было обмануть. Как сейчас пытался сделать Крузо.

Барон Ги де Бран вскинул голову.

– Но мы же можем договориться, Карл! Мы торговцы, мы всегда так делали! Зачем нам война, да еще такая, без надежды на победу?

– Они не станут нас слушать, Ги! – снисходительно усмехнулся советник. – Ты забыл, как фреи к нам относятся? Как называют?

– Лавочники, – глухо ответил барон де Бран, который купил свой титул год назад и до сих пор к нему не привык. По крайней мере, в компании с исконным имперским дворянством, он чувствовал себя неловко.

– Именно! Лавочники! Кто велел нам снести стены вокруг городов, сделав нас беззащитными? Кто обложил нас двойными против других провинций налогами! И кто, наконец, по их мнению, виноват в низложении их любимого Патрика? Да они скорее с Товизироном договорятся, хотя между ними тоже крови и споров немало, чем с презренными торгашами!

Баронесса Катрин фон Красс недовольно сморщилась. Ее коробили обобщения советника. Кто велел нам снести стены вокруг городов! Подумать только, каков наглец! Она и Ги де Бран, тогда еще без приставки «де», действительно были теми, кто сносил эти проклятые стены. По приказу проклятого императора Патрика, урожденного герцога проклятого Фрейвелинга! А вот Карл Крузо, барон фон Гериг и барон Адельмо ди Пеллегрино тогда были не гранд-нобилями Речной республики, а аристократами Императорского домена. То есть теми «верными», кто поддержал императора и рукоплескал его решению примерно наказать «обнаглевших сверх всякой меры лавочников за мятеж против трона».

«Да, теперь мы вместе, но старые претензии вовсе не так легко забыть! – подумала баронесса. – По чести сказать, так и невозможно!»

Голос одного из собеседников вернул ее к предмету обсуждения.

– Карл, не нагнетай! Словно на площади перед селянами выступаешь! – попросил барон ди Пеллегрино. – Не так уж все плохо. У фреев при власти Фрейланг, он не такой самодур, как вся эта сумасшедшая семейка. Про сентариев^[9] слышал? Они уже нормально относятся к честной торговле!

– Да только мы, Адельмо, по их мнению, торговлю ведем нечестно!

– Всегда можно договориться…

– Не с фреями!

Вот! Вот, что она упустила! Вернее, упустил фон Гериг, а они все послушно пошли в кильватере его умело составленных слов! Договориться! Фрейвелинг, при всей ее нелюбви к этому дворянскому дому, был до смешного помешан на всех этих рыцарских кодексах и правилах. Даже в войне, в которой, как известно, есть лишь одно правило – победа! И маркиз Фрейланг, что бы там про него ни говорили, не мог так легко отступиться от этих правил! Точнее, он бы, может, и отступился, но сделать ему этого не дадут его же люди – все эти бароны и графы со своими покрытыми мхом столетий правилами и традициями.

Другими словами, если фреи собирают Конфедерацию, они должны были послать людей в Речную республику для прощупывания почвы. Не послов, скорее, эмиссаров с очень широкими полномочиями. С целью собрать информацию до того, как Фрейланг решит делать или не делать предложение Совету гранд-нобилей. Но таких людей не было, иначе она бы слышала об этом! Да, преисподние! Эти люди прежде всего пришли бы прощупывать именно ее!

Нет, это бы не прошло мимо! Хоть что-то, далекий отголосок слуха, но дошел бы! Не зря ведь разведка Оутембрийской Лиги – тьфу ты! Речной республики! – считалась одной из лучших на всем постимперском пространстве!

Или они были, эмиссары фреев? Были, но до нее не добрались. Кто-то им помешал… Это возможно. Очень, очень возможно! А если к этому прибавить воинственную риторику фон Герига…

«К чему ты нас подталкиваешь, Карл?» – хотела спросить баронесса, но сумела себя удержать. На этот вопрос Крузо ответит безо всяких понуканий.

– Единственное, что мы можем сделать, чтобы решить дело миром, – это не дать Конфедерации состояться!

«Или вступить в эту саму Конфедерацию. Не может же она быть хуже Империи? Но ты почему-то этого очень не хочешь!» – подумала Катрин фон Красс, практически убежденная в нечистой игре фон Герига.

– Как? – почти в один голос спросили ди Пеллегрино и де Бран. И тем поставили себя на сторону Карла Крузо.

Играть одним голосом против трех Катрин фон Красс не стала, слишком была для этого опытна. Вступать в бой, итогом которого будет неминуемое поражение? Ха! Однажды она это сделала, не поддержав вместе с прочими нобилями Лиги кандидатуру вновь избранного императора. И чем это кончилось?

Поэтому с некоторым опозданием, словно пребывая в раздумьях, она повторила вопрос мужчин:

– Как, Карл?

Тот довольно (победно!) улыбнулся и жестом подозвал от двери своего помощника.

– У моего человека есть план. Давайте выслушаем его.

– Давайте, – согласилась баронесса.

И твердо решила поручить Беатриз выяснить все, что только возможно, про последние дела и встречи Карла Крузо, барона фон Герига. И о тех играх, которые он затеял. Потому что прекрасно поняла, что истинные мотивы советник не озвучил. И не озвучит.

Коричневая папка

11 ноября 783 года от Пришествия Пророков

Считаю, что подобного рода сообщения нужно доставлять барону да Бронзино и кавалеру Торре прямо за завтраком. Согласитесь, совсем мышей не ловят! Уже четвертую женщину убил какой-то живодер!

«Женщина обнаружена патрулем городской стражи в районе, именуемом так же купеческим, на пересечении улиц Торговой и Большой. Как и в прошлых случаях, у жертвы полностью отсутствует живот, сама она обнажена. Вызванные на место обнаружения тела судебные инквизиторы опознали в убитой дочь кансильера морской торговли барона да Николь».

Глава 1

В которой синьор Лик хандрит, а синьора Тотти дает советы по теме, в которой совершенно не разбирается. Еще здесь говорится о современной медицине и новых возможностях, а также об ужасных убийствах.

От входа потянуло холодом, это гикот Белька неслышно, чуть-чуть отворив дверь, втек в остерию с улицы. Мерино сей факт отметил с легким неудовольствием и продолжил красиво расставлять на полках за барной стойкой бутыли с винами и настойками. Только вчера он забрал у печатника небольшой тираж картинок с названиями алкоголя. Весь вечер потратил на то, чтобы наклеить их на бутылки и теперь, с видом художника, завершал процесс. К гордости (законной, смею заметить, синьоры! В городе еще ни у кого такого не было!) примешивалась легкая обида на чурбана Белька, который, узнав стоимость этой красоты, емко обозвал гениальную идею друга «блажью». Но такая, очень легкая обида, не больше тучки, что на несколько мгновений закрывает солнце.

У неудовольствия, скользнувшего в душе владельца остерии, когда волна холодного воздуха от двери толкнула его в ноги, была другая причина. Точнее – другие причины.

Первая заключалась в четком осознании, что зима-таки пришла. Не то чтобы это была какая-то неожиданность, просто грустное осознания того, что ближайших теплых дней теперь придется ждать несколько месяцев. Три или четыре, в зависимости от планов Единого на этот счет. Теплый и веселый город Сольфик Хун превратится в промозглый, продуваемый холодными морскими ветрами, совершенно не гостеприимный каменный утес на краю моря, изрезанный ходами улиц и пещерами жилищ. Прекратится морская торговля и промысел, томящиеся от безделья моряки заполнят все таверны и кабаки города, доберутся даже и до его остерии. Бельку прибавится работы, а Мерино – головной боли и метаний между попытками соблюсти интересы остерии и клиентов. А может, и нет, остерия, как ни крути, стояла вдалеке от оживленных центральных улиц.

Зимой только и оставалось, что греть свои старые кости у огня очага. И это была вторая причина неудовольствия Мерино – осознание неотвратимо приближающейся старости.

Второй год с приходом холодов у него начинали ныть кости. Только ноги и поясница, но как же это выводило из себя привыкшего считать себя здоровым и сильным мужчину! Недуги не липли к нему на стоянках в зимнем лесу, обходили в пути по раскисшей от дождей дороге, лихорадка не мучала его, выздоравливающего после очередной раны. Даже в борделях, где он, к слову, не был таким уж частым гостем, к нему ничего не прицепилось! А тут – поди ж ты! И лекарь Тирсон, неплохой вроде специалист, во многие дворянские семьи вхожий, своим диагнозом картину только усугублял.

«Мажьте этой мазью, дорогой мой Мерино! – говорил он, выставляя на стол склянку с темной жидкостью, пахнущей как издохшая лошадь. – Будет полегче».

«Полегче, Титус? – негодовал тогда владелец остерии «Старый конь». – Но я не хочу «полегче»! Я хочу, чтобы вы это вылечили!»

«Мой дорогой друг! – отвечал ему эскулап. – Если бы это было возможно! Современная медицина, безусловно, достигла очень многого, взять хотя бы эксперименты магусов из келлиарской Академии. Настоящий прорыв в области ампутации конечностей и лечения ран, зараженных гниением! А искусственная механическая рука, которую, по слухам, поставили королю Тайлти Гетцу фон Вольфсбургу^[10]? Доводилось ли нашим предкам слышать о таких чудесах?

Мерино на эмоциях едва не высказал доктору то, что келиарские магусы не имеют ни малейшего отношения к протезу Гетца фон Вольфсбурга, и, более того, ничего механического в этой руке нет, но вовремя сумел себя остановить.

«К величайшему моему сожалению, – продолжал Тирсон, – еще множество тайн человеческого тела недоступно пониманию сегодняшних ученых. Увы, медицина в вашем случае бессильна – последствия бурной молодости и пренебрежения к своему здоровью не оставляют надежд на полное излечение. Лишь на облегчение болей!»

Бельк выразился короче: «Стареешь, Праведник!»

И дернул уголком рта в ухмылке. Друг, называется!

А Мерино неожиданно для себя захандрил. Пару лет назад он бы сам позубоскалил на тему старости вместе с другом, он вообще к этому процессу относился спокойно и созерцательно. Да, во многом это было чистой воды позерством – ну какая, прости Создатель, старость в неполные сорок лет? Это зрелость, расцвет сил. И мудрость, если от рождения Единый да родители наградили хоть какими-то мозгами.

Но теперь словно что-то изменилось. Пришло иное понимание времени: как быстро оно несется и как немного, в сущности, его осталось впереди. В лучшем случае столько же, сколько прожито, но это уже больше из разряда чудес. Скорее всего, вполовину меньше. И это в тот момент, когда он только во всем разобрался, научился мириться со своими и чужими недостатками! Да он только начал жить! Еще и Карла появилась… Эх!..

Трактирщик выровнял последнюю бутыль, прошел к входной двери остерии и оттуда оглядел получившую композицию.

«Хорошо вышло! – хмыкнул он. – А Бельк ничего не понимает!»

Трапезный зал остерии – помещение в два десятка шагов из края в край – был пуст. Приглушенно светили висевшие под потолком лампы, поблескивали чистые стекла окон, тяжелые деревянные столы и стулья отбрасывали тени на дощатый пол. На стенах, казалось, безо всякой системы были развешаны картины. С десяток, не меньше. Последнее увлечение владельца, решившего, что голые стены – это некрасиво. И теперь увлеченно скупавшего мазню местных художников. От натюрмортов до портретов.

Из-за двери в кухню тянуло запахом свежей сдобы, тушеным мясом и чем-то совершенно незнакомым. Фабио, носатый келиарец и главный (после Мерино, разумеется!) повар остерии, готовился к завтраку. Трактирщик решил, что стоит присоединиться к нему и заодно узнать об источнике незнакомого запаха. Он уже почти дошел до кухни, когда по ногам прошелся еще один порыв сквозняка, а дверной колокольчик сообщил о приходе гостя.

«Хозяйки!» – поправил себя Мерино, обернувшись. И усилием воли прогнал печальные мысли из головы. Пришедшей была синьора Тотти.

Карла.

– Как замечательно! – с порога воскликнула она. – Когда ты вчера рассказывал, я и представить не могла, что выйдет настолько красиво!

Реплика женщины относилась именно к нововведению Мерино, поэтому он подбоченился и горделиво оглядел ряды бутылок с аккуратными прямоугольниками раскрашенной вручную бумаги.

– Доброе утро, Карла! Мне тоже нравится. А этому варвару с островов – нет! – проговорил он, идя навстречу гостье и широко улыбаясь. На дистанции в полтора шага от нее он остановился, протянул вперед обе руки – и маленькие ладони женщины, замерзшие с улицы, скользнули в его. – Ты ходила на рынок?

Карла чуть опустила глаза в игривом смущении, кивнула на корзину, которую несла на сгибе локтя.

– На леднике почти кончилась рыба, купила пару хвостов… И яблок. Очень вдруг захотелось.

– Послала бы Гвидо.

– Хотела прогуляться.

После той сцены, что произошла между ними, когда Мерино увлеченно гонялся за похитителями чертежей нового судна, отношения немолодого мужчины и зрелой женщины развивались стремительно. Они словно хотели наверстать весь год, что провели, прячась друг от друга и от себя. Встречались практически ежедневно, гуляли, разговаривали. На исходе месяца таких встреч Карла собрала вещи и, сдав свой дом в аренду, переехала в остерию. Со свойственной ей прямотой заявив, что женщина должна быть рядом со своим мужчиной.

Мерино, прямо скажем, до Карлы романов, по крайней мере, настолько серьезных, не заводил. Как-то не было в них необходимости, не хватало времени, желания или еще чего. Как сказано в Писаниях, находит ищущий. А он большую часть жизни если и искал, то вовсе не даму сердца. А потому сейчас, получив такой дар, не очень рассуждал о правильности или неправильности такого решения. Плевать ему было и на молву, и на слухи. Он просто с радостью согласился.

Тем же вечером, в день переезда, они заключили устный договор – быть друг с другом предельно честными. Во всех аспектах жизни. И пользуясь этим, Карла теперь практически каждый вечер вытягивала из мужчины всю правду о его прошлой и нынешней жизни. Которая, к его удивлению, ничуть ее не оттолкнула и не напугала. Более того (по всей вероятности, в крови этой рыжеволосой женщины была немалая толика авантюризма), привлекло ее к трактирщику еще больше. Настолько, что последние несколько вечеров основной темой их разговоров была политика в ее внешнем и внутреннем проявлении, шпионы, убийства и тайны. И пусть он с большим удовольствием поговорил бы с возлюбленной на иные темы, отказать ей в ее любопытстве он не мог.

Например, вчера одна из их бесед завершилась на очень странной ноте. Кабатчик рассказал ей о намерении отправиться к своему бывшему воспитаннику барону Бенедикту да Гора и предложить свои услуги в формировании службы политического сыска. Выступить этаким консультантом. А то, мол, слабовато у его светлости с этим делом выходит. Карла покивала своей хорошенькой головкой, соглашаясь, но вслух выдала совсем иное:

– Не думаю, что это твое дело, Мерино.

– Это еще почему? – прищурился в улыбке тот. Его забавляла уверенность и безапелляционность Карлы в вопросах, о которых она услышала всего пару трид назад.

– Ты можешь быть сколько угодно хорошим специалистом и личным другом кансильера коронного сыска, но ты простолюдин, – сказала женщина таким тоном, словно находилась на рынке и выбирала продукты. Вот этот, мол, пучок салата хорош, но края подсохли. Давно лежит?

Мужчина открыл было рот, чтобы опровергнуть слова Карлы, но не нашел подходящих доводов. Она была абсолютно права. Более того, в глубине души именно понимание этого и не давало ему до сих пор сходить к воспитаннику и, наконец, предложить помощь. Все его умения и навыки, опыт и связи работали только на его же уровне, а в мире аристократов (а таковых немало и в ведомстве да Гора) были бесполезны. Ну как он сможет приказывать дворянам делать это, но не делать того? Ну, положим, приказывать-то он бы смог! Но как они будут это выполнять? Перешагнут через поколения благородных предков и вековой спеси и станут слушаться сына рыбака, по неведомой причине пользующегося расположением их шефа? Скорее скафильцы станут выращивать цветы, забыв про морские набеги! Нет, даже если Бенедикт на это и согласится, прикрывать его от гнева дворян не сможет.

Осознание этого, правоты Карлы и собственной наивности (ты решил, будто настолько хорош, что можешь давать советы дворянам?), наполнило Мерино весьма противоречивыми чувствами. Горечью от вынужденного признания своей ошибки и неумения самостоятельно прийти к этому выводу, и теплотой при мысли о том, сколь умная женщина ему досталась. Не зная ничего о мире, в котором он считал себя знатоком, она одной фразой разрушила все планы своего избранника, чем, скорее всего, спасла его от бо́льшего разочарования.

– А что же тогда «мое дело», милая синьора? – усмехаясь, спросил он, пряча за вопросом и улыбкой некоторую растерянность. – Остерия? Медиаторство для преступников? Издание книги с кулинарными рецептами?

– Все это, совершенно верно! – выдала вдова, ничуть не смутившись. – Но я бы еще добавила к этому сыск. Довольно много, знаешь ли, простых людей, нуждаются в ком-то вроде тебя!

И, чуть склонив голову, стрельнула смеющимися зелеными глазами. Прием ею неоднократно опробованный и действенный – Мерино улыбнулся в ответ, пропустив большую часть женской реплики. А когда слова все же дошли до разума мужчины, он недоуменно сдвинул брови.

– Чего?

– Частный сыск! – произнесла Карла. И заторопилась: – Подожди отмахиваться! Это на самом деле очень хорошая идея! Просто ты даже не думал в этом направлении, слишком увлекаясь проблемами более высокого плана! Ты хороший сыщик и сам так считаешь, и я с этим согласна, хотя не понимаю и половины из того, что ты рассказывал. Но ты сосредоточен только на проблемах сильных мира сего, на заговорах правящих домов и столкновениях правительственных разведок. А если опуститься на землю?

– Карла… – начал было Мерино. Но его довольно грубо прервали.

– Дослушай хотя бы! Я могу озвучить твои аргументы и сама. Мелкие дела мелких людей! Булочник украл рецепт дрожжевого теста у конкурента с соседней улицы! Таинственное исчезновение вещей путешественника из комнаты на постоялом дворе!

Синьора Тотти настолько похоже воспроизвела снисходительную интонацию бывшего дознавателя, что тот невольно улыбнулся.

– Но есть ведь и другие дела! Такие, что ни городская стража, ни судебные инквизиторы не могут с ними справиться! Например…

– Ты же сейчас не про Лунного волка, милая? Это смешно!

– Что может быть смешного в трех убитых девушках?! – немедленно взвилась вдова, и Мерино успокаивающе поднял руки.

– Я выбрал неверное слово! Прости! Конечно, в этом нет ничего смешного. Я, скорее, имел в виду, что чисто криминальный характер преступлений – это совсем не мой профиль.

Женщина тем не менее выглядела обиженной, и Мерино подступил к ней ближе, положив руки на плечи. Заговорил тихо, успокаивающе:

– Карла, милая. Я ведь и в самом деле полный ноль в таких делах. У инквизиторов есть люди, и ты права, они мне сто очков вперед дадут…

– А у тебя полно осведомителей и связей в преступном мире! – Карла тоже сделала полшажка к нему.

– Но эти ужасные убийства совершает сумасшедший. Тут нет никакого мотива, кроме извращенного, засевшего в голове у этого зверя. Не за что даже зацепиться!