Дорога запустения

Глава 2

М-р Иерихон качал дрезину в лесах и на равнинах. Он качал ее на лужайках и в метрополисах. Он качал ее на рисовых полях и в фруктовых садах, в горах и на болотах. В данный момент он качал ее в Великой Пустыне. Он был терпелив. Он был упрям. Маленький угловатый человечек, крепкий и черный, как полированный корень какого-то пустынного дерева, нестареющий и несокрушимый. Он качал бы эту рукоятку до края света, если б мог укрыться от тех, кто желал его прикончить. Они нашли его в Телферсоне, они нашли его в Кольце Наманги, они нашли его в Чипотле – а он ведь и сам еле нашел Чипотль. Пять дней он ходил озираясь, а на шестой нужда в этом отпала: одетые по-столичному убийцы сошли с поезда, ища его во все глаза, и м-р Иерихон тот же час бежал.

То был отчаянный ход – дать деру в Великую Пустыню; но кроме отчаяния и пустыни у м-ра Иерихона ничего не было. От горячей рукоятки на ладонях вздулись волдыри, вода кончалась, но он продолжал качать, качать, качать эту нелепую ручную дрезину километр за километром камней и пылающего алого песка. Ему не улыбалось сдохнуть на камнях и в пылающем алом песке. Здесь Отченаш Достойных Семейств сдохнуть не мог. Так говорил Джим Иерихон. Так говорила коллективная мудрость его Достойных Предков, что кувыркалась в лимбо-чипе, вживленном ему в гипоталамус. Может, игла убийцы предпочтительнее. А может, и нет. М-р Иерхион сжал рукоятку посильнее и медленно, через боль и скрип привел дрезину в движение.

Он стал самым молодым Отченашем, примкнувшим к Достойным Родам, и нуждался во всей накопленной мудрости пращуров, включая уже оплаканного непосредственного предшественника, Отченаша Уиллема, чтобы выжить в первые месяцы в должности. Именно Достойные Предки побудили его к переезду из Метрополиса в Новый Мир.

Растущая экономика, сказали они; тысяча и одна ниша – мы их разработаем. И разработать ниши полагалось ему, ибо разработка есть цель Достойных Семейств: разбой, порок, шантаж, вымогательство, подкуп, наркотики, азартные игры, компьютерное мошенничество, рабство – тысяча и одна экономическая ниша. М-р Иерихон не был первым, однако он был лучшим. Удаль его преступных выходок оставляла общественность с разинутыми в возмущенном восторге ртами; она же побуждала конкурентов забывать о мелких распрях и объединяться, дабы уничтожить его и его Семейство. Восстановив спокойствие, они могли длить междоусобицы.

М-р Иерихон прервался и вытер со лба соленый пот. Невзирая на Дамантовы Практики, он почти выдохся. Зажмурившись, чтобы не слепил солнечно-песчаный блеск, он сосредоточился в попытке выжать из надпочечника еще один выброс норадреналина, чтобы придать себе сил. Достойные Предки гомонили внутри, будто вороны в соборе: речи внушения, речи воодушевления, речи увещевания, речи презрения.

– Заткнитесь! – заорал он в ионно-голубое небо. И стало тихо. Ободренный таким отказом м-р Иерихон схватился за рукоятку. Та опустилась. Потом поднялась. Дрезина скрипнула и поехала. Рукоятка вниз. Рукоятка вверх. Когда та поднялась, м-р Иерихон уловил на близящемся горизонте зеленое мерцание. Он моргнул, смахнул едкий пот с глаз, всмотрелся пристальнее. Зелень. Добавочное зеленое на красном. Он обострил зрение, как учил его Отченаш Августин, сконцентрировался на границах объектов там, где виднелись различия. Так, настраивая дальность, он смог разглядеть капельки света: отражение солнца в солнечных батареях, заключила кучная мудрость Достойных Предков. Хабитат. М-р Иерихон с удвоенной силой сжал рукоятку.

Два предмета лежали у него между ступнями. Первый – шелковый, с огуречным орнаментом шарф. В него завернут иглострел с рукояткой из человеческой кости, традиционное оружие чести Достойных Семейств. Второй – обманчиво маленький кожаный чемоданчик, из тех, что называют саквояжами. Внутри – три с четвертью миллиона новодолларов в купюрах Объединенного Банка Солнцеворотной Посадки крупного достоинства. Эти предметы вкупе с одеждой и обувью на м-ре Иерихоне – все имущество, которое он захватил с собой в Преддверии Разгрома.

Его враги ударили все разом и отовсюду. Его империя рушилась в оргиях бомбежек, пожаров и убийств, однако м-р Иерихон улучил момент восхититься тем, как эффективно действовал противник. Такова тропа чести. М-р Иерихон прискорбно недооценил врагов, приняв их за деревенщин и мелких местечковых вояк. В следующий раз он не ошибется. А они, в свою очередь, недооценили Джеймсона Иерихона, посчитав, что он падет к их ногам. Рядом гибли его люди; отлично, значит, он будет работать один. Он расчехлил план внезапного побега. За долю секунды до того, как вирусные программы измельчили его инфосеть в протеиновую жижу, Джеймсон Иерихон обрел новую личину. За долю доли доли секунды до того, как аудит-боты правительства вломились в его кредитную матрицу, Джеймсон Иерихон перегнал семь миллионов долларов на депозиты фальшивой компании в банковских филиалах пятидесяти городков по всему северному полушарию. Когда Отченаши просекли, что кончина сфальсифицирована (бедный дубль, но бизнес есть бизнес), и послали по его следу убийц и следящие программы, он снял со счета только то, что лежало в черном саквояже. Джеймсон Иерихон оставил дом, жену, детей, все, что когда-либо любил, все, что когда-либо создавал. Ныне он бежал по Великой Пустыне на украденной у «Вифлеем-Арес Ж/Д» насосной дрезине в поисках последнего места в мире, где его стали бы искать.

Смеркалось; м-р Иерихон прибыл в поселение. Оно не впечатляло, да и не могло впечатлить человека, привыкшего к изумительным архитектурным видам древних городов Большой Долины и выросшего в Метрополисе – кольцевом городе, прекраснейшем из всех. Здесь имелись: один дом, грубая саманная хибара, примощенная к рябой от окон красной скале; одна башня-ре- транслятор; сколько-то гелиоколлекторов и ветряных насосов и сколько угодно слегка запущенных зеленых садов. А вот обособленность места впечатлила м-ра Иерихона сильно. Здесь его искать не станут. Он сошел со скрипящей дрезины и омыл волдыри в кадке подле дома. Намочил красный носовой платок теплой водой и увлажнил шею, каталогизируя в уме огород. Кукуруза, бобы, матоке, лук, морковь, картошка, белая и сладкая; батат, шпинат, разные травы. Между грядками по оросительным каналам ало струилась вода.

– То, что надо, – сказал м-р Иерихон своим «я». Достойные Предки согласились. На верхушке башни-ретранслятора заклекотал пустынный ястреб.

– Здрасте! – крикнул м-р Иерихон что было мочи. – Здрасте-е-е-е-е-е-е… – Эха не было. Эху негде было рождаться, если не считать красных холмов на южном горизонте. – Здрасте-е-е-е… – Чуть погодя из низкой саманной хибары показался человек: высокий худой мужчина, очень смуглый – кожа точно дубленая. С длинными, извивающимися усищами.

– Иерихон, к вашим услугам, – сказал м-р Иерихон, живо воспользовавшись преимуществом.

– Алимантандо, – назвался высокий худой смугляк. Глядел он с сомнением. – Доктор. – Двое поклонились друг другу чуть чопорно, чуть неуверенно.

– Рад познакомиться, – сказал м-р Иерихон. Алимантандо – род из Второзакония; чувствительные люди живут в этом Второзаконии. Ведут происхождение от самых первых поселенцев, думают, будто им принадлежит вся планета, не слишком терпимы к новичкам. – Слушайте, я просто ехал мимо, но мне нужен ночлег, глоток воды, чуток еды, крыша над головой. Вы мне поможете?

Д-р Алимантандо изучал незваного гостя. Он пожал плечами.

– Видите ли, я крайне занят, провожу важное исследование и буду благодарен, если мое душевное спокойствие останется непотревоженным.

– Что именно вы исследуете?

– Составляю полный перечень хронодинамических теорий.

Достойные Предки вытолкнули на поверхность сознания м-ра Иерихона подходящий ответ.

– А, вроде Постулатов Синхронности Вебенера и Тройного Парадокса Чэнь Цю.

Недоверчивые глаза д-ра Алимантандо полыхнули уважением.

– Надолго останетесь?

– На одну ночь.

– Уверены?

– Более чем. Я просто ехал мимо. На одну ночь.

И м-р Иерихон остался на одну ночь, но продлилась она двадцать лет.

Глава 3

Буря приближалась, и фургонтина неслась впереди нее на всех парусах, отвоевывая каждый километр расстояния до кипящего пылью бурого облака. Три дня бежала она впереди бури, три дня с того утра, когда дедуля Аран обратил свой левый, погодный глаз к западному горизонту и заметил коричневато-охряной обод до небес. «Идет непогодь», – сказал он, и непогодь пришла, и подкрадывалась ближе с каждой секундой, и подобралась так близко к первопроходцам, что даже Раэль Манделья, проклятый даром практичности, осознал: обогнать бурю не удастся, и все, на что осталось надеяться его семье, – это найти какое-нибудь убежище, пока все не утонули в пыли.

– Быстрее, быстрее! – кричал он, и дедуля Аран, а также милая, прекрасная Эва Манделья, мистическая супруга, на сносях, стали добавлять к парусам последние носовые платки, пока фургонтина не загудела, не запела на прямой стальной колее. Скрипел рангоут, звенели-визжали тросы, тряслась и качалась воздушная тележка. В багажном прицепе блеяли от страха козы и ламы, а свиньи терлись о прутья клеток. Позади валы бурой пыли расплескивались по земле в раже близящейся погони.

И вновь Раэль Манделья бичевал себя за безрассудное решение повезти жену, отца и нерожденного ребенка по Великой Пустыне. Четыре дня назад в Мёрчисоновых Низинах выбор был прост. Переведешь стрелку вот так – поедешь со всей семьей в южном направлении, на заселенные территории Второзакония и Великого Окса; переведешь вот эдак – помчишься по Великой Пустыне к пустошам Северной Аргиры и Трансполярья. Тогда Раэль не мешкал. Ему нравилось воображать себя храбрым первопроходцем, осваивающим новые земли, строящим свой мир своими руками. Его обуяла гордыня. Теперь же грядет наказание. Планы и карты беспощадны: топографы РОТЭХа не отметили ни единого поселения на тысячу километров вдоль железной дороги.

Порыв ветра настиг грот и разодрал его по вертикали. Раэль Манделья ошарашенно смотрел на хлопающие обрывки парусины. Затем отдал приказ идти в бейдевинд. Не помогло: еще три паруса лопнули с треском, будто стреляли из ружья. Фургонтина содрогнулась и замедлилась. Тогда Эва Манделья встала, раскачиваясь и цепляясь за гудящий трос. Ее живот колыхался, неминуемо приближались схватки, но глаза Эвы были устремлены вдаль, а ноздри трепетали, как у испуганной оленихи.

– Там что-то есть, – ее голос увертывался от воплей ветра и проводов. – Я слышу запах; там что-то зеленое и растущее. Аран, у вас глаз наметан, что вы видите? – В вихрящейся пыли и мгле, предвосхищавших бурю, дедуля Аран погодным глазом высверлил геометрически совершенную прямую и узрел учуянное Эвой Мандельей: шарик зеленой растущести и всякое-прочее по бокам – высокую металлическую башню и ромбовидные гелиоколлекторы.

– Хабитат! – заорал он. – Поселение! Мы спасены.

– Прибавить паруса! – заревел Раэль Манделья; обрывки парусины едва не били его по ушам. – Прибавить паруса! – Дедуля Аран пожертвовал древний родовой стяг из тончайшего новомерионеддского шелка, стяг, который хотел поднять, провозглашая царство сына в землях за пустыней, а Эва Манделья – подвенечное платье из кремового органди и нежнейшие нижние юбки. Раэль Манделья принес в жертву шесть незаменимых пластиковых гелиопленок, и вместе они оснастили мачту. Ветер поймал фургонтину, она маленько затряслась, легонко подскочила, и фронтирное семейство Манделья, похожее скорее на бродячий цирк в плену водяного смерча, чем на рвущихся осваивать новые земли первопроходцев, покатилось по рельсам в убежище.

Д-р Алимантандо и м-р Иерихон приметили фургонтину издалека: комок разноцветной ткани летел впереди бури. Завидев первые рывки и броски пылевых смерчей, они свернули нежные лепестки гелиоколлекторов в плотные бутоны и втянули оперенные усики и чашечки антенн в башню-ретранслятор. Пока они трудились, запеленав головы и руки в толстые полотняные тюрбаны, ветер усилился до визга, соперничавшего с криком, и наполнил воздух летучими иглами пыли. Когда фургонтина стала яростно тормозить в урагане визгов, скрипов и искр, д-р Алимантандо и м-р Иерихон понеслись разгружать кабуз. Они работали с молчаливой, самоотверженной синхронностью людей, которые долго жили друг с другом и больше ни с кем. Эва Манделья не без испуга смотрела, как они неутомимо и машинально поднимают и уносят: скотофонд, корнефонд, семяфонд, инструменты, машины, материалы, ткани, утварь, гвозди, шурупы, булавки и краски; берут и ставят, берут и ставят, не говоря ни слова.

– Куда мы все это сложим? – закричал Раэль Манделья.

Д-р Алимантандо поманил их спеленутым пальцем и повел в теплую сухую пещеру.

– Эта – для вас, смежная – для вашего оборудования.

В семнадцать семнадцать ударила буря. В тот же момент Эва Манделья принялась рожать. Ее подвенечное платье, нижние юбки, родовой стяг и шесть ценных гелиопленок взвивал в атмосферу ветер, способный содрать человечью плоть с костей, а Эва тужилась, и тужилась, и стонала, и кряхтела, и тужилась, и тужилась в теплой сухой пещере при свете сальных свечей; тужилась, тужилась, тужилась, тужилась, пока не вытужила на свет двух голосящих младенцев. Возвестившие их появление вопли заглушил вопль бури – на порядок громче. В пещеру просачивались красные песчинки. В мерцающем желтом свете Раэль Манделья поднял сына и дочь.

– Лимааль, – сказал он ребенку в правой руке. – Таасмин, – сказал он ребенку в левой, и, поступив так, проклял их своим проклятием, так что его рационализм-правша передался сыну, а мистицизм-левша его жены – дочери. То были первые граждане Дороги Запустения, и благодаря их гражданству получили гражданство их родители и дед – не гнать же им фургонтину дальше, в земли за пустыней, с младенцами у каждой груди. Так что они остались навсегда и не обрели землю за горами, которую с тех пор ищут все Мандельи, ибо знают, что Дорога Запустения – всегда за шаг до рая, и весьма недовольны тем.

Глава 4

Раджандра Дас жил в дыре под Платформой 19 Главного Вокзала Меридиана. Раджандра Дас делил эту дыру много с кем, а дыры под Главным Вокзалом Меридиана были много где, и жил там много кто. Эти люди именовали себя джентльменами радости, знатоками свободы, школярами Универсиума Жизни, Веселыми Привидениями. Менеджеры железной дороги именовали их шаромыжниками, босяками, нищебродами, голью перекатной, гунда-шушерой и бомжарами. Пассажиры именовали их голыми соколами, князьями из грязи, падшими душами и рыцарями бедового образа и открывали ради них кошельки, а они сидели на корточках на вокзальных ступенях, тянули руки в ожидании потоков центаво и пристально глядели молочно-белыми глазами – спасибо специальным катарактным линзам от фирмы «Очки и Оптика для Света с Востока» на улице Ист-Брэд. Впрочем, Раджандра Дас в щедротах люда Меридиана, путешествовавшего поездами, не нуждался. Он не покидал подземного сообщества Главного Вокзала и жил на то, что платили за его услуги нищие. Он пользовался некоторым уважением (хотя значимость уважения в царстве босяков сомнительна), потому что у него был талант.

Раджандре Дасу было дано очаровывать машинерию. Не существовало ничего механического, электрического, электронного и субмолекулярного, что не стало бы работать для Раджандры Даса. Он любил машины, любил разбирать их, возиться с ними, собирать снова и совершенствовать, а машины любили, когда его длинные проворные пальцы поглаживали их внутренности и пощипывали их чувствительные компоненты. Машины пели для него, машины мурлыкали для него, машины делали для него все. Машины с катушек съезжали от любви к нему. Когда в дырах под Главным Вокзалом Меридиана портился какой-либо механизм, он попадал прямиком к Раджандре Дасу; тот что-то напевал, бормотал, поглаживал ухоженную каштановую бородку. Потом извлекал из куртки с множеством карманов отвертки, разбирал механизм – через пять минут тот отремонтирован и работает лучше прежнего. Раджандра Дас уламывал лампочки, рассчитанные на четыре месяца, светить два года. Настраивал беспроводы настолько тонко, что те ловили космическую болтовню хабитатов РОТЭХа на высокой орбите. Перемонтировал протезы рук и ног (на Главном Вокзале Меридиана недостатка в них не было), становившиеся быстрее и сильнее замененной ими плоти.

Такие его способности не остались незамеченными вокзальной властью, и когда перфузионный отцеживатель давал не тот осадок или постоянный сбой в рычажном ускорителе номер 3 заставлял инженеров в раздражении швырять ЭМП-индуктор на бетон, самого младшего подстажера отправляли в провонявший фекалиями муравейник путей и тоннелей отыскать Раджандру Даса. И Раджандра Дас устранял сбой и отлаживал неисправный отцеживатель, и все работало как новенькое, если не лучше.

Оттого Раджандра Дас вел приятную жизнь: регулярные полицейские облавы в туннелях его не трогали, он пользовался уважением и любовью, нужды не знал. Но однажды Раджандра Дас выиграл в Большую Железнодорожную Лотерею.

То была хитроумная поделка социальной инженерии, придуманная легендарным бомжом, которого все звали Старый Мудрила, и вот как она работала. Раз в месяц имена всех подземельцев попадали в большой лотерейный барабан. Вытягивалась одна бумажка, и в ту же самую ночь победителя приглашали покинуть Главный Вокзал Меридиана на любом поезде по его или ее выбору. Ибо Старый Мудрила дотумкал: Главный Вокзал Меридиана – как есть ловушка: комфортная, теплая, сухая дыра, приглашение в вечность самодовольного нищебродства и омертвения. Вокзал глушит любой потенциал любого человека. Это милая тюряга. Будучи Старым и к тому же Мудрилой (старым как мир, гласит легенда), он придумал два закона, два правила игры. Первый: в барабан идут все имена без исключения. Второй: отказаться от выигрыша победитель не вправе.

И вот в комнатухе, стены которой усеяны открытками прежних победителей, барабан пострекотал, кашлянул – и выкашлял имя Раджандры Даса. Может, это была удача и ничего личного. Ну или барабанная машина без задней мысли старалась ему угодить. Так или иначе, выигрыш достался Раджандре Дасу, и пока победитель паковал скромные пожитки в холщовый мешок, по Главному Вокзалу Меридиана под и над землей, от Фрахтовой Ветки авеню Эстерхази до кабинета м-ра Популеску, станционного смотрителя, ползли разговорчики: «Раджандра Дас выиграл в лотерею… вы слыхали?.. Правда? Да, он выиграл в лотерею», – и настала полночь, и Раджандра Дас скрючился в смотровой яме около Главной Одноколейки Номер Два в ожидании, когда переменится светофор, и провожать его пришли более сотни человек.

– Куда направляешься? – спросил Дзонг Пот Хуан, сосед по дыре и постоянный клиент.

– Не знаю. В итоге в Мудрость, я думаю. Всегда хотел посмотреть на Мудрость.

– Но, Ар-Ди, это же на другой половине мира.

– Тем ценнее туда доехать.

Тут светофор загорелся зеленым, и в ярком сиянии Главного Вокзала Меридиана по рельсам разнеслись пыхтение и фырчание термоядерного пара. Из света и дыма явился поезд, полторы тысячи тонн клац-клацающей стали «Вифлеем-Арес». Мимо укрытия Раджандры Даса тяжеловесно катились товарные вагоны, убийственно тяжелые и медленные. Раджандра Дас отсчитал двенадцать, свое счастливое число, и выскочил из ямы. Он бежал между поездом и рядами доброжелателей, и кто-то хлопал его по спине, и слышны были возгласы одобрения. Раджандра Дас улыбался и махал рукой на бегу. Поезд неспешно набирал скорость. Раджандра Дас выбрал вагон и запрыгнул на сцепку. Из темноты донеслись вопли, гиканье и овации. Он перелез на подножку вагона и дернул за ручку двери. Чутье не подвело. Дверь оказалась не заперта. Раджандра Дас отодвинул ее и вкатился внутрь. Устроился поудобнее на штабеле ящиков с манго. Поезд громыхал сквозь ночь. Раджандра Дас забылся рваным, странным сном; ему казалось, что состав подолгу стоит на анонимных узлах, пока мимо свистят поезда поярче и побыстрее. На заре он проснулся и позавтракал манго. Отодвинул дверь и сел, свесив ноги, и вот так сидел и смотрел, как красное солнце встает за обширной красной пустыней, и ел кусочки манго, отрезая их многолезвийным ножом Сил Обороны, спертым из «Особых Скобяных Изделий Кришнамурти» на улице Уотер. Кроме красной пустыни здесь и там смотреть было особо не на что, и Раджандра Дас снова отправился на боковую, и снились ему башни Мудрости, сияющие в рассветных лучах солнца, что встает из-за Сыртского моря.

В двенадцать двенадцать Раджандру Даса разбудил микровзрыв в основании позвоночника. Из глаз сыпанули искры; Раджандра Дас задохнулся, судорожно разинул рот, скривился от боли. Новый взрыв, еще один. Теперь Раджандра Дас проснулся достаточно, чтобы понять: его бьют по почкам. На крик вдоха не хватило; он перекатился на спину, и потная щетинистая харя обдала его мерзкими миазмами.

– Паскуда-сука-гнусь-бомжара-хренов, – пророкотала сальная харя. Нога изготовилась к новому удару.

– Нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет, нет-нет-не-надо, – заскулил Раджандра Дас, отыскав в кармашке легких воздух для мольбы, задрав руки в тщетной самозащите.

– Паскуда-сука-гнусь-бомжара-хренов, – подчеркнул небритый вонючка и выпнул воздух из Раджандры Даса. Ручища схватила Раджандру Даса за потертую куртку и приподняла.

– Пшел, – сказала харя, таща Раджандру Даса к открытой двери. Под колесами мчалась красная пустыня.

– Нет-нет-нет-нет-нет, – умолял Раджандра Дас. – Не здесь, не в пустыне. Это смертоубийство!

– Похер, – проворчала потная харя, но, видимо, некий рудимент добропорядочности, не затронутый «Вифлеем-Арес Ж/Д», шевельнулся, потому что харя опустила Раджандру Даса на штабель ящиков с манго, присела на корточки, дабы рассмотреть паскудного бомжару, и принялась похлопывать дубинкой с подсветкой по бедру. – Вот притормозим, и ты отседова вылетишь. – Раджандра Дас молчал. Он ощущал, как окрашиваются багрянцем синяки по всей спине.

Через полчаса вагон затрясся. Раджандра Дас каждым багряным синяком чуял, что поезд замедляет ход.

– Эй, а где мы вообще? Есть тут цивилизация?

Сторож осклабился, демонстрируя гнилозубое горнило. Поезд тормозил. Остановился со скрипом и скрежетом. Сторож отодвинул дверь, впуская ослепительное солнечное зарево.

– Эй-эй-эй, что это такое? – сказал Раджандра Дас, заморгав и ослепнув. Потом обнаружил, что лежит на твердой грязи, а воздух из легких опять выбит. Больно шлепнулся на грудь холщовый мешок. Засвистели свистки, зашипел пар, забились поршни. Раджандру Даса ударила по лицу обжигающе горячая струя. «Кровь!» – подумал он, потом моргнул, сплюнул, присел. Сторож, кончив мочиться, оглушительно захохотал и принялся упихивать бородавчатый член обратно в зловонные штаны. Поезд заревел и умчался прочь.

– Ублюдки, – бросил Раджандра Дас, обращаясь к железнодорожной компании в целом. Обтер лицо рукавом. Моча образовала на пыли бордовое пятно. С таким же успехом могла быть и кровь. Не меняя позиции в точке приземления, Раджандра Дас осматривал окрестности. Низкие саманные домишки, одна-две белых стенки, сколько-то зелени, сколько-то деревьев, сколько-то ветряных насосов, горстка больших ромбовидных гелиоколлекторов и приземистая башенка-ретранслятор на горке камней, выглядевших так, будто в них кто-то жил.

– Не пропаду, – сказал Раджандра Дас, которого любили лотерейные барабаны, локомотивы и товарные вагоны, но не охранники; на охранников «Вифлеем-Арес Ж/Д» его чары не действовали. Приближались силуэты, неразличимые в полуденной знойной дымке. Раджандра Дас поднялся и пошел навстречу новым хозяевам.

– Эй, – сказал он, – это место ведь не сыскать на открытках?