Тихо жизнь идёт, спокойно, если не тревожить. Ноги сами знают, куда идти, как бы тропинка не петляла, не уводила вдаль, всё равно будешь там, где суждено быть. Не пройдёшь мимо уготованного. А если плыть по реке, то и того проще – принесёт тебя течение, лишь глаза закрой, чтобы открыв, удивиться, как точно твоё место угадано, как верно путь пройден. Лишь море не даёт забыться, так закружит, завернёт, что не отличишь, где быль, а где небыль.

Один мальчик слушал морские сказки, что рыбаки рассказывали, да и не заметил, как вырос. И пошёл в море смотреть, где правда, а где ложь, да кто ж отличит её. Тёмными ночами многое мерещится, особенно вдали от дома. А сказки – дело такое: идёшь по тропинке вёрткой, и кажется, что правда кругом, лишь впереди, за поворотом, ложь-небыль таится, а дойдёшь до него, задумаешься, повернёшь, а вокруг правда одна, небыли будто и нет вовсе, хотя верилось в неё.

И расстроился Гулай: неужели небыли и вовсе не существует? И захотелось ему то, чего не было узнать. Да ведь никто не расскажет, а если расскажет, знай, было уже. А море напевает, нашёптывает, зовёт все дальше идти по дорогам нехоженым, счастье своё искать.

Сел Гулай за стол дубовый и пальцем по карте водит. И видит край карты, а дальше лишь черта и лист жёлтый пыльный. А что там за чертою?

Неведомое.

А за бортом плещутся волны, и спит в тумане море, и пустота на многие мили вперёд. А на берегу ждёт Гулая девушка, сердцу мила, да словно чужая, и чем быстрее дни убегают прочь, тем сильнее отдаляется она от него. А он и не хочет её удержать. И мать стара, да отец слеп. С каждым годом всё ниже ростом и сгорбленнее фигуры, и шаги тише, и голоса мягче, а в глазах свет горит, и в доме их тепло на душе, словно и не мёрз в холодном море, не промокал насквозь под проливным дождём, и ветром не трепало душу вдали от родных широт. И знает Гулай, что счастье с ними живёт, а своё никак не встретит, всё чего-то ему не хватает. Ищет душа дорогу к счастью, а её словно и нет на земле, а в море и вовсе дорог не видно.

И выправил юноша руль на Север и направил корабль за край карты, за границу ведомого, и потекло время быстрее в ожидании.

Долго ли текло, коротко ли, а ночь длиннее дня выстроилась: звёздная, ясная, ветрами умытая. Вот уже и рассвет забрезжил вдали. Зажёг Гулай спичку и подошёл к краю палубы. Впереди чернело море. Долго вглядывался вдаль, пока не увидел между тем, что есть, и тем, чего нет, тонкую полоску пустоши, а за ней – новый незнакомый отблеск бытия. И словно с горы покатился, как в детстве на санках: ветер в ушах, шапка набок. И вот до земли осталась лишь тонкая черта. А он курит, вглядывается в темноту и смеётся. Вспоминает истории, как ходили рыбаки небывалое ловить, да испугались, повернули назад у самой кромки. Ведь захочешь небыль поймать, не поймаешь, не идёт в сеть без веры. А поверишь – потеряешь дорогу назад, так там и останешься.

Вздохнул Гулай поглубже, расправил плечи, и вспоминай, как звали. То ли был, то ли нет. А в родных землях бьются волны о камни, и вдали слышатся крики чаек, «к богатому улову» – шепчутся мужики.

Проснулся Гулай и видит раскинувшееся над ним небо. Небо было разбросано белыми ватными лоскутами на все четыре стороны, а там, где заканчивался взгляд, начиналось поле. Втянул Гулай терпкий запах земли с примесью гнилых листьев – чужой, незнакомый аромат – густой, пряный. Жаром обдало лицо юноши, – пить крепкий нектар из трав – это не дышать воздухом, это тонуть в нем. А Гулай не любил тонуть. Тонуть – это потерять силу. А он не может потерять силу, ведь он… кто он?