Читать книгу: «Без поцелуя на прощание», страница 6

Я улыбаюсь, но внутри мне не становится легче.

– По поводу вчерашнего… – начинаю я.

Эйва тут же прерывает меня:

– Давай забудем об этом, ладно?

Я снова улыбаюсь, и на этот раз мне и впрямь становится легче.

– Послушай, такие вещи лечит лишь время. Не существует волшебной таблетки, которая мгновенно решит проблему. Но каждый новый день чуть лучше предыдущего, правда? Я не говорю, что время от времени не будут выпадать дерьмовые дни, но я все еще твоя лучшая подруга, и что бы ни случилось, это никогда не изменится.

– Спасибо, – захлебываясь, произношу я, снова чувствуя, что вот-вот заплачу.

– Ха, только послушай. Мои речи похожи на надписи на чертовых открытках от Hallmark¹⁰, – Эйва раскрывает объятия и сжимает меня в них так крепко, что ребра впиваются во внутренности, но мне это нравится.

– Я и впрямь сказала Марку что-то дурное? – робко шепчу я. Мне не хочется портить момент, но я должна знать.

Эйва отпускает меня, понурив голову:

– Почему ты спрашиваешь?

– Значит, сказала?

Эйва не отвечает. Видимо, она ждет, чтобы я развила тему, и это меня беспокоит. Судя по всему, она выбирает, что рассказать мне о вчерашнем вечере, основываясь на том, как много, по ее мнению, мне уже известно. Но то, что у меня не работают ноги, еще не значит, что и мозг тоже. Черт побери! Все вокруг стали обращаться со мной, как с ребенком, и это сводит с ума. Но нет никакого смысла демонстрировать свое разочарование: это лишь сделает меня похожей на истеричного ребенка. Какая дерьмовая ирония.

– Мне приснился странный сон, в котором Марк обмолвился, что ненавидит меня, – говорю я, осознанно прилагая усилия, чтобы скрыть, как это терзает меня.

– Это был всего лишь сон, – улыбается Эйва. – Сны ничего не значат.

– Да, наверное. Просто, понимаешь, он был таким реальным. Это было ужасно.

Эйва чмокает меня в щеку и встает. Она указывает на небольшой белый конверт, лежащий на кровати рядом со мной.

– Это отвлечет тебя от подобных мыслей, – говорит она, широко улыбаясь всеми тридцатью двумя зубами. – Ладно, я не умею лгать. В основном по этой причине я и зашла сегодня.

Я открываю конверт и нахожу внутри четыре билета на ежегодный благотворительный бал, проходящий в роскошном Найтсбридж-отеле в Дублине.

– О! У меня абсолютно вылетело это из головы, – признаю я, проводя пальцами по выпуклым буквам на приглашениях.

Я инстинктивно качаю головой из стороны в сторону. Я не сказала «нет» вслух, но все мое тело раскатисто вопит: «Да ты, наверное, издеваешься надо мной!»

– Я понимаю, но за последние семь лет мы ни разу не пропускали бал. Давай пойдем, пожалуйста. Если ты смогла пойти во время беременности, когда выплевывала кишки и тебе нельзя было пить, значит, и сейчас можешь пойти. Прошу тебя, Лаура. Не нарушай традицию. Ну пожа-а-а-а-а-а-луйста!

Эйва буквально подпрыгивает на месте от предвкушения. Я разобью ей сердце, если откажусь пойти. Много лет назад мы заключили пакт, что даже когда нам будет по девяносто пять и мы переживем замещение обоих тазобедренных суставов, чтобы хотя бы быть в состоянии согнуться, мы ни за что не пропустим бал.

– Я обсужу это с Марком, хорошо? – я испытываю вину за эту бездарную попытку заставить Эйву пойти на компромисс. Но сейчас я готова на что угодно, лишь бы перестать говорить об этом чертовом бале.

– Я уже все с ним обсудила. Он полностью согласен, но считает, что мне придется потрудиться, чтобы тебя уговорить. Ну давай же, Лаура, что скажешь?

Эйва подхватывает сумочку и начинает застегивать пальто. Я закрываю глаза и глубоко вздыхаю, испытывая облегчение оттого, что закончился ее обеденный перерыв.

– Завтра снова забегу. У тебя есть двадцать четыре часа, чтобы придумать, что ты наденешь. Все пройдет отлично, Лаура. Я обещаю.

Еще один поцелуй в щеку напоследок, и Эйва уходит. Я разваливаюсь на кровати. Можно подумать, моя самая большая проблема – решить, что надеть, дуюсь я. Я отчаянно сминаю билеты, но мои пальцы замирают, когда я замечаю шрам на ладони. Рана затянулась, а шрам потускнел и едва заметен, но это очевидный намек на серьезный порез. Не может быть! Я мотаю головой. Это был всего лишь сон.

Глава восьмая

Время тянется все медленнее и медленнее. Прошло уже две недели с тех пор, как Эйва принесла билеты на бал, а я все еще не дала согласия на ее приглашение. Я приноровилась притворяться спящей каждый раз, когда она заходит, а у нее никогда не хватает духу разбудить меня.

А еще прошло уже две недели с тех пор, как я в последний раз виделась с детьми. Я так скучаю по ним, что это причиняет физическую боль моему сердцу: я почти все время поглощена мыслями о том, что их нет рядом. Дом без них напоминает пустую раковину, и это еще одно печальное напоминание о том, что я уже не тот человек, которым была.

Каждый раз, когда мы с Марком собираемся их навестить, случается что-то подозрительное и нам приходится отложить визит. Поводы с каждым разом все более и более притянуты за уши, как будто Марк намеренно пытается вбить клин между нами.

Когда я пытаюсь поделиться своими переживаниями с доктором Хэммондом во время сеансов, он тут же пресекает эту идею, повторяя слова Марка. Он вешает мне лапшу на уши, рассказывая о том, что моя иммунная система слишком слаба и не сможет перенести вирус. Что? Можно подумать, дети – это выгребная яма с болезнями или что-то вроде того. Чушь! Я так расстроена, что и впрямь принимаюсь плакать у него в кабинете. Ровно на десять секунд я превращаюсь в бездонный колодец со слезами.

– Мы делаем большие успехи, – настаивает доктор Хэммонд. – Постарайтесь мыслить позитивно, Лаура. Все в скором времени наладится, я надеюсь.

Мой доктор считает большим успехом тот факт, что я смогла пошевелить пальцами ног. Это не внушает особой надежды. Сто пятьдесят евро в час за бесконечные занятия физиотерапией, и все, на что я способна, – это подергивание мышцами. Больше времени уходит на разговоры о моем самочувствии, чем на физические упражнения. Все это кажется мне лишь пустой тратой времени и денег. Несмотря на все попытки не вести себя, как злобная стерва, на каждом сеансе мне чертовски тяжело сдерживаться.

В конце сеанса, в той его части, когда доктор Хэммонд садится за свой стол со скрещенными на груди руками и спрашивает, есть ли у меня вопросы, обычно я закрываю глаза и качаю головой, но сегодня впервые за все время у меня появляется вопрос. Я чувствую себя уверенно, потому что знаю, каков будет ответ. Если врач скажет, что мне нельзя пойти на бал, Эйве придется с этим смириться.

– Это благотворительный вечер. Мы посещаем его уже много лет. Это огромное событие, на которое съезжаются сотни людей, оно проходит в банкетном зале городского отеля, – я внутренне торжествую, преувеличивая количество участников, и жду, что доктор тут же раскритикует эту нелепую затею.

– Кажется, это изысканный вечер, – отвечает доктор Хэммонд.

– Ага, так и есть. Это очень помпезное событие. Ну так и должно быть, ведь туда съезжаются люди со всей страны.

– Прекрасно! – энтузиазм доктора Хэммонда подтверждается хлопком в ладоши. – Думаю, вы отлично проведете время. Не забудьте показать мне фото.

– Прошу прощения? – взвизгиваю я.

– Я рад, что вы прилагаете усилия, чтобы вновь интегрироваться в общество. Это прекрасная идея, Лаура. Вот видите, я же говорил, что мы делаем большие успехи.

– Я и понятия не имела, что дезинтегрирована, – ворчу я, ловя взглядом свое отражение в отполированной до блеска лампе, стоящей на его столе. Растрепанный вид совсем не усиливает мои позиции в споре.

– Вы должны воспользоваться такой возможностью, Лаура, – советует доктор Хэммонд. – Шансом нарядиться и почувствовать себя хорошенькой. Уверен, вы встретите многих старых друзей, которые переживали за вас. Обещаю, вы отлично проведете время.

– Вам не стоит давать обещаний, которые вы не сможете сдержать.

Серьезно? Не понимаю, почему провести вечер в банкетном зале с парой сотен взрослых переносчиков бог знает каких болезней – это отличная идея, а день в компании трехлетки, который может чихнуть, нанесет серьезный урон моему здоровью… Ага, конечно. Иди к черту! Ведь что-то здесь не так, и от этого я начинаю сомневаться в том, искренни ли намерения доктора Хэммонда на самом деле.

Даже несколько часов спустя слова доктора Хэммонда все еще крутятся у меня в голове, и попытки отвлечься и приготовить ужин близки к эпичному провалу. Уронив куриное филе на пол кухни и проехав по нему колесом коляски, я сдалась.

Следующие почти сорок минут превращаются для меня в серьезную тренировку верхней части тела, когда я катаюсь на коляске вперед-назад по коврику у входной двери, чтобы счистить остатки курицы с колеса. Когда уровень моей энергии окончательно падает, я позволяю себе и сверкающим колесам расслабиться перед телевизором.

Я бездельничаю, просматривая повторы своих любимых шоу, и задаюсь вопросом: неужели жизнь диванного овоща – все, что светит мне до конца дней? Удовлетворенная, что получила ежедневную дозу самобичевания чуть раньше, чем обычно, я перехожу к тому, что начинаю бесцельно пялиться в окно. И чаще всего считаю минуты до того момента, как Марк вернется с работы. Он всегда возвращается позже в те дни, когда у меня встречи с доктором. Я считаю, что он наверстывает время, которое потратил утром на то, чтобы отвезти меня туда и обратно, но он никогда в этом не признается, а я никогда не спрашиваю.

Заметив Марка в отдалении, я начинаю смеяться. Я смотрю, как он проходит мимо соседей и спотыкается на дорожке, ведущей к нашему дому. Он несет огромную коробку, и из-за того, как он балансирует с ней, его походка жутко напоминает нечто среднее между Джоном Уэйном и Мистером Бином. Чтобы удержать коробку равномерно, Марк прижимает ее боком к своей груди, отчего ему приходится поднимать подбородок неестественно высоко, чтобы разглядеть дорогу поверх коробки. Под мышкой у него зажат букет красных роз, и я догадываюсь о том, что в хозяйственной сумке, свисающей с его указательного пальца, прячется бутылка шампанского. От волнения мое сердце бьется быстрее. Марк – настоящий романтик, но прошло уже несколько лет с последнего такого широкого жеста. Я быстро разворачиваюсь на коляске обратно к телевизору и притворяюсь спящей. В надежде, что так ему будет проще устроить мне сюрприз, я изо всех сил стараюсь не улыбнуться и не испортить все.

Марк проходит в коридор и ведет себя как обычно. Он кричит в сторону кухни, чтобы сообщить, что он дома, а затем скидывает обувь, прежде чем пройти дальше. Дверь в гостиную, скрипя, открывается, и у меня возникает искушение подглядеть, но я не смею портить интригу. Дверь снова скрипит, и я слышу, как Марк на цыпочках пробирается на кухню.

Я чувствую все большее опустошение по мере того, как жду, жду… и жду. Интересно, может, он готовит мне ужин и планирует удивить меня еще и этим? Надеюсь, нет. Марку нравится считать себя экспертом по кулинарному искусству. Но есть его печально известные макароны с сыром – все равно что слопать блендер. Всякий раз они разжижают содержимое моего желудка.

Я тихонько подкатываюсь к кухне, все время принюхиваясь, и остаюсь довольна тем, что до меня не доносятся сомнительные запахи. Я уже готова открыть дверь и покатиться дальше, когда слышу смех Марка. Он говорит по телефону. Я решаю вернуться в гостиную, чтобы дать ему спокойно поговорить, но тут слышу, что он упоминает мое имя. Любопытство берет верх: я пристраиваю коляску за дверью и прислушиваюсь.

– Я только что вернулся, – говорит Марк. – Она спит.

За этим следуют многочисленные «ага, ага, ага» и шепот. Я не могу уловить суть разговора, и мне стыдно, что я подслушиваю.

– Нет, сегодня у меня не было возможности дать ей таблетки.

Таблетки? Какие еще таблетки? Я выпила последние обезболивающие на прошлой неделе и с тех пор чувствую себя хорошо. Я прижимаюсь ухом к двери.

– Постараюсь запихнуть их в нее сегодня вечером.

Должно быть, человек на том конце провода не согласен, потому что Марк повышает голос, и я понимаю, что он начинает мерить шагами пол.

– Она же не тупая. Мне нужно действовать аккуратно. Доверься мне. Проблем больше не будет.

Я слышу, как Марк швыряет трубку. Я тороплюсь вернуться в гостиную, руки на колесах слабеют. Желудок скручивает от смятения и страха. Мог бы Марк попытаться навредить мне? Я ненавижу себя за то, что вообще думаю об этом, но ничего не могу с собой поделать. Для него это было бы не так уж сложно. Я до жалкого беспомощна, прикована к этой дурацкой коляске. Он мог бы просто столкнуть меня с лестницы и сказать, что я упала. Или порезать мне запястья и сказать всем, что я не выдержала. Варианты бесконечны. Если я стану для него реальной проблемой, не нужно иметь богатое воображение, чтобы придумать, как избавиться от меня.

Я качаю головой. Что со мной творится? Я доверяю Марку, я люблю его. Но почему он пытается скормить мне лекарства, не сообщая об этом? Шестое чувство говорит мне, что сомневаться в муже отвратительно: я явно пересмотрела “C.S.I.”¹¹. Но разум твердит, что не помешает быть начеку. Марку об этом знать необязательно.

Я едва успеваю вернуться на место, где притворялась спящей, когда Марк входит в комнату следом за мной. Он водружает коробку, которую принес, на диван и кладет букет роз мне на колени. Он мягко целует меня в лоб и шепотом произносит мое имя. Я притворяюсь, что проснулась, и для пущей убедительности даже демонстрирую зевок.

– О, Марк! Они прекрасны, – говорю я, вдыхая аромат цветов. Они и впрямь замечательны. Дюжина ярко-красных роз на длинных стеблях.

– По одной на каждый год, что я знаю и люблю тебя, – сентиментально произносит Марк. – И еще две на удачу, – говорит он, дерзко подмигивая.

Я улыбаюсь, разумеется, и подставляю щеку для поцелуя. Но внутри все мое тело содрогается от воспоминания о том, какое предостережение дала мне мать много лет назад. «Мужчина приносит домой цветы, только если он чувствует себя в чем-то виноватым», – предупреждала она. Невозможно не задуматься о ее предостережении сейчас. Особенно сейчас.

– Давай, – говорит Марк, взяв меня за руку и терпеливо ожидая, когда я подъеду к дивану. – Открой ее.

Я наклоняюсь вперед и изучаю длинную прямоугольную коробку. Я понятия не имею, что может быть внутри. Нежно тяну за уголок розовой ленты, охватывающей коробку и завязанной в центре. Бант с легкостью развязывается. Когда я поднимаю крышку, моим глазам предстает свернутый шелк сиреневого цвета. Вечернее платье. Платье для бала, на который я не пойду. Фиолетовый – мой любимый цвет, и Марку это известно, но я еще никогда не носила ничего такого оттенка. Даже шарф.

Головокружительное возбуждение от нового красивого платья омрачено чувством утраты. Я люблю ежегодные вылазки в город вместе с Эйвой ради поисков идеального платья. Мы часами бродим по улицам, заходя в помещение, только чтобы взять еще кофе навынос. Мы обычно так заняты разговорами, что забываем подмечать платья, которые видим на витринах. За двадцать минут до закрытия мы впархиваем, чтобы найти что-то не слишком яркое, не слишком дорогое и, что самое важное, что-то, в чем можно танцевать всю ночь напролет. Но теперь подобные девичьи вылазки останутся для меня лишь приятным воспоминанием. Я пытаюсь скрыть от Марка свое разочарование. Он так старался и смотрит на меня с такой сверкающей улыбкой, с такой любовью в глазах. Это идет вразрез с тоном, каким он говорил по телефону.

Я неотрывно смотрю на гору шелка, лежащую передо мной, восхищенная мягкостью материала под моими пальцами. Я глажу тонкие лямки и поднимаю платье в воздух. Коробка сползает с моих колен и падает на пол.

Надушенные листы бумаги пастельного цвета, в которые было аккуратно и бережно завернуто платье, рассыпаются по ковру. Длинное сиреневое платье свисает с кончиков моих пальцев, колыхаясь из стороны в сторону, когда я мерно покачиваю руками. Оно элегантное и простое – именно такой стиль я и выбрала бы сама для себя. Я улыбаюсь, осознавая, насколько хорошо Марк меня знает. Я начинаю представлять, как красиво будет колыхаться платье во время танца.

Я роняю платье, и оно падает к моим ногам. На какой-то миг я забыла о том, что мои обмякшие ноги предали меня. Я забыла о том, какой беспомощной стала. И в тот миг я была счастлива. Бесполезность сногсшибательного платья, думаю я, когда реальность обрушивается на меня с такой силой, что вышибает дух. Я не могу выбросить это из головы. Я не могу элегантно войти в комнату и ловить на себе взгляды, мысленно обнимающие мою талию, проходя мимо в шелке, деликатно ниспадающем с плеч. Ну ладно, моя талия никогда не испытывала особого энтузиазма по поводу того, что кто-то может ее обнять, возможно, потому, что она вполне комфортно пряталась под складками жира, но, по крайней мере, у меня была талия. Теперь же я просто шар в кресле. Платье слишком прекрасно, чтобы портить его своим неблагодарным телом.

– Мне… мне… оно не нравится, – содрогаюсь я. – Убери его, пожалуйста.

– Но это же твой любимый цвет.

– Просто убери его, – умоляю я, комкаю материал своими трясущимися пальцами и швыряю его через всю комнату.

Марк наклоняется и подбирает смятое платье в углу, куда оно приземлилось. Даже несмотря на то что он стоит спиной ко мне, я вижу, как ему больно. До сих пор он был таким сильным, но, возможно, сейчас он наконец достиг своего предела. Как только я могла в нем усомниться? Он ни за что бы не смог мне навредить. Я превращаюсь в параноидальную стерву и ненавижу себя за это.

– Марк, милый, прости меня, – я жду его реакции. Марк не двигается. – На самом деле оно мне нравится. Просто я слишком чувствительна. Просто я…

Повисает долгая тишина, прежде чем Марк оборачивается. В его покрасневшие глаза слишком больно смотреть.

– Нет, это ты меня прости. Я не хотел тебя расстраивать. Если ты не готова к этому балу, ничего страшного. Я понимаю.

Я вздыхаю и уже готова поблагодарить его и предложить посмотреть фильм и выпить вина, но прежде чем я успеваю подобрать слова, Марк продолжает:

– Я позвоню маме завтра, хорошо?

Что?! Что общего между вечером перед теликом и Патрисией Кавана? Внутри меня зажигается искорка радости. Он хочет предложить привезти детей домой. О боже!

– Зачем ты хочешь позвонить матери? – спрашиваю я, стараясь держаться как ни в чем не бывало.

– Ну, мне же нужен кто-то, кто бы составил мне компанию. Надеюсь, еще не поздно пригласить ее.

У меня обрывается сердце. Я так разочарована по поводу детей – даже не думаю обидеться на то, что Марк собирается идти на бал независимо от того, пойду ли я с ним.

– Разве твоя мать по субботам не играет в бридж? – огрызаюсь я.

Марк смеется. Так сильно, что даже начинает неприятно похрюкивать.

– Лаура, ты такая смешная. Вряд ли я буду просить маму стать моей парой на вечер, – хрюканье продолжается. С каждой секундой оно становится все громче и все больше меня раздражает.

– Николь только на прошлой неделе говорила о том, как здорово было бы сходить на бал. Уверен, она не откажется присоединиться. У вас примерно один размер, так что платье тоже не пропадет.

ЧТО?! Он прикалывается, да? В моей памяти всплывает разговор Марка по телефону. Возможно, он накачает меня лекарствами, и я просплю весь бал. Прекрати, – говорю я себе.

– Надеюсь, ей пойдет фиолетовый, – продолжает Марк.

Он все еще говорит об этом? Ушам своим не верю. Николь – пилатесная маньячка. Любое мое платье можно обернуть вокруг нее три раза, так что технически мне стоило бы увидеть в предложении Марка скрытый комплимент, но я слишком расстроена тем, что Марк вообще заметил, что у Николь в принципе есть хоть какая-то фигура. Я вырываю платье у Марка из рук и чуть ли не рву его.

– Я же сказала, оно мне нравится, разве нет? Вообще-то, я обожаю его. Не могу дождаться, когда его надену… и не могу дождаться бала. Я в таком предвкушении, – лгу я, краснея и опуская руку, после того как драматично прорезала ей воздух в жесте победителя.

– Умница моя, – произносит Марк намного более спокойным тоном.