Полночь

Глава 1

– Тс-с-с, спи, папка пьяный пришёл. Закрывай глазки и притворись, будто спишь.

– Я не хочу спать, я к маме хочу.

– Туда нельзя. Папка сейчас маму будет воспитывать, а ты спи.

***

Василий сидел на диване перед телевизором в одних семейных трусах и громко ржал, отвратительно почёсывая промежность и вытирая сопли этой же рукой, которая только что блудила между его ног. После рука с соплями проносилась над головой его жены Лены и опускалась за спинку дивана. Ловкое движение вниз-вверх позволяло зелёной жиже повиснуть на мягкой обивке, и Игорь внезапно обретал внутреннее удовлетворение, испачкав мебель и зная, что его белобрысая курица чуть позже возьмёт тряпку, отодвинет диван и вымоет болотную слизь. Лена сидела рядом, потому что так хотел её муж, от которого несло тухлым мясом вперемешку с кислым молоком – так пах вчерашний перегар, дополненный пачкой папирос и свежим пивом «Жигулёвское», подаренное соседом Петькой за распил нескольких берёзовых брёвен, приготовленных для растопки русской печи.

На часах 17:53, пора готовиться к уходу властного мужа, мыть его харчки на полу, двигать диван, готовить ужин и кормить домашнюю скотину, которая нужна только Лене, малолетним дочкам и коту Барсику, любящему свежее молочко и серых мышек в сарае, притаившихся в соломе. Поднимаясь с дивана, Лена не смогла сдвинуться с места, потому что Вася схватил её за подол халата и направил ужасающий взгляд прямо в спину. Чувствуя, как нетрезвые глаза сверлят между лопаток, Лена обернулась.

– Когда вернусь, чтобы дома была. Поняла? – хрипловатый голос вонзился в левое ухо, и Лена кивнула головой.

Отпустив ткань, Вася весело шлёпнул ладонью по мягкой обивке и улыбнулся клоуну, кривляющемуся на голубом экране. Выходя из комнаты, Лена тяжело вздохнула:

– Опять напьётся. Он всегда напивается, когда весёлый… А весёлый он почти каждый день.

Вытащив из навесной полки большую кастрюлю, женщина собралась чистить картофель, чтобы сварить щи, но вспомнила, что обещала детям гороховый суп.

– Надо было в ночь залить горох водой, – понимая, что горох не размякнет за пару часов, она всё же пошла в сени за кочаном капусты.

Дети, Катя и Люда, сидели в своей крохотной комнате и играли в «дочки-матери», тихо так, чтобы папку не беспокоить. Он не любит, когда в доме шумят. Лучше переговариваться шёпотом, чтобы ему не мешать, а ещё лучше молчать, тогда папка не прибежит и не будет кричать, дабы все заткнулись.

– А вот и я-а-а! – задорный мужской голос донёсся из телевизора, и мужчина в клоунском обличии растопырил ноги и слегка присел, разведя при этом руки.

– Аха-ха-ха! – захлёбываясь истерическим смехом, Вася несколько раз ударил диван и замотал головой, пытаясь не задохнуться.

Вдруг он замолчал и посмотрел на часы с кукушкой. Ровно шесть. Шесть вечера. Потянувшись, Вася зевнул, открыв рот до ушей, и вытер большими пальцами проступившие слёзы. Вновь пошурудил рукой в стареньких трико и выключил телевизор.

– Можно мы мультики посмотрим? – старшая дочь Катя приоткрыла дверь, услышав, как в большой комнате стало тихо.

– Телевизор детям не игрушка, – строго сказал отец и дал команду скрыться. – Брысь!

Втянув губы, Катя закрыла дверь.

– Ленка!

– Не кричи, я здесь, – поставив разделочную доску на стол, Лена положила на неё промёрзший кочан.

– Где мои штаны, тёплые? – прислонившись к кирпичной кладке, Вася оценил тело жены чуть пониже спины. – Надо к Петру сходить. Он мне кое-что обещал.

– Может хватит пить, а? Вась. Ты уже неделю не просыхаешь? – бросив на мужа жалостливый взор, Лена достала из ящика стола нож.

– Не твоё дело. Дай мне штаны, и я пошёл, – издевательски цокнув языком, Вася плюхнулся на лавку и ещё раз потянулся.

Лена отодвинула шторку и протянула руку над печкой. Штаны ещё не просохли, потому что вчера кое-кто валялся на снегу под забором.

– Мокрые, – предупредила она, вернувшись к столу.

– Высушить не могла? И как я теперь пойду? На улице мороз под тридцать! – разозлился Вася, пронзая жену прищуренным взглядом. – Да что ты за жена? У других вон как шёлковые: только муж на выход, и валенки поднесут и телогрейку!

Лена молчала. Стоит только открыть рот, чтобы возразить, Василий сразу пустит в ход кулаки.

– У-у, ни рыба ни мясо, – проворчал Вася, оскалившись и помахав в воздухе кулачищем. Решив надеть пару трико, чтобы не замёрзнуть, он залез в шкаф и случайно нашёл конверт без обратного адреса. Вынув письмо, бегло прочитал. Брови Васи сошлись у переносицы, глаза сузились до щёлочек, ноздри раздулись. Письмо моментально приобрело форму измятого шара.

– Откуда? – зарычал взбудораженный содержимым письма Вася. – Когда ты его получила? Я тебя предупреждал?

Подскочив к жене, Вася встал прямо за спиной и бросил конверт и подобие снежного кома на стол.

– Я предупреждал, я спрашиваю? – его тяжёлое дыхание отражалось от шеи Лены и опускалось ниже, по спине, вызывая неприятные мурашки. – Чего молчишь? – жёсткий голос вонзался в голову, как звон огромного колокола, заставляя Лену волноваться. – Вижу, хороших слов ты не понимаешь!

Вцепившись в белокурые локоны, Вася оттянул голову жены назад и занёс кулак над её лицом.

Лена зажмурилась в ожидании удара, но Вася медлил.

–Ты оглохла? – звериный рык пронёсся рядом с ухом. – Я же сказал, чтобы никаких Машек-Глашек.

Сжимая волосы, он так сильно оттянул кожу головы, что у Лены брызнули слёзы. Она молчала, чтобы не злить мужа и не напугать детей. От Васьки несло отвратительным перегаром и кислым запахом немытого тела. Мерзкий, гнусный, блистающий превосходством над слабой женщиной, Иванов наслаждался властью и беспрекословным повиновением, унижая собственную жену.

– Тебе мало, да? – Вася терпеливо ждал, когда Елена начнёт молить о пощаде.

Реплика грозного Отелло неожиданно оборвалась, когда в хату вошла седовласая женщина с огромным свёртком в руках. Василий мгновенно отпустил волосы несчастной жены и спрятал руки за спину.

– А вот и мама пришла! – радостно воскликнул он и тут же похвалил жену. – Лен, ты не спеши, не дай бог порежешься.

Прильнув к матери, Вася приобнял её и сразу получил порцию материнских поцелуев.

– Держи, это тебе, – Александра Константиновна сунула сыну подарок и, не снимая валенок, села за стол. – Чем потчевать будете? – искоса взглянула на невестку. Приметив, что у той глаза на мокром месте, сделала дерзкое замечание. – У тебя мужик в доме, а ты слёзы льёшь. Радоваться надо, таких, как мой Васенька днём с огнём не сыщешь. Четвёртый годок живёте, а я всё как не приду, ты не в себе.

Слушая упрёки свекрови, Лена сжимала нож в руке и смотрела на занавески, всеми силами сдерживая слёзы.

– И молод, и красив, – лепетала Константиновна, выгибаясь назад, чтобы было видно сына, как он меряет новые штаны. – Руки из нужного места растут. Его в нашей деревне ужас, как любят. Ну выпивает слегонца, а кто ж не пьёт? Пока молодой, пусть жизни радуется, – выдохнув, женщина полюбовалась обновкой, которая отлично смотрелась на Ваське. Как влитая. – За ним столько девок местных носилось. И не местных тоже. А он, вишь, за тобой приударил.

Александра с презрением оглядела молчаливую невестку и сжала губы.

– А? Мам, ну как? – Вася застегнул ширинку и вышел продемонстрировать утеплённые шаровары. – Вещь! – поднял большой палец, чмокнул в благодарность мать и сказал, что уходит к Петьке.

– Весь в делах, весь в заботах, – умилялась свекровь, наблюдая, как Васенька одевается. – Самый, что ни на есть, самородок.

Вася, упиваясь мамашкиной похвалой, кивал, натягивал валенки и спешил испариться. Там ведь Петька ждёт, с горяченьким. Лена продолжала стоять, как столб.

– Васенька, зашёл бы к нам на часок. Отцу помощь нужна. Там дров навезли, поколоть бы, – пролепетала мать детским голоском. – Ему одному несподручно. С суставами мается.

– Мам, не сегодня. Видишь, я занят, – застёгивая телогрейку одной рукой, другой Вася тянулся за шапкой.

– Ну да, ну да. Понимаю. Тебе тоже отдыхать надо. А то смолоду здоровье покалечишь, а к старости будешь, как твой батька, – согласилась Константиновна.

Вася надел шапку и вышел в сени. Когда хлопнула вторая дверь, свекровь сменила тон.

– Ну? Чего стоишь, будто в пол вросла? Что на ужин сыну моему готовишь? – обведя хмурым взглядом стол, она тронула пальцем кочан капусты, который успел чуток подтаять, и рассердилась. – Лучше б мяса ему положила. Жареного. Мужиков, как быков кормить надо, а ты ему травы пихаешь. Он тебе что, козёл? Как не приду, то картошка, то капуста. Ты его заморить голодом решила?

– Мясо будет в супе, – прошептала в ответ Лена, глядя на занавеску.

– В супе? А может ты ему ещё и на пару приготовишь? Жарь, сказала! Мой сын на телятах да поросятах взращённый, а ты его желудок до ручки доведёшь. – лицо свекрови перекосилось от недовольства. Заметив, что в доме тихо, она решила узнать о внучке. – А где моя Людочка? Куда ты её подевала?

– В комнате. Играют, – выдохнула Лена и принялась расправляться с кочаном.

– Играют, – с сарказмом повторила Константиновна. – Если бы не мой Васенька, то твоей Катьке и играть бы не с кем было. Ох, как вспомню, когда он тебя привёл и о свадьбе объявил, чуть не померла с позору. И где твоя девичья честь блуждала? А вот теперь, девонька, молись на него, молись и в ножки кланяйся. Взял тебя с приблудою, так ты должна почитать Василия Игнатовича, как… – взглянув на икону, стоящую в красном углу, женщина перекрестилась, – прости Господи, как ангела-хранителя.

Нож завис над капустой, и Елена прикусила язык. До боли. Чтобы не сказать лишнего, иначе свекровь-хамка доложит вспыльчивому сыну, и тот отлупит до потери сознания.

Такое уже случалось. Вася, после мелкой ссоры между Константиновной и Леной, вернулся с женой домой, закрыл дверь на крючок и прямо в сенях изуродовал молодую женщину. Бил нещадно ногами по животу и приговаривал, чтобы Лена не смела повышать голос на его любимую мамочку. Случилось это буквально через три месяца после свадьбы. Лена тогда ещё не знала, что она в положении. Удивительно, как ещё ребёнок сохранился? Закончив воспитывать жену, Вася ушёл в дом, допил остатки водки и свалил к соседу, хвалиться своими «достижениями». Петя шутливо поддержал друга, мол, правильно делаешь, баб надо учить уважать мать мужа, а то они становятся нахальными и тогда берутся за мужиков, пытаются управлять ими, как скотом. Петя был точной копией Васьки. Он тоже иногда гонял свою толстуху, но та могла и отпор дать, замахнувшись увесистым кулаком, но Петя, приняв на грудь львиную долю спиртного, набирался смелости и шёл в бой, не боясь остаться без зубов. Так и живут Петя с Клавкой: дерутся, а потом мирятся. Бездетные, чуть постарше семьи Ивановых, держатся друг за дружку, потому что любят с самого детства.

Когда Лена пришла в себя, вползла в дом и забрала годовалую Катю, то первым делом бросилась к соседям, чтобы дать Ваське проспаться, а не испытывать судьбу. Она не заметила его отсутствие и уж тем более не ожидала столкнуться с ним в доме Клавы. Вася начал кричать, когда увидел Лену на пороге, но его неистовый ор заглушила Клава, предупредив: если Иванов ещё раз осмелится замахнуться на жену, то будет иметь дело с Клавдией Алексеевной, а она-то и не таких ломала да в больничку отправляла. Забрав Лену и её дочь в комнату, Клава ещё раз пригрозила Ваське, попутно припугнула мужа, чтобы не ставил больше водки на стол, и провела воспитательную беседу с Леной.

– И пойти-то мне некуда, – плакала избитая женщина, прижимая к груди полусонную дочь.

– А к мамке? – Клава складывала выстиранное бельё в шкаф и давала ненужные советы.

– Не могу я, – всхлипывала Лена, представляя, как «обрадуется» мать её возвращению. – Там батька пил, гонял нас по двору. Потом он умер. Мама быстро замену ему нашла. Привела в дом из соседней деревни Стёпку. Клав, я не знаю, куда она смотрела и о чём думала, но он моложе её почти на десять лет. Естественно, пьющий. Почему она с такими судьбу свою связывает, а? Неужели не существует нормальных мужиков?

– А сама-то? И вообще, каким боком вы встретились? Я никогда не спрашивала, знаю, что ты неместная, но скажи, что ты в нём нашла? Васька всегда выделялся среди наших парней. Да, он красив, да, фигурка – что надо, но от его характера так воротит, что я б никогда с ним под венец не пошла. Выпендривается, кривляется, цену себе набивает. А Александра Константиновна? О-о, язва ещё та. Чуть что, бежала с разборками, орала, как курица на нашесте: кудахчет, а на рожон не лезет. Ой, как вспомню, любила она пугать и милицией, и вышестоящим начальством. И как тебя угораздило вляпаться в змеиную семейку?

– Старо, как мир, – вытерев слёзы, Лена начала свой короткий рассказ о себе. – Приехали в наш клуб с компанией ребят. Вот там и познакомились.

– В Сосновку?

– Да. Он мне сразу приглянулся… – опустив глаза, женщина пробурчала, – а, может быть, от безысходности я на него запала.

– В смысле? – присев рядом, Клава навострила уши.

– Деваться мне было некуда. Да и сейчас нет у меня того места, куда бы я могла уехать. – лепетала себе под нос Лена, сгорая со стыда.

– Подожди, а мама? Почему тебе к ней не уехать? Послушай, Лен. Если дальше так пойдёт, прибьёт тебя Васька. И мамка его не поможет. Она ж верит каждому его слову. Однажды он чужой велосипед утопил, так Константиновна такого шороху навела, что чуть до суда не дошло.

– Вот именно, свекровь меня изначально ненавидит. Как только узнала, что у меня ребёнок есть, сразу встала в позу.

– А дитё чем ей помешало? Это ж не бочка с огурцами, а живой человечек.

– Клава, я никогда никому не рассказывала, но тебе скажу, только ты… – Лена подняла глаза и с жалостью посмотрела на соседку. Та чуть сама не зарыдала, когда увидела, сколько боли таится в этом печальном взгляде.

– Я – могила, Леночка. Ты можешь выложить мне всё, что угодно, – прошептала она в ответ и втянула губы.

– Я никогда не была замужем, и Катя… Катя… – подавляя в душе порывы закричать, Лена смогла рассказать страшную тайну, которую никому не рассказывала. – Она не плод любви, не нагульная. Катя – дочь моего отчима.

Глаза Клавки выпрыгнули из глазниц, прилепились ко лбу и вновь вернулись в исходное положение. Её массивная нижняя челюсть с лёгкостью дотянулась до масштабной груди и отпружинила обратно. В горле своя свистопляска: гланды сошлись ровно посередине, потёрлись друг о дружку и так и остались висеть над входом в пищевод, перекрывая дыхательные пути. Клава впала в ступор. Надолго. Секунд на пятнадцать.

– А теперь дай мне продышаться, – захрипела она, стуча кулаком чуть пониже шеи. – Я такое только в … Да вообще нигде не видела и не слышала. Это что ж получается, ты с ним… это… А потом… Катька родилась?

– Я не это, – Лена вынула из кармана платья носовой платок. – Это он, а не я.

– Ой, божечки мои, меня сейчас наизнанку вывернет, – запричитала ошалевшая от безумной новости соседка, представив отвратительную картину и обмахивая всей пятернёй покрасневшее лицо. – Насильно?

– Угу, – и Лена опустила голову.

– Падла, – прошипела в сторону входа Клава, шпионя, чтобы никто из мужиков не вошёл в комнату или, не дай бог, не подслушал. – Я бы его взяла за причинное место и оторвала, прямо с мозгами, – сжав толстый кулак, женщина стиснула зубы.

Поглаживая спящую дочь по головке, Лена начала покачиваться взад и вперёд: так она успокаивала себя и Катю, которая вечерами не могла уснуть.

– А он что? – немного успокоившись, Клава села на диван.

– Кто?

– Отчим. Ты ему о ребёнке сказала?

– Да, – и слёзы потекли градом по бледным щекам.

– А он?

– Клава, этот… Даже слов не подберу, – Лена беззвучно рыдала. Её нижняя челюсть дрожала так, будто женщина сидит на снегу в одном нижнем белье. – Он к матери побежал.

– А она? Как полагается, отхренакала его сковородкой, размозжила башку и вызвала милицию? – предвкушая счастливую развязку, Клава нервно потирала пухлые сосиски, именуемые пальцами.

– Нет.

И мир раскололся на сотни, нет, тысячи мелких хрустальных кусков. У Клавдии зашевелились волосы на ногах.

– Ну, выгнала?

В голове нетерпеливой соседки построилась логическая цепочка, которая непременно должна была вытянуться в одну прямую линию, и ни шагу влево.

– Она меня обвинила. Как будто я сама к нему приставала, а он не выдержал, потому что молодой и горячий, – слёзы закончились, и Лена высморкалась в платок.

– Чего? Приставала? – цепочка в мозгах Клавдии натянулась и со скрежещущим свистом скрутилась в спираль. – А ты приставала? Только по-честному.

– Конечно, нет. Он меня за баней поймал, когда я бельё развешивала. Заволок в предбанник, дверь на крючок и…

– Ясно. Можешь не продолжать. Подожди, а почему ты не кричала? Я бы такой вой подняла…

– Рукой зажал, рот-то, – тихо ответила Лена, уставившись в одну точку.

– Вот кочерыжка облезлая. Утконос бесхвостый. Да я б ему… я б… я… – Клаву так завёл чужой незнакомый отчим, что она забыла любимый лексикон, любезно подаренный ей родной бабулей-кочегаром. – А потом что?

– Я всё выкрутила так, как будто между нами ничего не было, и Стёпке по пьяни привиделось. А когда живот показался, то мать мне Стёпку-то и припомнила. Оттаскала за волосы, чуть не убила. А я смогла убедить её, мол, это вообще не Стёпкино дитё. Наврала с три короба, чтобы из дома не выгнали. Клава, а куда я пойду? Ни бабушки, ни дедушки. Все померли. Есть тётка в другом регионе, но она с нами не знается. Уехала, и забыла о нас.

– А сколько вас детей? Девки ещё остались?

– Сестра Нюрка да Гришка с Федей.

– Он же, поди, и до Нюрки домогался, – ахнула соседка, приложив ладонь ко рту.

– Не знаю. Я как замуж за Ваську вышла, он быстро все связи обрубил. Даже с подругами общаться запрещает.

Дверь тихонько распахнулась, и в комнату заглянул пьяный муж. Глаза красные, бычьи, рот перекошен.

– Поднимай задницу и домой. Быстро!

Лена послушно встала, держа на руках дочь, и двинулась на выход.

– Шевелись! – гаркнул Вася и со всего размаху треснул жену чуть пониже спины, когда она проходила мимо.

Клава не стала одёргивать опьяневшего соседа, чтобы Лене дома не досталось ещё больше. Она отлично знает таких, как Василий: стоит только заступиться во второй раз, то дома, когда рядом не будет свидетелей, жена огребёт по первое число. Лена надела калоши, прижала к груди спящего ребёнка и вышла на улицу. Следом выперся и Вася.

– Что ты там Клавке о своих бо́тала? – прикурив на крыльце, Вася качнулся и чуть не упал.

Свежий вечерний воздух ударил в голову, и мужик опьянел ещё сильнее.

– Ничего, – Лена несла дочь и шагала, не спеша.

Ей было стыдно за себя, своё бессилие и за Ваську, который умеет привлечь чужое внимание, проходя по улицам деревни пьяным. Любит он веселить народ, выставлять себя дураком, кривляясь перед соседями. Соседи подначивают, а он, знай себе, раззадорится и песни орёт матерные. Никто из старушек и дедов, проживающих на этой улице, не посмеет вслух осудить Ваську, знают его дрянную натуру: кулаками махать да разносить всё, что под руку попадётся.

Лена шла и думала, зачем она родилась, для чего? Чтобы нести свой крест, на роду написанный? Но почему такая нелёгкая судьба уготована только ей? Вон Клавка с Петром живут, и давно. Да, дерутся, Петька тоже выпить не прочь, но у них полная идиллия. Деток нет, может, в этом кроется загадка? А если бы были, так же скандалили, как и Васька? Это вряд ли. Клавка – баба боевая, смелая. Если что, и вдарить сумеет. Петя – тоже не слабак, лезет на рожон и ручищами машет. Отлупцуют друг друга, а потом в койку ложатся. Неужели секрет… в этом? Лена бы тоже так могла, но жуткий запах перегара всю душу выворачивает. Тут не то, что поцеловать, рядом лежать противно. Пробовала, но не получается. Хочется сразу бежать к колодцу, напиться ледяной воды и облить себя ею с головы до ног, чтобы избавиться от въевшейся в волосы вони спиртяги.

– Чего молчишь? – затягиваясь ядовитым папиросным дымом, Вася косился на синяк, который он же и «нарисовал» на миловидном личике жены. – Спрашиваю ещё раз, что ты там Клавке натрепала?

– Она спрашивала, есть ли у меня братья и сёстры, – сквозь слёзы ответила Лена, прикусывая язык, чтобы не расплакаться.

– И что?

– Я сказала, да.

– А зачем ей это знать? Сбежать надумала? – выплюнув изо рта окурок, Вася сжал кулак и засопел, как дикий зверь перед прыжком. – Ну? Говори? Надумала?

– Ничего я не надумала, – Лена открыла калитку и пропустила обозлившегося мужа вперёд.

– А то смотри, я тебя где хочешь найду, – входя во двор, Вася обернулся и сразу заметил деда Панаса, ковыляющего с котомкой через плечо. – Оу! Дед! Постой!

Махнув рукой, оттолкнул жену, закрывающую калитку, и поспешил к пожилому соседу. Лена поняла: сейчас доколупается до него со своими пьяными разговорами, психанёт и опять к Петьке свалит. Дед Панас не любит пьяных разговоров, не уважает пьющих. Сам ни разу в рот не брал и всем в округе советует не заниматься травлей своего организма, потому что жизнь одна и прожить её надо с улыбкой на лице и светлой памятью. Почему он так здраво рассуждает? Да потому, что рос в детском доме и знает цену каждому дню, когда и голод – не тётка, и штаны одни на всю ораву. Дед рассуждает так: хочешь выпить – возьми в руки косу и иди в поле, коси, пока седьмой пот не сойдёт, тогда и пить не захочется. Первая мысль будет – помыться, а потом и в койку потянет. Мышцы-то не железные, им отдых требуется. А поутру, как глаза продерёшь, берись за дрова и коли, пока спину не сможешь разогнуть. Отдохнул, и опять за работу. В деревне работы – непочатый край. Трудись на благо своё и общественности. Человек для того и создан, чтобы пользу приносить, а не заливать зенки и в споры бросаться.

Васька выплыл к деду на качающихся ногах и отдал честь, приложив ребро ладони ко лбу. Панас притормозил, глянул с укором на Иванова, усмехнулся и перебросил котомку на другое плечо.

– Дед, постой, – Ваське не понравилась высокомерность старого соседа.

Догнав старика, он встал перед ним и ещё раз ткнул себя в лоб.

– Ответка-то будет? – нахмурив брови, парень сплюнул за обочину.

– Какая ответка? – дед сделал вид, будто не понял Васю.

– Ты ж вроде как служил, – хмыкнул Вася, сунув руку в карман трико за папиросами. – Иль набрехал?

– Я-то? Служил. А по какой причине тебя этот вопрос волнует?

– Так почему честь не отдаешь? – прикурив, Васька уставился на деда с кривой пьяной ухмылкой.

– Я, Вася, кому попало честь не раздаю, – уверенно ответил тот и тоже вынул из кармана старенького кителя пачку.

– А-а, вон оно ка-ак.

– Да, так, – чиркнул спичкой и поднёс к папиросе. – И перед тобой, хлыщом, стоять по стойке смирно не обязан.

Волна возмущений охватила Ваську. Сжав кулак и разжав его, он моментально схватил деда за грудки.

– Ты о чём мне тут втираешь, дед? – уронив папиросу, парень прижался потным лбом к морщинистому лбу спокойного старика.

Стойкий запах намешанной бодяги ударил в нос Панаса, и тот зажмурился.

– На меня смотри, – зашипел Вася, упираясь лбом в старую кость. – Что, страшно стало?

– А чего мне боятся, Василий Игнатьевич? – Панас открыл глаза. Он говорил ровным голосом, без единого намёка на испуг. – Хочешь бить – бей. Ежели прибьёшь – значит, тому и быть. Я не за себя боюсь, родимый, а за ваших деток.

– Чего-о? Каких ещё деток? На старости лет совсем умом тронулся?

– Может, и тронулся, но об одном волнения закрались. Ежели война, а, Вась, кто за твоих деток оборону держать будет? Ты, что ли?

Пальцы пьяного Васьки разжались. Иванов стоял перед стариком и смотрел в его бесстрашные глаза. В них, в этих двух серых пуговках, покрытых молочной пеленой, не осталось ничего, кроме уверенности в своей правоте. Развернувшись, Васька отправился к Петьке, заливать обиду на Панаса и жаловаться на свою скучную жизнь.

Лена, проводив мужа опечаленным взглядом, ушла в дом и сидела там до ночи, ожидая возвращение Васьки, который приходит от соседа в одно и то же время, на карачках. В 00:00 ч.

Так и в этот день, когда кукушка из настенных часов прокричала двенадцать раз, дверь распахнулась, и Вася переполз через порог, захлёбываясь слюнями. Его руки были покрыты ссадинами, а по виску текла тонкая красная струйка, на носу содрана кожа и не хватало переднего зуба.

Услышав надрывное кряхтение и шлепки по деревянному полу, Лена вышла посмотреть, кто там пришёл. Увидев Васю, стоящего на четырёх точках, всего в крови и расстёгнутой рубахе, на которой не хватало несколько пуговиц, шёпотом задала вопрос: что случилось.

– М-м-м, – Вася не смог вымолвить ни слова, потому как был смертельно пьян.

Лена хотела поднять его, чтобы уложить в постель, но восьмидесятикилограммовая туша не поддавалась слабой, хрупкой девушке. Тогда Лена сходила за подушкой и покрывалом. В это время парень свернулся калачиком у печи и захрапел, выпуская ноздрями клубы прозрачных пузырей. Подложив под его потную голову подушку, Елена накрыла обмякшее тело покрывалом и села за стол, пребывая в смешанных чувствах. Вроде и любит Ваську, жить с ним хочет, но его частые пьянки, оскорбления, беспочвенные подозрения всю душу вымотали. А с другой стороны, даже если собраться и уйти… куда? К кому? Да не нужна никому молодая девушка с ребёнком на руках! Тем более, ребёнок этот не от мужа. Засмеют люди , заклюют, задушат сплетнями. Никто не поверит в честность Ленкину, если уж мать своему «мужу» доверяет, как себе, то кто ж из чужих возьмётся судить отчима? Выставят Лену виноватой, мол, молодая, бессовестная, задом крутила перед парнем и добилась своего, а теперь носится с результатом тайной любви и ищет понимания, облив честного человека помоями. Раньше надо было думать, когда юбку перед мамкиным ухажёром задирала. Сама виновата, вот и расхлёбывай.

Подперев щеку худеньким кулачком, Лена не заметила, как задремала на стуле. Ей снился отчим в бане, мать, орущая диким голосом и размахивающая кулаками, и Вася, предлагающий пожениться и переехать к нему в Горловку.

– Чего молчишь? – сказав о свадьбе, Вася ждал ответа. – А? Глухая, что ли?

Насупив брови, Лена с возмущением смотрела на жениха и не понимала, откуда такие речи, вроде бы Василий не говорил с ней таким жёстким тоном.

– Глаза разуй! Я с кем разговариваю?!

И Лена очнулась. Распахнув ресницы, она увидела Васю, который хватался за выступающий край столешницы и покачивался. Запёкшая на щеках кровь под лунным светом, пробивающимся сквозь занавески, выглядела так, будто у Васи треснуло лицо.

– Что ты хочешь, ложись спать, – Лена собралась вставать, но Василий, положив ей руку на плечо, надавил и заставил сесть на место.

– Где мой костюм? – язык еле ворочался, Вася ещё не проспался, но ему нужно было срочно найти парадную одежду.

– Какой костюм?

– Чёрный. Он у меня один, – сжимая кожу на плече жены, парень всеми силами боролся с надвигающимся сном.

– Три часа ночи. Иди спать, – глядя на хмельного мужа, Лена чувствовала усталость и огромное желание лечь спать.

– Дай. Костюм дай, – пока Василий раскачивался, стоя на полусогнутых ногах, его одолела икота. – Воды… дай.

Лена вновь приподнялась, но муж не позволил встать, надавливая на плечо.

– Мне больно, – чуть слышно сказала Лена, уставившись на опухшее, измятое лицо. – Отпусти, я принесу воды.

– Сбежать хочешь, – промямлил Вася и застонал: – м-м-м.

– Куда я сбегу? Да и зачем? – набравшись смелости, она скинула его руку и направилась к ведру с колодезной водой.

Открыв крышку, набрала ковшом воды и поднесла мужу. Тот, сжав пальцы на ковше, с отвращением посмотрел на Лену. За три больших глотка, осушив ёмкость, бросил её на стол. Железный ковш с грохотом ударился о столешницу и упал на пол.

– Иди спать, Вася, – ласковый голос нахальной жены разозлил Ваську.

Пробормотав пару матерных слов, он продолжал держаться одной рукой за стол, а второй резко вцепился в руку жены.

– Петька сказал, что ты ему нравишься, – вода, смешанная со слюнями, текла по подбородку и оседала на волосатой груди. Раздувшиеся ноздри и бешенный взгляд предвещали бессонную ночь.

– А я здесь причём? – прошептала Лена, чувствуя начало громогласного скандала, который сто процентов увенчается побоями.

– Он бы так не сказал, если б ты вела себя, как подобает жене, – чем глубже Вася вздыхал, тем сильнее от него воняло прокисшей водкой.

– Твой Петя несёт, что попало, а ты и рад верить. Вась, ложись, а. Хватит, нагулялся, а теперь ложись. Я всю ночь из-за тебя не сплю.

– Из-за меня ли? – скорчив грозную мину, Василий отпустил её руку и взялся за грудки. – Или из-за Петьки?

– Не неси ерунды. Иди ложись. Проспись, – привыкшая к регулярной ругани, Елена всё равно побаивалась, когда её муж начинал разборки с надуманной ревности.

– К Петьке тебя тянет, да? К нему бегаешь, пока меня дома нет? Раздевайся! – зарычал Вася и разорвал ткань на груди слабой женщины.

На этот раз Лена не стала сопротивляться. Она послушно расстегнула оставшиеся пуговицы и сбросила платье. Вася вцепился в загорелые плечи слюнявыми губами и слегка прикусил молодую нежную кожу. Было больно, но Лена не издала ни звука. Завалив жену на пол, мужчина стал яростно срывать с неё нижнее бельё. Потом сорвал с себя трико и… Ничего не вышло. «Павший воин» так и не поднялся, сколько бы Вася не возился над вялым телом. Злость пробирала, но Василий не сдавался. Он с силой мял кожу и хрипел, пытаясь изобразить страсть. Лена лежала и смотрела в потолок, сжав зубы. Она всеми силами отгоняла грязные мысли, чтобы в памяти не всплыл случай с баней, где «потрудился» её отчим. Намучавшись, Вася встал на колени.

– Холодная, как рыба, – рявкнул он, заправляя рубашку в трико. – Пошла отсюда.

Сев на стул, Василий опустил голову на руки и застонал.

– Не могу с тобой… Не могу. Ты мне всю душу вымотала. Я потерял мужскую силу… ни с кем не могу…

И тут Лена поняла, он пришёл от какой-то женщины. Поднявшись, она взяла платье, бельё и ушла в комнату. Чувствуя жуткую головную боль, девушка забралась под одеяло и всхлипнула.

– За что мне всё это?

Вася просидел в кухне без малого час, потом сходил на улицу, покурил на крыльце, подумал о своём плачевном положении недомужика и вернулся. Ещё десять минут походил по кухне, а после, выпив воды, лёг на печи. Слушая, как почти протрезвевший муж мечется и не находит себе места, Лена подложила руку под голову и уснула. Вася отрубился через пятнадцать минут, как только отбросил все мысли и решил завтра продолжить отмечать наступление нового дня. Дом затих до утра.

Обычно утро начиналось с дойки, но не в этот день. Лена подскочила, услышав жуткий стон, разразившийся как будто из чердака. Забыв, где находится, Вася резко поднялся, ощутив дикую боль в носу, и ударился головой в кирпичную кладку. Лена прибежала на вой и встала перед мужем, потирающим лоб.