Перешагнуть через пропасть. Гедонистическая инженерия против уныния, одиночества и разобщенности

Перевод оригинального издания:

Jamie Wheal

RECAPTURE THE RAPTURE:

Rethinking God, Sex and Death in a World That's Lost its Mind

Печатается с разрешения автора и литературных агентств United Talent Agency и Prava I Prevodi International Literary Agency.

© 1995 by Maya Angelou. Стихотворение приводится с разрешения Random House, подразделения Penguin Random House LLC.

© 2021 by Jamie Wheal

© Перевод на русский язык, оформление. ООО «Издательство АСТ», 2022

* * *

Тебе, Джулия, mea alpha et omega

Читай неспешно. Это опасная книга!

– Доктор Сьюз

Предисловие

Ныне мы живем в сложнейшем мире новых вызовов, ставящих перед нами небывалые задачи. Эти вызовы касаются, конечно, и материальной сферы нашего существования: экология, изменение климата, сменяющие друг друга экономические кризисы, стремительное развитие компьютерных технологий и проблема искусственного интеллекта. О недооценке последней, в частности, Стивен Хокинг отзывался как о «самой большой ошибке в истории человечества», так как развитие ИИ грозит привести к так называемой точке сингулярности^[1] и необратимо изменить жизнь всего человечества. Однако в первую очередь эти вызовы касаются духовной сферы. Аномия – утрата человеком смысла своего существования – поразила западную цивилизацию во второй половине ХХ века. Классик социологии религии Питер Бергер говорил о том, что номизация – осмысление Космоса, в котором мы живем, – одна из основных функций религии. Христианство вполне справлялось с этой функцией до XVIII века: человек жил в мире, где не было выбора между верой и неверием, вся его жизнь от рождения до смерти регламентировалась религиозными предписаниями. Но постепенно, с XVI–XVII века, начался процесс секуляризации, освобождения различных сторон жизни человека и социума от религиозного влияния. Секуляризация способствовала развитию науки и техники, привела к появлению светской культуры, освободила политическую жизнь от церковного влияния. Но она же привела и к духовному кризису.

Классические теории секуляризации предсказывали скорое исчезновение религии под натиском научного прогресса, процессов модернизации. Но все оказалось намного сложнее. Оказалось, что человек не может жить в секулярном мире, быть лишенным конечного смысла своего существования. С другой стороны, наука в том виде, к которому она пришла к концу XX века, не смогла решить ни социальных проблем (провал коммунистического проекта в России), ни проблем биологии и медицины, связанных с продлением жизни и победой над болезнями. И теперь мы, по образному выражению социолога Бергера, разучившись беседовать с ангелами, пытаемся уловить хотя бы слухи о них, слухи о трансцендентном^[2].

Но простое возвращение к традиционному образу жизни, к традиционным религиям невозможно; нельзя, как говорил Гераклит, дважды войти в одну реку. Мы все являемся носителями секулярного сознания: мы знаем об эволюции Вселенной, о ее многомиллиардной истории, сложнейшем, но тем не менее познаваемом устройстве. Мы многое открыли о себе, своей биологической основе, психологических механизмах мышления и поведения. Однако современный человек вновь оказался в поисках смысла существования. Кто-то пытается обратиться к древним церквям, стараясь интерпретировать традицию в современных условиях, а кто-то пускается в свободный полет… Так, согласно докладу Парижского католического института и Центра изучения религии и социологии им. Бенедикта XVI в Лондоне^[3] об отношении современной европейской молодежи (в возрасте от 16 до 29 лет) к религии, в 12 странах из 22 больше половины молодых людей не идентифицируют себя с каким-либо течением. Характерно, что шесть самых христианских стран являются католическими, а в атеистической Эстонии (80 % нерелегиозной молодежи) христиане представлены в основном православными. То есть молодые люди Европы, связывающие себя с христианской традицией, выбирают древние церкви.

Несмотря на то, что исторические церковные сообщества теряют влияние, нельзя сказать, что люди перестали интересоваться «предельными вопросами» бытия. Социологические опросы говорят о постоянно увеличивающемся интересе к альтернативным проявлениям религиозности – духовности, противопоставляемой «организованной» религии. Поиски альтернативных форм привели к появлению так называемой лоскутной религиозности, или пэчворк-религии, когда человек в поисках духовных смыслов конструирует индивидуальное религиозное мировоззрение, используя материал различных религиозных практик и традиций, причудливо их комбинируя. Он может, например, считать себя христианином и верить в переселение душ, использовать буддийские медитации и общаться с духами одновременно, считая, что все это помогает ему обрести понимание Бога, которое не может ему дать, с его точки зрения, ни одна традиционная религия. При этом человек может как полностью порвать с имеющимися религиозными институтами, так и считать себя по-прежнему католиком, протестантом, православным и т. д. Так, ныне человек испытывает глубокую потребность, по выражению немецкого католического теолога Йоханнеса Ферста, «в таких практиках, которые интегрируют дух, душу и тело и не оставляют их наедине и исключительно перед “математически рациональной” стороной жизни человека, детерминированной естественнонаучной картиной мира»^[4].

Подобный свободный поиск «своего» Бога таит множество опасностей. Так, можно попасть под тоталитарный контроль со стороны нового религиозного движения, что в конечном итоге лишит нас не только привычного социального статуса, но и имущества; можно получить зависимость от препаратов, приводящих нашу психику в экстатическое состояние; можно прийти к экзистенциальному тупику и личностному краху. Как ориентироваться в колоссальном многообразии религиозных учений и практик, выработанных человечеством на протяжении тысяч лет истории и ставших теперь доступными абсолютно всем? Труд Джейми Уила может стать для того, кто решился на такое рискованное духовное путешествие, хорошим путеводителем.

Автор, анализируя апокалиптические ожидания нашего времени, утверждает, что сейчас, когда потерпели крах Смысл 1.0 (традиционная религия) и Смысл 2.0 (проект модерна), мы должны разработать систему Смысла 3.0, которая интегрировала бы в себе и примирила все лучшее, что человечество получило в первых двух системах, могла бы пользоваться духовными смыслами предыдущих традиций, опираясь на достижения современной науки. Эта система должна быть открыта для каждого и обладать способностью отвечать на все вызовы нашего времени; она должна утолить тоску по Запредельному и примирить наше сознание с трагедией человеческого существования, конечного в его земном измерении, полного скорбей и неожиданностей. И наконец, эта система должна вывести современного человека из тюрьмы индивидуального существования к радости обретения себя в общине единомышленников.

В качестве фундамента для системы Смысла 3.0 автор предлагает прежде всего нашу телесность. Дыхательные и телесные практики, человеческая сексуальность, музыка, препараты, способствующие расширению нашего сознания, – вот его дорожная карта. Здесь впору насторожиться: пуститься в неконтролируемые эксперименты с подобными вещами было бы весьма опасно и потенциально губительно, ведь мы знаем, как строго регламентируют традиционные религии использование подобных «практик экстаза», и к этим предостережениям нельзя не прислушаться. Но, с другой стороны, многочисленные исследования последних двух столетий дают вполне объемное понимание того, что происходит с психикой под влиянием пяти вышеупомянутых факторов. Наукой описана нейрофизиология воздействия на головной мозг человека учащенного и глубокого дыхания (так называемого холотропного дыхания, открытого психологом С. Грофом); психофармакология боли, которая способна произвести «глобальную перезагрузку нервной системы»; психические механизмы воздействия музыкальных ритмов на сознание. В достаточной мере изучено функционирование «гормонов радости» при сексуальных практиках и приеме психоактивных препаратов. И этот инструментарий способен обезопасить от потенциальных разрушительных последствий неумеренности, причем важнейшим сдерживающим фактором здесь должны стать приемы воздержания, различные виды постов, разработанные в традиционных религиях и позволяющие избежать пагубной зависимости. Это необходимое «снаряжение», предохраняющее от гибели, как страховка в скалолазании.

Наконец, для обретения Смысла 3.0 нужна и система этических координат. Джейми Уил намечает архитектуру этой системы. Он, предостерегая от непоправимых ошибок, перечисляет верные признаки тоталитарных культов, способных полностью поработить своих приверженцев, сломить их личность. Нам предлагается открытая система из десяти этических советов, сформулированных иногда шутливо, иногда парадоксально. Они не подменяют собою десять заповедей Моисея, но позволяют обрести собственное направление духовных поисков. Автор оснащает нас и открытыми принципами новой метафизики – метафизики Бесконечной игры, играющей с самими правилами. Нам, людям христианской традиции и культуры, он предлагает осмыслить и переосмыслить роль Христа в нашем духовном пути, истоки которого предстоит ощутить в таинствах, ставящих нас перед Невыразимым, в предстоянии пред Которым и даже в слиянии с Ним в точке Омега Тейяра де Шардена мы должны обрести себя.

Петр Любытин, богослов, философ науки, почетный профессор Университета штата Миссури

Введение
В ожидании конца света

Весь этот хаос, все эти противоречия

Учат нас, что мы не демоны и не ангелы…

Если уж на то пошло,

Придется нам признаться, что мы есть возможное,

Мы есть истинное, восхитительное чудо этого мира.

Тогда и только тогда

Мы к нему придем.

Майя Энджелоу «Истина, отважная и потрясающая» ^[5]

(это стихотворение улетело в космос на корабле НАСА «Орион»)

Нас постигло крушение смысла. Последние 100 лет этот процесс шел постепенно, а в последние годы обрушилось все разом. Мы привыкли искать веру и утешение в организованной религии, но еще никогда у подобных убеждений не было так мало сторонников^[6]. Эту традиционную систему мы можем назвать Смысл 1.0, и она сулила спасение для избранных. Кто верует – тот спасется. Кто не верует – нет. Сурово, но справедливо.

В последние несколько столетий мы попробовали другой эксперимент, основанный не на спасении, а на инклюзии. Вот что сулил нам глобальный либерализм: идею, что рынки, демократия и права человека приведут нас в мир, где право на счастье есть у всех, а не только у избранных.

Однако и здесь ничего не вышло. Беспрецедентное экономическое неравенство, глобальные кризисы и загрязнение окружающей среды показали, что эти обещания обернулись пшиком. Этот современный эксперимент условимся называть Смысл 2.0, и он предлагал инклюзию масс. Соблюдай правила, играй в игру – и скоро настанет твой ход. В теории многообещающе, а на практике есть оговорки.

Когда рухнули и Смысл 1.0, и Смысл 2.0, у нас начался глобальный кризис. И в образовавшийся вакуум хлынул целый сонм убеждений, грозивших разрушить саму структуру цивилизации. Весь мир – и верующие, и неверующие – все мы попали в ловушку идеологий вознесения.

В основе всех идеологий вознесения лежат четыре основных постулата.

Мир, каким мы его знаем, гибнет, и спасти его невозможно.

В ближайшем будущем настанет момент, когда все изменится.

После этого переломного момента все ценное для нас либо уцелеет, либо будет нам возвращено (так или иначе спасется).

Так давайте же приблизим этот переломный момент, не особенно задумываясь о мире, который мы оставим позади!

Это становится проблемой для всех нас. Очень важно восстановить контроль над историями, которые мы рассказываем, поскольку они формируют будущее, которое мы создаем. Для этого нам нужно вспомнить, что трогает нас до глубины души и вдохновляет, исцелить боль и апатию и держаться друг друга крепче прежнего. Если мы этого не сделаем, последнее слово останется за идеологами вознесения, и все рухнет, как они и предвещают. Если сделаем, в наших силах создать мир, устраивающий всех нас.

* * *

Всякий, кто сейчас взвесил мимоходом такую возможность, а потом подумал: «Ну, это все-таки предельные случаи, а в мире, где мы живем, в мире Wall Street Journal, Economist, TED Talks преобладают люди здравомыслящие» – подумайте еще немного. Приверженцы философии вознесения окружают нас со всех сторон. И они носят худи и дорогие костюмы не реже, чем власяницы, и не всегда посыпают голову пеплом. Лозунг «Вот-вот настанет точка сингулярности» можно услышать от них не реже, чем «Покайтесь, конец близок». Они вглядываются в строчки компьютерного кода не реже, чем в древние писания. Надо просто знать, что искать.

В нестройном хоре голосов, предвещающих очередную вселенскую катастрофу, особенно будоражит воображение перезагрузка космической гонки. Недавно в The New York Times писали, что мы оказались на грани прорыва в освоении космоса и что «полеты [на Марс] могут начаться уже в 2024 году». Помимо прямых репортажей о запуске ракет и шумихи вокруг первых билетов для самых отважных миллиардеров, готовых стать космическими туристами, здесь встает более серьезный вопрос, который редко задают будущим колонизаторам космоса: а мы уверены?

Мы ведь не на Марсе родились. Он далеко, и условия там абсолютно непригодны для жизни человека. Решить обе задачи – и преодоление расстояния, и обеспечение выживания – задача поистине титаническая. И если мы в состоянии привлечь столько профессиональных научно-технических знаний, капитала и энтузиазма, чтобы совершить этот бессмертный подвиг, который останется в веках, почему мы не можем бросить те же ресурсы на то, чтобы навести порядок там, где мы уже живем? Там, откуда мы на самом деле родом?

В ответе всего два слова: идеология вознесения. Ее подают не под тем соусом, что религиозные версии, которые мы смутно помним со школьных лет. Но общая структура у них одинакова. Только эта идеология основана не на замшелом писании. Не на решающей битве добра со злом. Но все равно это идеология вознесения. Назовем такое вознесение Техно-утопическим. Оно следует все той же четырехэтапной схеме.

• Мир, каким мы его знаем, гибнет, и спасти его невозможно (на этот раз не из-за грехов, а из-за чрезмерного потребления).

• В ближайшем будущем настанет переломный момент (геополитический/экосистемный коллапс, а не явление четырех всадников апокалипсиса).

• Когда мы окажемся по ту сторону, у всех наших все будет в ажуре (сингулярность / марсианские колонии для лучших и талантливейших, «Атлант расправил плечи» в космосе).

• Так давайте же как можно лучше подготовимся к неизбежному, не особенно задумываясь о случайных жертвах (построим космические станции и роскошные бункеры, вместо того чтобы решать насущные вопросы глобального масштаба вроде пищи, воды, энергии и климата)!

На вопросы об очевидных затратах и трудностях, связанных с колонизацией Марса, у ее горячих сторонников, от покойного Стивена Хокинга до Илона Маска, уже готовы ответы: «Колонизация Марса – наилучший возможный способ обеспечить будущее человечества как биологического вида, когда мы истощим ресурсы родной планеты», – сказал как-то Илон Маск. «Распространение по другим планетам, – согласился с ним Хокинг, – вероятно, единственное, что спасет нас от нас самих»^[7]. Когда мы слышим подобные комментарии, то почему-то не бьем в набат и не начинаем повсеместные дебаты о нашем будущем, а совершенно теряемся. Мы не в состоянии уловить, насколько серьезно то, о чем мы говорим. С нежностью вспоминаем «огромный шаг для человечества» Нила Армстронга. В голове гудит тема из «Звездного Пути» – «Отважно двинуться туда, где не бывал еще человек». Вспоминаем мультики про семейство Джетсонов с их реактивными ранцами и думаем: а вдруг именно сейчас настал момент, когда вся эта научная фантастика станет наконец научным фактом? Все это так славно и знакомо – если закрыть глаза на то, как все это рухнет.

Предположим, Хокинг и Маск правы. Оба они гениальные ученые; оба глубоко задумывались над вопросами, которые большинству из нас уж точно не по мозгам; обоим приходилось между делом решать нерешаемые задачи; оба знакомы с самыми лучшими исследованиями в мире. И ни тот, ни другой особенно не надеются, что наш биологический вид доживет до конца нынешнего века, если мы не придумаем радикальный план Б. Уже один этот вывод должен нас отрезвить.

Но не будем на этом останавливаться. Предположим, в ближайшие два десятилетия мы и в самом деле выстроим колонию на Марсе, которая сможет служить базой для дальнейшего сохранения и распространения человечества. Что дальше?

Одно очевидно. На этом кораблике любви не хватит мест на все восемь миллиардов человек. И в этом и состоит самая соблазнительная и самая разрушительная часть идеологий вознесения. Что бы ни говорила нам беспощадная статистика, в глубине души у нас нет сомнений, что уж мы-то достойны билетика. Вопреки всему мы воображаем, будто окажемся среди спасенных, а не среди оставленных. Только представьте себе, как высока планка, позволяющая отхватить билет с покойной планеты Земля, некогда великой. На этом фоне вертолеты, разлетавшиеся от американского посольства в Сайгоне, покажутся легкой разминкой^[8].

* * *

Не стоит упоминать об этом в смешанной компании, но после терактов 11 сентября, мирового финансового кризиса 2008 года, расцвета популизма и пандемии коронавируса все мы стали гораздо больше задумываться о немыслимом. Еще в 2012 году^[9] National Geographic запустил реалити-шоу «В ожидании конца света» о людях, которые всерьез готовятся к временам, описываемым привычно пугающими аббревиатурами вроде WROL (without rule of law – «без закона и порядка») и WTSHTF (when the shit hits the fan — «когда полетит говно на вентилятор») во время EOTWAWKI (End of the World as We Know It – «конец света, каким мы его знаем»). Его первая серия собрала более четырех миллионов зрителей (почти на полмиллиона больше, чем привлекает лучшее вечернее комедийное шоу).

В дальнейшем «В ожидании конца света» побило все рекорды канала и стало одним из его самых рейтинговых шоу^[10]. National Geographic, не ожидавший такого успеха, провел исследования, чтобы больше узнать о своем чемпионе. Оказалось, что почти половина американцев уверены, что вкладывать деньги в бомбоубежища и непортящиеся армейские рационы надежнее, чем в популярные накопительные пенсионные планы вроде «Фор-о-уан-кей» (401(k)). Американская мечта о белом заборчике, 2,2 счастливого ребенка и хорошей пенсии меркнет, сменяясь зрелищем укрепленного бункера, золотых слитков и наспех собранных сумок.

Мы тешим себя мыслью, что сплачиваемся в тяжелые времена. Верим в государство, национальную гвардию, пожарных, полицию и учреждения вроде Красного Креста. В 2019 году Брок Лонг, руководитель Федерального агентства по управлению в чрезвычайных ситуациях во время незабываемых наводнений в Хьюстоне и Пуэрто-Рико, предложил реально смотреть на возможности этого учреждения во время всякого рода катаклизмов: «По-моему, агентство сталкивается с нереалистичными ожиданиями со стороны Конгресса и американского общества, – сказал он. – Надо перестать рассматривать Федеральное агентство по управлению в чрезвычайных ситуациях как службу спасения 911»^[11].

«Думаю, в какой-то степени все мы коллективно питаем религиозную веру в свое государство, – размышляет Стив Хаффман, директор популярной онлайн-платформы Reddit. – Все, что нам дорого, работает, поскольку мы верим, что оно работает. И хотя лично я убежден, что эти структуры довольно прочны, и мы с их помощью преодолели уже много испытаний, впереди у нас, безусловно, гораздо больше»^[12]. Страстное желание верить, что все так или иначе уладится, лежит где-то между привычкой принимать желаемое за действительное и выученной беспомощностью. Между тем еще немецкий философ Георг Гегель предупреждал: «Опыт и история учат, что народы и правительства никогда ничему не научились из истории и не действовали согласно поучениям, которые можно было бы извлечь из нее»^[13], ^[14].

* * *

Те же титаны бизнеса, которые вкладывают деньги в полеты на Луну, готовят себе и наземные базы. И уж поверьте, те, у кого больше всего шансов получить вожделенный билет на звездолет, особенно бешено укрепляют свои местные бункеры.

В январе 2017 года Эван Оснос опубликовал в журнале The New Yorker памфлет Doomsday Prep for the Super-Rich («Подготовка к концу света для супербогатых»)^[15], где было подробно расписано, как следует поступать тем, у кого есть информация и ресурсы, позволяющие строить долгосрочные планы. Статья тут же стала сенсацией, на нее было около полумиллиона откликов в Сети. «Субкультура выживальщиков, практика подготовки к краху цивилизации, – пишет Оснос во введении, – как правило, рисует в воображении определенную картину: лесной отшельник в шапочке из фольги, паникер, устроивший дома склад фасоли, проповедник, предвещающий апокалипсис. Но в последнее время культура выживальщиков распространилась и на богатые кварталы, укоренилась в Кремниевой долине и Нью-Йорке, стала популярной среди глав технологических компаний, менеджеров хеджевых фондов и прочих представителей этой экономической когорты». На самом деле это тоже идеология вознесения, только замаскированная. Пусть здесь и не идет речи о явлениях мессий и звездолетах и вместо марсианских колоний здесь переоборудованные шахты от баллистических ракет и дальние ранчо, на которых можно укрыться от всего на свете, но все красноречивые признаки налицо.

Когда Оснос во время интервью у основателя сети LinkedIn Рида Хоффмана спросил его, насколько распространено подобное планирование на случай чрезвычайных обстоятельств среди технической элиты, он дал оценку в «50 % с лишним». «Когда кто-то говорит, что покупает дом в Новой Зеландии, это все равно что многозначительно подмигнуть, мол, слова тут излишни, – продолжал он. – После такого масонского рукопожатия тебе отвечают, например, “А знаете, у меня есть знакомый брокер, он продает шахты от пусковых установок с радиационной защитой – похоже, в такой забавно было бы жить”».

Всем нам очень хочется иметь запасной план на случай, если говно полетит на вентилятор, что и подтверждает успех шоу «В ожидании конца света» National Geographic. Просто у кого-то из нас и золотишка больше, и бункеры крепче.

Пару лет назад писатель Дуглас Рашкофф (автор Throwing Rocks at the Google Bus), один из «самых влиятельных интеллектуалов в мире» по мнению Массачусетского технологического института^[16], написал дополнение к статье Эвана Осноса в The New Yorker. И за два года мы перешли от гипотетического к почти немыслимому.

Рашкофф получил приглашение выступить перед аудиторией финансистов с Уолл-стрит с лекцией о будущем технологий – этой темой он занимается на всем протяжении своей карьеры. И хотя обычно он отклоняет подобные приглашения развлекать богатеев (как-никак именно он основал киберпанк-движение 1990-х), он признал, что ему «еще никогда не предлагали столько денег за одну лекцию – примерно половину моей годовой профессорской зарплаты». Поэтому он усмирил гордыню и поступил как большинство здравомыслящих людей: согласился.

В назначенный день Рашкофф пришел в назначенное место – он решил, что это артистическое фойе, помещение за кулисами, где во время конференций ораторы встречаются с устроителями. Вошли пятеро безупречно одетых мужчин, расселись и представились. Постепенно до Рашкоффа дошло, что это никакое не артистическое фойе и никакой сцены не будет. И его выступления вовсе не ждет зрительный зал, битком набитый трейдерами. Эти пятеро и были его аудиторией. Для начала они задали ему несколько простых вопросов, так, чтобы растопить лед: как продвигается история с блокчейном и криптовалютами? Скоро ли, по мнению Рашкоффа, появится квантовый компьютер? Правда ли Google может загрузить в облако сознание Рея Курцвайля? И все-таки – Аляска или Новая Зеландия (чтобы спастись от глобального потепления)?^[17]

А потом прозвучал главный вопрос, тот самый, ради которого воротилы с Уолл-стрит были готовы выложить 50 000 долларов за часовой урок на тему «Как мне сохранить власть и контроль над моей службой безопасности после События?»

Эта фраза требует некоторой дешифровки.

Начнем с конца и пойдем в обратном направлении.

«Событие».

– Это у них такой эвфемизм, – объясняет Рашкофф. – Так они называют экологическую катастрофу, социальные беспорядки, ядерный взрыв, неостановимый вирус или восстание машин, которые будут крушить все вокруг.

К этому времени все обсуждения, дебаты, гадания по поводу сценариев будущего свелись для этих людей к универсальному понятию, простому до ужаса. «Событие» – и все. И хотя они еще не готовы делать ставки, какая конкретная доминошка упадет первой, для них самоочевидно, что вскоре после этого упадут все. Это константа в более сложном уравнении, которое они все же пытались решить.

Теперь перейдем к глаголу с зависимыми словами.

«Сохранить власть и контроль» – из этого явным образом следует, что; а) в ближайшем будущем на эту власть могут посягнуть или усомниться в ней; б) у этих пятерых она есть, и они намерены ее удержать.

Теперь дополнение – объект действия, существительное.

«Служба безопасности». Нет, не «мой личный помощник». Не «телохранитель», не «дворецкий», не «команда». «Служба безопасности». Без прикрас. Во множественном числе, хотя формально это единственное. И, судя по готовности заплатить десятки тысяч долларов за ответ на вопрос, как контролировать эту группу после События, скорее всего, речь идет о наемниках.

За остаток отведенного для беседы часа эти менеджеры хеджевых фондов выложили на стол еще несколько своих карт. Чем платить своей военизированной охране, если экономическая система рухнет и бумажная (как и цифровая) валюта обесценится? Как избежать переворота в духе «Повелителя мух», когда запахнет жареным? Что поможет – замки с тайной комбинацией или запасы продовольствия? А может быть, ошейники с электрошоком? Или роботы с искусственным интеллектом?

– Тут до меня дошло, – рассказывает Рашкофф. – По крайней мере с точки зрения этих господ, это и в самом деле была лекция о будущем технологий. Они ориентировались на Илона Маска с его колонизацией Марса, Питера Тиля с его остановкой старения и Рея Курцвайля, собирающегося загрузить свое сознание в суперкомпьютер, и готовились к цифровому будущему, в котором тому, чтобы сделать мир лучше, будет уделяться значительно меньше внимания, чем тому, как в целом выйти за пределы человеческой природы и полностью оградить себя от весьма реальной и насущной опасности – изменений климата, повышения уровня моря, массовых миграций, пандемий, нейтивистской паники и истощения ресурсов. Для этих людей будущее технологий сводится к одному: как им спастись.

К чести Рашкоффа надо сказать, что он поспорил со своими слушателями. На их прямые вопросы он ответил, что лучший способ сберечь верность своих наемных охранников – прямо сейчас начать обращаться с ними лучше некуда, прямо как с родными. И не останавливаться на этом. Он посоветовал поступить точно так же абсолютно со всеми своими деловыми партнерами еще по эту сторону События. Чем лучше им это удастся, предположил Рашкофф, тем больше шансов, что все мы совместными усилиями убережем цивилизацию от краха, а это главное.

– Мой оптимизм их позабавил, но они мне не поверили, – признается Рашкофф. – Им было неинтересно узнать, как избежать катастрофы, они убеждены, что мы зашли слишком далеко. При всем своем богатстве и влиянии они не считают, что способны повлиять на будущее. Просто принимают самый мрачный из всех возможных сценариев, а потом собирают все деньги и все технологии, какие только можно, чтобы оградить себя – особенно если можно получить место на ракете, которая полетит на Марс… Итогом будет не столько сохранение человечества в диаспоре, сколько спасательная шлюпка для элиты».

Вот они, приверженцы идеологии вознесения. Все до единого. И как бы ни было соблазнительно считать, что это какие-то маргиналы, думать, будто они только грозят адскими муками или надевают пояса смертников, суровая реальность такова, что они везде: они носят черные водолазки и флисовые худи, болтают по айфонам и внимательно смотрят «В ожидании конца света» по кабельному телевидению.

* * *

Если мы ничего не предпримем, вознесенцы всех мастей одержат верх, и нам придется играть в Безумного Макса на истощенной планете, в то время как горстка технотитанов загрузит свое сознание в компьютер или успеет на последний космический рейс. А может быть, мы окажемся в самой гуще какой-нибудь войны, которая начнется на Ближнем Востоке и приведет то ли к Судному дню, то ли к созданию джихадисткого халифата.

Не слишком заманчиво.

Каждый подобный сценарий должен стать поводом как минимум для оживленных дебатов о нашем коллективном будущем, а как максимум – для серьезной озабоченности. Но складывается впечатление, что никто не обращает на это внимания. Мы передали все радиочастоты, все производство новостей и всю инициативу горстке идеологов и фанатиков. Это нельзя так оставлять, иначе не миновать худшего. «Идет возрождение апокалиптических верований, которые едва ли ограничатся знакомыми разновидностями фундаментализма, – пишет Джон Грей, философ из Лондонской школы экономики, в своей книге Black Mass: Apocalyptic Religion and the Death of Utopia («Черная месса. Апокалиптическая религия и гибель Утопии»). – Наряду с пересмотром евангелизма наверняка в изобилии появятся дизайнерские религии, смешивающие науку с научной фантастикой, мошенничеством и жаргоном популярной психологии, которые будут распространяться, словно интернет-вирусы. Большинство из них будут безобидными, однако по мере усугубления экологического кризиса, возможно… размножатся и секты, пропагандирующие идею конца света»^[18].

Вот где таится главная опасность и главный соблазн: чем страшнее и тяжелее испытания общественно-политические, экономические, эпидемиологические, климатические или духовные, тем сильнее искушение поверить, что мы способны выпрыгнуть из поезда на полном ходу за миг до крушения.

Когда мы верим подобным историям, мы обманываем себя, и не один раз, а дважды. Во-первых, убеждаем себя, что для прежнего, привычного мира нет никакой надежды. Во-вторых, думаем, что вопреки всему мы окажемся среди счастливчиков, которые получат золотой билет на ту сторону.