Homunculus

H O M U N C U L U S.¹

Часть I.

«… Счастлива будет та могила,

в которой не покоится колдун,

и счастлив будет тот город,

колдуны которого сожжены

до тла…»

Безумный араб Абдул Альхазред,

автор «Никрономикона».

– Я не знаю, когда это было. Может быть пять, может быть шесть веков назад. В те незапамятные времена в нашем старом городе жил старик. Его седая косматая голова и лицо, изборожденное морщинами, наводили ужас на людей. Жители города сторонились его, и часто мальчишки кидали в старика камни. Поворачивая к ним свое сморщенное, как печеное яблоко лицо, с орлиным носом, он потрясал в воздухе посохом, посылая им в след проклятия…

Так говорила моя старая бабушка, качая головой в такт словам. Спицы в ее непослушных руках звенели, точно бубенчики, оглашая комнату, утонувшую в вечерних сумерках, призрачными звуками. Причудливые тени

плясали на стенах и отсветы от камина ложились на наши лица. В то время я верил в ее рассказы, и ночью мои зубы стучали от страха, вспоминая их…

Нестерпимое зловоние пропитывало воздух. Улицы окраины были пустынны в этот поздний час, и лишь ночь, опустившаяся над городом, властвовала им безраздельно. Пробиваясь сквозь гряду перистых, несущихся вдаль, облаков, звезды светили слабым, но ярким светом. Их блики отражались в тихо струящейся реке, несшей свои воды по каналу, за город. Ночь безвозвратно съедала краски, и река, казалась, чернилами, разлитыми кем-то по неосторожности. Медленно и грациозно с нее поднимался туман. Словно белое, огромное животное, он перетекал на мостовую, выложенную камнями, и заполнял все ямки, трещины, впадины, канавы, растекаясь по улице. Иногда в этом тихом ночном мире слышались запоздалые шаги, но туман заглушал все звуки, делая их бесполезными. Город отдыхал от беспокойного дня, и его жители, уставшие от дневной заботы, засыпали вместе с ним.

Кто-то прислушивался к гулким шагам на улице, запирая на засовы двери; кто-то бранил собак, лающих за городом, вероятно не поделивших сухой и теплый уголок; кто-то нежился в постели от приятных снов, желая что бы ночь продлилась дольше.

Этот древний город засыпал, повторяя ежедневный свой удел. Так было и так будет всегда.

Одно за другим погасли все окна, отдаваясь власти беспредельной ночи, и лишь одно, светило так же робко, но настойчиво, через завешенное шторами оконце, в приземистом доме. Его убогость не скрывала даже ночь. На вид крепкая, но уже обветшавшая крыша; узкие окошки, задернутые занавесками от любопытных глаз; неопрятный дворик позади дома: вот что представлял собой дом, нежелающий засыпать, сопротивляясь наступившей ночи.

Освещенный светом трех свечей, за деревянным столом сидел седоволосый человек. Склонившись над старинной книгой, он, казалось, не замечал наступившей ночи. Его старческая высохшая грудь упиралась о стол, а сгорбленная от прошедших лет спина, возвышалась ужасным горбом. Корявым пальцем он перелистывал страницы, которые с тихим шорохом ложились по другую сторону от старца. Потускневшими от времени глазами, в которых блестело пламя свечей, он пробегал древние скрижали, пытаясь что-то отыскать в них важное. Космы седых волос свисали на страницы, а огромный нос старика почти касался древнего пергамента. В его чертах было что-то благородное и величественное, но не более того. И если оригинал не блистал красотой, то его тень на стене была просто отвратительной пародией на человека.

Ровно 50 лет назад он и его отец появились в этом городе с труппой бродячих артистов и остались здесь, принеся беспокойство на тихие улочки.

О них говорили разные вещи, которые никто не мог подтвердить, но все сходились в одном: и сын и его отец занимаются непристойным для христиан делом. Все знали, что пришедшие были колдунами. Но время шло и жители привыкли к ним, к постоянно горящему свету в их доме, на самом краю города; к душераздирающим крикам, которые иногда проносились по улочкам города, отражаясь эхом от домов и затихая вдали; к странным запахам, разносимых ветром. Люди боялись их и все свои беды сваливали на двух колдунов.

Да, о них говорили разное. Кто-то утверждал, что они прибыли с востока, познав у великих отшельников мудрость и вечную жизнь; кто-то говорил, что они принадлежат знатному роду; иные просто молчали, боясь высказывать свое мнение, и плевали в след старику и его сыну.

А когда годы взяли свое, старый отец, умирая, позвал сына к смертному одру. Он заставил его поклясться, что тот продолжит за него тайные обряды колдовства. «Запомни, сын, ты не должен бояться людей. Ты должен быть выше их. Служи «нашему» богу и доведи до конца то, что не успел я…»

Люди помнят, какой ужасный предсмертный крик вырвался из глотки старика. Он был похож на последний стон души обреченной на вечные

мучения. Все вздохнули с облегчением, радуясь, что может быть теперь придет в город покой, и поэтому не чинили препятствий, когда сын решил похоронить отца в полуразвалившемся, давно заброшенном всеми склепе.

Но горожане ошиблись. Сын оказался ревностней отца.

Теперь он сам был дряхлым старцем, сгорбленным годами, и четно пытался достичь того, что не достиг его отец. В его жизни не было ни единой мечты, желаннее этой. Он никогда не любил женщину, отдавая все время работе и маленькому мальчику, которого считал сыном. Это милое дитя, он любил всем сердцем с того дня, когда оно постучалось к нему в двери дома, исхудавшее от голода и посиневшее от холода. Он решил воспитать бродяжку, как сына колдуна и передать ему тайные секреты магии.

Годы бежали, уходя безвозвратно в прошлое. Его малышу уже исполнилось двадцать лет. Он был копией отца, в ревностном служении их богу. В красивых карих глазах под челкой цвета вороного крыла, светились огоньки злобы и ненависти к людям, которые не признавали их и обрекли на одиночество, среди старых пыльных книг по магии, банок с живыми тварями и пучками высохшей травы. Может быть этой ненавистью он и навлек на себя гнев горожан…

Старик уронил голову на руки. Его дорогой сердцу сын был заключен в стены тюрьмы, по заявлению людей, которые жаждали сожжения колдуна. Так или иначе отец считал себя виноватым. Его единственным слабым местом был юноша, и люди воспользовались им, что бы отомстить ему за все беспокойные ночи и страхи. Старик должен был помочь. Он должен был что-то сделать, что бы вызволить сына живым из заключения, до того, пока инквизиторы под пытками вырвут из него признание.

Роясь в древних манускриптах, он хотел отыскать что-то полезное, но силы изменяли ему. Он нервничал, и слепые старческие глаза, подернутые

туманной дымкой лет, не слушались его.

– Мой мальчик! Мой мальчик! – Причитал старик, листая страницы. Он не мог ничего найти стоящего в груде полуистлевшего от времени пергамента. – Я стал слишком стар… А отец бы смог помочь…

Мгновенная мысль обожгла его. Он должен был разбудить душу отца.

Холодный воздух ударил в морщинистое лицо, но старик не почувствовал влаги ночи. Разве человек может чувствовать прохладу жизни, если уже одной ногой стоит в могиле. Зловоние улицы пахнуло в нос. Колдун поморщился, и с минуту постояв на скрипучем крыльце, пошел прочь. Как только он оказался на мостовой, липкий туман объял его дряхлое тело, но не обращая на это внимания, старик пошел вперед, пробираясь сквозь знобящую пелену. Деревянный посох стучал по камням, и шаркающие шаги несли человека вперед.

Перейдя площадь, колдун свернул в зияющий темный проем, ведущий в неизвестность. Но старик знал дорогу. Еще несколько улиц, поворот и за разбитым садом мелькнули высокие ворота кладбища. Мертвый свет луны лизал их незатейливую резьбу, слабо освещая путь. С минуту помедлив, старик тронул ворота костлявой рукой и, точно тень, проскользнул внутрь.

Не смазанные петли застонали, и дверь запричитала скрипучим голосом свою монотонную песню. Где-то далеко, на другом конце городка завыла собака, вторя грустной песне дверной петли. Все стихло вновь и лишь цикады нарушали тишину ночи.

Не останавливаясь ни на минуту, старик шел по кладбищу, точно привидение, оглядывая надгробные плиты и покосившиеся кресты. Его деревянный посох увязал во влажной земле, оставляя следы, еле различимые в темноте. Колдуна не интересовали могилы простых смертных, он шел к склепу, путь к которому указывал свет одинокого фонаря, глухо скрипящего у входа. Пройдя кладбище, старец спустился по каменным ступеням, изъеденным сыростью. В склепе стояло несколько гробов. Прибитые бронзовые таблички указывали имя, дату рождения и смерти, захороненных.

Подойдя к дальнему гробу, стоявшему в нише, колдун перевел дыхание. Отряхнув пыль с таблички морщинистой ладонью, он зашептал, одними губами, тайные слова заклинания, результатом которых был – порыв ветра, ворвавшийся в открытые двери склепа. Он был настолько силен, что каменная крышка надгробия, точно ничего не весящая картонка, опрокинулась вниз, расколовшись на двое.

Когда пыль осела, старик заглянул внутрь гроба. Внутри каменного чрева лежал жалкий скелет, начавший разрушаться, превращаясь в прах. Сощурив близорукие глаза, колдун в бессилии развел руками, увидя, что скелет лежит вниз лицом.

Посох звонко стукнул об пол, выпавший из трясущихся рук. Старик опустился на ледяные плиты и в мольбе поднял глаза к потолку, завешенному слоем паутины. Значит жители города были здесь, это они перевернули тело его несчастного отца, что бы колдун не восстал. Значит вот почему он не мог, столько лет вызвать его бессмертный дух!

В глазах старика блеснули искорки гнева. «Что ж я отомщу вам,» – подумал он, погрозив кулаком в сторону входа в склеп. Подобрав посох, он осторожно перевернул кости усопшего так, что теперь пустые, черные глазницы уставились в его лицо.

– Я вызываю тебя, отец! – Прошептал старик, – ты должен вернуться в этот мир и отомстить за себя.

* * *

Весь следующий день старик чувствовал чужое присутствие. Идя ли по мостовой главной улицы, или сидя дома за книгами – он ощущал того другого, следовавшего за ним. Чувство, что за ним следят раздражало его. А когда старый ученый ворон возвестил о полуночи, громким гортанным криком, волна ужаса обдала колдуна. Дрожа от страха, старик видел, как в темном углу его дома трепетало белое существо. Оно было робким и не

зримым в пламени свечей, зато с каждой минутой набирало силу во мраке

ночи. Вскоре привидение проплыло по комнате, словно белое облако и опустилось на стул рядом с колдуном.

– Здравствуй, сын. – сказало оно. Его хрипловатый голос был спокоен. Привидение говорило естественно, будто не было стольких лет разлуки и, оно лишь ненадолго выходило из комнаты и сразу же вернулось. – Здесь ничего не изменилось. – оно с удовольствием окинуло длинные вереницы книг с золотым и серебряным теснением, которое потемнело за прошедшее время.

– Отец, я рад видеть тебя…

– Как много тебе понадобилось лет, что бы вызвать меня, но я рад вновь оказаться в своем доме, – призрак помолчал и добавил, – у тебя проблемы. Я знаю какие и готов помочь тебе, сын мой.

Уверенность с какой приведение говорило, передалось и старику. Опершись на посох, он рассказал, что пылает ненавистью к людям, отнявшим у него сына, что хотел бы обрести силу и сокрушить врагов, прячущихся под маской добродетели.

– Что ж план хорош, и я помогу тебе. Мой мальчик, хотя твоя голова и бела, будто ее обсыпал снег, но ты еще можешь успеть сделать многое. Тебе нужна «Великая Черная Книга», в которой ты найдешь ответы на все вопросы. Она откроет тебе смысл жизни и ты узнаешь то, что не дано узнать ни одному из смертных.

Завтра в полночный час ты должен встретиться с чертом, и заставить его принести дьявольскую книгу, – привидение замолчало, и, пристально взглянув в глаза старика, где пылал огонь решимости, продолжило. – и запомни: либо ты достанешь книгу, либо быть тебе заживо растерзанным нечистой силой.

Призрак умолк и долго наблюдал, как колдун листает серый, выцветший пергамент в поисках наговоров.

Ночь подходила к концу и вскоре трепетный огонек свечи с шипением

потух, растворяясь в расплавленном воске. Увлеченный чтением, старик даже не заметил, как в первых лучах утреннего солнца, пробившихся из-за горизонта, растаял призрак его отца.

* * *

Бродя по лугу, где вдалеке, рядом с холмами паслись стада, старик искал гнездо перепелки. Сощурив близорукие глаза, он ворошил посохом травы, доходившие до щиколоток. Ему был нужен лишь тонкий стебелек гороха с розовыми цветами с насиженного гнезда птицы.

Иногда останавливаясь, старик расправлял сгорбленную спину и, отдохнув немного, вновь рыскал в поисках гнезда. Их было много, но не везде, перепелки вили гнезда в зарослях гороха. Старец почти отчаялся в поисках, когда под его ногой что-то хрустнуло. Наклонившись, он увидел свитое гнездо и пестрые скорлупки раздавленных яиц, над которыми, точно змея, извивался стебелек гороха с багряными цветами.

Тень радости пробежала по лицу колдуна, но вместо улыбки, ужасная ухмылка исказила старые иссохшие губы. Гримаса, подобная звериному оскалу, обнажила зубы и морщинки, косыми лучиками, побежали от выцветших глаз. Колдун нашел нужную траву и, пометив место, что бы вернуться сюда в полночь, зашагал в город.

Солнце клонилось к горизонту, когда старец изготовлял магическое снадобье. Его руки тряслись от нетерпения, а крючковатый нос подрагивал, принюхиваясь к дыму, поднимавшемуся от сосуда с кипящей водой. То поднимая глаза к закопченному потолку, то вновь опуская их к полу, колдун шептал одними губами тайные молитвы.