Главное правило реальности – не запутаться в своих иллюзиях

Глава I
Perigrinatio est vita^[1]

Задумчивая душа склоняется к одиночеству.

Омар Хайям

Красота – абсолютна. Человеческая жизнь, вся жизнь покоряется красоте. Красота уже существовала во Вселенной до человека. Красота останется во Вселенной, когда человек погибнет, но не наоборот. Красота не зависит от ничтожного человека, барахтающегося в грязи.

Джек Лондон

Люди настолько удивительны: биологически мы все практически идентичны, но можно ли назвать нас всех одинаковыми? Однозначно нет. Все наши процессы (мыслительные) складываются всецело по-разному. Вот мы с сестрой. Мы пережили одно и то же детство, ели одну пищу, читали одни книги, нас любила одна мать, но, оказавшись в эту холодную январскую ночь на вокзале, – в наших головах роились совершенно разные мысли, и вели мы себя совершенно различно. Я – будучи человеком вспыльчивым и неусидчивым, несколько раз перепроверила наши билеты, наличие паспортов, прошлась по перрону, сравнила на электронном табло время прибытия со временем на билетах, пересчитала сумки и мысленно расположила их уже в купе, чтобы было максимально удобно. Я успела это за три минуты, в течение которых моя сестра просто стояла спокойно под порывами январского ветра, поеживалась и рассматривала ночное небо, которое в эту ночь, как ни удивительно, было безоблачным.

– Смотри! – воскликнула сестра.

– Что такое? Мы что-то забыли, да? Я так и знала, вот черт, – за эти пару секунд в моей голове пронесся сюжет неудач, и я пыталась вычислить, что именно мы забыли.

– Нет, угомонись и постой со мной. – Я послушно встала рядом и проследила за ее взглядом. Темное небо было в россыпи ярких звезд, холодный свет луны ярко освещал пути, до которых не дотягивался свет фонарей.

– Незачем так волноваться, – из ее рта вышли клубки пара, – даже если и было что-то забыто – это уже не так важно. Мы едем, чтобы начать что-то новое, так зачем же нам тянуть так много старого?

– Потому что мне это важно, я не хочу оставлять то, что мне важно.

– Мы уже это оставили.

Больше не о чем было говорить, она была права. Самое важное – это жизнь в этом городке, и мы уже ее оставили. И по факту можно ехать только с самым необходимым, но человек не так просто устроен… Он привязывается к вещам, увозит их с собой и надеется, что эта вещь сохранит все воспоминания, всю ту старую жизнь, которую он где-то там оставил. Так мы и простояли до прибытия поезда на пустом перроне, выдыхая клубочки пара и рассматривая звезды. «Восхитительно, – подумала я, – это те же самые звезды, на которые смотрел Ван Гог, когда рисовал “Звездную ночь”, и та же самая луна, на которую смотрел Эрих Мария Ремарк с мостовой, выкуривая сигару и выпуская дым в тот же самый воздух, которым я дышу сейчас. Разве это не может не вдохновлять на жизнь?» – Мои размышления были прерваны гудками приближающегося поезда.

Из вагона на перрон вышла полноватая проводница и закурила сигарету, мы подошли к ней.

– До Нью-Йорка? – сухим севшим голосом спросила женщина, явно не познавшая манер, ибо не стеснялась дымить прямо нам в лицо.

Мы кивнули, стараясь не вдыхать дым, витавший рядом с ней.

– Билеты есть?

– Есть, – ответила я, и она пропустила нас в вагон.

Наше купе было пустым, окна запотели, поскольку тут очень хорошо топили. Поезд тронулся, сначала не спеша, а потом в своем привычном ритме. Слышались гудки и монотонный стук колес, такой успокаивающий и естественный, что хотелось тут же улечься на койку и заснуть, как в легко покачивающейся колыбели.

Мы сняли верхнюю одежду и сели друг напротив друга. В купе зашла уже знакомая нам проводница и попросила показать проездные билеты. Мы с сестрой спокойно предоставили их.

– Паспорта, – моя сестра подала свой паспорт, женщина внимательно изучила его.

– Джулианна Белл. Разве две буквы «н» должно быть в имени? Если это ошибка, вам стоило бы исправить это. Ой, такая история! У моей кузины в паспорте как-то вписали лишнюю букву, представляете? Так она потом столько денег отдала, что моей грешной жизни и не познать такие суммы, – и проводница, которую, как позже выяснилось, звали Абигейл, захохотала, возвращая паспорт в руки моей сестре. Было вполне ясно, что вопрос этот задан был не для того, чтобы услышать ответ. Ведь в имени моей сестры никакой ошибки не было, ее имя происходило от соединения двух имен: Джули – Анна, так звали наших бабушек.

– Мелисса-Ли Белл, как цветок, что ли? – невежественность проводницы раздражала меня, и я кивнула, дабы быстрее закончить данную процедуру. На самом деле, она была близка, ведь и вправду есть такое растение, но оно травянистое и никак не является цветком.

Уложив все вещи и расстелив постельное белье, мы стали укладываться спать, час был поздний. Кто-то хлопнул дверью купе, и я заметила, как Джулианна вздрогнула.

– Посмотри на меня, – я протянула руку сестре, она послушно взглянула на меня. Я почувствовала горячую, сухую и шершавую от морозов руку. В этом желтоватом свете купе на меня смотрели серые большие глаза, пухлые губы потрескались, лицо имело мягкие черты, но взгляд был неестественно серьезен для нее – это совершенно не сочеталось с гармоничностью глаз и правильного ровного носа. Даже грубоватая челюсть, выдававшая в ней волевого человека, не подходила к тяжелому взгляду моей всегда такой мягкой сестры. Теперь от нее сквозило холодом и отреченностью, и дело было не во мне, а в том, что случилось. Потому она так жаждала оставить это все в том городке.

– Ты снова вздрогнула, – заметила я, и она опустила взгляд, – мы уже оставили то место, нас ждет Нью-Йорк, я очень желаю, чтоб ты ощутила облегчение.

Она благодарно улыбнулась за поддержку, потому что знала, что сколько бы ни строила я из себя сильную, я все же не могу слушать музыку с громкими барабанами. Потому что и хлопок двери, и барабаны напоминают выстрел. Не знаю, сколько человек отходит от этого, но в моих снах я снова и снова переживала это событие, я могла не помнить сон, но я точно знала, что в каждом сне я вновь и вновь видела направленный на меня пистолет.

Джулианна пожелала мне спокойных снов, поцеловала меня в щеку. И как старшая сестра, накрыла заботливо одеялом. Мы легли спать и на удивление быстро заснули.

* * *

Яркое солнце ворвалось через окно в спальню и разбудило меня. Снег уже устелил все дороги и засыпал крышу. Я спала на чердаке, под самой кровлей, часто прислушиваясь, как снег скатывается по чердачному склону. Спускаясь по лестнице, я почувствовала, как пахнет пирогом и хлебом. Мама любила готовить: она готовила на заказ и поставляла в магазины, конечно, в небольших количествах, но это сотрудничество помогало нам быть на плаву (в денежном смысле) в и так трудное время. Это утро не было исключением. Я зашла на кухню, Джулианна сидела за небольшим кухонным столиком и читала вслух утреннюю газету маме, которая доставала для нас пирог и уже вновь загружала печь партией кексов.

– Вот это ароматы! – восхитилась, ощущая бурление от голода в животе. Джулианна хмыкнула на мою реплику, не отрываясь от чтения политических новостей. Я в ответ показала ей язык.

– Джули, читай гороскоп, в политике всегда все плохо, а если и хорошо, то кому-то все равно плохо, – сказала мама. Она была светловолосой, с короткой стрижкой, всегда с пышущими жаром щеками, синими небольшими глазами и маленькими ручками, которыми она постоянно что-то делала для продажи, будь то вязание или готовка. Но внешность обманчива, особенно это касалось нашей матери. Она отнюдь не была мягкой, если этого требовало воспитание, она могла запросто ударить нас по рукам спицей или скалкой по попе или по любому другому месту, которое заслуживало наказания. Наша мать была упрямой и имела твердый характер, никогда не поддаваясь на наши уговоры.

Джули послушно стала читать гороскоп:

– Второе декабря. Овны – для вас сегодня будет удачный творческий день, вас ждет вдохновение и непрошеные гости.

– Интересно, – пробубнила я, – какие непрошеные гости меня ждут.

– Дева – удачный день для продаж или закрытия сделок, сегодня ваша прибыль в разы возрастет.

– Довольно хороший прогноз, – улыбнулась мама, заварив всем по чашке кофе.

– Ну и мое, весы: у вас будет день, полный развлечений, отдыха и так далее, – протараторила сестра, пробежавшись глазами по строчкам.

После завтрака мы договорились ближе к обеду помочь маме занести всю выпечку в один магазинчик, а оттуда отправиться за покупками к Рождеству в супермаркет. Мое настроение было на высоте. Мы с Джули вышли во дворик, дабы расчистить снег и поиграть с Джеком – нашим дворовым терьером, который кинулся нам навстречу. Разделившись на команды, мы принялись обкидывать друг друга снежками, терьер – радостный от такой активности хозяев – носился за нами, пытаясь поймать снежки пастью. И когда ему это удавалось, он радостно лаял и принимался гнаться за нами дальше. После игр нужно было расчистить от двери до калитки дорожку, и, закончив это дело, как и было договорено, мы отправились с мамой в город. Солнце отсвечивало от белого свежего снега и слепило глаза, приходилось щуриться, но это была поистине прекрасная погода. Все готовились к предстоящему Рождеству, все улыбались. Знакомые радостно приветствовали нас на улицах небольшого городка, окруженного снежными холмами. Когда мы подошли к нужному магазинчику, солнце стало потихоньку прятаться за холмами, и косые лучи оставляли желтые полоски сверкающего света на снегу, вся улочка была в цветных огоньках и в рождественских венках. Везде раздавались голоса, праздничные песни заполняли улицу, недалеко хохотали дети, катая друг друга на санках. Городок жил, а с ним и в моей душе распространялось тепло и уют. Внутри магазинчика пахло выпечкой и корицей, с мамой рассчитались, дав больше обычного за работу, мол, подарок к Рождеству, и мы с легкой душой отправились в самый отдаленный супермаркет, цены там были ниже обычного, и людей в это время там находилось не так много. Когда мы добрались до него, уже поднялся ветер и солнце практически скрылось. Неоновые вывески отражались на снегу, оповещая о праздничной распродаже. Зайдя внутрь, мама поприветствовала хозяйку, которая уже сама стояла на кассе из-за скорого закрытия магазина.

– Как ты, Синди? – спросила мама у женщины чуть старше ее по возрасту с пробивающейся сединой.

– Все хорошо, до Рождества все распродам и уеду отсюда. К черту этот городок! – она широко улыбалась, в ее глазах горел огонь скорого переезда. По слухам, она во второй раз собиралась выйти замуж за кого-то чикагца, вот она и решила все продать и уехать к нему, а уж наш город по сравнению с Чикаго то еще захолустье.

– Слушай, Дженнет, – обратилась Синди к моей маме, – я же скоро уеду, возьми что-нибудь бесплатно от меня. На память. Все-таки не чужими были.

Мама огляделась вокруг и взяла пластикового ангела, которого вешают на елку.

– Это будет прекрасным напоминанием о тебе.

Синди громко захохотала грубоватым смехом и добавила:

– Ну ты и стерва! Бес – как напоминание обо мне и то больше бы подошло. Ангел, скажешь тоже!

Мы набирали корзинку рождественских украшений, в магазин зашли еще пару человек, закупаясь продуктами. Из радио играл рождественский гимн, мы с сестрой тихо подпевали, балуясь баллончиками с серпантином. В какой-то момент зашли трое парней. Возможно, в тот самый момент, когда я обсыпала Джулию блестками и мама рыкнула на нас. Мы прошли к кассе и застыли. Двое из троих имели оружие в руках, один из них нервно переминался с ноги на ногу, его взгляд, до этого блуждающий, замер на нас. Синди напуганно сидела в кресле и выполняла приказы другого с оружием. Третий забирал деньги из кассы. Двое других покупателей остановились за нами.

– Черт подери! Чуваки, их тут пятеро! – громко сказал тот, что был в капюшоне, и направил на нас пистолет.

– У тебя хватит пуль? – предположил собирающий кассу, и все трое громко заржали.

– Доставайте деньги, – громко скомандовал человек в капюшоне, у него было бледное лицо, чуть трясущиеся руки. – И без резких движений, я выстрелю, если хоть кто-то что-то сделает не так.

Мы послушно медленно стали доставать все из сумок. Мама взяла меня за руку, ее рука была влажной и холодной, как и моя. Я чувствовала, она пытается сказать нам, что все хорошо.

– Чувак, что ты затеял? Надо собрать кассу и сваливать! – снова высказался тот, что собирал деньги.

– Эй-эй, что ты делаешь? – впервые мы услышали того, кто направлял пистолет на хозяйку магазина.

– Я просто достаю деньги, – максимально спокойно постаралась ответить Синди.

– Ты что-то нажала? – взбесился он, в его голосе послышался рык. – Сука, что ты нажала? Я слышал щелчок! Что это было?! – Он приставил пистолет к ее виску и схватил за шиворот. – Что это было?! Дерьмо собачье! Говори, что ты нажала?!

Синди потеряла самообладание, она стала дергаться и кричать, что ничего не нажимала, на ее лице была паника и животный страх.

– Я слышал, как ты нажала кнопку экстренного вызова! Старая мразь! Я говорил не дергаться!

Он нажал на курок, послышался выстрел. На витрину брызнула кровь, кровь была везде.

Мы с сестрой вздрогнули.

Тот, что собирал кассу, повернулся к напарнику, который только что выстрелил.

– Какого хрена ты ее убил?! Мы не договаривались так! – Тот в припадке агрессии навел и на него пистолет.

– Закрой свою пасть и собирай деньги, мать твою! Я ее предупреждал! Она вызвала копов!

Он повернулся к нам и направил пистолет на нас.

– Быстрее шевелитесь!

Мы живее стали вытаскивать из карманов все деньги, что у нас были, но трясущимися руками это было сложно сделать.

– Черт, – прошептала Джули, я взглянула на нее и поняла, что мелкие блестки попали ей в глаза. Она начала тереть разболевшееся и так долго раздражавшее ее место, не в силах больше терпеть. Глаз уже покраснел и слезился.

Заметив это, самый агрессивный большими шагами подошел вплотную к нам.

– Если ты не перестанешь шевелиться, я выстрелю, – прошипел он, поднося пистолет к лицу Джули.

– Хватит тебе! Пора сваливать! – скомандовал один из них. Мое сердце бешено колотилось, я чувствовала, как напряглась сестра и, перестав шевелиться, сжала мою руку.

– Что ты ей передаешь?! Мать твою! Что ты вложила в ее руку?! – Мы подняли руки вверх, показывая, что ничего нет. Мама попыталась встать так, чтобы загородить нас обеих.

– Что вы там шевелитесь?! Я же сказал, стоять и не дергаться! Стоять и не дергаться!

– Я просто неудобно стояла, – пожаловалась моя мама, но эта реплика еще больше раззадорила того, кто и так искал повода для агрессии.

– Тупая жирная сука, неудобно ей!!! А так удобно?! – крикнул он, и следом последовало три выстрела, мы все упали на пол, закрывая голову руками.

Сделав это, он бросился бежать, у двери его уже ждали напарники, они скрылись в темноте, вдалеке послышался шум сирен.

Я не помню, сколько пролежала на полу, – было ли это пять секунд или полчаса. Но я помню запах крови и саму кровь, которая медленно расходилась по полу. Помню, как маме закрыли глаза и какое лицо у нее было, помню, как люди в белых халатах в черных мешках вынесли два тела, и помню кровавые следы на снегу, кровь на моей куртке и на руках. Помню, что мы с сестрой не плакали, помню ее светлые волосы в маминой крови. Помню, что мы так и вышли из супермаркета, держась за руки. Не помню, кто нас довез до дома, не помню тех людей, что помогли лечь спать, и что нам накапали в чай, но мы быстро отключились.

* * *

Я проснулась и села на койке в поезде, за окном светало. Мне снова снился тот день. Говорят, что, когда стресс, человек не видит снов, и лучше уж не видеть, чем каждую ночь чувствовать запах пирогов, запах дома, а потом слышать выстрелы и ощущать теплую кровь под руками. Холодный розовый рассвет растопил темное небо, луна уже блекла, и за окном мелькали присыпанные снегом пустоши. Так начался новый день. К вечеру нас ждал Нью-Йорк.

Глава II
Каждый несет свой крест в этом мире^[2]

Когда что-то кончается в жизни, будь то плохое или хорошее, остается пустота. Но пустота, оставшаяся после плохого, заполняется сама собой. Пустоту же после хорошего можно заполнить, только отыскав что-то лучшее…

Эрнест Хемингуэй

В нашем купе постоянно было тихо, мы с сестрой редко о чем-то говорили. Раньше мы всегда помногу болтали: будь то книга, предстоящий поход в магазин или приснившийся накануне сон. Сейчас же Джулианна большую часть времени спала или смотрела в окно. Я старалась отвлечь себя чтением, но книги мне мало помогали. Каждый ищет в книгах то, что хоть немного будет похоже на его жизнь, а эти книги мне только напоминали то, что я так кратно пыталась забыть. Где-то ближе к обеду к нам заглянула Абигейл с предложением пообедать, но в ответ мы лишь благодарно помотали головой. Как приятно, когда о тебе кто-то заботится. Мы не особо понимали, как это здорово, когда тебе готовят обед и просят его съесть. Знаю, что предложения проводника – это лишь ее работа, но было приятно почувствовать, что кому-то это отчасти небезразлично.

– Нам правда лучше перекусить, – сказала я, когда Абигейл задвинула за собой дверь.

– Я не хочу, и у нас в чемодане где-то лежит булка, – бесцветным голосом ответила Джулианна. Я вздохнула оттого, что была не в силах ей помочь.

– У нас не так много денег, помнишь? – посмотрела на меня сестра. – Первый взнос за квартиру 550 долларов, а у нас их всего 1500.

– Помню, – грустно ответила я. – Ты уверена, что мы сделали правильный выбор?

– Жребий брошен^[3], и к тому же у нас особо не было выбора.

– Мы могли поехать в любой другой город, – воспротивилась я, потому что в душе боялась Нью-Йорка. После маленького холмистого городка любой другой город больше чем на миллион жителей выглядит устрашающе.

– Верно, но в Нью-Йорке у нас есть шанс найти брата, – напомнила Джули, рассматривая мелькающие леса за окном. Я хмыкнула.

– Так уж и нужны ему сводные сестры.

– Она его мать, несмотря на то что первый брак с его отцом у нее был неудачный, это не меняет дела. И к тому же он когда-то навещал нас, в глубоком детстве, – это была последняя надежда сестры, я чувствовала, как в ее голосе разгорался теплый огонек. Я же, наоборот, хотела уехать туда, где ничто не напомнит мне о том, кто я. Чтобы не пришлось рассказывать эту историю. Мне хотелось во Флориду или Майами, чтоб забыться, лежа под палящим солнцем. Мне хотелось стать другим человеком, но помнить прошлое, Джулианне же хотелось наоборот – остаться собой и забыть все.

– Хочешь поговорить о том, что нас ждет? – осторожно спросила я.

– Совершенно не хочу, – сестра даже не взглянула на меня. Видно, ее тоже мучали множественные сомнения, но они не так страшны, пока их не озвучишь. Потому она молчала, и пришлось замолчать и мне.

Так мы доехали до самого Нью-Йорка.

Мы прибыли на закрытую платформу и сразу заметили контраст – здесь было много людей. В такие моменты чувствуешь себя сконфуженно, мы совершенно не знали, куда идти, пока не увидели таблички. Выйдя в главный холл Центрального вокзала, мы остановились. Руки устали нести сумки, да и к тому же хотелось рассмотреть всю красоту вокруг, значительно отличающую этот вокзал от привычного нам вокзала. В нашем уже почти забытом городке (так мне тогда думалось, но я еще множество раз буду возвращаться к воспоминаниям о своей прежней жизни, прежнем городе и прежних привычках). Внимание тут же привлекают крупные опаловые часы в центре холла, они были непривычной для меня формы, выпуклый циферблат был подсвечен со всех четырех сторон. Время показывало: без двадцати десять. Потолок был темно-зеленый и украшен фреской из знаков зодиака и множества звезд, некоторые из них были подсвечены. Хотя и была одна странность, фреска была изображена зеркально. Но это только больше завораживало и заставляло рассматривать столь красивый покрытый позолотой потолок.

– Нам надо двигаться в метро, – скомандовала сестра, и я улыбнулась, потому что сейчас я видела, что она небезучастна к происходящему, как было в последние дни.

– На такси будет удобней, – попыталась сказать я. Мы ничего не ели практически, и я уставала больше обычного, к тому же изучить метро мне бы хотелось в более бодром состоянии.

– И дороже, – Джулианна посмотрела на меня. – Я знаю, что ты устала, я сама не помню, когда мы нормально кушали в последние несколько недель, но если мы сейчас потерпим, я обещаю тебе, мы съедим столько, сколько в нас влезет, и будем отдыхать столько, сколько захочется.

– Да, надо потерпеть, – согласилась я. Было заметно, как похудела Джули. Клетчатое шерстяное пальто, которое некогда на ней так хорошо сидело, теперь выглядело балахонисто, даже пояс на талии не помогал скрыть это. Мое же пальто было на крупных пуговицах – единственная оставшаяся хорошая вещь в моем гардеробе, и оно мне было непривычно большевато и наверняка тоже болталось, но я точно не знала, давно не смотрелась в зеркало. Чувствовала только, что джинсы сползают, и потому закрепила их поясом. С вокзала мы сразу отправились в переход в метро, там была нужная нам ветка, идущая до Бруклина. В метро Джулия вытащила бумажку с написанным на ней точным адресом: Шипсхед-Бей, Эммонс-авеню, Восток Шестнадцать-стрит.

Добирались мы долго: один раз сели не на ту ветку и поехали в противоположную сторону, другой раз – запутались в переходах, и пришлось возвращаться. К тому же суматоха в метро изрядно отвлекала. В общем, с сумками в метро добираться до неизвестного ранее места – не самая простая задача.

Ветка, идущая до нужного нам района, отличалась тем, что она была наземной, потому что раньше, как выяснилось, этот район не считался Нью-Йорком и сюда ходили только электрички. Теперь же это считается метро. И ехать в Шипсхед-Бей было интересней, чем рассматривать темные стены тоннелей, тут мы могли видеть огни такого большого и разного Нью-Йорка.

– Нас же встретят? – забеспокоилась я.

– Конечно, я сказала, что мы где-то к одиннадцати – к половине двенадцатого будем.

Я взглянула на наручные металлические часы на своем запястье, которые мне достались от отца. Маленькая стрелка была практически на одиннадцати.

– Мы успеваем, – выдохнула я.

Когда мы вышли на улицу, пошел снег. Миллион мелких снежинок опускалось на землю. В метро мы уже до того устали, что не обратили внимания ни на снег, ни на то, что было вокруг. Мы прошли загражденную парковку, потом улочку таунхаусов, свернули направо, и слева уже показался наш кирпичный шестиэтажный дом. Напротив, через проезжую часть, было несколько магазинчиков и еще пара двухэтажных и трехэтажных таунхаусов. В конце улицы виднелась набережная с заливом, освещаемая фонарями. Мы подошли к белым подъездным колоннам и такой же белой стеклянной двери.

– Вы как раз вовремя! – улыбаясь, громко сказал крупный пожилой мужчина, подходящий со стороны набережной с пакетом в руках. На нем была старая твидовая шляпа, потертое пальто с поднятым воротом от снега.

Мы зашли в подъезд. Поднялись по светлой лестнице на третий этаж и долго шли по слабо освещенному желтоватыми лампами коридору, где на каждом повороте оповещали небольшие неоновые вывески «Выход». И это было удобно, иначе тут можно заблудиться. Все двери похожи, и глазу практически не за что зацепиться.

– Вы наверняка устали, – остановившись у последней двери в конце коридора, сказал мужчина и отворил дверь в квартиру. Мы были рады зайти внутрь. Большая, не захламленная гостиная радовала глаз. Стены были довольно просто выкрашены в бежевый цвет, старый паркет укрывал ковер, потертый диван-кровать разместился в углу недалеко от письменного стола, книжного шкафа и напротив углового газового кирпичного камина с черной решеткой. Большое тройное окно-слайдер было чуть прикрыто собранными вверху рулонными шторами. Не было излишеств – лишь самое необходимое. Также мистер Гаррисон услужливо показал спальню, где стояла кровать, комод и маленькая гардеробная с зеркалом. Рядом была ванная комната, кирпичные стены были закрашены белой краской, простой душ и туалет. С другой стороны гостиной имелась небольшая кухонька с плиткой на две конфорки, несколькими кухонными тумбами, невысоким холодильником и столом в углу у окна.

– Я вам перекусить купил, понимаю, как это далеко ехать, так еще и в незнакомое место, – протянул пакет мистер Гаррисон, теперь при свете ламп я смогла разглядеть его лицо. Оно было загорелое, покрытое седой бородой. В его лице читалось что-то благородное. Лоб был широкий, светлые впалые глаза, крупный нос и теплая улыбка. Несмотря на возраст, хотя сложно было точно назвать цифру пятьдесят или семьдесят, он не был сгорблен, его широкие плечи так и остались широкими, руки были крупные и высокий рост. Сложно такого человека назвать стариком.

– Спасибо большое! – ответила Джулианна. Мы тут же пропитались к нему симпатией. На душе стало очень тепло. Мы отдали ему договоренную сумму, и он ушел, пообещав зайти завтра ближе к вечеру и проверить нас.

– Замечательный человек, – вслух подумала я. – И чем-то похож на Тургенева.

Джулианна посмотрела на меня.

– Классика. Русский писатель, – пояснила я. Она пожала плечами и ответила, что не заметила особого сходства.

Я заняла диван в гостиной, эта комната казалась наиболее подходящей для меня. Особенно мне понравилось окно, оно выходило на набережную, вдалеке через залив были видны домики.

Когда каждая из нас легла на свое место, я почувствовала некую грусть. Все эти дни мы спали вдвоем. Это первая ночь, когда после случившегося мы будем спать в разных комнатах. Около набережной была дорога, по которой проезжали машины, бросая блики фар на потолок. Я рассматривала блики и думала о том, что, наверное, было бы куда сложнее, не будь у меня сестры.

– Спишь? – шепотом спросила Джули, тихо войдя в гостиную.

– Нет, – я улыбнулась.

– Можно полежать с тобой? – спросила она, в ответ я подвинулась, уступая ей место на своей подушке.

– Как-то все равно неуютно тут, – сказала я.

– Надо обжить это место, – согласилась сестра, забирая часть моего одеяла. В квартире было прохладно. Вместе мы быстро согрелись и сами не заметили, как заснули. В полудреме я мысленно поблагодарила некую высшую силу за то, что у меня осталось. И провалилась в сон.