Читать книгу: «Октябрический режим. Том 2», страница 21

Снова о скандалах

Все это, конечно, пустяки по сравнению с венгерским парламентом, где 8.III.1910 депутаты кидали в министров тяжелыми томами законов, чернильницами, тетрадями, справочными изданиями и другими предметами. Однако, кажется, новогоднее предсказание «Света» сбывалось. «Масленичный балаган» и речь Пуришкевича в трех актах вновь заставили всех задуматься: да что же это такое? Теперь уж буянили не только крайние правые, но и оппозиция. «…тот ползучий лишай, что называется тактикой скандала, уже расползся с правой стороны на левую», – отмечало «Новое время». Зато октябристы остались в выигрыше: Громобой отметил, что они ни разу не устроили ни одного скандала и что трудно представить себе Гучкова и фон Анрепа ломающими пюпитры и вопящими на Пуришкевича не своим голосом.

Меньшиков находил, что скандалы означают конец Г. Думы: «Это треск непрерывнго разрыва Думы, треск расползания ее по всем швам, признак внутренней нелепости соединения всей этой колючей компании воедино. … В последние недели до чего дошло: правые объявляют обструкцию левым, левые – правым. Просто-напросто и левые, и правые берут на себя обязанность жандармов и затыкают рот противнику, заглушая его физическим шумом и площадной бранью. … Раз Г. Дума вступила на путь насилий, на путь взаимной обструкции двух лагерей – дни ее сочтены».

Прочитав это пророчество, редакция «Нового времени» так испугалась, что поспешила оспорить мнение своего же публициста в редакционной статье.

В одном из следующих номеров газеты Рогдай успокаивал читателей: «Пора скандалов – юность. Наш юный парламент скандалит. Печально. Но пожалуй было бы хуже, если бы он съежился и завял, как мышиный жеребчик».

Среди либералов было, однако, и более определенное мнение: бесчинства не просто означают конец Думы, а искусственно создаются, чтобы ускорить этот конец. «Господа Пуришкевичи и Марковы, поощряемые извне, стараются погубить Думу путем непрерывных скандалов». Так заявил Хомяков корреспонденту «Times». В «Голосе Москвы» появилась статья И. Никанорова «Гробокопатели» о тех, кто скандалами хочет уничтожить Думу – «народное святилище». Позже петербургский корреспондент «Times» написал, что реакционеры нарочно делают «замечания, которые не могут не возмущать воспитанных людей», чтобы «доказать, что Россия еще не доросла до народного представительства, и что монополия власти должна быть возвращена инициаторам этой кампании провокаций».

Мнение о преднамеренности скандалов промелькнуло и в «Новом времени» – дескать, крайние фракции таким путем старались свалить Хомякова, демонстрируя его неспособность водворить порядок.

А «Земщина» подозревала, что оппозиция нарочно провоцирует скандалы, чтобы отвлечь внимание общества от разоблачений, которые делают правые ораторы.

Борей (В. А. Шуф) разразился стихотворным фельетоном о том, как пюпитры думского зала заседаний якобы обращаются к Председателю с петицией:

 
Пострадав при общем шуме,
Основательно избиты,
Говорят пюпитры в Думе,
Просят слова и защиты.
При каком-нибудь пассаже
Бьют их справа, бьют их слева –
Нестерпимо это даже
Для бесчувственного древа.
Чем пюпитры виноваты,
Что порой, придравшись к слову,
Побранятся депутаты
И не внемлют Хомякову?
 

На заседании фракции правых один из ее членов попросил своих ретивых товарищей впредь сдерживать «свой горячий темперамент».

Уход Хомякова

После заседания 3 марта нервы Хомякова окончательно сдали. Оценка поведения Милюкова как постыдного и передача слова Товарищу Министра народного просвещения были последними словами, произнесенными Хомяковым в председательском кресле. Он официально уведомил Государя – всеподданнейшим докладом – и кн. Волконского – письмом – о сложении своих полномочий. Объявил о своем решении и в сеньорен-конвенте. Уговоры и даже отправка депутации от фракции «Союза 17 октября» не помогли.

Причины ухода

В чем причина ухода Хомякова? Скандалы и протесты против действий Председателя случались и раньше. Но 3 марта произошло два из ряда вон выходящих события. Хомяков объявил перерыв, заткнув рот Министру народного просвещения, и назвал поведение Милюкова постыдным. В тот же день состоялся телефонный разговор между председателем Совета министров и Хомяковым по поводу эпизода со Шварцем, закончившийся заявлением Хомякова, что он больше не председатель. Кроме того, пошли слухи об открытом письме, которым оппозиция будет протестовать против слова «постыдно». Впрочем, кадеты и другие левые депутаты опровергли этот слух.

Орган крайних правых «Русская Земля» острил, что вот, мол, сколько было нареканий против Хомякова со стороны правых и Правительства, и «все ничего», он, «как говорится, в ус не дул», однако стоило Председателю «дать надлежащую оценку поступку Милюкова» – «и крышка!».

Кого же Хомяков испугался – Столыпина или Милюкова? «Новое время» поддерживает первую версию, «Голос Москвы» вторую. Первая правдоподобнее. Орган октябристов как будто старается выгородить Столыпина, сваливая ответственность на кадетов. Это они, по мнению газеты, хотят «затравить г. Хомякова, а потом уверить почтеннейшую публику, что г. Хомяков пал жертвой козней правительства».

Трудно поверить, чтобы Председатель так близко к сердцу принял слух об открытом письме. Правда, осенью 1908 г. Хомяков отказывался выставлять свою кандидатуру, если ему не обеспечат голоса кадетов. Это значит, что для него решающее значение имела поддержка всех фракций, в том числе и оппозиции. Но год спустя кадеты воздержались от участия в выборах, а Хомяков все-таки был избран.

Возможно, что на его нынешнее решение повлиял не каждый отдельный факт, а все в совокупности, и Хомяков не вынес одновременного давления с трех сторон – справа, слева и сверху. «Я потерял равновесие, я более не могу, когда сама Дума не желает серьезно смотреть на дело, а правительство показывает явное недоброжелательство».

Недоразумения между председателем и его товарищами тоже сыграли свою роль. При недавнем конфликте в библиотечной комиссии они, по мнению Глинки, «предали» Хомякова. Кроме того, однажды они так построили расписание, что Хомяков спросил: «А когда же я буду председательствовать?» и вечером уехал в Сычевку, где как раз заболел его сын.

Вернувшись в Петербург и, вероятно, не отойдя еще от семейных неприятностей, председатель сразу напоролся на протест правых о посланниках и послах, неприятный эпизод с Министром и большой скандал, чуть не окончившийся дракой. Психологически чувство Хомякова очень понятно. В кулуарах говорили, что ему «все надоело». Так же его решение объяснял Шидловский.

Нельзя исключать и того, что попросту длительная травля Председателя крайними правыми могла добиться своей цели. Эта версия как будто подтверждается письмом Хомякова крестьянским депутатам: «Сложить с себя председательство в Г. Думе я счел своим долгом не по прихоти или ради личного спокойствия, а потому, что вижу, что не могу, не в силах исполнить своей задачи, наладить Думу на мирную и спокойную работу на пользу родине».

Но и собственная фракция была недовольна Хомяковым, ставя ему в вину, что он будто бы недостаточно освещал перед Государем точку зрения Г. Думы, иными словами, не в полной мере пользовался своим правом Всеподданнейших докладов. Бюро фракции пыталось воздействовать на председателя в этом смысле, и как раз на днях Хомяков намеревался ехать в Царское Село для доклада о тормозе Г. Совета.

Однако нынешний Председатель Г. Думы плохо годился на роль, которую навязывала ему фракция. «Хомякову органически были противны подпольная борьба и дрязги политических противников, с которыми ему нужно было бы бороться, если бы он пошел по пути, на который его толкало бюро. Он поступил как избалованный барин – ушел, отряс прах с ног своих». Неспроста «Новое время» писало, что Хомяков ушел, поскольку «не находит в себе сил для борьбы с тайными и явными врагами Г. Думы», к числу которых того и гляди присоединится и Правительство. Осведомительное бюро опровергло слух о недоброжелательном отношении кабинета к Думе. Однако мысль газеты любопытна: Хомяков ушел потому, что плохи дела народного представительства. Чтобы уступить место более сильной личности? Как крыса с тонущего корабля? Сам Хомяков объяснил корреспонденту «Times» Вильтону, что пожертвовал собой, чтобы устроить «встряску».

«Русская пословица говорит: «Гром не грянет, мужик не перекрестится». Нисколько не преувеличивая событий, я могу однако сказать, что правительство уже начало креститься». Уход Хомякова – это, не много не мало, удар «грома» для всех. Для депутатов-скандалистов. Для Столыпина, который 8 месяцев не был в Г. Думе, чем ободрил ее врагов и обеспокоил ее друзей. Для Щегловитова и Шварца, чье «надменное» поведение здесь «распаляет страсти слушателей». Для Г. Совета с его «законодательной забастовкой».

Задумайтесь! Г. Дума идет к своему концу! – вот что, по собственному признанию, хотел сказать Хомяков. «Своим уходом я хотел привлечь общее внимание к совершающемуся разложению Думы». «Когда в квартире угар, никто не станет ждать весны, а разбивают окно, чтобы впустить свежий, хотя и холодный воздух. Я именно решил разбить окно. Я порезал себе, быть может, руку. Но это не великая беда. Лишь бы струя чистого воздуха освежила угоревших».

С адресом к Хомякову обратились октябристы, прогрессисты и крестьянские депутаты. «Ваше письмо мне особенно дорого, – ответил бывший Председатель последней группе. – Скажу больше, оно для меня истинное утешение».

Хомякову нанес визит Столыпин, проговорив с хозяином почти час. Наконец, 20.III бывший Председатель по приглашению Государя выехал в Царское Село, где был удостоен 45-минутной аудиенции. Между прочим, Хомяков услышал там: «Раньше, когда подымался вопрос о вашем уходе, я был очень против этого, но теперь я вас понимаю», то есть, очевидно, в настоящем случае бегство Председателя имело веские основания.

Последствия для Г. Думы

Сравнивая свой уход с ударом грома, Хомяков не впадал в манию величия. Общество восприняло его отказ именно так.

«Отказ от председательства г. Хомякова явится едва ли не сигналом к общему скандальному развалу», – писал Меньшиков.

«общее настроение Думы […] весьма подавленное и тревожное. Бесповоротный уход уважаемого Н. А. Хомякова с председательского поста является слишком симптоматичным для прочности существования самой Г. Думы», – отмечал сотрудник «Голоса Москвы».

Маклаков был настолько убежден в близком роспуске Думы, что отказался от возобновления контракта с хозяином своей петербургской квартиры.

«Придется г. Маклакову жить в меблированных комнатах. В Петербурге трудно найти хорошую квартиру», – острил неунывающий «Голос Москвы», уверявший, что никакой общеполитической подоплеки уход Хомякова не имел.

Избрание Гучкова Председателем Г. Думы

Кандидатура октябристов

Еще осенью у Гучкова «промелькнуло» решение стать председателем Г. Думы. По словам некоего националиста, эта перемена была отложена до завершения рассмотрения бюджета и приема английских парламентариев. Недавние нападки на Хомякова со стороны собственной фракции породили подозрения, что его хотят свалить, чтобы освободить место для лидера. Однако Хомяков будто бы почувствовал «кротовую работу г. Гучкова под своим креслом» и ушел сам.

Поначалу октябристы намечали новым Председателем Шидловского или фон Анрепа. Звучала и фамилия Родзянко, кандидатуры правого крыла фракции.

Однако 4.III Столыпин написал Гучкову письмо:

«Многоуважаемый Александр Иванович,

Звонил к Вам несколько раз по телефону, но бесполезно.

Хотел Вам сказать, что председателем Государственной думы для пользы дела должен быть Ал[ександр] Ив[анович] Гучков.

Если Вы завтра ко мне зайдете, выскажу Вам подробнее свои соображения.

Преданный Вам

П. Столыпин

4 марта 1910 г.».

5.III в кулуарах уже все знали о кандидатуре Гучкова.

Любопытный «парламентаризм наизнанку»: не Дума назначает главу Правительства, а Правительство – главу Думы!

На первый взгляд выбор Столыпина может показаться странным. Какой Председатель из Гучкова с его тихим голосом, отсутствием чувства юмора и купеческим происхождением? Выходит, для Председателя настало время из технической фигуры превратиться в подлинного руководителя Думы. Таковым Гучков и был с 1 ноября 1907 г. Ныне предстояло лишь выйти из-за кулис. Должность Председателя расширяла полномочия Гучкова. Он не скрывал, что его интересует прежде всего право непосредственного доклада Государю, чтобы на него влиять. «Но ведь это значит, – волновались противники Председателя Совета министров, – что он вместо одного доклада будет иметь теперь два, что у него нашлась очень верная защита и поддержка». Кроме того, теперь Гучков мог на равных сноситься с Акимовым.

Таким путем новому Председателю Г. Думы предстояло спасать и правительственные реформы, и весь новый строй.

«При данных условиях выборы председателя не явились простым решением вопроса о замещении пустующего председательского кресла, и новому председателю несомненно суждено сыграть историческую роль в жизни Думы», – отметил Хомяков.

«С председательством г. Гучкова самый облик Г. Думы может несколько обновиться, и если она и не сделается четвертой Думой, то может сделаться "третьей с половиной"», – писало «Новое время».

Лишившись руководителя, октябристы оказались в опасности. «Для партии такой шаг опасен, скажу прямо, с ее стороны выборы Гучкова – это жертва», – сказал Хомяков репортерам. «Кандидатура Гучкова нас резала насмерть», – вспоминал Савич, а Шидловский считал решение лидера «непростительной ошибкой с политической точки зрения».

6.III октябристы собрались на заседание в клубе общественных деятелей. Сам Гучков не явился, но находился в том же помещении. Лидеры (например, Звегинцев) говорили, что такая жертва равносильна самоубийству всей фракции. Им возражали, что вопрос стоит о существовании самой III Думы. «Заседание было очень тяжелое и носило какой-то печальный характер: как будто близкие люди сошлись, чтобы проводить в какой-то дальний и опасный путь самого дорогого человека. Все прения, несмотря на их повышенный и страстный тон, проникнуты были какой-то печальной нотой тяжелой утраты». При открытой баллотировке за кандидатуру Гучкова проголосовало 43 лица, против 35.

Будучи извещен об этих цифрах, Гучков заявил о согласии баллотироваться. На новом фракционном собрании восторжествовала партийная дисциплина: «Ведь откажи мы Гучкову в его желании – произошел бы полный разрыв между ним и нами». Фракция единогласно постановила просить Гучкова выставить свою кандидатуру на пост председателя Г. Думы. Фон Анреп заявил от имени кандидата об его согласии.

Октябристам оставалось утешаться, что бывший лидер остается рядовым членом фракции.

Между прочим, «Утро России» находило опасным для Думы и тот развал фракции, который мог последовать за переходом Гучкова в президиум. По мнению газеты, нижняя палата, лишившись центра, разделится на оппозицию и правительственные группы, подвинется влево и приблизится к роспуску.

Отношение других фракций

Националисты и прогрессисты поддержали Гучкова, крайние правые единогласно решили голосовать против него – «противника Православия и врага Самодержавия», пренебрегающего интересами дворянства, духовенства, крестьянства и вообще русского народа.

Среди кадетов было брожение: на заседании центрального комитета партии и на собрании фракции многие лица высказывались за участие в выборах председателя. В первом случае 6 голосов оказалось за выборы и 4 против, в том числе Милюков, а во втором уклонение от процедуры было решено незначительным большинством, причем Милюков сказал, что он «никогда в жизни не будет голосовать за Гучкова». Маклаков потом рассказал, что хотел голосовать за главу октябристов, но должен был перед выборами уехать в Саратов.

Еп. Евлогий попытался склонить духовенство к единодушному голосованию, но единство оказалось недостижимым, поскольку два правых священника, от. Юрашкевич и от. Машкевич высказались в противоложном смысле, – соответственно, за и против Гучкова. Поэтому духовенство голосовало со своими фракциями.

По подсчетам «Нового времени», Гучкову было обеспечено 230-250 голосов.

Выборы

На вечер 8 марта 1910 было назначено особое заседание для выборов нового председателя. «Давно уже кворум не был так многочислен, как в вечернем заседании Думы», – писал «Голос Москвы». «Свет» утверждал, что на хорах отсутствовала публика, но дневник от. Никоновича свидетельствует об обратном.

Социал-демократы, трудовики и кадеты заявили, что воздерживаются от голосования ввиду пристрастного к себе отношения со стороны президиума. Оппозиция выдвигала это же обвинение и во время скандала 6 марта с исключением 7 депутатов, так что кн. Волконский уже знал, каким оружием отбиваться. Он сделал представителям всех трех фракций замечание за нарушение § 125 Наказа (никаких возражений по поводу распоряжений Председателя не допускается). Оппозиция подала протест.

Первый этап выборов – записки. 224 из 278 были поданы за Гучкова. «Голос Москвы» писал, что согласие лидера октябристов баллотироваться было «покрыто шумными аплодисментами», но стенограмма не подтверждает эту подробность.

31 записка была подана за кн. Волконского. Дотошный Председательствующий вновь, как и осенью, попытался их исключить ввиду того, что не написано, о котором идет речь. Справа возразили, что везде указано имя и отчество.

Долгая процедура баллотировки шарами заняла почти час. Секретарь вызвал поочередно всех депутатов по губерниям. Каждый член Г. Думы подходил к ящику, закрытому занавеской, и клал шар направо или налево.

«Пуришкевич даже из такого немудреного дела, как опускание шаров в баллотировочный ящик, ухитрился устроить клоунаду. Подойдя к ящику, он демонстративно поднимает занавеску и опускает свой шар налево, чтобы это было всем видно».

По обычаю, для подсчета шаров вызвали Крупенского. Он работал «артистически», обеими руками. «Техника изумительная», – восхищался сотрудник «Света».

Результаты подсчета – 221 избирательный и 68 неизбирательных шаров – были объявлены кн. Волконским. «Шумные аплодисменты покрывают слова председательствующего, заглушая чью-то единичную попытку справа протестовать». Стенограмма выражается откровеннее, чем елейный отчет октябристского органа, отмечая шиканье на крайних правых скамьях.

Если Хомяков после выборов произносил растроганные речи, то Гучков не только ничего не сказал лицам, почтившим его столь высокой должностью, но и вообще уехал из Таврического дворца еще при начале баллотировки. Члены Г. Думы терялись в догадках. «Дерзко и невежливо, – говорят одни по поводу исчезновения Гучкова. Ловко и дипломатично, – говорят другие. Самомнение и самодурство, – утверждают одни. Осторожность и тактичность, – возражают другие. Во всяком случае, те и другие должны согласиться, что первый поступок нового председателя, состоящий в воздержании от поступка, очень оригинален», – писала «Речь».

Спасая репутацию Гучкова, «Голос Москвы» ссылался на Учр. Г. Думы, согласно которому вновь избранный председатель обязан доложить о своем избрании Государю Императору, поэтому нельзя появляться на трибуне до первой аудиенции. Действительно, такая обязанность председателя существовала. Муромцев, Головин, Хомяков – все они закрывали заседание после своего избрания, указав на это самое правило. Но прежде говорили программную речь, которой придавалось огромное значение. Очевидно, новый Председатель не хотел говорить ни слова до встречи с Государем, и это намерение видно по заметке в «Новом времени», где со слов «близко знающих Гучкова» написано, что он «предполагает выступить со вступительной речью только после того, как он будет удостоен приема в Царском Селе». Следовательно, от этого приема зависело, что скажет Гучков.

Первая аудиенция

«Имею счастие всеподданнейше донести Вашему Императорскому Величеству, что сего числа я избран председателем Г. Думы.

Докладывая о сем, приемлю смелость испрашивать, когда Вашему Императорскому Величеству благоугодно будет повелеть мне явиться.

Председатель Г. Думы Александр Гучков. 8 марта 1910 года».

Этот рапорт был вскоре возвращен с извещением, что аудиенция назначена на 6 час. вечера 10 марта. Государь принял нового Председателя в Большом Царскосельском дворце. Беседа длилась около 40 минут. Вернувшись в Петербург, Гучков отказался сообщать сотрудникам газет какие-либо подробности аудиенции, даже повесил трубку на телефон. Непосвященным оставалось гадать по обмолвкам: в «Голосе Москвы» прием назван «весьма милостивым», в «Свете» – «высокомилостивым», а в «Новом времени» сказано сухо: «Высочайшая аудиенция, продолжавшаяся более получаса».

Отсутствие в последней газете указания на «милостивый прием» заставило Ольденбурга предположить, что Государь открыто показал Гучкову свое недоверие. В кулуарах к тому же ходили слухи, будто бы «сферы» относятся к новому Председателю вовсе не благосклонно ввиду «его боевых речей, хотя бы по поводу порядков в военном министерстве».

Визит Столыпина к Хомякову породил новые разговоры – якобы премьер, поняв шаткое положение Гучкова, попросил бывшего Председателя вернуться на прежнее место.

Впрочем, «Голос Москвы» глухо пишет, что слухи об отношении высших сфер к тому или другому кандидату распускались перед выборами намеренно с целью повлиять на депутатов-крестьян.

На самом деле первая встреча с Гучковым в новой его роли прошла очень хорошо. Государь говорил о необходимости скорейшего рассмотрения крестьянского вопроса, местного суда, западного земства и ассигновки на постройку флота. «Я понимаю, говорит царь, что старая организация морского дела не заслуживает доверия, но вот я удалил старых негодных лиц, призвал новых… флот нам необходим (?)».

Претензии правых

Если не Государь, то консерваторы действительно не любили нового Председателя. Его избрание стало поводом для новых выпадов относительно купеческого происхождения Гучкова. Муромцев, Головин, Хомяков – все они были дворянами. Теперь впервые эта традиция была нарушена.

«Россия содрогнется, когда узнает, что председателем Г. Думы избран не дворянин», – сказал Гололобов.

«Когда я прохожу через кабинет председателя, у меня впечатление, что я иду по старой заброшенной дворянской усадьбе», – заметил кн. Волконский Государю, услышав в ответ: «Я вас понимаю».

Типография «Земщины» отпечатала целую прокламацию под названием «Список потомственных дворян Российской Империи и членов Г. Думы, избравших купеческого сына Гучкова в председатели Г. Думы». В конце была приписка: «Всех 83, из коих 5 князей, 6 графов, 6 баронов и 66 столбовых дворян. Купеческий сын Гучков получил 217 белых и 68 черных; если бы указанные в списке 83 дворянина положили Гучкову налево, то он имел бы 134 белых и 151 черных шаров, т. е. был бы забаллотирован».

Целый тюк этих листовок был разложен чьей-то услужливой рукой на дворянском съезде. Президиум открестился от остроумной затеи и распорядился изъять листы. Лица, попавшие в список, негодовали.

Позже «Колокол» писал: «…некто г. Гучков, правда, ныне председатель Думы, а завтра только владелец лабаза с суконными товарами…».

«Земщина» откровенно именовала нового председателя Думы «выскочкой».

Другой темой для нападок с правой стороны стали высокие должности, которые Гучков занимал в нескольких банках. Например, он входил в совет Учетно-ссудного банка. «Земщина» намекала, что получаемое таким образом содержание обязывает Гучкова действовать в интересах своих начальников-евреев.

Однажды группа членов Г. Думы, проходя мимо Учетного банка, признала своего председателя в некоем господине, который юркнул в дверь, пряча лицо. Если свидетели не обознались, то, по-видимому, Гучков и сам понимал некорректность совмещения политических обязанностей с финансовыми.

Программная речь Гучкова

В 2 ч. 2 м. 12 марта 1910 г. Гучков занял кресло Председателя Г. Думы под продолжительные рукоплескания центра. Объявив о возобновлении заседания, бывший лидер октябристов прочел программную речь.

Гучков начал с тех слов благодарности, которые ему следовало сказать еще в день избрания: «Я глубоко признателен вам, гг., за высокую честь, которую вам угодно было мне оказать избранием меня в Председатели Г. Думы. Приложу все свои силы, чтобы оправдать ваше доверие».

Затем он перечислил очередные вопросы, стоявшие перед Г. Думой, то есть рассмотрение бюджета и ряда законопроектов.

«Удастся ли исполнить эту законодательную работу в ближайшее время, зависит от нас самих. Мы часто жалуемся на различные внешние препятствия, тормозящие нашу работу или искажающие ее конечные результаты. Мы не должны закрывать на них глаза; с ними нам приходится считаться, а, может, придется и… (пауза) сосчитаться. Но рядом с ними есть и препятствия внутренние, в нас самих и среди нас самих, препятствия, над которыми мы властны; и не кажется ли вам, что, преодолев эти последние препятствия, мы значительно ослабим и первые?».

В этом отрывке речь Гучкова перекликается с его выступлением по смете Министерства Внутренних Дел. То же противопоставление внешних и внутренних препятствий законодательной работы Г. Думы. Если объединить обе речи, то глухие намеки Гучкова становятся прозрачными. Снаружи мешают «иные инстанции», которые тормозят и искажают думские законопроекты, то есть Г. Совет. Внутри помеху вносят отсутствие прочного большинства и наличность «политических групп, которые, надо сказать, совершенно не заинтересованы в плодотворности законодательной работы и свои выступления на этой трибуне по вопросам законодательным исключительно учитывают с точки зрения предвыборной агитации».

Таким образом, Гучков предполагал «сосчитаться» с Г. Советом, чем восхитил своих слушателей. На всех скамьях было заметно «сильное движение». Кн. А. Д. Голицын назвал это заявление историческим в жизни третьей Г. Думы. «Смелы слова: "сосчитаемся"», – говорил Аджемов в кулуарах. «Впечатление – колоссальное, – писала «Речь», – и, главным образом, от выбора именно этого слова, столь мало парламентарного, такого житейского, бытового и потому особенно пикантного…».

Вторая задача, поставленная новым Председателем, – преодолеть внутреннее разделение Г. Думы, устранить скандалы. Авторитет народного представительства возрастет, тем самым ослабив положение реакционного крыла Г. Совета, – вероятно, так следует понимать слова Гучкова «не кажется ли вам, что, преодолев эти последние препятствия, мы значительно ослабим и первые?».

Как добиться большинства? Новый председатель находил, что при рассмотрении многих законопроектов «политические точки зрения, казалось бы, могли бы отойти на задний план, и самое резкое политическое разномыслие могло бы не препятствовать дружной работе». Странно слышать эти слова от представителя фракции, которая привносила политику в самые нейтральные законы!

Что касается скандалов, то кредо Председателя по этому поводу звучало так: «лучше погрешить в сторону излишнего расширения свободы, нежели в сторону слишком нетерпимого или боязливого ее стеснения». Конечно, Гучков будет обуздывать скандалистов своей председательской властью, если получит поддержку Г. Думы, но «одним из самых драгоценных приобретений нового строя является та независимость слова и та свобода критики, которые связаны с этой находящейся передо мной трибуной». Либерал до мозга костей, Гучков надеялся водворить порядок в Думе так же, как во всей стране, – без твердых мер, посредством широкой автономии.

Кроме того, новый Председатель нашел уместным изложить свои политические взгляды. «Гг., я убежденный приверженец конституционно-монархического строя и притом не со вчерашнего дня. Вне форм конституционной монархии, а отнюдь не парламентаризма, я не могу мыслить мирное развитие современной России со всеми теми особенностями, которые завещаны русской историей и коренятся в русской действительности, с народным представительством, облеченным широкими правами в законодательстве и надзоре за управлением, но и с Правительством сильным и ответственным только пред Монархом, а не пред политическими партиями».

Неспроста Гучков это говорил в программной речи, при изложении списка предстоящих дел! Проницательный Володимеров насторожился: «зачем Гучкову понадобилось анонсировать с председательской трибуны о том, что он конституционалист» и вскоре понял: «с избранием г. Гучкова в председатели 3-я Дума вступает на путь политических приключений». Конечно, изложенное кредо представляло собой политическую программу, предполагавшуюся к проведению в жизнь, программу, в сущности, «Союза 17 октября».

Поклон налево – слово «конституция», которое ни Головин, ни Хомяков не решались произнести с председательского места. Гучков нашел на редкость изящную формулировку, которую в полной мере почувствовал дотошный юрист Замысловский: «А. И. Гучков заявил, что он конституционалист, но не сказал, что у нас существует конституция». Председатель как будто сказал только о себе. «Ничего против его речи поэтому нельзя иметь, – говорил Замысловский. – Каждому предоставлено полное право быть конституционалистом или не быть им».

В том же смысле высказалась и кадетская «Речь»: «Слово, которого все ожидали, сказано. Но способ, каким оно сказано, уничтожает его действие. А. И. Гучков сообщил Г. Думе, что лично он «убежденный приверженец конституционно-монархического строя, и притом не со вчерашнего дня». В этом, конечно, никто не сомневался».

Итак, заветное слово произнесено так, что никто не в проигрыше, но никто и не в выигрыше. В «Новом времени» Пиленко восхищался мудрым употреблением спорного термина: «Гучков сумел сказать его сегодня так, что все поверили его искренности, и, в то же время, никто не запротестовал. Это особое искусство. Этому надо учиться у Гучкова».

Был и поклон направо – исповедание монархических убеждений и два отрицания: «не парламентаризм» и «не ответственное перед Г. Думой министерство». Главным адресатом этих слов был, наверное, Государь, которому Гучков словно говорил: я вам не враг.

«Гучков одержал сегодня блестящую победу, – писал Пиленко. – Его программная речь, которой ожидали с таким нетерпением, оказалась и весьма содержательной, и красивой по форме. Но Гучков сделал нечто большее: он не только сказал хорошую речь, он еще объединил вокруг нея – как это ни странно – почти всю Думу»^{. «…}давно уже не приходилось наблюдать такого редкого единодушия», – отмечал сотрудник «Голоса Москвы».

Корреспонденты старательно записывали за членами Г. Думы из лагеря оппозиции, не скрывавшими своего восхищения: «Безукоризненная речь» (Аджемов), «Очень умная речь. Гучков знает, чего он хочет, и в этом его сила» (Некрасов), «Это лучшая из председательских речей, произнесенных во всех трех Думах, и в политическом, и в деловом отношениях» (Гегечкори).