Не выдуманное

Андрон Сильчев, тщедушный, белобрысый и коротконогий мужик лет тридцати, молотил с женой хлеб на току, когда подошли двое соседей, и один спросил:

– Тебе, Андрон, который год?

– А чего? – не без угрюмости откликнулся Андрон.

– Да вот твоих забирают ополченцев. Сейчас слыхали, что объявлено. А ты что ж? Собственную газету читаешь, а не знаешь. Тебе обязательно иттить.

Баба Андрона бросила цепь и завыла, как по команде. Сосед послушал-послушал:

– Ну, завела шарманку. Мало вашего вытья. Небось все идут.

Баба стонущим голосом отвечала как все бабы (недаром была она, по выражению Андрона, «самая обыкновенная деревенская женщина»):

– Да, мне пусть бы все, да мой пусть бы не ходил…

Андрон знал, что соседи интересуются, что он скажет, так как было известно, что он имеет свои мысли насчет войны. Положим, за все это время, пока других брали, – он ничего. Теперь до него дошло, так выскажет.

Сильчева Андрона на селе считали так: может, он очень умный, потому что всякие решительно книги из Москвы читал, даже те, которых достать нельзя, а может, просто он с придурью. Андрон большею частью живал в Москве на заводе и приходил домой «отдыхать» на деревенской работе, когда, по его словам, начинал чувствовать «общее нервное расстройство».

– Как же ты теперь, Андрон, а? – продолжал Никита, рыжий и хитрый пожилой мужик. – Двинешь, значит.

– Я флотский, – сказал Андрон. – Коли возьмут опять на крейсер, так покорность главнее всего дело. Однако вы этого ничего понять не можете.

Никита несколько обиделся.

– Очень даже можем понимать. Небось в те годы к графу ездил, так разговоры его известные.

– Я графу не последовательный, – возразил Андрон. – Что он, сложа руки на груди, говорил, смерти ждать: возьми меня желанная! – то я этому согласия не выражал. А ездил действительно, что губерния близко, интеллигенция там, ну и старец великий во всей своей отверженности. Многое правильно говорил. Главное, говорит, пусть душа останется верна себе и покорна Богу. После этого преобразишься.