– Надо же, два года прошло… – задумчиво протянула Женя, стаскивая варежку и смахивая ею снег с памятника, – а как будто вчера… как же быстро время летит… Правда? – Она взяла из рук Ланы две бардовые розы и положила их на могилу: «Красиво… Ему бы понравилось… что скажешь, Егор? Ты любил розы, знаю, любил»…

– Да… – эхом отозвалась Лана, присаживаясь на заснеженную скамейку у края оградки, – он бы оценил; белый снег, бардовые розы… ты права. Если он и дарил мне цветы, то именно такие.

–Ну, помянем Егора нашего. Давай только сначала снег стряхнем, так и простудиться недолго. Вставай! Ты же прямо в сугроб уселась! Не видела что ли?! – наконец, Женя устроилась рядом с подругой и достала из рюкзака бутылку и три бокала, а в кармашке нашелся предусмотрительно захваченный штопор и плитка горького шоколада. Женя ловко и аккуратно открыла вино, наполнила один из бокалов и осторожно поставила его на плиту. С фотографии им улыбалось открытое лицо довольно привлекательного мужчины.

«Троицкий Егор Платонович.

1973 – 2015гг.

Сыну, брату, отцу и мужу.

Вечная память» – гласила надпись.

– Егор был эстетом, пил только из стекла, из пластика никогда. Даже на пикниках. Помнишь? – принимая бокал, грустно сказала Лана.

Молча выпили, вспоминая. Покойный не признавал крепких напитков, предпочитая всем прочим красное сухое вино. Особенно любил Егор чуть терпкие грузинские вина: «В грузинском вине есть душа – часто говорил он – ни в одном другом я ее не встречал».

Даже встречаясь с друзьями, Егор себе не изменял, на уговоры «попить водочки» или «вискарик» никогда не поддавался: «Водку, как и виски, мне пить не вкусно. Я эти напитки не понимаю, – терпеливо объяснял он,– водка крадет у людей лицо, отупляет, а вино дарит легкость и радость».

Женька покрутила в руках бутылку:

– Хорошо морозов нет, не успело вино замерзнуть… – произнесла она задумчиво, – все-таки ледяное красное как-то не очень…

– Да… его бы подогреть и гвоздики добавить… – согласилась Лана.

Посидели еще немного, каждая думала о своем. Разговор начинать не спешили. Со дня самоубийства Егора, подруги старательно избегали обсуждать случившееся. И все же поговорить следовало, да и времени прошло достаточно для того чтобы боль немного утихла и не так яростно терзала душу. День за днем женщины привыкали жить без Егора, мирились с тем, что он уже не вернется.

– Как думаешь, он нас простил? – почти шепотом спросила, наконец, Лана и одним глотком жадно допила вино.

– Не знаю, но думаю, он все понял, – Женя прищурилась и пристально посмотрела на Лану.

– Что понял? Он потому и… что понял. Что еще он мог «понять?!», – еле слышно прохрипела Лана.

Внезапно ей стало дурно, не хватало воздуха, и Лана задышала шумно и часто. Вскочив, она расстегнула шубу и сорвала с шеи шарф, как если бы ей вдруг стало нестерпимо жарко. Перед мысленным взором ее пробежали ТЕ кадры из новостей. Она ясно увидела вмиг побледневшее лицо Егора, и то, как медленно он повернулся и внимательно посмотрел ей прямо в глаза. Лана вновь ощутила колкий ледяной холод, в точности как в тот миг, когда увидела догадку на лице Егора. Через минуту она поежилась и запахнула шубу, продолжая сжимать в руке шарф.

– Он понял, что выбора не было, у ТЕБЯ не было выбора. У кого-то другого в этой ситуации, он бы был. А у тебя нет. Случилось ровно то, что должно было случиться. Она должна была исчезнуть. Так или иначе, но исчезнуть, – будто бы не замечая состояния подруги, спокойно пояснила свою мысль Женя. – Знаешь, я уверена, после смерти люди вдруг видят четко и абсолютно ясно, всю картину в целом. Мозаика или пазл, как тебе больше нравится, складывается, все становится на места. Загадок не остается. Люди получают ответы на все вопросы, на все, что волновало и не давало покоя при жизни. Согласна? Очутившись ТАМ, Егор увидел, и все для него стало понятно, как день. Он тебя простил. Я в этом уверена. Ты вообще задумывалась когда-нибудь о смерти? После ухода Егора я стала думать об этом очень часто, даже, наверное, слишком часто. Я нашла множество книг и статей на эту тему, оказывается их тысячи. Я раньше не знала, что люди так много и разнообразно размышляют об этом и пишут, и рассуждают на форумах. Иногда он навещает меня во сне. А к тебе он приходит? Приходил хоть раз?

– Знаю я эту твою теорию… она, конечно, очень интересна и очень соблазнительна, но никто не знает, ЧТО на самом деле нас ждет после. Нет, мне он не снится, и о смерти я не думаю, – соврала Лана, пряча глаза от подруги, – а вот о нем думаю постоянно, все прокручиваю в голове, вспоминаю… если бы я не поехала тогда на эту чертову дачу… если бы Вера не позвонила мне… если бы, если бы… он был бы жив. Она была бы жива. Но думаешь, он действительно понял? Такое разве можно понять?! Что ты вообще говоришь?! И ты на самом деле считаешь, что выбора не было? – спросила Лана и в голосе ее зазвенели слезы. – Конечно же, выбор был. Ты же знаешь, Женя, был выбор. Но тогда мне казалось, что это единственный выход. Я сама не знаю, ЧТО мне казалось. Я была сама не своя, ты же помнишь. И ты же знаешь, знаешь, как сильно я любила его. Если бы я могла предвидеть, если бы … Мне невыносимо жить без него. Невыносимо, – добавила она и горько, навзрыд заплакала.

Москва. 1996 – 2001 гг.

Лана появилась посередине года; 13 лет, 7-ой класс «А» 113 школы. Классная Марина Витальевна предупредила ребят, что к ним придет новенькая. Дескать, отец у нее крупный не то архитектор, не то инженер-строитель из Питера. Пригласили его с семьей в Москву, по контракту. Надо, мол, девочку принять, как положено, помочь ей освоиться: «Вы, ребята, поймите, она в Москве впервые. Питер, конечно тоже очень большой город, но все-таки он сильно отличается. Вы сами все понимаете, не маленькие. Так уж получилось, что в Москве она не была. Случается и такое. Всякое, знаете ли, случается. Все здесь чужое для нее и никого знакомых. Очень прошу вас, будьте к ней мягче и внимательнее, – взывала Марина.– А то знаю я некоторых из вас»…

– Не переживайте Вы так, Марина Витальевна! Что мы звери какие-нибудь?! Примем, обогреем и приласкаем! – раздались с разных сторон веселые возгласы.

– А Вы ее видели, Марина Витальевна? Видели? Не крокодил какой-нибудь? А то крокодилов мы не очень любим! Принять и понять крокодила нелегко, Марина Витальевна!

Как только Лана вошла, все взоры с любопытством обратились к ней. В классе повисла заинтересованная тишина. Лана оказалась миловидной худенькой девочкой, главное достоинство которой – копна мягких волос цвета янтаря и пухлые нежные губы. Глаза серо-зеленые, несколько веснушек на носу, сливочная кожа и чуть приметный румянец. Явно смущаясь, чувствуя мучительную неловкость от столь пристального внимания, новенькая потупила глаза и залилась краской.

– Не стесняйся, Ланочка, садись сюда, дорогая, – Марина Витальевна указала на место за третьей партой рядом с крошечной темноволосой девочкой. – Это Женя Троицкая, познакомьтесь. Будете сидеть вместе, – распорядилась она. – Ребята! Начинаем урок! Прекратите перешептывания! – обратилась она к классу.

– Лана – это от Светлана? Или тебя на самом деле так зовут?– сразу спросила Женька, едва Лана уселась рядом.

– На самом деле. Так мама решила. А папе пришлось согласиться. Поэтому я Львова Лана Павловна. Странно звучит, да?

– А по-моему, очень даже ничего. В любом случае, это лучше, чем, скажем, Стеклова Анжелика Сергеевна. Вот где ужас! Учится у нас такая в параллельном, – улыбнулась Женька и подмигнула. – Будем знакомы, Лана Павловна.

Лана была дружелюбной, улыбчивой, очень скромной и совершенно неконфликтной, оттого ее «вливание» в новый коллектив прошло просто, само собой, без притирок и шероховатостей. Уже через неделю она чувствовала себя вполне комфортно на новом месте.

С того самого дня, как с легкой руки Марины Витальевны, Женя и Лана стали сидеть за одной партой, началась их многолетняя дружба.

Уже через несколько недель девочки не мыслили себя друг без друга.

– Пойдем после уроков ко мне! – предложила Женька на третьей неделе знакомства.

– А что твои родители? Они на работе? – засомневалась Лана,– а это удобно?

– Конечно же, на работе! Они у нас целыми днями на работе, – ответила Женька.– И почему же неудобно?! Очень даже удобно! Уж ты мне поверь. Пообедаем, поболтаем, вместе уроки сделаем. Здорово же!

– А брат? – робко уточнила Лана,– мы ему не помешаем?

– А что брат? У него давно уже своя жизнь. Не бойся, никто нам не помешает, и мы никому не помешаем. Какая же ты смешная! Думаешь, стала бы я тебя приглашать, если бы это было неудобно? Давай, соглашайся!

Лана знала, что брат Егор старше Женьки на десять лет, что учится он в институте и что Женька его очень любит, но видит редко.

– Понимаешь, Егор все время где-то зависает. То у друзей, то у подруг, – объясняла Женя, – со мной ему неинтересно. Оно и понятно… и все же немного обидно.

Но в тот день Егор неожиданно оказался дома: «А! Малявка пришла! – на звук открываемой двери, из комнаты вышел высокий крупный парень, такой же темноволосый, как Женя,– даже две малявки! Ну, давайте знакомиться! – он шутливо протянул большую ладонь и осторожно пожал худенькую ручку, вмиг зардевшейся Ланы, – Егор. А ты?

– Лана – не поднимая глаз, еле слышно прошелестела та.

– Очень приятно, Лана, – Егор широко улыбнулся и подмигнул Женьке. – Не бойся, я не кусаюсь, – обратился он к Лане, – и даже накормлю вас обедом. Идет?

– Егор! – Женька повисла на брате, – а потом поиграешь с нами в «Монополию»? Ну, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! – заканючила она.

В тот самый миг, когда Егор коснулся ее руки, Лана его полюбила. Не просто влюбилась в старшего брата подруги, а совершенно всерьез полюбила, сразу и на всю жизнь. Юная Лана отчетливо поняла это и приняла как данность.

– Знаешь, Женька,– сказала она несколько месяцев спустя, – а ведь я люблю Егора. И это очень серьезно.

– Чего?! – засмеялась подруга, – «Люблю»?! Да ты для него слишком маленькая!

– Это сейчас я маленькая. Но вот увидишь, я вырасту и выйду за него замуж.

– Не смеши! Знала бы ты, сколько у него девчонок. Ему нет до тебя никакого дела. Не обижайся, Ланка, но это все глупости.

– Нет. Не глупости. Вот увидишь. Так и будет, – возразила Лана на полном серьезе, – я буду любить его всю свою жизнь. Запомни, Женька. Всю жизнь.

– А, ладно тебе! – отмахнулась Женька, – это твои фантазии. Придет время, первая над ними посмеешься.

Разумеется, Егору не было до юной влюбленной Ланы никакого дела. Он ее вообще ни в каком качестве не рассматривал. И наверняка бы от души посмеялся, открой ему Женька тайну подруги. Надо отдать Женьке должное – о чувствах Ланы она не говорила никому, не смотря на то, что в любовь «на всю жизнь», ни капельки не верила. Однако Лана думала иначе. Пусть все идет своим чередом, нужное время непременно наступит.

– Он будет моим, будет моим, – погружаясь в сон, говорила себе Лана каждый вечер.

Очень скоро девочка с медовыми волосами стала своей в гостеприимной семье Троицких. Жила семья в новой благоустроенной высотке рядом с парком, в двух шагах от школы. Квартира насчитывала четыре комнаты, и у каждого имелся собственный, независимый угол. Детям позволили обустроить комнаты по собственному вкусу и врезать замок, на тот случай, если вдруг захочется отгородиться от всего мира. У каждого из старших Троицких, так же имелась своя, отдельная комната. Подобный уклад казался весьма необычным и таким интригующим! Ведь родители Ланы, как и все их друзья, знакомые и родственники, делили одну спальню на двоих. В Питере у Львовых осталась небольшая двухкомнатная квартирка на Васильевском острове. У Ланы была комната, но так, как жили Троицкие не жил никто из окружения Львовых. В Москве Лана с отцом тоже поселились в двушке, и ей досталась отдельная комната, однако обставляла ее хозяйка, строго-настрого запретив, что-либо менять. Не говоря уже о том, чтобы врезать замок и запираться:

– Вы должны понимать, – показывая «хоромы», предупредила хозяйка, – самодеятельности я не терплю. Я хозяйка, вы – жильцы. Формула ясна?

– Куда уж яснее! – усмехнулся Павел.

– Если так, – строго посмотрев на него, заметила дама, – мы с вами обязательно поладим.

Когда несколько месяцев спустя Лана заикнулась о своем желании поставить замок, Павел вознегодовал:

– Зачем тебе закрывать дверь на замок?! Разве тебе есть что скрывать?! Нет! Я этого не понимаю! Категорически не понимаю! Я не захожу к тебе без стука, не врываюсь без предупреждения и не копаюсь в твоем белье. Замок в одной семье это совершенно недопустимо. Дико! Это акт недоверия! Неблагополучия. Это говорит о том, что в семье что-то не так!

В семье и в самом деле было «не так». Мама Ланы, Мила в Москву не поехала. Чуть не в последний момент она объявила, что уходит к другому мужчине. Все началось с того, что отец застал ее что называется «в дверях». Подкрашенная, приодетая и причесанная, она собиралась улизнуть, умчаться на свидание. До возвращения мужа с работы оставалось по ее подсчетам минут сорок. Но, как назло, Павел Анатольевич освободился раньше именно в тот день.

– Любопытно, куда это ты намылилась такая красивая? – удивленно, но все еще ничего не подозревая, поинтересовался Павел.

Оказавшись не готовой к столкновению, Мила растерялась. Талантливо импровизировать она, увы, не умела. Помявшись, она выпалила:

– Я полюбила! Вот так! Этого не изменить! Поэтому езжайте без меня.

– Я что-то не понял… – оторопел Павел Анатольевич, – что все это значит?! А как же Лана?! У меня не укладывается в голове, ты сказала, «полюбила»?! Когда? Как?! Это значит, ты давно уже нас обманываешь?

– Лана? А что Лана? Она уже большая девочка, вполне в состоянии позаботиться о себе. Нянька ей не нужна, – заявила Мила, поправляя прическу. Остальные вопросы она оставила без внимания, будто не слышала.

– Что ты такое говоришь, Мила! Опомнись! Лане всего 13 лет! Такой сложный возраст! – пытался достучаться до жены Павел, – когда ты успела? Как это вообще могло произойти? Выходит, ты давно уже обманываешь меня?! Живешь двойной жизнью? Почему ты не отвечаешь?! – Павел внимательно смотрел на жену, так, будто видел ее впервые.

– И что? Что теперь? Так уж получилось, я этого не планировала! Или я должна отказаться от собственного счастья? Так, по-твоему?!– Мила картинно уперла руки в бока.

– Мила! Ты меня просто шокируешь! Это же предательство, самое настоящее предательство! Ты не понимаешь?!– Павел обессилено опустился на диван. – Лана сейчас вернется из школы, что мы ей скажем? Как ты все ЭТО объяснишь?!

Но Мила молчала, сложив на груди руки, она смотрела на мужа холодными, чужими, безжалостными глазами.

Павел Анатольевич отчетливо понял, что ничего не добьется.

– Хорошо. Я понял. У тебя ЛЮБОВЬ, ты никуда не едешь. Но у меня контракт! Обязательства! Как ты себе это представляешь?! Я не смогу уделять дочери столько внимания, сколько необходимо. Может быть Лана останется здесь, с тобой?

– Ну, нет! – поспешно воскликнула Мила. – Она всегда была твоей любимицей, вот и поезжайте вместе. И потом, в Москве больше возможностей, перспектив. И все такое… ну, ты сам все понимаешь.

– Я понимаю, понимаю, что в угоду своим прихотям ты бросаешь не только меня, но и собственную дочь! Где твои материнские чувства?! Что с тобой произошло, Мила?!

– О! Не драматизируй! Не с младенцем же я тебя оставляю, в конце то концов. И, дорогой мой, это не прихоть!

– А что же?! Что ЭТО такое?! Замужняя женщина, мать и вот вам, пожалуйста! Как ты могла так поступить с нами?!

– Я же сказала, что не планировала! Так получилось! Никто от этого не застрахован, дорогой, Пашенька!

– Ерунда! Полная чушь! Если бы ты больше времени уделяла семье, а не шлялась по городу со своими бездельницами-подругами, этого бы не произошло!

Лана давно уже вернулась из школы и, словно бы заледенев, внимательно слушала перепалку, стоя у двери. Родители так увлеклись разбирательством, что не заметили присутствия дочери. Лана же, переживала, пожалуй, самое сильное потрясение за свою недолгую жизнь. Девочке ни разу не приходило в голову, что ТАКОЕ может случиться с ними. Где-то, с кем-то, но только не с их семьей. Да, не все было гладко, но…

Когда Мила увидела дочь, то, ничуть, не смутившись, небрежно бросила ей:

– Ну, Ланочка, ты сама все слышала. Объяснять ничего не нужно. Будь умницей, слушайся папу, -с этими словами, Мила ушла, оставив за собой руины.

По правде говоря, Мила давно уже предпочитала ни во что не вмешиваться, соблюдала нейтралитет, а по мере взросления дочери, все более отдалялась. Пока совсем не перестала интересоваться ее делами. Иногда Лане казалось, будто во взглядах матери она ловит досаду, даже неприязнь или что-то очень похожее. Девочка гнала от себя эти мысли, смеялась над собой, объясняла себе, что нельзя быть такой мнительной. Но раздражение, исходившее от матери, нежелание лишний раз обнять дочь, поговорить с ней, да просто вместе чаю попить, она объяснить не могла и ужасно переживала. Мила всегда предпочитала подруг дочери и, подрастая, Лана видела это все более ясно. Обсуждать сложившуюся ситуацию с отцом Лана не решалась, не любила конфликтов и выяснений, зато отца любила всем сердцем. Она знала, что он разнервничается, начнет докапываться до истины, объясняться с женой и выяснять причину ее отношения к Лане. Мама окончательно замкнется, и в целом ничего не измениться: «Мама любит меня, но умеет показать» – говорила себе Лана, наблюдая за тем, как та снова куда-то собирается.

Лана тяжело переживала неуклонно растущую холодность матери. Отца не бывало дома целыми днями, он работал до позднего вечера и приходил, когда дочь уже ложилась. На плите его всегда ждал сытный и вкусный ужин, но Лана не слышала, чтобы мама встречала папу, чтобы они вместе сидели на кухне и обсуждали, как прошел день. Она специально прислушивалась, но слышала только телевизор или музыку, которую включал отец, чтобы отвлечься за ужином. Ей было обидно за отца, но говорить об этом с мамой, Лана считала неэтичным. Да и не стала бы Мила обсуждать с дочерью отношения с мужем. Скорее всего, она резко пресекла бы любую попытку поговорить.

И вот, объяснение найдено. Как просто и как банально! Роман на стороне.

– У нас все будет хорошо и без нее, – пообещала себе Лана, едва поезд тронулся. До последней минуты она еще надеялась, что Мила опомниться, но этого не произошло, и Лана постаралась принять все так, как есть: «Ради папы», – решила она.

В Москву поехали, так и не попрощавшись – Мила не посчитала для себя необходимостью не только приехать, но и позвонить:

– Хвост собаке лучше всего отрезать одним махом, – любила она приговаривать. Видимо и муж, и дочь оказались тем самым «хвостом», что Мила безжалостно отсекла.

Лана полюбила бывать у Женьки и уже не могла поверить, что еще совсем недавно понятия не имела ни о ней, ни о Егоре, ни об их родителях. Родители – Алина Сергеевна и Платон Иванович – рестораторы. У них несколько небольших и не пафосных заведений домашней кухни. Оба прекрасно готовили и работу свою обожали, пусть отнимала она почти все время, невзирая на выходные и праздники. Рестораны требовали постоянного контроля и непосредственного участия во всем; будь то проверка продуктов от поставщиков или обсуждение нового меню. Разумеется, имелись помощники и шеф-повара, но стоило немного ослабить вожжи и все шло кувырком. Так уж устроены люди, не чувствуют надзора, норовят схалтурить. Начинали Павел и Алина вместе, с ноля. Сначала крошечное кафе в переулке, затем еще одно, еще и вот у семьи уже пять уютных ресторанчиков в самых оживленных частях города. Расширяться дальше не хотели, хотя дела шли хорошо, и можно было рискнуть. Неторопливо, вдумчиво и всесторонне обсудив плюсы и минусы, пришли к выводу, что пяти точек вполне достаточно. Больших сетей в Москве и без них хватает, да и не по Сеньке шапка. Пусть лучше скромный, но успешный бизнес, чем погоня за призраком; на том и успокоились. Все решения в семье Троицких родители принимали сообща, советовались друг с другом, бывало, спорили до хрипоты, но неизбежно находили компромисс.

– Мама, вы с папой прямо книжные персонажи. Ты это понимаешь? Сейчас таких нигде не встретишь, хоть обойди весь шар земной! – любила смеяться Женька, намекая на то, что родители неразлучны и явно любят друг друга,– Попугайчики-неразлучники.

– Не говори глупостей, доченька, – отмахивалась Алина, – мне просто повезло встретить своего мужчину.– Надеюсь, и у вас с Егором все сложится, вам тоже посчастливится найти свои половинки.

– Время покажет, – философствовала Женька. – Сейчас таких мужиков как отец днем с огнем не найдешь.

– Не переживай, доченька, на твой век хватит, – ободряюще улыбалась мама.– Ты у нас маленькая, настоящая дюймовочка, а о маленьких, хочется заботиться, опекать. И я уверена, ты встретишь того, мужчину, которому это доставит радость.

– Я и сама могу о себе позаботиться! – становясь похожей на воробушка, хорохорилась Женька, – и потом, я, например, не половинка, а целая!

Женька действительно была очень маленькой и хрупкой. Рост ее достигал не более 150 сантиметров. Еще в детском саду она оказалась самой крошечной девочкой из всех детишек ее возраста. Возможно, именно поэтому Женя постоянно стремилась доказать свою значимость и добиться того, чтобы ее воспринимали всерьез. Оттого она налегала на учебу и уже с 15-16 лет ставила перед собой вполне конкретные цели и задачи. Некрасивая, но не лишенная привлекательности, она была волевой и несгибаемой. Умела настоять на своем и взять на себя ответственность за свои слова и поступки.

В отличие от Егора, который скользил по жизни, не особенно утруждаясь и заботясь лишь о том, чтобы как можно насыщенней и интереснее провести сегодняшний день. Легкий, если не легкомысленный, любитель женщин и удовольствий, обаятельный и самоуверенный, он словно бы забрал себе все то, чего могло бы с лихвой хватить на двоих. Высокий, широкоплечий, с большим ртом, не эталон красоты, но из тех самых парней, что без усилий кружат головы девушкам, никогда не останавливаются, и не умеют относиться всерьез, ни к работе, ни к любви.

Полными антиподами получились у Троицких дети. Словно бы разница в десять лет уничтожила саму возможность хоть какого-нибудь сходства, не считая внешнего.

Защитив диплом юридического факультета, Егор, благодаря связям отца, получил прекрасное место в одной из крупнейших туристических компаний. Руководил компанией армейский приятель Платона Ивановича, связь с которым они поддерживали с юности, никогда не теряя друг друга из вида.

Работа полностью отвечала запросам Егора, и позволяла разъезжать по миру в поисках новых знакомств и приключений.

– Запомни только одно, Егор, – представив сына своему другу, наставительно произнес Платон, – держать тебя просто так, за красивые глаза никто не станет. На мое заступничество не рассчитывай. Мы с мамой сделали для тебя все, что смогли и даже больше. Будешь прогуливать, работать спустя рукава, вылетишь вон. И пойдешь искать себе место самостоятельно. Крепко заруби это себе на носу. Сидеть у нас на шее не получится, ты знаешь, я считаю, что мужик должен зарабатывать сам.

Отцовские принципы Егор хорошо усвоил с детства, принял, и не подвел.

Окончив школу, доверившись склонности и чутью, Женька решила стать дизайнером интерьеров. Надо сказать, с выбором она не ошиблась и, как результат – преуспела. Всего Женя добивалась сама и вовсе не потому, что Егора любили больше, нет. Еще во время учебы девочка показала себя с лучшей стороны и сумела добиться прекрасных результатов без помощи родителей, чем безгранично и по праву гордилась:

– Все потому, что у меня особенное видение пространства – обожала повторять Женька, – я делаю квартиры и дома так, как никому и в голову не придет! На том и стою. Вот увидишь, подруга, обо мне еще заговорят. В узких, разумеется, кругах.

– Какая же ты хвастунишка! – удивлялась Лана, – ну, никакой скромности!

– А зачем мне скромность? Она только мешает работать, обрезает, так сказать, крылья. Не дает полету состояться.

Лана звезд с неба не хватала. Никаких способностей к серьезной учебе не обнаружив, выучилась на парикмахера-стилиста и устроилась, не без помощи Алины Сергеевны, в модный салон на Тверской.

– Я помогу тебе начать. Как помогла бы Жене, если бы понадобилось. Вы обе в самом начале пути, о вас никто ничего пока не знает. Но только от вас теперь зависит, узнает ли, – сказала тогда Алина, – Это ведь самое трудное. И все мы прекрасно понимаем, в каком мире живем, без рекомендаций никуда не устроишься, разве что в парикмахерскую эконом, – рассмеялась она. – Одна моя приятельница, зовут ее Елизавета Дмитриевна, держит салон, я тебя порекомендую. Знаю, она расширяться планирует и мастера ей нужны. Пока поработаешь подмастерьем, набьешь руку. Согласна? Но с одним условием…

– Каким? Каким условием? – нетерпеливо воскликнула Лана,– я на все согласна!

– Ты меня не подведешь, не опозоришь, не дашь мне ни единого повода пожалеть, что поручилась за тебя. Договорились? Я на тебя надеюсь. То же самое, я сказала бы своим детям, Ланочка. Не обижайся, дорогая.

– Конечно! Конечно, Алина Сергеевна, Вы во мне не сомневайтесь! Я ни за что Вас не подведу! – прижав руки к груди для пущей убедительности, совсем по-детски заверила Лана.

– Что ж, завтра же позвоню и договорюсь насчет тебя. И все вы будете пристроены, – пообещала Алина,– как же быстро вы выросли! Казалось бы, совсем недавно, я увидела тебя впервые, ты была такая худенькая, такая хрупкая, так всего стеснялась! – в глазах Алины блеснули слезы.

Лану переполняла благодарность, глаза ее увлажнились, она готова была броситься на грудь Алины и разрыдаться от избытка чувств.

– Спасибо Вам, Алина Сергеевна! Я так признательна! – с трудом сдерживаясь, от всей души произнесла Лана.

Никогда собственная мать, ничего подобного не сделала бы для нее… Эгоистка. За несколько лет она не появилась ни разу, укатила куда-то с этой своей «настоящей» любовью и – поминай, как звали. А они с папой были, значит любовью не настоящей. Мила их просто выбросила, как ненужную вещь. Выбросила и забыла. Лана ощутила горечь во рту.

Когда-то Мила мечтала стать актрисой и выходить каждый вечер на сцену, но таланта ей в небесной канцелярии не отмерили. Во всяком случае, актерского таланта. Мила не сразу поверила, но… погоревав немного после очередного громкого провала, решила заняться шитьем. Чего толку упираться, когда самой стало ясно – актрисой не быть никогда и ни при каких обстоятельствах. И так ловко и здорово давалось ей швейное ремесло, что Мила ничего другого уже не искала. Со временем она устроилась костюмером в тот самый театр, где когда-то хотела играть. Ее любили, ценили, и чувствовала себя Мила на своем месте.

Лана была уверена, что и она нашла свое место.

Что касается Милы, то Лана искала ее и несколько раз наведывалась на старую квартиру в Питере. Однако жилище встречало ее тишиной и запустением. Было совершенно очевидно, что кроме самой Ланы, здесь никто не появлялся. Лана проветривала, мыла полы, вытирала пыль.

Однажды она позвонила в театр: «Серьезно, Ланочка?! Так и не появлялась? Она давно уже уволилась из театра, связь ни с кем не поддерживает. Мы ничего о ней не знаем…» – воскликнула одна из коллег матери, до которой удалось дозвониться.

Еще несколько лет они с отцом ждали, что Мила как-то заявит о себе, но… она пропала. Ждать Лана не перестала, но свыклась.

Квартиру, отец, в конце концов, сдал на хороших условиях.

– Это будут деньги тебе на карманные расходы, – объявил он Лане, – твой нз, если хочешь. Я же знаю, деньги никогда не бывают лишними. Хочешь, открой счет, а нет – твое дело.

– Спасибо тебе, папа! – от всей души поблагодарила Лана.

Денег ей не то, чтобы не хватало, но их ведь действительно не бывает много. Тем более у молодой девушки. Когда Лана была маленькой, мама с наслаждением шила ей платья, брючки, юбки и блузочки. Миле нравилось одевать дочку со вкусом, шиком, интересно и разнообразно. Она гордилась малышкой и любила демонстрировать ее друзьям и знакомым. В раннем возрасте Лана походила на ангела; золотые кудряшки, личико сердечком, ротик-ягодка. Но едва Лане минуло десять, Мила утратила всякий интерес к гардеробу дочери. Начала покупать ей только самое необходимое, и совсем перестала шить для нее. Мила никак не желала смириться с утраченной детской прелестью девочки. Женщине не нравились перемены, происходящие во внешности дочери.

– Что за странная прихоть природы?! Что за игра чертами и членами? – глядя на Лану, думала Мила. – И почему подростки такие нескладные? Ни изящества, ни грации, сплошные углы… какие тонкие длинные ноги, руки… Бррр! Неужели и я была такой же? – содрогалась она.

– Мила, голубушка, она же растет! – втолковывала приятельница по театру. – Вот увидишь, пройдет несколько лет и Лана станет прелестной девушкой. У нее прекрасная основа. Даже не сомневайся!

– Верится с трудом… – сомневалась Мила, – представляешь, я совершенно не помню, какой была в этом возрасте. А ведь не так уж много лет минуло с той поры!

– Что ты, Мила, целая жизнь! – смеялась приятельница,– целая жизнь!

Лана превратилась для Милы в бельмо на глазу, напоминание о безжалостно бегущем времени, об уходящей молодости, о несбывшихся мечтах. Ни о чем подобном она не говорила ни с мужем, ни с подругами, ни, тем более, с коллегами, но недовольство росло по мере того, как взрослела и распускалась, подобно бутону Лана. В памяти девочки остались яркие наряды из мягких, приятных на ощупь тканей. Хотелось одеваться так же красиво, как в детстве и Лана тратила на обновки почти все, что зарабатывала. Однажды, незадолго до переезда в Москву, Лана попросила маму сшить ей «особенное» платье. Такое, какого нет больше ни у кого.

– Я достаточно устаю на работе, чтобы заниматься шитьем еще и дома – неожиданно зло отрезала Мила, – Обойдешься!

– Но мама… – возразила Лана дрожащим голосом.

–Это не обсуждается! Твой отец хорошо зарабатывает и с удовольствием даст тебе денег. Тема закрыта.

Было обидно, и больше Лана не обращалась к Миле с подобными просьбами.

Павел против покупок не возражал, дочь не попрекал, считал, что вполне естественно, когда молодой девушке хочется наряжаться. Эту женскую слабость к тряпкам он находил забавной и даже трогательной. Деньги на хозяйство Павел Анатольевич оставлял в комоде и Лана брала их по мере необходимости.