И отрёт Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет; ибо прежнее прошло.

Откровение Иоанна Богослова
Глава 21, стих 4

1

Он лежал на тёплом ярко-жёлтом песке, один, выбрав это безлюдное место, дикий пляж, чтобы немного отдохнуть от города, его бесконечного шума, постоянного отравляющего запаха бензина, ото всех сумасшедших, которые его окружали.

Возвращаться в город ему не хотелось. Солнце жгло в спину, тихая волна, накатывающая на берег, убаюкивала, и сквозь сонливую дремоту он думал о ничтожности человека – мысленно представил себя со стороны, с высоты птичьего полёта, букашку, распростёртую там, внизу, у кромки моря.

Потом он попытался – в который раз! – вообразить бесконечность и – в который раз! – не смог её объять, сознание упиралось в спиральные серебристые галактики, шаровидные скопления, проваливалось в «чёрные дыры», дальше шла кромешная тьма и неизвестность. Он попробовал представить, как всё начиналось. Пугающая чернота космоса: ни звёздочки, ни светлого пятнышка – эдакий необъятный чёрный квадрат

Малевича, и вдруг ярчайшая ослепляющая вспышка, гигантский взрыв – BIG BANG! – , и колоссальное количество только что родившегося вещества вселенной разлетается во все стороны пустоты…

Чайки редко, почти по-человечьи, вскрикивали, жужжали насекомые; он почувствовал, как тело, раскалившись, даёт о себе знать мозгу – пора, мол, что-то делать, перегрев. Он собрался уже перевернуться, когда услышал шум подъезжающей, скорее даже подкрадывающейся, машины. В ста метрах от того места, где он жарился на солнце, на прибрежный песок выкатился белый автомобиль. Он подумал: «Чёрт! Какая-то напасть! Стоило столько времени ехать на автобусе и ещё потом тащиться пешком, чтобы этот придурок на лимузине тоже припёрся сюда?! С ума можно сойти!»

Он встал, стряхнул налипший песок с колен, подтянул плавки, поправил на переносице солнцезащитные очки и двинулся в сторону непрошеного гостя. Это была новенькая белоснежная «шарлотта». Он просто залюбовался ею – умеют, сволочи, делать! Но её владелец ошарашил его гораздо больше, словно на его раскалённое тело вылили бочку ледяной воды. «Придурком» оказалась великолепно сложенная высокая блондинка, которая вылезла из своего блестящего неземного аппарата и уставилась на подошедшего немного испуганными большими голубыми глазами. По-видимому, она тоже не рассчитывала встретить здесь кого-либо.

Она ещё не сказала ему ни слова, а он уже по уши влюбился. Он зачарованно рассматривал её, не веря, что такое совершенство могла создать природа. Она была почти голая, только тонкая треугольная полоска материи на бёдрах – трусики. Большие торчащие груди, пухлые алые губы, шоколадная гладкая кожа, потрясающе длинные ноги. Модель-искусительница, как будто сошедшая со страниц журнала «Girl-friend». Только тамошние красотки были картинками-фотографиями, а эта – настоящей, живой. Им овладело желание быть с ней, быть в близких отношениях, любить её, ласкать, насладиться ею и насладить её. Он так откровенно смотрел на неё, что она не выдержала и потянулась за платьем, находящимся в автомобиле. Он подумал: «Да она ещё и стесняется!», а вслух сказал: «Простите, я напугал вас. Не бойтесь, я не причиню вам зла». И улыбнулся. Её голос прозвучал как флейта. «Кто вы?» – спросила она…

Он сидел на мягком сиденье машины и силился привести в порядок мысли. Такого с ним не было никогда в жизни. Он влюбился в неё с первого взгляда. И, самое замечательное, – похоже, ей он тоже понравился. Ведь он был недурён собой: мужественное лицо, подкаченная мускулатура. С первого мгновения их встречи он старался вести себя с очаровательной незнакомкой предельно внимательно, боясь неосторожным словом или действием порвать тонкую ниточку, соединявшую их. Он весь напрягся, сжался, мозг работал на полную катушку. Он был подобен сапёру, разряжающему мину неизвестной конструкции.

И потихоньку её испуг развеялся, через каких-нибудь полчаса они уже были, казалось, друзьями. Но это лишь казалось. Что-то печалило её, что-то она не договаривала. Смеясь над его шутками, она вдруг как-то странно замолкала, её глаза тускнели. Он не расспрашивал её о личном, не лез в её приватную жизнь, он только спросил, как её зовут. Она ответила: «Натали». Это было его любимое женское имя! Он говорил с ней о море, о чайках, кричащих как дети, о книгах и фильмах, которые она любит – она любила тех же авторов и тех же актёров, что и он! – рассказывал о себе. И он почувствовал, что она благодарна ему за то, что он не задавал вопросов, на которые она не хотела бы отвечать. Они купались и загорали, они устроили маленький «пикник на обочине» из тех скудных продуктов, что были у него, и тех изысканных и дорогих, что привезла она. И когда огромное солнце поостыло и стало падать за горизонт, и вроде бы подошло время расставаться, он не удивился её предложению подвезти его до города. Он натянул джинсы и футболку, закинул свою дорожную сумку на заднее сиденье автомобиля, а сам удобно устроился на переднем рядом с ней…

Он пытался привести мысли в порядок и не мог. В голове была путаница. Эта женщина разрушила одним махом его мирок, заставила перестать думать исключительно о себе, накопившихся проблемах. Она потащила его за собой, и он послушно повиновался, боясь потеряться и упустить её. Конечно, они были друг другу не ровня. В социальном смысле. Она принадлежала иному обществу, другому классу. Он прекрасно понимал непредсказуемость развития ситуации. И хотя он абсолютно не знал расстановки фигур, не имел никакого понятия о правилах игры, тем не менее, игра его захватила, увлекла, он кинулся в неизвестность. Он сидел на переднем сиденье «шарлотты» со смешанными чувствами, растерянный и бодрый одновременно, и осознавал, что со стороны, наверное, он смотрится довольно глупо.

В сгущающихся сумерках по пыльной просёлочной дороге она сосредоточенно вела машину, притормаживая на поворотах. Гравий отскакивал от колёс и бил в днище. Она нажала на кнопку магнитофона. Салон наполнился изумительным гитарным соло, удивительно знакомым. Он послушал ещё немного. Эту вещь он прекрасно знал. Бесспорно это она. Он представил, как Джил, чуть прикусив нижнюю губу и залитый синим светом прожектора, мягко перебирает струны. Он произнёс: «Боже! Ты любишь «Финк Плой»!» Она не ответила, а лишь улыбнулась. Он всё больше и больше поражался – она и музыку любила такую же, как он! она подходила ему во всём, она была его мечтой, ни с кем из женщин он не чувствовал себя так хорошо, она понимала его с полуслова. «Так не бывает в реальной жизни, – подумалось ему. – Может, я грежу?» За окном проносились темнеющие деревья, луна уже светила вовсю. Они оба молчали, слушали музыку, думали каждый о своём. Они возвращались в вонь, в бардак, в, сумасшедший дом, но он забыл об этом.

Они выехали на асфальтированное шоссе, когда город засыпал. На автостраде практически не было машин. Неоновые лампы освещали дорогу противным розово-оранжевым светом. Она не спросила, где его высадить, и он внутренне возликовал – он боялся этого вопроса и был рад, что игра продолжается. Она понимала, что белые фигуры у неё. Она задавала тон в игре, и она приняла решение. Она повернула руль влево, они ещё минут сорок петляли по городу, направляясь в один из его спальных районов.

– Ты не спросила, где мне выходить.

– А ты хотел, чтобы спросила?

– Нет.

– Как бы ты поступил, если бы я высадила тебя?

– Покончил жизнь самоубийством, – ответил он и рассмеялся.

Она направила «шарлотту» к девятиэтажному жилому дому, и он понял, что именно здесь она живёт. Дом спал, почти все окна были черны, и только кое-где горел свет, в том числе и на лестничных пролётах. Никто не выглянул в окно, никому не было никакого дела до подъехавшей машины.

– Вот мы и добрались, – сказала она.

Он вылез из автомобиля, до конца не веря, что это происходит именно с ним. Счастливый, как никогда. Она заперла «шарлотту», набрала код цифрового замка на двери подъезда, взяла его за руку и повела в лифт. В лифте он, наконец, не выдержал, расслабился, он погрузился в её губы, как в ласковое тёплое море. Она отвечала ему взаимностью. Их дорожные сумки лежали на полу. Они долго целовались, гоняя лифт то вверх, то вниз.

Её шикарная четырёхкомнатная квартира просто ошарашила его. «Откуда такое богатство? Кто же она, эта загадочная белокурая красавица? Разругалась с мужем-бизнесменом? Или она сама бизнесвумен и есть?» – думал он. Тень смутной печали легла ему на сердце: «Она становится всё ближе и всё недостижимей». Квартира была буквально нашпигована дорогими фирменными вещами: роскошные гарнитуры, толстые поглощающие звук ковры, домашний кинотеатр, огромные зеркала в золотистых рамах, хрустальные люстры, масса всяческих мелких предметов, делающих твоё пребывание тут уютным и удобным.

Она сказала: «Располагайся, мне нужно позвонить». А он рассматривал уникальную коллекцию бабочек, занимающую всю стену одной из комнат. Здесь были диковинные экземпляры, которых он ни только никогда в жизни вот так вживую, точнее вмёртвую, не видел, но и понятия не имел, как они называются. Он заворожено разглядывал ровные ряды засушенных насекомых за стеклом и думал о том, что вот летали они где-то там, в разных экзотических странах по всему миру, и не представляли даже, что когда-нибудь окажутся вместе в этой удивительной квартире у не менее удивительной хозяйки…

Она кормила его на кухне, доставая еду из больших шкафов, которые на самом деле были холодильниками то ли норвежского, то ли немецкого происхождения. Еда была утончённая – всевозможные деликатесы, в том числе икра. Пили они «Company», вино, создающее во рту вкус блаженства и наслаждения. Он не пил никогда ничего подобного. Насытившись, она занялась посудой, а он пошёл в ванную привести своё тело в порядок. Ванная была тоже верхом технического оснащения; он мылся ароматным мылом под сильной струёй горячей воды…

Лёжа голым на широченной кровати, он с предвкушением ждал, когда выкупается она. Он слышал, как она плескалась, напевая что-то весёлое. Он лежал и думал, какая странная вещь жизнь. Ещё несколько часов назад он даже представить себе не мог такую ситуацию. Как будто кто-то там, наверху, подкинул ему эту обворожительную красотку, а теперь смотрит вниз и посмеивается. И вдруг его в одно мгновение бросило в жар, он покрылся липким потом. Внезапно его спутанные мысли и чувства пришли в порядок, встали на свои места, и он с дикой безнадёжностью понял, что означает вся эта карусель.

Его просто провели как ребёнка. Удивительное совпадение и ничтожная вероятность – то, что она приехала именно в ту точку на берегу, где находился он, – вот первое сомнительное звено загадочной цепи. Она практически не спрашивала его ни о чём; похоже, ей и спрашивать-то не было никакой необходимости. Потом тот факт, что её вкусы полностью совпадали с его предпочтениями. И, наконец, звонок, как только они вошли в квартиру. Вот-вот те, кому она звонила, должны приехать. У него совсем нет времени. Кто они такие? Разумеется, либо КГБ – или как там они сейчас себя называют?: эфэсбэшники – либо бандиты. Либо те и другие в одном лице. Может быть, ещё кто-то? Какая к чёрту разница?! Скорее всего, они узнали о его маленькой тайне, которую он так тщательно скрывал от окружающих. «Что же теперь им от меня нужно?» – лихорадочно размышлял он.

Он лежал остолбенело на тёмно-синих простынях, не в силах пошевелиться, его как бы парализовало. Смотрящий с потолка человек, зеркальное отражение его самого, казался незнакомцем. Минута проходила за минутой, а он не находил никакого решения. И когда она свежая и восхитительно пахнущая, с уже высушенными феном волосами и слегка подкрашенными глазками, такая желанная и соблазнительная, в тончайшем

полупрозрачном халатике, с милой улыбкой на губах появилась в дверном проёме, он решил, будь, что будет, плевать на всех и вся. Он изобразил на лице восторг настолько, насколько получилось, и игра продолжилась.

– У тебя не было в роду негров? – смеясь, спросил он.

– Ты имеешь в виду мои волосы? – вопросом на вопрос ответила она. Он утвердительно кивнул.

– Да, ты прав, я не использую спиральные бигуди, волосы у меня такие от природы, но насколько я знаю, ни негров, ни евреев в нашем роду не было. Хотя… лучше было бы спросить об этом у моей мамочки. Знаешь, ты поразительно наблюдателен. Хочешь их потрогать?

Он уловил сумасшедший блеск в её голубых глазах, халатик сполз с плеча, и они занялись любовью. Ему никогда в жизни не было так хорошо. Они познавали друг друга, они наслаждались своими телами, словно до этого они уже жили какое-то время вместе и выяснили в деталях, что кому доставляет удовольствие. Они постепенно меняли варианты и с животной радостью осуществляли их. Страсть поглотила их. Она постанывала и повизгивала, а он шептал ей самые ласковые слова и целовал её тело.

Подустав от любви и нежности, они сделали перерыв, решили восстановить силы.

– Я всегда испытываю зверский голод после этого, – сказала она и притащила прямо в постель бутылку вина и съестные припасы. В неярком свете ночника она выглядела довольной. Ничего почему-то не происходило: никто не появился, никто не набросился на него, не заломил руку, не ударил в пах, не потребовал выполнения каких-то условий.

Развалясь в самой раскованной позе и жуя бутерброд с икрой, она спросила:

– Послушай, что это у тебя вот здесь?

И, рассмотрев получше, воскликнула:

– Надо же! Треугольник! Ты, как Рогбачёв, отмечен богом!

Действительно, в верхней части на левой ноге у него имелись три крупные коричневые родинки, расположенные так близко друг к другу, что образовывали равносторонний треугольник, выступая в роли вершин.

– Рогбачёв, или, правильнее будет сказать, Гробачёв, отмечен дьяволом, а я богом. Это мой знак сексуальности, – нахально заявил он, запивая свои слова вином.

Они занялись любовью снова. Неожиданно на него накатила волна блаженства. Каждая клеточка его тела затрепетала от экстаза. Он очутился, казалось, на краю рая. «По-моему, она что-то подсыпала в вино», – подумал он, чувствуя, как голова перестаёт соображать и начинает кружиться. Обессиленные они распластались на кровати. Больше уже ни на что не было энергии.

– Любимый, – только лишь смогла пробормотать она и с блаженной улыбкой уснула. А он, успев смутно различить цифры на настольных электронных часах – 2:39, погрузился в нервный страшный сон.

Ему приснилась обнажённая, с красивой фигурой женщина, которая не подпускала его близко, держала на расстоянии. Он никак не мог разглядеть её лицо; она постоянно поворачивалась к нему спиной. Он изо всех сил пытался приблизиться к ней, но она невероятным образом ускользала. Казалось, вот-вот и он настигнет её, однако она изворачивалась и исчезала. Чудовищными усилиями он, наконец, смог ухватить её за руку. Она резко повернула голову. Он отшатнулся от ужаса. На него уставились налитые кровью глаза вурдалака, длинные острые клыки торчали изо рта. Он отступил, пытаясь убежать, но оступился и упал. Женщина с телом богини и с головой чудовища в прыжке набросилась на него, когтями и клыками вгрызаясь в его горло. Он хотел кричать и не мог, только беззвучно шевелил губами. Зато слышал, как она жадно чавкала его кровью и плотью. И вдруг он с предельным ужасом увидел, что тело отделяется от его головы, перегрызанное горло больше не соединяет их вместе. Он понял, ещё мгновение и он умрёт…

Он проснулся взмокший от пота. Голова раскалывалась от боли, будто сжатая в тисках. Его тошнило, ему было очень плохо. Шатаясь из стороны в сторону, он слез с кровати. Спотыкаясь и больно ударяясь об углы, кое-как доковылял до туалета, вырвал в унитаз смрадную жидкость. Его рвало ещё и ещё. Он смыл зловонную тёмную блевотину, освежил лицо. Голова кружилась, но чувствовалось некоторое облегчение. «Сука! Накачала меня каким-то дерьмом!» – пронеслось в голове. Он с трудом добрался до кровати, и здесь, наверное, шестым чувством ощутил, что что-то не так. Он включил верхний свет и содрогнулся. Его снова прошиб липкий пот. На кровати, широко раскрыв глаза, лежала она. Она не дышала, она была мертва. Он стоял, пошатываясь, и смотрел, не отрываясь, на неё. Она не подавала никаких признаков жизни…

Впоследствии, многократно мысленно возвращаясь к этому эпизоду и проигрывая его раз за разом, он опять и опять поражался способности своего организма концентрироваться в трудную минуту. Он отлично помнил, что в тот момент сознание прояснилось, и мозги заработали, как точно отлаженный механизм. Он взглянул на электронные часы – они показывали 4:17 утра, значит, он проспал около двух часов, и у него ещё есть время до рассвета. «Пора им появиться», – навязчивая мысль не отпускала. Он тщательным образом проверил у неё пульс на шее и на запястье – даже приложил ухо к груди; убедился, что она действительно бездыханна, и что у неё понизилась температура тела, прошёл в ванную, вымылся под холодной струёй воды, оделся, убрал всё то, что свидетельствовало о его присутствии в квартире, вытер свои отпечатки пальцев, проверил снова, что всё сделал правильно. Надевая обувь в прихожей, он увидел себя в зеркале. Перед ним стоял старик: бледный, осунувшийся, с чёрными кругами под глазами. Он тихо закрыл дверь на английский замок, предварительно обмотав руку носовым платком, по ступенькам спустился на первый этаж, и вот тут он бы застрял, если бы ни его память, которая с феноменальной чёткостью выдала ему цифры, которые она набирала своей рукой, и которые он, оказывается, запомнил. Он набрал комбинацию, дверь мгновенно открылась. «Они меня ждут на улице», – безразлично подумал он. Он вышел в светлеющие сумерки с дорожной сумкой на плече – никого не было – и тогда мысленно вернулся в её квартиру на шестом этаже. Там, на широкой кровати, лежало её тело, великолепное тело молодой женщины по имени Натали, примерно двадцати пяти лет, плоть, созданная кропотливой работой природы, тело, от которого уже не было никакого толку. Он представил, как через несколько дней оно почернеет, а потом его сожрут черви. Он пошёл пешком в центр города. На душе было мерзко и муторно. Над городом всходило солнце.

2

Кроваво-красный «генрих-747» качнул крыльями и всеми своими тоннами плюхнулся на бетон взлётно-посадочной полосы. Я выглянул в иллюминатор – ясный английский день был в самом разгаре. Никакого намёка на туманы, о которых я столько слышал. Может быть, лондонские туманы это ещё один миф, придуманный людьми, в том большом ряду общепринятых несуразностей, что так прочно укоренились в сознании человечества?

Неожиданно голова моя «поплыла», и ранее незнакомое чувство охватило меня. Я как бы мгновенно трансформировался, перешёл в иное состояние. Я вдруг остро ощутил, что моя сущность, моя личность, моя душа переместилась из всего меня, меня в пределах тела, в меня, ограниченного только мозгом. То есть, проще говоря, моё «я» сжалось до объёма черепной коробки. Я очутился в своей голове, а моё тело стало вроде бы не моим.

Разумеется, я прекрасно понимал – вот оно моё тело, продолжение меня самого, но одновременно же я осознавал, что я как бы помещён в него, и настоящий я, я, как основа себя, нахожусь в головном мозге, а тело в общем-то второстепенно, и если бы оно сделалось другим или меняло бы свою форму пусть даже каждый день, то ничего бы страшного не произошло, я бы в итоге остался самим собой. Я по-новому посмотрел на свои руки – они были моими руками, руками, с которыми я был знаком с детства, они росли вместе с моим телом, изменялись, я привык к ним, досконально изучил их, в конце концов они мне нравились, и в то же самое время это были руки, на которые я глядел со стороны, то есть я стал разделять себя на собственно тело и разум, управляющий телом, живущий в нём.

Такое чувство продолжалось недолго, я опять начал ощущать себя, как и раньше, я вышел из этого состояния, вернулся в более привычный мне мир. Что со мной происходило? Может, у меня всего лишь затекла шея или повысилось внутричерепное давление при посадке?

Между тем, лайнер подрулил к зданию аэропорта, прекратился свист мощных турбин, а пассажиры отстегнули ремни и медленно выбирались наружу. Взяв с багажной полки дорожную сумку, я последовал за ними…

Я стоял в пёстрой разношерстной толпе в очереди на обычные для аэропортов виды контроля, когда невесть откуда взявшаяся пожилая дама нахально встала впереди меня. По-видимому, она прилетела тем же рейсом, что и я, но почему-то в самолёте я её не заметил или просто не обратил внимание. Люди, стоявшие вокруг, говорили на нескольких языках, однако, естественно, преобладал английский. Очередь продвигалась небыстро. Скуки ради я встал немного сбоку, чтобы получше рассмотреть эту даму.

Зрелище не доставляло удовольствия. Женщина была что называется старухой. Желтовато-серая дряблая кожа напоминала скорее жабью кожу, чем человеческую. Бесчисленное количество морщин, прорезавших её лицо во всех направлениях, придавало ему отталкивающее выражение. Грубые складки, мешки под глазами, коричневые старческие пигментные пятна делали лицо похожим на маску. Ничего кроме отвращения оно у меня не вызывало.

А ведь когда-то стоящая передо мной особа, наверняка, была очень красивой, когда-то она была этаким ангелочком, чудесным цветком жизни, которым восхищались окружающие. В неё влюблялись мужчины, она была желанной. Неумолимое время разрушило её красоту. Незаметно, подобно радиоактивности, старость накапливалась в клетках тела, превратив её в ходячую смерть. От былой девочки остались лишь глаза, да и те потускнели и ослепли. Золото в ушах, искусственный цвет волос, косметика не только уже не украшали её, наоборот, создавали жуткий вид. Разумеется, мне и раньше неоднократно приходилось сталкиваться со старыми людьми, но именно в тот момент я как-то особенно выпукло почувствовал отвращение к смерти, к процессу старения. Глядя на неё, я размышлял над тем, кто руководит этим процессом, что превращает богиню в чудовище, какая программа и где заложена в человеке, влияющая на его жизнь, благодаря которой он изменяется.

Благополучно пройдя паспортный и багажный контроль и прихватив серый объёмный чемодан, я стал усиленно искать глазами человека, который должен был встречать меня. Здание аэропорта заполняла разнообразнейшая публика: и негры, и мулаты, и раскосые азиаты, мужчины и женщины, попадались дети, большинство же составляли люди с белым цветом кожи. Все они переговаривались, обнимались, встречались и прощались, спешили, стояли на месте, сидели, покупали, спрашивали, смеялись, звонили по телефону – в общем занимались тем, чем принято заниматься в аэропортах. Приятный женский голос по внутренней связи периодически объявлял о прибытии или отлёте самолётов. Аэровокзал гудел, как пчелиный улей.

Никто меня не разыскивал. Я медленно продвигался на выход, следя за указателями. Так и не найдя никого, кто проявил бы хоть малейший интерес к моей персоне, я выбрался, наконец, из людского муравейника на улицу перед аэропортом. Здесь я остановился в нерешительности, раздумывая, что мне делать дальше. Прислонившись к стеклянной стене аэровокзала, пошарил по своим карманам в поисках наличности. Я обнаружил пятьдесят евро, бумажку в тысячу российских рублей, двадцатку американских долларов, плюс ещё две мятые банкноты достоинством пять долларов каждая. Негусто. Однако на такси хватало, правда, сначала, вероятно, необходимо было обменять имеющиеся многонациональные деньги на местные фунты.

По пешеходной дорожке шёл человек. Издали наблюдая за его походкой, можно было предположить, что он пьяный или во всяком случае хорошо выпивший. Одет он был в джинсы, светлую рубашку и тёмные ботинки. По мере приближения его к месту, где стоял я, в очередной раз пересчитывая купюры, отчего их не становилось, к сожалению, больше, я убеждался всё сильней и сильней, что человек этот не хватил лишнего, он просто болен. Как только он оказался на расстоянии, с которого я мог его нормально разглядеть, я понял это окончательно.

Он двигался походкой робота, автомата, в ней отсутствовала мягкость и плавность, она была резкой и неуклюжей, и, казалось, что человек вот-вот не справится с управлением собственным телом. Похоже, его мучили постоянные боли, его лицо конвульсировало, дёргалось, рот то и дело перекашивался. Красные веки глаз, узкий лоб, коротко стриженые волосы и большие асимметричные уши дополняли картину. Я бы особенно не обратил внимание на его появление – меня больше беспокоили личные проблемы —, если бы ни то, что сделал этот парень спустя минуту. Поравнявшись со мной, он внезапно остановился, повернул голову в мою сторону и… улыбнулся мне своей полоумной нечеловеческой улыбкой. Мурашки пробежали у меня по коже. Я смотрел в его чокнутые глаза, а он двигал мышцами лица, кривил губы и продолжал таким образом улыбаться. Потом, решив, вероятно, что с меня хватит, он снова тронулся в свой неровный путь походкой человека, у которого нарушена нервная система…

Выскочив из-за угла, к зданию аэропорта подкатил автомобиль. Он выглядел, что называется, на миллион долларов – последний писк автомобильной моды, новейшее слово технического прогресса. Дизайн приводил в восторг – вытянутый, как капля, чёрный кузов, выпуклые стёкла кабины из почти чёрного стекла, чёрные двери, бампер, колпаки колёс. Жутковатый чёрный цвет машины производил несколько пугающее впечатление. На чёрном крыле была выведена аккуратная надпись, сделанная красной краской. Модель носила имя «аспид». Я усмехнулся удачно подобранному названию.

Из чёрного автомобиля вылез чёрный человек и направился в мою сторону. Это был негр, облачённый во всё чёрное, и даже чёрные очки закрывали его глаза. Подойдя ко мне, он спросил, на свой лад коверкая мою фамилию:

– Мистер Сазонофф?

– Да, это я.

– Я от господина Драббаха. Мне приказано встретить вас и доставить в его офис.

Он говорил на прекрасном английском, и я понимал его. «Кто из них двоих больше аспид: машина или её водитель?» – подумалось мне. Он взял мой чемодан и сумку, и мы проследовали в лимузин. Внутри автомобиль был не менее чёрный, чем снаружи. Смущало отсутствие руля слева, но данное обстоятельство лишний раз напоминало, в какой стране я нахожусь…

Мы ехали по городу, я рассматривал незнакомый мне Лондон. Водитель взглянул на часы, вмонтированные в приборную панель, и нажал на кнопку. Ожил радиоприёмник, и в динамиках зазвучала великолепная музыка. «Последний альбом «Финк Плой»», – мгновенно определил я и тут же вспомнил о Натали и о событиях, произошедших в день нашего знакомства.

Меня постоянно мучили мысли об обстоятельствах её таинственной смерти. Я никак не мог отыскать чёткого объяснения свершившимся событиям. Если моя встреча с блондинкой являлась тщательно спланированным кем-то актом, и смерть входила в него одной из составляющих, то почему тогда этот «кто-то» не появился в момент, когда она умерла, застав меня таким образом на месте преступления с тем, чтобы в дальнейшем шантажировать в известных ему корыстных целях? Что-то не сходилось, не состыковывалось, исходя из этой версии. Второй же вариант состоял в следующем: наше знакомство с Натали было в действительности чистой случайностью, а умерла она, скорее всего, из-за передозировки наркотика, так как, по-видимому, она была просто красивой скучающей куклой, избалованной дорогими вещами, выпивкой и галлюциногенами. Вспоминая отдельные детали её поведения, я приходил к такому заключению. Она и мне подсыпала наркотик в еду и вино, и поэтому так хорошо было в начале и так плохо потом. То, что она кому-то звонила, объясняется достаточно прозаически – похоже, богатая квартира находилась на охранной сигнализации, и Натали звонила, чтобы сказать, что она вернулась домой. Такого рода версия многое ставила на свои места, логически развязывала запутанные узлы загадок, однако я относился к ней всё же с некоторой долей подозрительности, искал дополнительный третий вариант.

Мог бы я спасти мою любимую, вызови я «скорую помощь», и не выглядел ли трусом, когда фактически убежал из её квартиры? Опять и опять я задавал себе этот вопрос и, анализируя, не находил в своих действиях элемента трусости, так как я тогда полностью убедился, что женщина мертва, и ничем помочь я ей был не в силах. В «скорой помощи» она явно не нуждалась. Вызывать же полицию тоже, на мой взгляд, не имело смысла. Ну что бы я им стал рассказывать? Сомнительную историю моего знакомства, в реальность которой даже я теперь верил с трудом? В итоге, не исключено, что они бы разобрались в причине её смерти, определили бы рано или поздно мою непричастность к содеянному, однако я бы попал в мясорубку криминального делопроизводства, и крови бы они мне попортили предостаточно. И это ещё в лучшем случае. Связываться с властями мне абсолютно не хотелось.

После смерти моей возлюбленной что-то сломалось внутри у меня. Я сделался более равнодушным к окружающей действительности, под воздействием смерти во мне окончательно созрело решение, осуществление которого я начал спустя месяц. Месяц же я жил, как на иголках, прислушивался к каждому шороху, старался занять себя работой, ждал, что что-то произойдёт. Может быть, я забыл какую-то свою вещь в той квартире или оставил отпечатки пальцев, или свидетели появились, на каких не рассчитывал, или тот, кто подставил меня, позвонит поздно вечером? Ничего не случилось. Ну, ни на грамм.

Но даже в самолёте, сидя в пассажирском кресле, я не верил, что так безболезненно выскочил из дикой, абсурдной ситуации, пока не запустились двигатели, и алюминиевый гигант не взмыл в небо, взяв курс на запад…

Мы ехали по городу, негр, молча, вёл чёрный сногсшибательный автомобиль, изредка поглядывая на меня, и улыбался, обнажая ослепительно белые здоровые зубы. «Отчего у негров такие великолепные зубы? – подумал я. – Правильное питание является тому причиной, или этот факт обусловлен генетически?» Я ни о чём его не спрашивал, я рассматривал местные достопримечательности, насколько позволял обзор из машины. Навстречу то и дело попадались красные двухэтажные автобусы – омнибусы —, разрисованные разнообразнейшей рекламой. Именно они, эти игрушки для взрослых, создавали чисто английский колорит, представляли собой своеобразную визитную карточку Лондона. Они и чёрные старомодные такси.