Читать книгу: «Любовь? А что? А вдруг!»

"И сердце вновь горит и любит – оттого,

Что не любить оно не может".

А. С. Пушкин

Аве Мария…

Самолет стал набирать высоту и вдруг в салоне раздались чарующие звуки: «Аве Мария…» Франца Шуберта.

Я вздрогнула, привстала с места, и полная какого-то суеверного волнения, стала оглядываться по сторонам. Рядом со мной сидели двое мужчин, впереди, сзади, везде, насколько я смогла охватить своим взором, сидели только мужчины. На их лицах было выражение торжественности и отрешенности от всего земного. Они пели… Когда мы регистрировались и проходили на посадку, мне бросилось в глаза, что вокруг много мужчин. Мужчин среднего возраста, то есть не молодых, не старых. Они тихо переговаривались и «кучковались» небольшими группками. Такое впечатление, что все они были между собой знакомы. Я удивилась, но поскольку я летела одна, свое удивление я отнесла на счет излишней с моей стороны подозрительности и занялась самыми обычными для пассажира делами. Начала с DutyFree. Перебрала, наверно, десяток флаконов с духами. Нанюхалась до такого состояния, что все духи мне стали казаться одинаковыми. Так, что купила не по запаху, а по форме. Красивый флакон определил мой выбор. Затем отправилась пить кофе с пирожным. Я вообще то люблю пирожное «Картошка», но именно сегодня мой выбор остановился на пирожном«Эстерхази». Почему? Для меня это загадка. Обычно я не меняю свои пристрастия, остаюсь верной раз и навсегда единожды выбранному. А тут, вдруг мой взгляд остановился на «Эстерхази». Ну, раз остановился, так тому и быть. Очень вкусно! Недаром его называют гордостью австрийской кухни. Ну, и все. Съела и съела.

В поместье графа Эстерхази Франц Шуберт появился незаметно, приехав вечером в маленьком экипаже. На улице шел дождь, было темно и душно. Дорога утомила его, и у него было одно желание – отдохнуть. Однако, граф решил по-другому. Зная, как семья ждет обещанного музыканта, граф распорядился собрать всех членов семьи и пригласить Шуберта для того, чтобы познакомиться, а за одно, и устроить маленький музыкальный вечер.

Семейство графа быстро собралось в маленькой гостиной, не было только младшей дочери Каролины. Шуберт подошел к роялю, и музыка наполнила весь дворец. Жена графа, красавица Розина, пропела две-три музыкальные фразы, граф подхватил конец одной из них. Он пел басом. Получилось очень красиво и торжественно. В этот момент распахнулись двери и в гостиную вбежала очаровательная девочка и тут же пропела своим нежным детским голоском то, что только, что пели ее мать и отец. Все рассмеялись, граф чопорно представил свою младшую дочь новому учителю музыки. Шуберт, встав из-за рояля, раскланялся, а маленькая графиня, присев в реверансе, зардевшись, во все глаза смотрела на него. Кто знает, может быть она поняла, что это и есть тот человек, который скоро займет все ее мысли и чувства.

Вечер подошел к концу, все разошлись по своим комнатам. Маленькая Каролина долго не могла уснуть. Музыка не давала ей спать, она звучала в ее голове и будоражила ее воображение.

В самолет я вошла одна из последних. В нашей хвостовой половине самолета оказалось две женщины, двое детей и их отец, а остальные пассажиры были мужчины (отец не в счет, то есть он, как бы, не мужчина, так как одна из женщин была его женой, а двое детей были его детьми. А вторая женщина была я.) Не пугайтесь, самолет был маленький (Boeng 737-500), по моим дилетантским подсчетам, всего то человек на сто, а в нашей хвостовой половине, ну, человек сорок не больше.

Пробираясь по проходу в самолете, я оказалась под пристальным вниманием 40 пар мужских глаз. Онипосматривали на меня, улыбались, и предлагали свою помощь в нахождении места. Это меня смущало, и я пыталась ускориться, но все-таки оглядывалась по сторонам – не часто можно встретить такое количество мужчин одновременно. Однако я никак не могла на ходу выделить кого-то из этих мужчин, рассмотреть и запомнить. Они казались мне все на одно лицо.

Впереди меня по проходу пробирался молодой человек.Невысокий рост,тонкая талия, широкие плечи – типичная фигура современного молодого качка, да еще и длинные, почти до талии, волосы с тщательно закрученными концами, такое впечатление, что он всю ночь спал на бигуди, как это делают женщины. Добравшись до своего места раньше меня, он легким движением снялкуртку и повернулся ко мне лицом, скорее всего он просто оглядывал всех, кто находился в самолете. Увидев мое несколько ошарашенное лицо, он улыбнулся. Его глаза превратились в забавные щелочки, а у меня на сердце потеплело, как будто я встретила доброго старого знакомого.

Каждый день во Дворце начинался с урока музыки. Домочадцы собирались в большой гостиной, рассаживались полукругом у рояля, Шуберт входил в условленное время легким шагом. Смущаясь приветствия собравшихся, быстро садился за рояль. И Дворец наполнялся музыкой, она перетекала из комнаты в комнату, заполняя каждый уголок.

Между Шубертом и Каролиной установились легкие отношения влюбленности маленькой девочки в своего учителя. Она по-детски впитывала в себя все, что говорил и играл ее учитель.

Францу Шуберту, в то время, было 19 лет. Вырвавшись из-под опеки отца, получив долгожданную свободу и самостоятельность, он полностью погрузился в музыку, в сочинительство песен, сонат и симфоний.

Каролина была первой слушательницей всех его произведений. Сочинив очередную песню, Шуберт уединялся с Каролиной в маленькой гостиной, где они пели эту песню на два голоса, что-то меняли или дополняли по желанию маленькой принцессы. И только потом, спустя день-два, эту песню уже могли послушать домочадцы.

Устроившись на своем месте, оно оказалось около окна, я оглянулась по сторонам.

– Не хотите с нами за взлет? – раздался справа приятный мужской голос.

Поворачиваюсь и вижу, что один из мужчин держит в руках распечатанную шоколадку, а другой, низко склонившись к полу, чтобы не видела стюардесса, откупоривает бутылку конька. Скорее всего, они тоже, не теряя время даром, в ожидании нашего рейса, также, как и я, посетили DutyFree.

Стаканчиков или чашечек не было и они, улыбаясь, протянули мне крышечку от бутылки коньяка.

–Пятнадцать капель (столько вмещает крышечка) крепкого напитка,не помешает перед взлетом, – воскликнул один из соседей. Я засмеялась и подхватив крышечку двумя пальца и чокнулась с соседями, которые подняли откупоренную бутылку.

Ароматный глоточек коньяка настроил меня на лирический лад и пока мужчины и не только те, которые сидели со мной рядом, произносили какие-то тосты и выпивали за взлет, стала размышлять о том, почему в самолете так много мужчин.

Мои измышления по этому поводу не увенчались успехом. Я не могла определить их статус, ну, то есть, кто они, кем работают. Не было ничего особенного, что могло выделить их из общего числа людей или, точнее, мужчин. Одежда, прически – все самое обычное.

Я решила просто спросить их, что называется «в лоб». Но мне показалось, что сейчас не очень удачный момент -самолет начал взлет.

И вдруг, тот, кто пробирался со мной по проходу в самолете, привстал в своем кресле, быстро и зорко окинул взглядом нашу половину самолета, и взмахнул руками… И, что вы думаете, все мужчины, моментально подтянулись, собрались и … запели.

Возвышенная мелодия «Аве Мария», которая уже почти два века возносит, всех, кто слушает ее, в мечты о чем-то не земном, прозвучала в самолете, как нечто нереальное, потусторонне и мистическое.

Мне стало страшновато. У меня побежали мурашки по спине. Я забыла все. Куда лечу, зачем, что хотела спросить у соседей… Я завертелась и беспокойно закрутила головой, переводя взгляд с одного мужского лица на другое. Но никак не могла запомнить ни одно лицо, вернее, все поющие мужчины казались мне на одно лицо. Почему так? Ах, я поняла! Это были не мужчины, это были певцы! И то, что они пели неземную музыку Шуберта, еще больше подчеркивало их нереальность, их как бы не было, были только их голоса.

Самолет, тем временем, набрал высоту. Чтобы успокоиться, я посмотрела в окно. За окном самолета – белые, пушистые облака. Красиво! А над облаками? Бесконечность.

Что же мне делать: все, все, что было вокруг меня, было нереально – бесконечность небес, лица соседей и их голоса.

– Вы испугались?

Я вздрогнула и резко повернулась на голос. В проходе, наклонившисько мне, стоял тот самый мужчина, с которым мы пробирались по проходу в самолете.

Посмотрев мне в глаза, он наклонился ниже, собираясь, что-то мне сказать, и его длинные волосы коснулись моей руки. Я опять вздрогнула и резко отдернула руку. Он засмеялся. И тихо сказал: «Ну, что Вы? Это просто мужской хор, собранный из лучших певцов Москвы, который летит в Болгарию для участия в конкурсе».

Лето пролетело быстро, оно было наполнено солнцем, теплом и музыкой. Шуберт возвращался в Вену. А маленькая девочка оставалась в Эстерхази.

Перебирая рукописные ноты произведений Шуберта, она вспоминала жаркое лето и музыку, доносящуюся из открытых окон дворца, с грустью понимая, что вряд ли когда-то встретится вновь со своим учителем.

– Я сяду рядом, Вы не против?

Он поменялся местом с моим соседом и сев со мной рядом, задумчиво посмотрел на меня. Мне опять стало не по себе. Рядом сидел странный человек, да, и человек ли он был? Одному его взгляду или взмаху рук подчинялось сорок мужчин, даже не мужчин, это я опять как-то не так выразилась. Такое впечатление, что он управлял их голосами. И голоса эти, после взмаха его рук, становились неземными.

– А я Вас помню, – вдруг тихо сказал он.

Я пожала плечами и придвинулась вплотную к окну. Но сразу одернула себя. За окном – бесконечность, я не смогу найти там защиту и опору, надо надеяться только на себя. Я отодвинулась от окна и встряхнула головой: «Меня? Мы с Вами не знакомы! Я никогда Вас не видела и не слышала. Вы ошиблись».

– А я помню. Одно время Вы очень часто бывали в консерватории. Причем проходили туда с заднего хода. С Вами был молодой человек, он смотрел на Вас с восторгом, а в руках у него почему-то всегда был японский зонтик, не закрытый до конца.

Явздрогнула, повернулась к нему и внимательно посмотрела в его глаза. Серо-голубые глаза смотрели серьезно, было понятно, что он не шутит.

Его слова заставили меня вспомнить очень давний эпизод из моей жизни. Я усмехнулась.

– Он был чудак. Японским зонтиком он просто хвастался. Его отец преподавал в консерватории, и поэтому нас пропускали туда бесплатно. -сказала я.

У меня перед глазами, как яркая вспышка, пронеслись воспоминания тех лет. Мы поднимаемся по бесконечной лестнице черного ходана самый верх Большого зала консерватории. Я в прискок бегу впереди, а мой сопровождающий пытается меня догнать и удержать за руку. И, как бы невзначай, чмокнуть куда придется. В руку, плечо и даже в щечку. Я уклоняюсь от него, и, перескакивая через две ступеньки, мчусь дальше. Наверху жарко и душно, но все хорошо слышно и видно. Балкон в консерватории устроен так, что ты, находясь на нем, как будто паришь над всеми остальными. На этом балконе собиралась молодежь. Попадая в консерваторию в последующие годы, я всегда оглядывалась назад и пристально рассматривала галерку. Какого-то искала? Может быть…

– Как Вы узнали про это?

– Я учился в консерватории и тоже приходил на самый верх послушать музыку.

– Я Вас не помню.

– Не мудрено. Помимо музыки, которую Вы слушали увлеченно, был еще и поклонник Вашей красоты. Ему тоже надо было уделять внимание.

– Увы, этот поклонник интересовал меня, пусть Вы сочтете меня меркантильной, но я, все равно, скажу, как возможность попасть бесплатно на концерт.

– Вот, как? Ха-ха! А я Вас запомнил в первый же раз. И сказал себе, что, увидев во второй, обязательно познакомлюсь. Но так и не решился.

– А потом?

– Потом Вы исчезли. Что с Вами случилось?

– Ничего. Я не помню. Наверно, появилось новое увлечение, – со смехом ответила я.

Перед глазами опять пронеслись, как кадры из фильма, воспоминания тех давних лет. Я улыбнулась.

На нашем факультете появился новый студент – красивый, высокий и со своей маленькой машинкой. На этой машинке мы, ну, наверно, человек восемь одновременно, после лекций отправлялись в кафе отмечать успешно прожитый день. Отмечали мороженным, но ведь не в этом дело! Было шумно и весело. А потом… Потом он пригласил меня в консерваторию. На нем был серый костюм, светлая рубашка и классные ботинки. Места в партере. Все было так помпезно! И совсем не похоже на наши музыкальные вечера на галерке. Но это уже совсем другая история.

Вы внимательно и пристально рассматривали меня. Не могу сказать, что взгляд был тяжелый, но под этим взглядом я вернулась из своих воспоминаний и спросила: «А с Вами?»

– Я с Дальнего Востока. Отучился и уехал домой. А Вас я вспоминал долго. Даже на улице оглядывался, все искал и думал, если встречу, уж в этот раз не отпущу. Подойду, возьму за руку и все.

Он взял меня за руку. У него была тонкая рука с длинными пальцами. И хотя, он только слегка прихватил мою руку, я почувствовала силу его пальцев.

Прошло шесть лет. И Шуберт вновь оказался в поместье Эстерхази. Маленькая девочка выросла. Ей исполнилось 19 лет. Она была в полном расцвете молодости и обаяния. Увидев ее, «бедный музыкант» влюбился по уши.

Круг замкнулся! Первая встреча – 19 лет Шуберту, вторая – 19 лет Каролине! Любовь ли это или увлечение? Кто может определить это сейчас? Но ведь чувство влюбленности посещает нас только тогда, когда рядом с нами человек, который предназначен только нам!

Я попыталась высвободить свою руку, но он сжал пальцы, и моя рука осталась в его ладони.

– Что Вы хотите услышать, нет я неправильно задал вопрос, что Вы хотите, чтобы мы спели для Вас?

– Вы певец или музыкант?

– Я? Я немного пою. Немного играю. Вообще-то я органист.

– А здесь? Среди «лучших певцов Москвы»? Вы дирижер?

– Нет, нет! Я просто руководитель и организатор.

– Органист – это, на мой взгляд, очень серьезно.

– А Вам нравилась органная музыка, я помню. Вы слушали Баха замерев и не отрывая взгляд от сцены.

– Да. Я помню! Мы сидели на самой «верхотуре», и органист казался маленькой точкой. И этот маленький, маленький человечек на сцене заставлял весь огромный зал замереть, не дышать и впитывать в себя его музыку.

– А Ваш ухажер, вертелся, ему, явно, не сиделось на месте. И смотрел он совсем не на сцену, а на Вас.

Я засмеялась: «Вы помните такие подробности!»

Она встретила его с восторгом. Каждый день, проведенный вместе был наполнен музыкой и общением. Произведения Шуберта трогали Каролину глубоко и сильно. Вечерами они подолгу гуляли в саду и могли говорить часами. Она восхищалась его музыкой, а он ее красотой.

Какое для Шуберта было счастье, играя на фортепьяно в четыре руки, как бы случайно касаться рук Каролины. Она вздрагивала, щеки ее загорались румянцем, не переставая играть и не поднимая глаз, перенося руки на соседнюю октаву, она тоже, как бы невольно, касалась рук Шуберта. Шуберт замедлял темп игры и затаивал дыхание, щеки его рдели румянцем, а все домочадцы отводили глаза.

– Ну, что же Вам спеть? Хотите про Сибирь? Про могучие реки, про непроходимые леса?

– «Сказание о Земле Сибирской»?

– Вы помните этот фильм и музыку Николая Крюкова?

– Музыку помню, но, что это Крюков – нет. Извините.

– Да, что Вы! Вы же не профессионал. А кто Вы?

– Ой, лучше спойте мне, что-нибудь на Ваше усмотрение, пожалуйста.

– «Ревела буря, гром гремел…»

Для меня действительно прогремел гром! В самолете, в этом замкнутом пространстве прогремел гром голосов, красивых мужских голосов. Да, с акустикой здесь было плоховато, но в замкнутом пространстве самолета сила звука была такова, что хотелось закрыть ладонями уши, чтобы не лопнули барабанные перепонки. Голоса были такой силы, что проникали внутрь и доходили до самого сердца. Или это мне только казалось?

Тот, кто сидел со мной рядом, вступил на втором куплете. Когда он запел, все, певцы понизили силу звука, и он пел, практически, один. У него был красивый баритон. Такой голос может очаровать!

Взмах руками и все замолчали. Пел только он один. Он пел в пол голоса, наклонившись к моему уху, и иногда, как бы, невзначай, касался моих волос губами. Я каждый раз вздрагивала и пыталась уклониться от него, щеки мои горели румянцем. Он виновато улыбался, замолкал, а через некоторое время склонившись ко мне опять начинал петь.

– Вы придете послушать меня?

– На Сахалин, в Хабаровск? Или еще куда-то?

– Нет. Я давно живу недалеко от Москвы. В консерваторию. В Вашу любимую консерваторию.

– Забраться на самый верх, видеть, что на сцене находится маленький человечек и думать, что это Вы?

– Я буду играть для Вас. Чтобы Вы хотели услышать?

– Я не могу сказать. Я любую музыку, слушаю с восторгом и любопытством. На мой непросвещенный взгляд, любое музыкальное произведение – это рассказ о переживаниях, о жизни, о любви.

Но чувству влюбленности и взаимного интереса, не суждено было перерасти во что-то более глубокое. Простой музыкант, известный только в кругах венской молодежи и музыкантов, не мог рассчитывать на расположение семьи графа Эстерхази. Но все, что он сочинял, носило отпечаток этой юношеской, чистой и пылкой любви. Каролина была и оставалась его Музой.

– Мы в Болгарии будем неделю, всего одну неделю. Мой концерт состоится через две недели. Вы вернетесь к тому времени?

– Да, я еду всего на десять дней. Мы с подругой едем на горнолыжный курорт.

– Как горнолыжный курорт? – он засмеялся – сейчас лето, да, там и снега нет!

Я тоже рассмеялась, и со смехом сказала:

«Да, нет! У нас есть друг, который купил себе квартиру в Болгарии, в горах, чтобы не зависеть от проблем с жильем в сезон и кататься на горных лыжах, когда вздумается. Сейчас лето и эта квартира свободна, он дал нам ключи, вот и все».

– И, что Вы там будете делать? А море? Вы и море не увидите?

– А Вы и Ваш хор, где будет выступать?

– В Софии. Вы правы, у всех свои дела и проблемы. В Софии тоже нет моря!

Мы рассмеялись. И тот ледок, который был между нами немного подтаял!

Вот и посадка. Мужской хор «лучших певцов Москвы» пропел несколько жизнеутверждающих музыкальных фраз, стал собираться и потянулся к выходу. Выбравшись из самолета на трап, я оглянулась вокруг. Был вечер, но в воздухе чувствовалось жаркое лето. На последней ступени трапа, он подхватил меня за руку и повел между выстроившимися в две шеренги мужчинами – «лучшими певцами Москвы», которые прощались со мной почти, как с давней знакомой.

– Счастливо!

– Всего хорошего!

– Рады познакомиться!

– Приходите на концерт!

Это смутило меня, я не могла вымолвить ни слова, только улыбалась и улыбалась, наверно, глуповато. Заметив мое смущение, он развеселился и наклонившись, тихо сказали: «Смущение Вам к лицу!» После этого, я просто не знала куда деваться.

– Да, ладно, простите, что не так. Я просто очень Вам рад!

На прощание он поцеловал мне руку и сказал, что закажет мне билет на свой концерт и выберет самое лучшее место

– Вы придете? Я буду играть для Вас.

Я не ответила ни да, ни нет.

Спустя много лет в архивах Каролины Эстерхази были найдены рукописные ноты многих известных и неизвестных произведений Шуберта с посвящением: «Каролине», засушенные цветы и луговые былинки…

Она пронесла эту любовь через всю жизнь, пережив Шуберта на много лет.

Считается, что в Фантазии фа-минор Шуберта – гениальной темы света и тьмы, посвященной графине Каролине Эстерхази, в латинском названии нот, которые как бы перекликаются и обнимают друг друга, скрыты инициалы имен Каролины Эстерхази и Франца Шуберта.

Я пришла на его концерт. Правда, я не взяла в кассе, заказанный им билет, я купила билет сама, да еще почти самый верх. Оттуда он казался мне маленькой точкой. Играл он прекрасно! А как же может быть иначе? Ведь он играл для меня.