Любовница бури

Странно, мы сидели молча, лицом друг к другу, и у меня возникло ощущение, уже не в первый раз, какой-то необъяснимой близости, не любви, не симпатии, нет. Но соединённости судеб. Словно потерпевшие кораблекрушение на клочке земли… нет, на плоту… вдвоём. Против собственной воли, но – вдвоём. Вместе.

Джон Фаулз «Коллекционер»

Глава первая.

Рим, апрель 1959 г.

Они прибыли в Рим поздним вечером, изможденные долгой дорогой и томительными ожиданиями пересадок в Женеве и Милане. Багаж был отослан в отель, и можно было провести в городе несколько спокойных часов. Конечно, Поль не упустила такой возможности и легко ускользнула от Рудольфа, совершенно не беспокоясь о том, что мужчина собьет все ботинки о древние мостовые, разыскивая ее в лабиринтах улиц Вечного города.

Она любила ходить пешком и быстро преодолела расстояние от Термини до безлюдной в такой час набережной Тибра.

Именно сейчас она крайне нуждалась в том, чтобы просто посмотреть на реку. Спокойное и величественное движение воды всегда успокаивало ее и помогало привести мысли в порядок. Всегда, впрочем, сказано сильно для человека, проведшего большую часть жизни среди песков. Если поправить себя, успокаивало с того момента, когда она впервые увидела Гибралтар и оказалась ослепленная и ошарашенная сверкающей синей морской гладью.

Поль вытащила из кармана легкого плаща скомканный лист бумаги и только сейчас позволила себе посмотреть на записку, небрежно сунутую в ее ладонь неизвестным мальчишкой на вокзале в Милане. Ей не трудно было догадаться о том, что в Риме ее уже дожидаются. И пусть. Она приехала сюда не за этим. Или…?

Есть вещи, в которых трудно признаться даже самому себе.

На дне ее небольшого чемодана, сейчас дожидавшегося в отеле, был припрятан револьвер. Она сама положила его туда, на немой вопрос Рудольфа отмахнувшись только, что время не спокойное, а так она чувствует себя защищенной.

Поль скомкала записку, так и не прочитав, и долго еще вертела клочок бумаги в пальцах.

Она смотрела на постепенно загорающиеся фонари на набережной, красивые отражения зданий и пурпурного заката в воде и вдыхала дурманящий аромат бурно цветущей зелени. Природа здесь совсем не такая, как в Люцерне, более южная, богатая и разнообразная; большинство растений и вовсе было девушке не знакомо; хотя она без труда определила среди всего многообразия апельсиновые деревья, пышные кусты акации и гибискуса, и ароматные поросли тимьяна. Город дышал теплым вечерним воздухом и был полон этих пряных ароматов, густо смешавшимся с запахом нагревшегося за день асфальта. Ей хотелось раствориться в этом мгновении.

Но, как на зло, появился Рудольф и Поль только и оставалось, что догадываться, каким чудом ему удалось отыскать ее именно здесь. Вероятно, он довольно долго блуждал по набережным, легко догадавшись, куда первым делом захочет отправиться девушка, обожавшая воду.

При виде мужчины, Поль быстро спрятала записку обратно в карман. Рудольфу не нужно об этом знать, он не заслужил новой порции беспокойства о своей спутнице и, конечно, имеет полное право провести нормальный человеческий отпуск.

Отель располагался ближе к вокзалу Термини и окнами выходил на площадь Виктора-Эммануила Второго. По дороге они сделали небольшую остановку, чтобы выпить вина и перекусить фокаччей в маленьком ресторанчике с видом на Колизей. Все-таки питание не входило в число оплаченных услуг, предоставляемых их местом проживания, а Поль по-прежнему уделяла особенное внимание вопросам голода. Не удивительно, с таким то прошлым.

Ночной портье, только заступивший на службу, вежливо поприветствовал их и проверил документы. Поль в очередной раз вздрогнула, непривычно услышав вместо своей, фамилию Рудольфа. Что же, однажды она сможет с этим примириться.

Туристов в это время года в городе было немного и отель был практически пустым. Портье, толи от скуки, толи из вежливости, предложил проводить гостей до их номера. Он долго возился со старым дверным замком, пообещав утром же заявиться сюда с маслом и починить заедающий механизм, пока наконец-то не пропустил их в комнату.

Поль чуть не пискнула от восторга, таким роскошным и уютным ей показалось помещение. Светлые стены в классическом средиземноморском стиле, старинная деревянная мебель еще довоенных времен, и, конечно, огромное окно и дверь, выходившие на балкон с витой оградой. Девушка сразу решила, что первым делом, как только портье уйдет, откроет ставни на окнах, чтобы пропустить в комнату сладкие запахи цветения вечернего города.

Тусклая лампочка в люстре под потолком мигнула и погасла, погружая все в густой, липкий мрак. И в это мгновение Поль позабыла все на свете – и свой восторг, и легкость в груди от весеннего теплого воздуха, и мысли о том, как будет обустраиваться здесь на предстоящие несколько недель. Она падала в эту темноту – жестокую, глухую и липкую.

Париж, июнь 1941 г.

Ее держали в темноте около недели, хотя точно определить было невозможно – отсутствие окон или хотя бы часов превратило полотно времени в одну вязкую бесконечную жижу. Постепенно Поль начало казаться, что она попросту потеряла зрение и эти мысли были страшнее даже жуткого ожидания приговора.

Никогда больше не увидеть море, реки; красивые здания, меняющее цвет небо, золотистый песок, лица друзей. Навсегда, до конца своего существования, и не важно, когда он наступит, жить в этой омерзительной невыносимой темноте.

Звуков тоже практически не было, иногда только она различала откуда-то издалека человеческую речь, шаги и гудение автомобилей; но так отдаленно, словно была закопана глубоко под землей. Спасали только запахи – в помещении пахло сыростью, а еще типографской краской; из чего девушка сделала приблизительный вывод о том, что держат ее в подвале здания бывшей газеты. Конечно, она могла ошибаться.

И тогда оставались только воспоминания. Она перебирала в своей памяти абсолютно всю свою биографию; скурплулезно, с дотошностью ученого раскладывая по полочкам все факты, анализируя каждый момент, наполняя все новым, куда более глубоким значением. Не зря же говорят, что перед смертью вся жизнь проносится перед глазами. Она никогда не задумывалась над этими словами, но теперь пришла к выводу, что, возможно, порой – ностальгическое путешествие к истокам, есть ни что иное, как жалкая попытка не потерять рассудок в свои последние часы.

Предположительно, она родилась где-то во Франции, но совершенно не помнила ничего, связанного с ранним детством. Совсем маленьким ребенком родители увезли ее в Алжир, в поселок настолько крошечный, что нужно было потратить кучу времени, чтобы хотя бы отыскать его на карте. Привезли и пропали, не оставив совершенно никаких напоминаний о себе. Поскупились даже одарить девочку фамилией, только именем – коротким и едва ли женским. И то уже взрослую Поль терзали смутные догадки, что оно – не более чем кличка, прилипшая к ней со временем за тщедушное маленькое тело.

В те моменты жизни, когда Поль преодолевала мучившие ее злость и обиду, она с интересом фантазировала о том, кем могли быть ее родители и как они оказались в такой отдаленной части света. Версий у нее было много и с годами они постоянно претерпевали изменения и трансформировались, часто становясь довольно сказочными и фантастическими.

Поль представляла свою семью то чудом выжившими пассажирами Титаника, то русскими эмигрантами, то героями войны. И, конечно, не обходилось и без версий о том, что были они разорившимися аристократами или вовсе наследниками царственных семей, о которых часто писали в газетах. Одно девушка знала точно – кто-то из ее родителей имел фламандскую кровь, благодаря которой она получила свою характерную внешность – ореховые глаза, рыжеватые волосы, высокие скулы и веснушки. Она даже думала о том, чтобы отправиться на северо-восток Франции и поискать там дальних родственников, но быстро отказалась от этой идеи. Ее никто не искал, а значит и ей самой точно не следует.

Конечно, она злилась на родных. За то, что оставили ее, словно позабытый в багажном отделении чемодан. За то, что ей пришлось расти среди равнодушных песков пустыни и недружелюбных к чужакам арабов. За то, что ее жизнь сложилась именно так, как сложилась в результате. Страшно было представить, как бы обошлись с беззащитным маленьким ребенком довольно жестокие местные жители, если бы не покровительство циничного, старого поляка Войцека Гловача, державшего в поселке лавку старьевщика, где Поль и пара других сирот трудились за корку хлеба и кров.

Именно там она познакомилась с Фалихом, таким же оборванцем, без фамилии, семьи и определенной национальности. Темнокожий парень как мог оберегал свою маленькую подругу от нападок хищных, до беззащитных и незамужних женщин мужчин. Вместе они сбежали из поселка, раздобыли денег на переправу через Гибралтар и отправились во Францию, когда им только исполнилось по шестнадцать лет. Чтобы начать в Париже совсем другую жизнь, отыскать свое место, получить образование, выбраться из пыльной и душной пустыни…

И какую новую жизнь им удалось найти? Поль плакала бы от бессилия, но привыкшие в темноте глаза стали сухими, словно в них набился тот самый проклятый песок. Вот где, значит ее место? В застенке, в ожидании скорой расплаты?

– Полли? – девушка не сразу смогла понять, где находится, когда испуганный Рудольф потряс ее за плечи, пытаясь привести в чувство. Лампа в комнате по-прежнему не горела, но были настежь распахнуты ставни и помещение заливал яркий свет фонарей с улицы. Портье метался по помещению, причитая что-то на гремучей смеси итальянского и французского.

– Сеньора, простите! – затараторил он, заметив, что девушка пришла в себя, – вызвать вам доктора…

– Нет, – медленно покачала головой Поль и грубо сбросила с себя руки Рудольфа. Она до сих пор ненавидела прикосновения.

Она встала с кресла, в которое ее усадили, и вышла на балкон. За ее спиной Рудольф и портье обсуждали проблемы с проводкой в отеле и время, которое понадобится для ремонта. Если Поль не ослышалась, портье предлагал временно перебраться в другую комнату – более тесную, но со свежим электроснабжением. Отель был старым, еще довоенным и хозяева не имели достаточно средств, чтобы сделать ремонт во всем здании. Рудольф что-то отвечал, но Поль сейчас это не волновало.

Она достала портсигар и закурила, облокотившись на перила. Балкон выходил прямо на площадь и в метре от него рос раскидистый каштан, только руку протяни и можно дотронуться до белых пирамидок соцветий. Ставший прохладным, но все еще пропитанный всеми этими великолепными ароматами, воздух постепенно возвращал Поль ощущение реальности.

Она потерла переносицу свободной рукой и несколько раз снова закрыла и открыла глаза – темноты не было, зрение никуда не делось. Вокруг – прекрасный древний город, витиеватая архитектура, бурно пробуждавшаяся после зимы зелень. Внизу гуляли редкие прохожие, где-то далеко шумели автомобили и поезда, которые отсюда было почти не слышно, не смотря на близость Термини.

Пользуясь тем, что Рудольф отправился куда-то вместе с портье, видимо, смотреть другую предложенную комнату, Поль извлекла из кармана записку и наконец-то решилась ознакомиться с ее содержанием, прежде чем придать огню вместе со всеми своими омерзительными воспоминаниями.

«Мы вышли на след. Нужно поговорить. Найди меня в отеле «Санто-Стефано». Комната 402. П. А.»

Глава вторая.

Ночью начался дождь. Поль расценила это погодное явление, как настоящий подарок судьбы, потому что долго ворочалась и не могла уснуть. Она снова вышла на балкон и подставила лицо и ладони прохладным каплям, не беспокоясь о том, что тонкая батистовая рубашка намокнет и прилипнет к телу, порочно очеркивая все его контуры. Она уже давно не боялась наготы, но одна только мысль об этом пустила по позвоночнику неприятный импульс, заставивший девушку обнять себя за плечи.

Нежный весенний дождь легко обернулся новым кошмаром – воспоминанием о ледяных струях, беспристрастно скользящих по измученным голодом скелетам, уже мало напоминающим людей, жмущимся к стенам, друг к другу; лишь бы хоть немного сохранить ускользающее тепло. В те мгновения казалось, что от отсутствия пищи и солнечного света кожа превратилась в папиросную бумагу, которую легко может содрать жестокое прикосновение студеной воды. Воды, сдирающей не кожу, но частички души, как огрубевшие мозоли, вырывающей воспоминания, осколки целостности крушащейся личности. Воды, которая была такой желанной в темных застенках, где можно было продать родную мать хотя бы за одну драгоценную каплю; но в итоге оказавшейся такой жестокой.

Поль отдернула руки от дождевых капель и спряталась под козырек. Ей стало зябко, захотелось вернуться в теплую постель, замотаться с головой в одеяло и не выглядывать оттуда как минимум месяц. Но, к несчастью, простыни были влажными от пота и хранили в себе осколки душных тяжелых кошмаров.

Был, впрочем, способ покинуть весь этот замкнутый круг – коробочка с пилюлями на дне чемодана, рядом с тщательно завернутым в белье револьвером. Но сделать это, означало пасть духом. Все-таки пасть духом. А она привыкла быть сильной девочкой. Вопреки всему. И если однажды смогла пройти через ад и сохранить себя, то теперь, не могла позволить себе подобной трусости, уже будучи в раю, пусть и отравленном горькими ошметками прошлого.

Тот маститый психиатр в Женеве был прав: всего лишь нужно время. Немного больше времени. Намного больше времени.

Поль вернулась в комнату и села на краешек постели. Ее взгляд невольно скользнул по лицу спящего на диване Рудольфа, и она испытала укол вины и грустной беспомощной нежности.

Милый Рудольф! Какой еще мужчина стал бы так носиться с ней, ее кошмарами и призраками прошлого? Какой мужчина согласился бы спустя уже три месяца после свадьбы по-прежнему спать раздельно, потому что она «еще не готова»? Если будет когда-нибудь вообще готова. Если сможет пересилить отвращение и страх, которые в ней вызывают человеческие прикосновения. Или дело было не в этом?

Поль откинулась на подушки, брезгливо оттолкнув все еще мокрое одеяло, и прикрыла глаза, надеясь на маленькую возможность провалиться в глубокий сон без сновидений. Тело было истощено долгой дорогой, сменой климата, путешествием и новыми впечатлениями, но беспокойный разум никак не соглашался позволить ему заслуженный отдых. Впрочем, Поль все-таки задремала. И снились ей не кошмары. Ей снился Фалих.

Было лето, в городе стояла жуткая жара, но для двух детей, выросших в пустыне температура была более, чем комфортной. Они сидели на той самой набережной Сены, где река раздваивается, огибая острова, и открывается отличный вид на причудливые шпили и башни Нотр-Дама. Между друзьями прямо на каменном парапете стояла бутылка дешевого лимонада, и они пили из нее по очереди.

Это был первый день, который они провели порознь и теперь наконец-то снова встретились, потому что оба оказались в разных учебных заведениях вольными слушателями – Фалих в школе искусств, Поль в маленьком и не очень престижном медицинском колледже. Они наперебой делились впечатлениями, которых было так много, словно за время разлуки каждый из них пережил как минимум одну человеческую жизнь.

– Я познакомился с отличными ребятами, – говорил Фалих и Поль почувствовала едкий укол ревности, – я хотел бы представить тебя им… Этот парень, Паскаль, он такой общительный, хочет стать писателем. Рассказывал, что встречался с Генри Миллером и даже показывал свои наброски самой Гертруде Стайн… и ей понравилось…

– Я не понимаю, о ком ты говоришь, – тихо и обиженно вздохнула Поль. Тогда сияющие темные глаза Фалиха погасли, он разволновался и схватил девушку за руку. В те времена она еще не избегала тактильных контактов, а с лучшим другом они и вовсе привыкли постоянно притрагиваться друг к другу. Это было чем-то вроде привычки. – Я же не такая образованная, как ты, – добавила девушка совсем мрачно.

– Ну что ты! – воскликнул Фалих, – прости… я не хотел, чтобы ты себя так чувствовала. Ты самый важный для меня человек.

Между ними не было ничего, даже отдаленно напоминавшего любовь. Они скорее были названными братом и сестрой, хотя Поль догадывалась, что в одно время парень испытывал к ней романтические чувства, со временем поменявшие свое направление и ставшие крепкой привязанностью. Они были семьей. Тогда.

– Ты тоже, – прошептала Поль и снова проснулась вся в слезах. Она чуть не вскрикнула, потому что в комнате уже было светло, а над ней склонился Рудольф, уже одетый и нацепивший свои смешные круглые очки. Девушка отползла подальше от него на кровати и забилась в угол.

– Милая, ты в порядке? – взволнованно спросил он. Поль вытерла слезы тыльной стороной ладони и села, кутаясь в одеяло от легкого утреннего холодка.

– Да, – сказала она, – просто грустный сон.

Весь день они гуляли по городу, наслаждаясь теплым весенним днем. Впрочем, по сравнению с Люцерном, здесь скорее царило лето, настолько высокой была температура, не смотря на то, что был только апрель. Остыть от жары и передохнуть они заходили в прохладные и почти пустынные музеи, пили вино и свежевыжатый апельсиновый сок в маленьких домашних ресторанчиках.

Рудольф даже сделал несколько снимков на дорогой японский фотоаппарат, который приобрел накануне поездки. Поль не любила фотографироваться, но терпела, чтобы лишний раз не задевать чувства мужчины. Она натянуто улыбалась и думала о том, что пора бы избавиться от привычки прятать свое лицо. Она другой человек, ей больше не нужно скрываться. Но как отделаться от того, к чему привыкал за десятилетия в такой короткий срок?

В детстве, окруженная похотливыми и довольно грубыми арабами, она заматывала все свое тело в ткань, большое внимание уделяя маскировке лица. Так у нее было меньше шансов привлекать к себе любопытные взгляды. Со временем, осознав, что ее фигура выглядит скорее мальчишеской, Поль избавилась от необходимости сооружать многослойные конструкции из тряпок и просто прикидывалась парнем. Она коротко стригла волосы, носила просторные шаровары из грубой ткани и рубаху на манер тех, что выбирали для себя местные юноши, а на пояс вешала короткий кривой тесак, стащенный из антикварной лавки старика Гловача.

Первое время в Париже, она продолжала прикидываться парнем, впрочем, уже с большим трудом утягивая подросшую грудь. Иногда даже наклеивала себе бутафорские усики, веселившие Фалиха до слез. Но выбора не было – женщин принципиально предпочитали не брать выбранный ей медицинский колледж, если они не были богаты или благородны. Конечно, у безродной девчонки из Алжира была только одна возможность затесаться в ряды студентов или хотя бы вольных посетителей и она не могла позволить себе упустить этот шанс.

В сопротивлении она носила короткое каре, но часто прятала волосы под париками. За те несколько лет, невидимого существования и подпольной деятельности, она отлично научилась превращаться и заметать следы, играть с образами и личностями. Это часто спасало жизнь.

Потом… потом было лучше не попадаться на глаза надзирателям, но эту миссию она провалила. И Поль запрещала себе думать и вспоминать об этом.

Теперь же она свободная и счастливая женщина, с длинными волосами, в легком ситцевом платье и американских туфлях на маленьком каблуке. Она могла спокойно и гордо шествовать рядом со своим мужчиной по улицам древнего города. Наконец-то не пряча лицо, не пытаясь надевать на себя маски… Но, кажется, эта самая женщина – ухоженная, скрывающая косметикой и специально для того отпущенными волосами старые шрамы, смотревшая на нее в зеркало, была лишь очередной маской. Очередной ролью, с которой она справлялась из рук вон плохо. Вокруг был прекрасный город, цветущий сад и доброжелательные люди, но внутри она носила склизкий и холодный кусочек того ада, который просто нельзя было оставить за чертой прошлого.

Ад, который всегда с тобой.

Рудольф забылся и попытался взять Поль за руку, но она шлепнула его по пальцам. Он не обижался, оправдывая ее поведение старыми травмами. Он вообще был слишком идеальным, хорошим и заботливым. Не смотря на все ее капризы, долгие мрачные взгляды и постоянную привычку шарахаться от прикосновений, ближе к вечеру, мужчина наградил ее сытным ужином в довольно дорогом ресторане.

Они вернулись в отель ближе к ночи и вчерашний портье, заулыбался, при виде своих постояльцев, словно они были старыми знакомыми.

– Сеньор, – радостно сказал он, подлетая к Рудольфу, – в знак извинения за вчерашние неудобства администрация приняла решение выделить вам лучшую комнату. Пойдемте, я помогу вам перенести вещи…

Рудольф был крайне вежливым и достаточно стеснительным человеком. На его лице мгновенно написалось жуткое смущение и явное нежелание менять номер, к которому он уже успел привыкнуть, но умение говорить «нет» не входило в его сильные стороны. Он покорно поплелся за бодрым портье, когда тот вдруг остановился и кивнул Поль.

– Сеньора! Вам письмо, – он взглядом указал на конверт, лежащий на стойке. Поль не нужно было даже задавать лишних вопросов, чтобы узнать от кого она получила послание. Дождавшись, когда Рудольф и портье поднимутся по лестнице, ведущей к лифту, она торопливо схватила конверт и заглянула внутрь. Внутри было короткое письмо, написанное мелким, аккуратным почерком.

«Дорогая кузина! Бабушка Стефания передает тебе привет и интересуется, не хочешь ли ты нанести визит пожилой родственнице. В последнее время она чувствует себя не важно, но все-таки прибыла в Рим, в надежде на аудиенцию с тобой. Хочу верить, что ты найдешь для старушки немного времени в своем плотном графике. Бабушка также хотела бы поделиться с тобой новостями об одном нашем общем знакомом, с которым вы любили играть в детстве. Помнишь его? Рыжий скверный мальчишка. Позвони мне или напиши! С любовью, твоя сестрица Сара».

Поль растерзала конверт на мелкие кусочки и выбежала на улицу. Она присела за крайний столик в небольшом патио, принадлежавшем отелю, и подожгла обрывки в пепельнице. Затем закурила трясущимися руками и затянулась густым, едким дымом.

Почему, черт возьми, он просто не может оставить ее в покое?

У нее и так из рук вон плохо выходили попытки отстроить простую человеческую жизнь. Без всех этих запутанных шпионских ребусов, писем от несуществующих родственников, анаграмм и головоломок. Она приехала в Рим, чтобы отдохнуть душой и телом, а не ввязываться снова в какую-то безумную переделку, рискующую привести девушку обратно в застенки гестапо или в тюрьму.

Конечно, она лукавила.

Первую весточку от Паскаля она получила полтора месяца назад, когда они с Рудольфом только планировали отложенное из-за работы мужчины свадебное путешествие. Сообщение было еще более коротким, чем предыдущее. Одно слово – Италия. И Поль, хоть и растерзала как обычно конспираторское письмо, но несколько недель надоедала Рудольфу, что всегда мечтала побывать на родине мировой культуры и искусства, посмотреть Рим, Венецию и Флоренцию, погреться на солнышке в Неаполе и на Сицилии. К счастью, ее новоиспеченный супруг был достаточно хорошо обеспечен для послевоенного времени и легко мог исполнить любую прихоть любимой женушки.

«Рыжий, скверный мальчишка» – усмехнулась девушка и с теплотой подумала о том, что манера изъясняться Паскаля всегда вызывала у нее улыбку.

Значит, вот на чей след мужчине удалось напасть. А она почему-то была уверена, что рыжий мальчишка уже давным-давно покоится в Земле. Как и тот, другой… Которого она хотела отыскать куда сильнее.

Девушка невольно встрепенулась, потому что к ней спешил официант. Толи он забеспокоился, что дама уйдет, не дождавшись возможности сделать заказ; толи заметил маленький пожар, все еще полыхавший в пепельнице. Поль собиралась уже вернуться в отель, когда уперлась взглядом в широкую спину мужчины на другом конце патио. Она попятилась и облокотилась о стену, чтобы сохранить равновесие.

Темные густые кудри с теперь уже частой сединой, куда более длинные, чем раньше. Массивные плечи и длинные руки, затянутые в черное пальто. Изящные пальцы, сжимающие сигарету над переполненной пепельницей. И кольцо. Да, она могла ошибиться и увидеть призрака прошлого в незнакомом человеке. Но, черт возьми, это массивное серебряное кольцо с фамильным гербом могло принадлежать только ему. Или кому-то из его родственников, ведь только их семья имела право носить эту символику. Кольцо, шрам от которого, навсегда останется на ее теле.

– Сеньора? – обеспокоенно протянул официант совсем рядом с девушкой, и она чуть не вскрикнула от неожиданности. Сердце бешено стучало, и его скорбный набат заполнял голову.

Нужно было пошевелиться и бежать, вернуться в номер, сказать Рудольфу, что ей не понравилось в Риме и она хотела бы скорее продолжить путешествие дальше, погреть косточки на побережье, вернуться обратно домой в Люцерн, да хоть сбежать на другой конец света… Но она стояла, словно жена Лота, чувствуя, как холодеют конечности, превращая ее в живое каменное изваяние.

Как назло, мужчина с проклятым перстнем на пальце, словно почувствовал ее взгляд, и обернулся, вцепившись в Поль внимательными, темными, как сама бездна, глазами. И хищно улыбнулся.