Вадье предвидел нечто подобное – и оказался прав. Он всегда прав, черт бы его побрал! Барер услышал неприятный скрежет собственных зубов. Сегодня Сен-Жюст забрал полицию. Забрал с неожиданной легкостью, не встретив ни малейшего сопротивления со стороны Конвента. Ни один возглас негодования не нарушил гробовой тишины, посреди которой победитель Дантона прочел свой двухчасовой доклад. Члены Комитета общей безопасности даже возразить не посмели, видя, как львиная доля их полномочий перекочевала в Комитет общественного спасения. Вадье и виду не подал, что удивлен, оскорблен, унижен. Во время голосования Барер не спускал глаз с восковой маски, в которую превратилось лицо шефа политической полиции. Амар попытался было вскочить со своего места, когда секретарь объявил результаты голосования, но старик волевым движением руки удержал его от бесполезного сопротивления. Вадье предвидел нечто подобное и, судя по всему, был готов. Он точно знал, с чьей стороны последует удар, и верно рассчитал, что противник медлить не будет. «Сен-Жюст всегда так торопится, – сказал как-то Вадье Бареру. – А напрасно. Рассудительность и выжидание – вот залог успеха в наше неспокойное время». Сам-то он ждать умел, мастерски подготавливая каждый шаг, просчитывая последствия и возможные варианты, собирая информацию, смакуя предвкушение победы.

И на этот раз Вадье не оставит за соперником последнего слова. Донос Невера надежно спрятан и ждет своего часа. Только бы он не пробил раньше времени! Только бы Вадье не опередил посланца Барера и не пожелал познакомиться с гражданкой Плесси до того, как… Без ее показаний донос Невера – лишь грязная клевета роялиста. Если же она расскажет Вадье правду – а она расскажет правду, ибо настойчивости Великого инквизитора сопротивляться невозможно! – то эта история будет дорого стоить Сен-Жюсту, а возможно, и всему Комитету спасения. Впрочем, не этого ли добивался Барер? Не к этому ли стремился, предоставляя Верлену свободу действий? Тогда почему он не чувствует удовлетворения? Почему не предлагает Вадье поддержку? Уж не потому ли, что уже выбрал свой лагерь? И это не лагерь шефа полиции. Составить триумвират с Робеспьером и Сен-Жюстом – что может быть логичнее? Им нужны его дипломатическое мастерство, ораторское искусство, неутомимая работоспособность. Настал момент вернуться к неоконченному разговору с Сен-Жюстом, который он затеял несколько дней назад на лестнице Тюильри. Пора напомнить ему о необходимости действовать сообща, как добрые друзья и единомышленники, которыми они были совсем недавно, пока у Сен-Жюста не появились подозрения о сомнительных связях коллеги, подозрения совершенно необоснованные, отметил про себя Барер.

Резкий свисток паркового смотрителя вывел его из задумчивости.

– Граждане, расходитесь! Парк закрывается! Закрывается! Все к выходу! Парк закрывается! – кричал смотритель, периодически подкрепляя свои требования громким свистком, и зачем-то махал руками, словно собирал сено в охапку.

Барер неторопливо направился к тому выходу, что вел ко дворцу Тюильри. «К чему тянуть? – мысленно вопрошал он. – Сейчас самое время обсудить дальнейший план действий». Он сам удивился той легкости, с какой был сделан выбор в пользу Сен-Жюста и против Вадье. Роспуск Комитета общей безопасности не за горами. Вадье проиграл партию. Ему нечего будет предъявить Сен-Жюсту: гонец Барера уже в пути, и Элеонора Плесси не станет добычей Великого инквизитора.

– Поторапливайтесь, граждане! Парк закрывается! Закрывается! – горланил смотритель и вдруг резко свистнул, чем вновь оборвал мысли депутата.

К тому же, если Барер совершенно по-дружески, исключительно из желания оказать услугу коллеге и союзнику, раскроет Сен-Жюсту карты Вадье… Так, небольшой жест, доказывающий его лояльность, мелочь, которая поможет скрепить союз двух умных и дальновидных людей… Барер, мол, случайно узнал от доверенного лица в Комитете безопасности содержание доноса Невера, того самого доноса, который, как известно Сен-Жюсту, в деле покойного графа не фигурирует… Одно слово – и Сен-Жюст будет предупрежден о возможном ударе со стороны шефа полиции, а Барер обретет полное доверие коллеги.

А Вадье? Что ж, если дружба не помешала ему угрожать Бареру арестом Софи, то почему она должна помешать Бареру встать на сторону противника Великого инквизитора? В конце концов, присягу верности он ему не приносил. Старый лис, не задумываясь, сделал бы то же самое, окажись он на его месте. Да и был ли Вадье до конца откровенен с другом? Другом? Барер невольно улыбнулся проскочившей мысли. Разве дружба что-либо значит в славной Французской республике, где каждый занят благороднейшим делом – борьбой за выживание?!

Барер взбежал по мраморной лестнице, некогда ведшей в частные апартаменты королевы, ныне занимаемые Комитетом общественного спасения. Сен-Жюст наверняка там, решил он.

И ошибся.

– Гражданин Сен-Жюст ушел около часа назад, – сказал секретарь, но на вопрос, куда он отправился, ответить не смог.

– В Продовольственную комиссию, куда же еще! – подсказал, не поднимая глаз от разложенных перед ним бумаг, Кутон.

Барер поднялся этажом выше, где в павильоне Равенства, примыкавшем к Малой галерее, располагалась Комиссия.

– Тебе следует поискать его в Бюро общей полиции, гражданин, – сказал служащий. – Это как раз над нами. Можно подняться вот здесь, – он указал на небольшую дверь в углу комнаты. Барер сначала и не приметил ее, спрятанную под тем же слоем желтых тканевых обоев, что и стены. – Только возьми свечу, там темень, глаз выколешь, – подсказал все тот же служащий.

Так Барер и оказался в узком пространстве деревянной винтовой лестницы, окруженный кромешным мраком. Медленно ступая со ступеньки на ступеньку и освещая путь одинокой свечой в серебряном подсвечнике, он высматривал впереди светлую полоску, обозначившую бы вход в комнату, как вдруг услышал доносящиеся сверху голоса. Еще пара ступеней – и еле заметная полоса, действительно, указала очертания заветной двери. Голоса стали громче. Так Сен-Жюст не один? Разумеется, нет! Что ему делать одному в полупустых помещениях, предназначенных для нового Бюро? Наверняка, он уже подобрал себе пару секретарей, которые… Приблизившись к двери, Барер остановился в недоумении. Он узнал этот холодный, чуть хрипловатый, но сильный голос: Вадье. Что он там делает? Не помогает же молодому коллеге в организации полицейского Бюро?! Барер улыбнулся абсурдности предположения, но донесшиеся до его слуха слова, произнесенные сухим враждебным тоном, тут же заставили депутата оставить иронию.

– Чего ты добиваешься? – спросил Вадье. – Хочешь войны? Ты ее получишь.

– Твои угрозы не пугают меня, – чистый молодой голос Сен-Жюста звучал абсолютно спокойно. – Декрет о создании Бюро вотирован Конвентом, и ни ты, ни кто-либо другой не вправе его отменить. Тебе придется подчиниться.

– Подчиниться? – нервно хохотнул Вадье. – Давненько мне не давали подобного совета – подчиниться!

– Никто не освобожден от подчинения закону, – наставительно заметил Сен-Жюст. – Закон предписывает Комитету общей безопасности передать часть своих полномочий Бюро общей полиции. Закон требует уважения, Вадье.

– Кто позволил тебе говорить от имени закона? – Бареру была знакома эта интонация еле сдерживаемого гнева: еще немного – и Великий инквизитор взорвется. – Ты ведешь себя так, словно один управляешь республикой, Сен-Жюст! Не слишком ли много ты на себя берешь?

– Я действую исключительно в интересах отечества, – высокомерно проговорил Сен-Жюст. Он-то как раз прекрасно владел собой.

– Интересы отечества требовали разделить полномочия между двумя правительственными Комитетами. Сосредоточение всех функций в Комитете общественного…

– Напрасный труд, Вадье. Твои протесты ничего не изменят. Решение принято. Комитет общей безопасности сохранил право вести расследования, выдавать ордеры на арест и организовывать процессы. Бюро полиции будет лишь проверять обоснованность выдвинутых против заключенных обвинений и проводить предварительное расследование, прежде чем дела попадут в твой Комитет.

– Контролировать меня вздумал?! – взревел Вадье.

Вот она, буря. Теперь держись, Антуан, мысленно усмехнулся Барер.

– Мальчишка! Да я тебя в порошок сотру!

– Ну-ну, – ледяное спокойствие Сен-Жюста только оттеняло ярость Вадье. – Попробуй.

– Однажды, очень скоро, ты придешь ко мне и сам предложишь передать Бюро полиции Комитету общей безопасности, – прошипел Вадье. – Я заставлю тебя в ногах у меня валяться, щенок!

– Помнится, Дантон обещал мне нечто подобное, – ответил Сен-Жюст. – Так что поумерь свои фантазии, Вадье, и смотри, как бы твоя голова не последовала за его.

Услышав, как дверь громко хлопнула, Барер задул свечу и вышел из укрытия.

Вадье, стоявший посреди комнаты спиной к дверце, из-за которой появился Барер, обернулся на шум и тонко улыбнулся другу, ничуть, казалось, не удивившись его появлению.

– Как долго ты оставался там? – только и спросил шеф полиции, легким кивком головой указав на приоткрытую за спиной Барера дверь.

– Достаточно, чтобы услышать любезности, которыми вы обменялись с Сен-Жюстом.

– Ах, это! – Вадье небрежно отмахнулся. – Не стоит придавать чрезмерно большого значения словам, сказанным сгоряча. Мы вспылили. Такое случается.

– Беда в том, что вы оба обладаете достаточной властью, чтобы привести свои угрозы в исполнение. Остается узнать, кто сделает это первым.

Вадье скривил губы в усмешке, выдержал паузу и спросил, прямо взглянув в глаза собеседнику:

– Как давно тебе были известны планы Сен-Жюста насчет Бюро полиции?

Вопрос и особенно тон, которым он был задан, Бареру не понравились. Он уже готов был вспылить, но вовремя сдержался и ответил спокойно, смакуя каждое произносимое слово:

– Со вчерашнего вечера, когда он вынес этот вопрос на обсуждение в Комитете.

«Думал застать меня врасплох, обвинить в нечестности? Получай же!» – мысленно порадовался он.

Вадье не спускал с Барера острых прищуренных глаз. Тот ответил широким, наивно-глуповатым взглядом, обезоружившим шефа полиции.

– Допустим, – согласился Великий инквизитор, – допустим. И никто из вас не возмутился лишением Комитета общей безопасности значительной части полномочий, переданных ему Национальным конвентом?

Барер растянул губы в легкой улыбке.

– Разумеется, возмущение было огромным, – он сделал короткую паузу и добавил: – В основном тем, что члены Комитета спасения и без того перегружены работой. – Растерянный вид Вадье доставил ему явное удовольствие. – Но когда Сен-Жюст пообещал, что сам займется организацией Бюро полиции и его управлением… – Барер сделал выразительный жест рукой. – С какой стати нам препятствовать переходу в Комитет новых полномочий? – заключил он, невинно пожав плечами.

Вадье молчал, меряя полупустую комнату неторопливыми шагами.

– Тебе это Бюро тоже на руку, не так ли? – обернулся он к Бареру.

– Мне? – удивился тот.

– Ни одна пташка больше не проскочит мимо Комитета спасения, – пояснил Вадье. – Отныне ты можешь спать спокойно, зная, что с твоей Демайи ничего не случится.

Право, он даже не подумал об этом! Но, если разобраться, Вадье не так уж и неправ.

– Ты серьезно ошибаешься на счет Сен-Жюста, Бертран, – продолжал Вадье, приняв молчание Барера за признание его пособничества в организации Бюро. – Он не станет, подобно мне, щадить твоих подружек. И ты уже имел возможность убедиться в этом на примере Плесси. Смерть Дантона открыла Сен-Жюсту дорогу к реализации его амбиций. Тебе среди них места нет. Он будет использовать тебя до тех пор, пока ты можешь быть ему полезен, после чего раздавит без малейшего сожаления. Мечтаешь о триумвирате? – он хмыкнул и покачал головой. – Напрасно! Сен-Жюст желает остаться один. И если мы не остановим его сейчас, потом будет слишком поздно.

– Это невозможно, – возразил Барер. – Республика ни за что не примет единоличного правления кого бы то ни было. Не забывай, что Франция всего какой-то год с небольшим назад приговорила короля к смертной казни, навсегда положив конец тысячелетней монархии. Никогда французские граждане не встанут под власть одного правителя!

– Ты мыслишь сегодняшним днем, Бертран. Я же говорю о более длительной перспективе. То, что сегодня кажется невероятным, станет реальностью через пару лет. Максимум, через пять, – поправился он, отвечая скептической мине собеседника, – когда народ устанет от многоголовой правительственной гидры, когда вернется ностальгия по справедливому правителю, обожаемому или проклинаемому, но единому. Сен-Жюст молод, через пять лет ему едва перевалит за тридцать. Он подождет. Я же ждать не собираюсь, наблюдая, как он по крупицам подбирает под себя власть.

– И как же ты собираешься остановить его? Обвинить в коррупции? В связях с роялистами? Его, победителя Дантона, спасителя республики! Твои аргументы настолько ничтожны, что даже не будут приняты во внимание, только навредят, поскольку Сен-Жюст с легкостью представит тебя разрушителем правительственного единства.

– Согласен, – кивнул Вадье. – Сегодня, – он сделал ударение на этом слове, – мои аргументы недостаточно обоснованы, но завтра, с помощью новых фактов…

– Каких фактов? – насторожился Барер. – Думаешь, показания Плесси что-то изменят? Да кто ей поверит?!

– Смотря как представить дело, – протянул Вадье. – Единственное, что мне нужно сейчас, это время. Два-три месяца.

– Зачем? Что ты собираешься сделать за эти два-три?.. – удивился Барер, но Вадье резко перебил его.

– Ты можешь дать мне это время, Бертран? – спросил он. – Два-три месяца без Сен-Жюста в Париже.

– Я?!

Вадье утвердительно прикрыл веки.

– И каким же образом я должен удалить Сен-Жюста из Парижа, да еще на столь длительный срок? Предложить ему съездить на воды в Виши или понежиться под солнышком Монпелье? – нервно хохотнул Барер.

– Зачем предлагать отдых, если можно отправить его послужить республике вдали от столицы? – хитрые глаза Великого инквизитора улыбались. – Сен-Жюст всегда с такой готовностью ездил в армию. Что у нас на фронте? Безуспешные попытки занять Бельгию? Прекрасно! Вот пусть Сен-Жюст и отправится поднимать моральный дух Северной армии. А мы пока в Париже дух переведем.

«Черт побери, идея недурна!» – мысленно похвалил Барер.

– Ну так что, предложишь своему Комитету отправить нашего молодого коллегу в армию? – подмигнул Вадье.

– Предложу.

– Вот и славно, – старик довольно потер костлявые руки. – Месяца три у нас будет.

– А вот на это можешь не рассчитывать: Сен-Жюст управится за месяц.

– Не обольщайся, Бертран. Наша Северная кампания в катастрофическом положении. Австрийцы сильны на этом участке фронта. Они занимают один город за другим, а мы никак не можем перейти небольшую речушку Самбру. Сен-Жюст застрянет там надолго. А без победы он не вернется, ты знаешь это не хуже меня.

Барер вынужден был признать, что Вадье хорошо информирован. Впрочем, было кое-что, чего тот явно не учел.

– Все это так. Но твои расчеты рассыпятся в прах, когда Сен-Жюст откажется покидать Париж в самый разгар организации своего нового детища.

Великий инквизитор с готовностью кивнул, давая понять, что он и об этом подумал.

– В таком случае, напомни ему, что его миссия в Северную армию в плювиозе не была доведена до конца, что он оставил армию в состоянии разложения, что ответственность за ее неудачи лежит на нем… и бла-бла-бла… Ты умеешь убеждать, Бертран.

Да, он умел убеждать, когда хотел. Но вот хотел ли он играть на стороне Вадье? Старик так повернул ситуацию, словно другого выбора у Барера нет. А ведь выбор есть! Разве что-то изменилось после подслушанного им разговора? Разве слова Вадье о властных амбициях Сен-Жюста стали для него откровением? Разве сам Барер не догадывался о честолюбивых планах коллеги и не желал разделить их?

Путь от Тюильри до улицы Жемчужины занимал добрых полчаса. Экипаж по пустынным вечерним улицам доставил бы его в объятья Софи за десять минут. Но Бареру надо было многое обдумать, прежде чем погрузиться в сладкую негу любовных утех. Как ловко Вадье завербовал его в свой лагерь, а ведь он шел к Сен-Жюсту именно затем, чтобы предложить ему свою поддержку против того же самого Вадье! Почему открытое объявление войны между ними заставило Барера отложить разговор с Сен-Жюстом на неопределенный срок? Почему после беседы с Вадье он не спустился этажом ниже, в Продовольственную комиссию, чтобы предостеречь Сен-Жюста от отъезда в армию и просить не покидать Париж до тех пор, пока?.. Пока – что? Пока Комитет общей безопасности не будет распущен? Ведь именно этого добивается Сен-Жюст и желает предотвратить Вадье.

Так почему же Барер не поступил так, как собирался поступить час назад? Уж не потому ли, что уже не обладал былой уверенностью в том, что победа в этой игре останется за Сен-Жюстом? Не потому ли, что поверил предостережениям Вадье об опасности, исходящей от амбиций коллеги? Ситуация оказалась куда сложнее, чем он думал, и требовала тщательных размышлений в течение, скажем, пары месяцев, тех самых месяцев, что Сен-Жюст проведет в армии. Идея Вадье удалить Сен-Жюста из Парижа все больше нравилась Бареру.

Софи встретила любовника такими страстными ласками, что он совершенно забыл и о недавнем разговоре с Вадье, и о стоявшей перед ним дилемме, и о том, что в портфеле, оставленном им в будуаре, находились документы, работу над которыми он собирался закончить этой ночью.

– Ну что за спешка, дорогой? – прошептала Софи, укладывая голову, обрамленную игривыми завитками, на его обнаженную грудь. – Закончишь свои дела завтра, а сейчас просто останься со мной… только со мной.

Так он и уснул, механически поглаживая мягкие кудри, уснул настолько крепко, что не почувствовал, как прекрасная головка осторожно высвободилась из-под отяжелевшей ладони, и Софи, ловко подхватив разметавшиеся по плечам волосы широкой лентой, выскользнула из спальни, предусмотрительно заперев дверь на ключ.

Кожаный портфель с поблескивавшими на нем буквами «Барер де Вьезак, депутат Национального конвента» лежал на диване. Софи опустилась перед ним на колени, словно перед святыней, и, прислушавшись к тишине в спальне, открыла застежку.

– Посмотрим, что за секреты ты мне принес, Бертран, – прошептала она, раскладывая перед собой документы, извлеченные из портфеля.

Впереди ее ждала бессонная ночь.

27 жерминаля II года республики (16 апреля 1794 г.)

Лорд Малсбюри не любил долго нежиться в постели. Чем раньше встаешь, тем длиннее твой день, а следовательно, и твоя жизнь. Это отцовское правило он усвоил с самого детства и не изменял ему на протяжении сорока пяти лет насыщенной и полной событиями жизни, половину которой провел в путешествиях, изучая другие культуры и приноравливаясь к чужеродным обычаям, но неизменно поднимаясь с постели с первыми лучами раннего летнего солнца или в затянувшейся темноте зимнего утра. За двадцать лет скитаний по Европе на службе Его Величества короля Англии лорд Малсбюри не сделал яркой карьеры. Впрочем, карьера никогда не интересовала его. Да и к чему еще мог стремиться человек, у которого было все? Он был богат, во всяком случае, достаточно богат, чтобы удовлетворять все свои капризы. Но даже в своих капризах англичанин придерживался принципа, завещанного все тем же мудрым родителем: никогда не желать того, чего не можешь себе позволить, и немедленно удовлетворять желание, которое тебе доступно. Он принадлежал к верхушке английского общества, достаточно закрытого для того, чтобы не дать проникнуть на самую вершину тем, кто имел несчастье родиться без знатного титула. Это несчастье миновало лорда Малсбюри. Красивые женщины? О да, красивых женщин он любил и был с ними щедр ровно настолько, чтобы заставить их любить себя. Слава? А вот этот порок остался лорду неведом. Разве по-настоящему умный человек променяет славословия на истинную, уверенную, полную власть над людьми? Разве в пустой хвальбе заключено настоящее могущество? Нет, лорд Малсбюри выбрал иной путь и ни разу не пожалел о сделанном выборе: он купался в роскоши, любил женщин и боролся со скукой там, где был нужен отечеству, там, куда направляла его властная рука английского премьер-министра Уильяма Питта, там, где, не обладая ловкостью, умом и редким дипломатическим тактом, свойственными лорду Малсбюри, выжить было невозможно. Он конспирировал, подкупал, шантажировал, обманывал, обольщал, шпионил, доносил, убивал – и неизменно преуспевал там, где любой другой, на его месте, был бы разоблачен, унижен, уничтожен.

Вот уже четвертый год лорд Малсбюри жил в особняке, расположенном в живописной деревне Пасси, ближнем пригороде Парижа, откуда управлял обширной сетью английской разведки. Он вел обычную жизнь состоятельного буржуа, ничем не выделяясь среди себе подобных ловкачей, наживающихся на каждой серьезной общественной встряске.

Высокий, худощавый, с колючим орлиным взглядом, впалыми щеками, слегка нахмуренным лбом, словно вечно чем-то недовольный, он не был похож на француза. Любой прохожий без труда определил бы в нем сына туманного Альбиона, чей образ был знаком парижанам по карикатурам, продававшимся у книготорговцев вдоль берегов Сены. Но по странному стечению обстоятельств (или причиной тому необъяснимая неприметность лорда в столичной суете, при всей его необычной внешности?), он не вызывал подозрений, и ни один донос не был сделан на холодно-надменного иностранца, произносившего французские слова с неприятно-жестким акцентом.

Раннее апрельское утро было волшебным. Как иначе, если не волшебством, можно объяснить прозрачный свет, разливающийся над спящей рекой и покрывающий легкой дымкой ее берега? Утренний туман клочьями застревал в свежих кронах деревьев, а затем вновь продолжал свой путь вдоль Сены, пока снова не был схвачен в зеленый плен молодой листвы. Лорд Малсбюри вдохнул прохладный воздух и отправился пить кофе в столовую, где из распахнутого окна продолжал наблюдать за рождением нового дня. Утро было единственным временем суток, которое милорд посвящал созерцанию и размышлению. Затем начиналась обычная рабочая суета, не оставлявшая его до позднего вечера.

Суета новорожденного дня началась с полученной записки, ровные, без наклона буквы которой приятно удивили английского агента. Он прекрасно помнил этот почерк, его просто невозможно было спутать ни с каким другим, настолько изящно очаровательная мадам Демайи выводила строчки своей маленькой левой ручкой. Она звала его, обещала, что он не пожалеет о потраченном времени, писала, что сведения, полученные из первых рук от члена революционного правительства, непременно заинтересуют милорда. Софи просила прийти не раньше полудня и привести секретаря. Лорд Малсбюри нахмурился (Что за странные капризы?), но секретаря взял, и ровно в четверть первого подкатил к особняку на улице Жемчужины.

Софи хорошо подготовилась к встрече гостя: особняк был пуст. Ни одной живой души!

– Я использовала всю свою фантазию, чтобы придумать десяток неотложных дел для прислуги, милорд, – улыбнулась хозяйка, явно довольная результатом. – Мы одни, по меньшей мере, на пару часов.

– Вы, как всегда, неподражаемы, миледи, – улыбнулся он в ответ, с изысканной элегантностью приложив ее руку к губам. – Право, моя миссия во Франции давно провалилась бы, не будь вы моим верным и надежным помощником.

– Если бы ваши комплименты могли превращаться в золото, милорд, я стала бы богатейшей женщиной Европы, – брезгливо отозвалась Софи. – Увы, ваша щедрость уступает вашим похвалам.

– Миледи, помилуйте! – всплеснул руками англичанин. – Если бы я самостоятельно распоряжался доверенными мне средствами, поверьте, вы бы не знали…

– Ах, оставьте ваши фальшивые заверения, лорд Малсбюри! – голос Софи зазвенел нетерпеливым раздражением. – Перейдем к делу. Предупреждаю, что за эти сведения, – она кивнула в сторону лежащих на столике будуара бумаг, – вам придется заплатить полную цену, а стоят они дорого, ох как дорого!

– Ну что ж, посмотрим, посмотрим, – Малсбюри подошел к столу и надел очки. – Ваш почерк – само совершенство, миледи, как и вы сами!

– Ну читайте же, милорд, прошу вас, – настойчиво потребовала Софи и встала у него за спиной.

– Неплохо… совсем неплохо… – приговаривал англичанин, удовлетворенно кивая головой. – Весьма недурно… даже очень… я бы сказал…

– Недурно?! – нервно хохотнула Софи, вырвав бумаги у него из рук. – И это все, что вы можете сказать?! «Недурно»! Приказ о выплате вознаграждения десятку осведомителей Комитета общественного спасения в Англии! С именами, прошу заметить! Список американских банкиров, снабжающих деньгами военную кампанию Французской республики против Английского королевства! И наконец, проект декрета об аресте всех подданных английского короля в портовых городах Франции! И единственное, что вы нашлись сказать, – это «неплохо»?! О, милорд, никогда еще я не встречала подобного лицемерия и подобной несправедливости!

– Миледи! – англичанин изобразил муку на скуластом лице. – Право, я не хотел!..

– Это, – Софи потрясла бумагами у него перед носом, – редчайшие сведения, цена которым…

– В самом деле! – подхватил шпион. – Поговорим о цене!

– … Цена которым, – продолжала Софи, не обращая внимания на его восклицание, – по меньшей мере, сто тысяч ливров.

– О, пощадите! – театрально взмолился Малсбюри.

– Обладая этой информацией, Англия уничтожит всю сеть французской агентуры, а также спасет своих подданных, уведя их с территории республики до того, как декрет, предписывающий их арест, разлетится по Франции.

– Сто тысяч… – поцокал языком лорд, неодобрительно покачивая головой.

– Я согласна на пятьдесят, – милостиво проговорила Софи. – При одном условии.

– Пятьдесят тысяч да еще и условие?! – возмутился англичанин.

– Эти документы должны быть немедленно, в этом доме и в моем присутствии, скопированы вашим секретарем. Только тогда они отправятся в Лондон.

– Переписаны? – удивился лорд. – Все документы?!

– Все без исключения, – кивнула Софи. – Однажды я уже совершила подобную ошибку и не желаю повторять ее снова. Ни одна бумага, написанная моим почерком, больше в Англию не прибудет.

– Миледи, даю слово, вам гарантирована полная конфиденциальность… – начал было англичанин, но Софи резко перебила его.

– Таково мое условие, милорд, и оно не обсуждается. Либо ваш секретарь копирует документы, либо они остаются у меня и немедленно отправляются в камин. Вам решать.

– Как я могу отказать красивой женщине! – сдался лорд. – Джеймс!

Секретарь, оставшийся ждать в гостиной, появился в дверях, поспешно засовывая в рот дольку апельсина.

– За работу, Джеймс, – велел лорд Малсбюри, передавая ему бумаги. – Мне нужна точная копия этих документов, слово в слово. У вас не больше часа. А мы пока потолкуем с леди Демайи.

– Пятьдесят тысяч ливров! Это безумие! – громко зашипел лорд Малсбюри, когда они вышли из будуара, оставив секретаря за работой. – Прошу вас, будьте благоразумны, миледи!

– Это моя окончательная цена, милорд. Впрочем, если вы не согласны, еще не поздно… Джеймс! – громко позвала она. – Оставьте ваше занятие! Бумаги остаются здесь!

– Продолжайте, Джеймс! – крикнул лорд. – Хорошо, хорошо, я согласен, – понизил он голос, обратившись к Софи. – Правда, у меня нет при себе такой суммы. Признаться, я не рассчитывал… Остановимся на десяти тысячах сейчас, а еще сорок получите через неделю, я пришлю к вам нашего банкира Парго.

– Тогда и бумаги получите через неделю, – бросила Софи. – Вы забываете, что эти документы нужны вам больше, чем мне – ваши деньги, милорд. Проклятая английская скупость! Думаете, я стану бесплатно работать на английский кабинет? Велите вашему секретарю оставить свое занятие и убирайтесь из моего дома!

– Вы прекрасны, даже когда гневаетесь, миледи, – лукаво улыбнулся лорд, не двинувшись с места. – Наш с вами союз всегда был взаимовыгодным, и я не вижу причин изменять этому правилу. Мы ведь сможем договориться, не так ли?

– Пятьдесят тысяч, и ни ливром меньше, – упрямо заявила Софи. – Немедленно. Это мое последнее слово.

– Damn it¹! – сквозь зубы процедил Малсбюри и, поморщившись, стянул с безымянного пальца изумрудный перстень. – Он стоит тридцать тысяч ливров, – сказал он, протягивая его Софи. – Это мое последнее слово.

– Тронута вашей жертвенностью, милорд, – усмехнулась Софи, разглядывая изумруд на свет, и зажала перстень в кулачке. – Вы лично повезете бумаги в Лондон?

– О нет, этим займется мой хороший друг лорд Вентворт, граф Стаффорд. Вы, кажется, знакомы? – добавил он, впившись в Софи орлиным взглядом.

– Поль?! – англичанин готов был поклясться, что в этом возгласе было больше испуга, нежели удивления или радости. – Так лорд Вентворт в Париже?

– Прибыл пару дней назад. Думаю, он не устоит перед искушением навестить миледи в самое ближайшее время, до того как покинет Францию. Он говорил мне, что вы будто бы не успели попрощаться в Лондоне, настолько скоропалительным был ваш отъезд. Он слышал что-то о браке, который вы якобы заключили за несколько дней до отъезда, но, признаться, ни он, ни я не доверяем сплетням такого рода.

– Сплетням? – усмехнулась мадам Демайи, недоверчиво покосившись на лорда. – Так Поль говорил вам о моем замужестве как о сплетне? А между тем, он имел дело с господином Верленом, моим супругом.

Удивление лорда Малсбюри было искренним, но Софи, похоже, научилась не доверять шпиону Его Королевского Величества Георга III.

– Оставьте лицедейство, милорд, – презрительно бросила она. – Мой муж выплатил графу Стаффорду весь мой долг. Что еще ему от меня нужно?

– Помилуйте, миледи! – театрально ужаснулся англичанин. – Граф не из тех, кто станет озадачиваться презренным металлом!

– В самом деле? – язвительно спросила молодая женщина. – Что ж, если вы так полагаете… – она нервно передернула плечами. – Боюсь, вы плохо знаете того, кого именуете другом.

– Поверьте, лорд Вентворт приехал в Париж по совершенно другому делу, – понизил голос Малсбюри.

– Мы одни, милорд, – напомнила Софи.

– Предосторожность никогда не бывает излишней в нашем деле, миледи, – строго заметил шпион все тем же громким шепотом и кивнул в сторону закрытой двери, ведущей в будуар, где работал Джеймс. – Так вот, милорд Вентворт приехал в Париж, рискуя жизнью, чтобы… повидать вас. Он очень страдал после вашего отъезда, особенно когда ему стали известны все обстоятельства. В самом деле, к чему было выходить замуж за этого французика, миледи?! Лорд Гренвил готов был обеспечить вас надежнейшим паспортом для возвращения во Францию. Вы же предпочли…

1. Проклятье (англ.).