Интервью с Захаром Прилепиным

Захар Прилепин: «Надо жить и читать. Понимаете, надо жить и читать»

Мы договорились встретиться с Захаром утром в день объявления лауреатов премии «Большая книга» 2014. Тогда еще никто из нас не знал, что вечером роман автора «Обитель» будет признан лучшей книгой года, заслужив самую престижную литературную награду.

Встреча была назначена в гостинице «Советская», где все утро до конца интервью играла арфа, придавая беседе какой-то особенный оттенок.

Захар Прилепин – больше политик или писатель? Влияет ли политическая активность на ваше творчество, связана ли она с ним или это параллельные процессы?

Политикой далеко не один я занимаюсь на свете, поэтому говорить, что это связано с политической деятельностью – было бы не совсем верно. И даже в числе вот этих радикалов, «другороссов» и прочих – даже там я не единственный писатель. Там был такой персонаж Алексей Цветков, тоже писал книжки. Собственно, сам Лимонов писатель.

Тот факт, что я активно занимаюсь политической деятельностью, не является объяснением того, почему мои книжки пользовались и пользуются определенным интересом. Я думаю, что тут все вместе, так или иначе, влияет.

Сейчас литература очень мало и не всегда реагирует на то, что мы сегодня видим вокруг себя, на самые болевые точки, связанные, пафосно выражаясь, вообще с народом как таковым. Очень много литературы, условно говоря, московской – какие-то будни менеджера среднего звена, другие сугубо точечные вещи: например, семейная история, но не в толстовском смысле, а просто какая-то гендерная проблема, никак не претендующая на обобщения, равные «Анне Карениной». И совсем нет настоящих персонажей самых разных ступеней нашего мира. Как мне Марина Степнова, кстати, замечательная писательница, сказала: «Захар, этого же не было никогда в современной литературе. Ты привел ОМОНовца в литературу, привел крестьянина, крестьянку, проститутку. Мы их не видели никогда в жизни или видели как-то не по-настоящему, как нам казалось».

Вот как раз относительно опыта. В 23 года вы закончили писать стихи, в 24 вы начали писать прозу. Это был какой-то удар под дых? Вот сейчас нужно было это сказать? Насколько я понимаю, вы как раз тогда прошли Чечню, скорее всего, – если я правильно хронологически…

Да, все правильно, вы очень внимательно прочитали какие-то мои интервью, наверное. Но я не думаю, что это было прямо вот так последовательно.

Я, действительно, писал стихи, все они вошли в книжку "Грех". Я думаю, что из них, – там, по-моему, сорок стихотворений, из них тридцать пять написаны в шестнадцать, семнадцать, восемнадцать лет. А потом, наверное, я еще несколько стихотворения написал в двадцать, двадцать один, двадцать два… Но, в сущности, я уже эту тему закрыл для себя.

В детстве и в юности я хотел быть поэтом ужасно, зачитывался биографиями всего этого Серебряного века. А потом закрыл эту тему, я про нее забыл. Не то что я бросил в двадцать три года писать, я просто их давно уже не писал и, наверное, случайно какой-то последний текст написался в двадцать три года.

Сейчас я вспоминаю, я женился в двадцать три года, и добавились любовные стихотворения, два или три, которые жене написаны. А в двадцать четыре я начал прозу – не потому, что я бросил стихи, а начал прозу. А просто потому, что я давно уже ничего не писал.

Двадцать четыре? Все-таки это, наверное, позже было, в 2001 году. Соответственно, мне было 26–27 лет.

Когда вы начали "Патологии"

Когда я по чуть-чуть, по чуть-чуть начал писать, едва-едва. Если уж говорить серьезно, то я начал писать прозу лет в двадцать девять, наверное. Эту «Патологию»я корябал, корябал, потом уже года через два решил: ну, вроде какая-то штука получается. Я ее быстро дописал. Больше половины книги я написал за год, практически накануне тридцатилетия.

По моим ощущениям, когда я начал писать прозу, никаких стихов я не писал уже лет… целую жизнь.

Может, вы что-то пишете «в стол»?

Ничего «в стол» не пишется никогда. Зачем «в стол» писать?

То есть, писательский труд – это труд, это работа?

Это работа в первую очередь. Это именно работа. Я никогда ни одной строчки, простите мне мою меркантильность, не буду писать, если я не знаю, для чего я это буду использовать. Все, что мной написано, я все это издаю, аккуратно систематизирую, еще раз издаю – и выжимаю из этого максимум возможного. Чтобы я что-нибудь написал и положил и решил, что потом я как-нибудь это использую, для себя, – да никогда в жизни. Я даже дневники пишу и в Facebook тут же их выкладываю. А потом их издам тоже.

"Обитель" – книга, завоевавшая все премии в этом году, просто открытие года. А что, по-вашему, можно считать открытием года? Или писателя, или книгу, какое-то произведение? Вот именно в 2014 году… Может, вы видели что-то…

Кроме меня?

После вас.

Молодец)

Ваши впечатления?

Я вчера ночью читал рецензию, где было написано, что литература больше не занимается современностью, писатели сбежали от современности. Сорокин убежал вперед куда-то, Алексиевич убежала в советское время, Прилепин – в «Обитель».

Это какое-то безобразие. Я написал до этого девять книг, все они о современности. Я писал, писал – критик это не замечал. А теперь я наконец написал исторический роман, тут же он прибежал и сказал: «Вот, все сбежали от современности». Все это смешно. О современности написаны десятки книг, в том числе и мои тоже.

Мое поколение, поколение новых реалистов, оно активно этой темой занялось. Я с большим интересом прочитал роман "Воля вольная" Ремизова, который в коротком списке «Большой книги». Вот он как раз самый-самый современный, о современности. Там сибирские мужики, их охота, их коррупционные схемы – это все, что, казалось бы, может превратиться в ужасную пошлость. Но он справился, по крайней мере, до последних пяти страниц книжки прошел по очень точной грани. И вот этот тип русского мужика, русского человека, охотника, вообще все типажи – женщины, мент, все прекрасно просто у него получилось. Я думаю, что такую степень погруженности и точности подачи характеров можно почувствовать только в такой книге, в литературе. Кинематограф работает в этом смысле, но он по-другому все это преподносит. И ни одна сфера искусства не даст вот эти точные тактильные ощущения этой действительности. Поэтому Ремизов просто молодец.

На самом деле, много хороших. "Теллурия" Сорокина – хорошая книжка.

Вы упомянули новый реализм.

Новый реализм? Он справился со своей задачей. В девяностые годы в целом было время, что называется, возвращенной литературы. Все читали Довлатова, Булгакова, Солженицына и Шаламова.

За современностью как-то никто не следил. Был, конечно, Поляков и следующее поколение – Варламов и Павлов. Но в целом их не очень заметили.

Затем настала уже новая эпоха, произошел очередной тектонический сдвиг, наступили нулевые. Тут появился Шаргунов, Садулаев, я, Андрей Рубанов. И мы все высказались. Рубанов принес свой опыт из тюрьмы, Садулаев – из Чечни, Шаргунов – свой экспрессивный опыт молодого человека, который живет московской такой жизнью, в отличие о того, о чем пишет Сергей Минаев, у которого все-таки другое. И мы все это притащили.

Теперь и мы все выросли уже, всем ближе к сорока. И у нас уже более широкие пошли обобщения, и мы уже ждем следующее поколение, новых варваров. Они пока не появляются, но должны. Как в песне Гребенщикова, молодая шпана, что придет и «сотрет нас с лица земли». Но пока этой шпаны нет.

Относительно как раз этой «шпаны». А что бы вы посоветовали прочитать этим двадцатилетним, которые сейчас набираются этого опыта – для того, чтобы можно было…

Слушайте, да нельзя им советовать, что читать. Надо посоветовать им прочитать все (смеется).

Понимаете, самая большая проблема молодой литературы, их две всего, на самом деле, – что они мало живут и мало читают. В двадцать лет вообще не надо ничего еще писать, а надо только читать. Это совершенно лишнее занятие. Они все приходят и несут свои необычайные сексуальные похождения – шестнадцатилетние, двадцатилетние…

То, что заботит.

Да, но они еще их нафантазируют очень активно. Все, больше они ничего не знают, больше нет никакого опыта. Они все такие – немножко под Лимонова, немножко под Генри Миллер, немножко под Буковски… Но эти люди, перечисленные мной, – Лимонов, Буковски, Миллер – они прожили колоссальные жизни, прошли самые разные социальные лестницы, и эмиграцию, и муку, и боль, и разводы, и страсти, и влюбленности, и войну. И потом они стали об этом отчитываться. А эти молодые люди, они решили весь этот лишний сор пропустить, потому что чего там – жить можно сразу прямо, с места в карьер.

Надо жить и читать. Понимаете, надо жить и читать.

С кем из великих людей или писателей, вы бы хотели познакомиться лично? Обсудить нынешние какие-то проблемы?

Ну, нынешние – вряд ли. На самом деле, и ни с кем бы и не хотел познакомиться. Потому что…

Прошлое – в прошлом?

Да. Гораздо же больше удовольствия – это разглядеть сегодня человека не то что соразмерного, а наследующего и Достоевскому, и Толстому, и Платонову. Вот я уверен, что Александр Терехов, например, великий русский писатель. Уникальный совершенно автор, который достиг в смысле литературного языка высот, соразмерных набоковским или газдановским. Гениальный писатель, и мне гораздо интереснее за ним наблюдать. Но даже и с ним я общаться не собираюсь. Мне нечего с ним совершенно обсуждать.

Мы там давно знакомы с Лимоновым, мы постоянно с ним так или иначе на связи. Но он меня зовет в гости уже не первый год – я не еду к нему, потому что мне достаточно за ним наблюдать со стороны. Я не ищу сближения ни с кем.

Честно говоря, я не знаю даже, для чего его искать. Из чувства такта, понимаете? Из чувства такта. Литература – место иерархии. Я понимаю, насколько огромны эти люди. Нет никакого желания отвлекать их, как-то навязывать свое общество им, во-первых. А во-вторых, они настолько уже большие люди, что они ведь никогда не раскроются.

Если с кем-то знакомиться, то с восемнадцатилетним Львом Николаевичем Толстым, с пятнадцатилетним Есениным, понимаете? А не с Толстым, которому семьдесят два года. Он хотя бы стал тебе открываться, ты бы увидел человека. А потом ты общаешься уже просто с бородой или с кудрями есенинскими. Великий писатель – это вещь в себе, ты просто можешь круги вокруг наворачивать. Но я могу так же работать с текстом Есенина, Толстого или с его фотографией – будет точно такой же эффект.

Я бы, может быть, хотел в какую-нибудь тусовку попасть, как мы сегодня это называем, – Лицейская тусовка Пушкина или есенинские все эти имажинисты, вот с ними выпить шампанского, повалять дурака, пошляться по садам в Москве… Но это просто на уровне эмоциональном. Просто это было бы забавно.

Тогда у меня последний вопрос. Краткий итог: пять книг от Захара Прилепина. Самых… которые надо прочитать.

1) Леонид Леонов – «Дорога на океан».

2) Джонатан Литтелл – "Благоволительницы".

3) Гайто Газданов – "Вечер у Клэр".

4) Валентин Катаев – "Уже написан «Вертер».

И что бы такое назвать еще? Слишком много книг сразу толпятся в очереди. Ну, пускай это будет, чтобы жизнь медом не казалась –

5) Томас Манн «Иосиф и его братья».

Большое спасибо за интервью, Захар!

Электронные книги Захара Прилепина