Архив сельца Прилепы. Описание рысистых заводов России. Том II

© Соколов А.А., публикатор, 2019

© Гусляров Е.Н., предисловие, 2019

© Бородулин С.А., примечания, 2019

От издателей

Второй том «Архива сельца Прилепы» Я.И. Бутовича выходит в свет спустя четыре года после публикации первого тома. Поэтому мы считаем необходимым напомнить читателю о некоторых особенностях нашего издания.

По замыслу автора, книга должна была включать восемьдесят два очерка о лучших рысистых заводах страны, которые Яков Иванович посещал лично. Однако работа не была завершена. В 1927 году Я.И. Бутовича арестовали, и, освободившись, он уже не вернулся к «Архиву…». Поэтому в настоящем издании представлено лишь тридцать пять заводских очерков. Заданная автором последовательность повествования соблюдена, но значительный объем рукописи заставил нас разбить текст на три тома, каждый из которых проиллюстрирован большим числом архивных фотографий: портретами коннозаводчиков, знаменитых лошадей, видами мест, о которых идет речь.

В первом томе, изданном в 2015 году, рассказывается о собственном заводе автора – Прилепском, и, значит, основным его сюжетом было применение в зоотехнической практике излюбленной селекционной формулы Я.И. Бутовича: Полкан 3-й плюс Лебедь 4-й. Эти крови лежали и в основе прилепских рысаков Ловчего и Улова, на которых уже в советское время «всё бежало», по меткому замечанию профессора Г.А. Рождественской.

Эта невесомая формула была главным и вовсе не секретным оружием талантливого русского коннозаводчика. Различные коннозаводские издания Москвы и Петербурга часто публиковали работы начинающего тогда «охотника рысистого дела», где он отстаивал свои взгляды. В конце XIX века выработанная им формула, как родник, пробила себе дорогу в коннозаводской практике и стала коренником в тройке с Бычками и Петушками. Однако очевидна она была далеко не для всех. У многих русских коннозаводчиков имелись собственные обоснованные предпочтения и свои, по выражению А.С. Пушкина, «предрассудки любимой мысли», главным из которых оказалось метизаторство орловца с американским рысаком.

Во втором томе «Архива…» Полканы и Лебеди – пожалуй, основной сюжет всей книги – напомнят о себе в рассказе о заводе Ф.А. Терещенко.

Необходимо также обратить внимание читателя на очерк о заводе А.В. Якунина, помещенный в настоящем томе. Основой якунинского завода стали кобылы В.П. Охотникова (то есть кобылы В.И. Шишкина, или, иначе говоря, «графские лошади»). Они оказали огромное влияние на создание Вармиков и Лесков, которые вместе с Корешками были самыми востребованными рысаками в первые годы советского коннозаводства. Поскольку отдельного очерка о заводе В.П. Охотникова не существует, ведь Охотников передал своих лошадей в Хреновской государственный завод, когда Бутович был еще ребенком, а очерк о Хреновском заводе автор написать не успел, фотоснимками охотниковских лошадей мы проиллюстрировали рассказ о заводе А.В. Якунина. К этому же очерку подверстаны фотографии нисходящих поколений Вармиков и Лесков (описаний заводов А.А. и В.А. Щёкиных и Н.И. Родзевича, работавших с этими линиями, в рукописи нет).

В третьем, пока не изданном, томе содержатся очерки о Дубровском заводе великого князя Дмитрия Константиновича, о заводах И.Г. Афанасьева (а значит, о Крепыше), герцога Г.М. Лейхтенбергского, Д.А. Расторгуева и других. Иначе говоря, рассказы о Бычках, Петушках и Полканах. Надеемся, что и последний том «Архива сельца Прилепы» скоро дойдет до читателя.

В заключение хочется сказать, что, кроме этой работы и уже увидевших свет «Воспоминаний коннозаводчика», существует по крайней мере три до сих пор не изданные рукописи Я.И. Бутовича, сопоставимые по объему с «Архивом…», – монографии об Удалом, о Крутом 2-м и Добродее. Хочется верить, что придет время и для их публикации.

Русская лошадь

«Я не раз повторял, что замена лошади двигателем внутреннего сгорания стала одной из самых печальных вех в развитии человечества!» Прочитав эту фразу в мемуарах Уинстона Черчилля, я вздрогнул. Ведь я и сам всегда так думал, но, чтобы сказать подобное, нужны решительность и мужество. Черчилль вовсе не был противником прогресса, он лишь утверждал: вечное не может противоречить настоящему. А если противоречие возникает, значит, в мире что-то неладно.

Можно привести цифры, доказывающие, сколько теряет народное хозяйство от небрежного отношения к труженице-лошади. Такие цифры существуют, и они значительны. Но дело не только в цифрах.

Любовь и уважение к лошади, этому замечательному животному, входили когда-то в кодекс человеческого благородства. Сегодня нам остаются искренняя печаль и сожаление. Грусть вызвана не только тем, что в жизни не остается места прекраснейшей из привязанностей, печально, что уходит одна из лучших черт нашей духовной сути…

Виктор Астафьев писал: «…сколько бы машин ни перевидел, сколько бы чудес ни изведал, вот эта древняя картинка: лошадь среди спящего села, недвижные леса вокруг, мокро поникшие на лугах цветы бледной купавы, потаенной череды, мохнатого и ядовитого гравилатника, кусты, травы, доцветающие рябины, отбелевшие черемухи, отяжеленные мокром, – все это древнее, вечное для меня и во мне нетленно.

И первый раз по-настоящему жалко сделалось тех, кто уже не просто не увидит, но даже знать не будет о том, что такое спящий деревенский мир, спящие среди села смирные, терпеливые, самые добрые к человеку животные, простившие ему всё, даже живодерни, и не утратившие доверия к этому земному покою».

Сегодня в мире существует около 300 пород лошадей. Примерно столько же, сколько народов, больших и малых. В России признаны существующими 17 лошадиных пород. Но фактически существующими специалисты считают лишь те породы, с которыми возможна планомерная селекционная работа, которые имеют племенное ядро в количестве, достаточном для воспроизведения и совершенствования.

Разумеется, ни в коем случае нельзя утверждать достоинства одной породы в ущерб другой. Каждая достаточно выстрадала и отстояла свое право на существование и нашу безусловную привязанность. И все же только орловский рысак, которому исполнилось, слава богу, 230 лет, имеет полное право называться символом нашего Отечества, живым свидетельством дарований и созидательного инстинкта нации.

Конечно, главным признаком культуры любого народа остаются слово и мысль. Но нелишне вспомнить: само понятие культуры изначально было связано с культурой пашни. К сожалению, пока лишь среди профессиональных конников утвердилась истина, что орловский рысак имеет для национального самосознания ту же цену, что и, к примеру, живопись Андрея Рублёва или русские народные сказки.

Орловская лошадь изначально называлась русской. Она была призвана обновить облик России. Для размашистого шага в истории стране была необходима сильная и быстрая лошадь, которая одинаково годилась и для кавалерии, и как тяговая живая энергия артиллерии и обоза. Без скорой и надежной связи деловая и культурная жизнь, торговля и наука в огромной державе текли вяло. Рысак дал молодое движение застоявшейся крови российского государственного организма.

Уже к середине XIX века Россию невозможно было представить без орловского рысака. В дело активно включилась провинция. Впервые ревнители орловской лошади объединились в Общество охотников конского бега в тамбовской Лебедяни в 1826 году, за восемь лет до открытия Московского ипподрома. А в 1832-м, благодаря усилиям рязанских помещиков братьев А.М. и Н.М. Кормилицыных, в той же Лебедяни состоялись первые в мире правильно организованные официальные спортивные бега для рысистых пород. Правда, в то время подобная порода существовала одна – орловская. Но факт остаётся фактом. И фактом замечательным, утверждающим приоритет нашей страны в истории мирового конного спорта.

Не было в России уезда, где не мечтали бы приобщиться к славе орловского рысака, не стремились получить своего рекордиста по резвости и красоте. В результате к 1907 году на обширном пространстве Российской империи насчитывалось 5962 частных конных завода. Наследственный учет орловской крови был в то время поставлен в исключительной строгости и дотошности – названия всех этих заводов зафиксированы в государственных племенных книгах, на английский манер называемых студбуками. Успешнее всего дело было поставлено в заводах В.П. Воейкова, В.П. Охотникова, Н.И. Тулинова, И.Д. Ознобишина, Н.П. Малютина, Я.И. Бутовича. Это были выдающиеся охотники, ходячие энциклопедии орловских родословий, яркие личности. Можно утверждать, что вместе с орловской породой лошадей появилась и новая человеческая порода. Насколько значительным было это явление русской жизни, можно понять, прочитав книгу воспоминаний Якова Бутовича «Мои Полканы и Лебеди». Обширные мемуары выдающегося коннозаводчика спасены и опубликованы пермскими энтузиастами конного дела. Сама история издания этой книги стоит отдельного разговора…

Сегодня мы с великим трудом можем себе представить всё значение орловского рысака для промышленной, культурной, хозяйственной и повседневной жизни страны. Благодаря крови орловцев произошло мощностное перевооружение народного хозяйства. Лошадь – живая энергетическая единица – облагораживалась и обретала новые возможности. Едва ли не каждая деревенская савраска за несколько десятилетий оборотилась наполовину орловцем. Получив своего рода мотор иного класса, крестьянское хозяйство резко повысило производительность. Именно тогда Россия превратилась в главную зерновую державу мира и в неограниченном количестве экспортировала хлеб в Европу и Америку.

Государственное и частное коннозаводство страны успешно выполнило стратегическую задачу – обновило и в корне улучшило лошадь в крестьянском дворе. Кровь орловского рысака творила удивительные вещи. Орловец был создан для скорой и комфортной езды. Такой комфорт давала только рысь, галоп на русских дорогах способен был вытрясти душу. Но вот кровь классной ездовой лошади прилили к местной где-то в воронежских краях и получили тяжеловоза-битюга – этакий живой мини-трактор. Мощный тягач, пригодный для плуга или для портовых работ, положил в Одессе начало промыслу и сословию биндюжников – возчиков тяжелых грузов.

…Граф Орлов создавал свою лошадь для серьезного дела. Рысистый спорт родился попутно, но мировая слава орловцев пошла именно от него.

Орловский рысак произвел фурор в Европе. Париж первым ввел моду на русскую лошадь. Вывоз за границу русских рысаков особенно усилился с 1867 года, после того как орловец Бедуин проявил величайшую резвость на международном состязании в Париже: он одолел версту за 1 минуту 32 секунды. Самая резвая из американских кобыл Флора Темпль прошла то же расстояние на целых четыре секунды хуже. Были, оказывается, времена, когда мы били американского рысака по всем статьям!

После блестящих побед орловца на международных состязаниях 1879 года русскую лошадь начали лихорадочно скупать европейские коннозаводчики. Тут и подстерегла нашего рысака первая опасность. Упоенные успехом, соблазненные высокой ценой, предложенной иностранцами, русские заводчики сбывали за границу первоклассных лошадей и тем ослабляли собственное дело. Большое количество орловцев появилось во Франции, Австро-Венгрии, Голландии, Дании, Швейцарии, Италии. Именно орловские рысаки прославили своим потомством европейское конное дело. Не последнюю роль сыграли они при создании французской рысистой породы, стремительно ворвавшейся сегодня на ипподромы мира. В первый том племенной книги Франции внесено 20 жеребцов и 43 кобылы орловской породы.

Небольшое количество орловцев поступило и на заводы Америки. Среди них были лошади высочайшего класса, такие как рекордист Кочет и победитель Императорского приза Ментик. Американский историк коннозаводства и конного спорта доктор Хорн, отдавая должное русской лошади, пишет: «…победоносное шествие орловского рысака почти через всю Европу и сам орловский рысак часто были прямой причиной возникновения ипподромных испытаний и, в тесной связи с этим, рысистого коннозаводства». Так что историческое первенство орловской породы бесспорно даже в глазах ее противников.

Побивая европейских лошадей на их родине, орловский рысак затмевал их также совершенством форм, идеальными очертаниями. Великолепным доказательством этого стала единственная в своем роде победа жеребца Ветра-Буйного на Всемирной выставке в Париже в 1900 году: на смотре лучших упряжных лошадей мировых пород интернациональное жюри присудило ему золотую медаль и звание всемирного чемпиона.

Недосягаемым орловский рысак считался и благодаря тем удивительным возможностям, которые были в нем заложены.

В 1836 году высшее достижение породы выразилось в рекорде 5.45. Его установил известный в истории орловского коннозаводства Бычок на дистанции в 3200 метров (три версты). Результат казался феноменальным. Но не прошло и двух десятилетий, как жеребец Чародей установил новый рекорд – 5.30. Еще через 15 лет знаменитый Потешный показал свой выдающийся результат – 5.00. Этот рекорд держался четверть века, пока его не улучшил Лель (4.46), рысак, который сочетал резвость с лучшими по тому времени в породе формами. В 1910 году приходит время «лошади столетия» Крепыша (4.25,7). Через 26 лет его рекорд побьет выдающийся советский рысак Улов (4.20,6).

Таким образом, за сотню лет рекордное время орловского рысака улучшилось на 1 минуту 24,2 секунды. Подобного ускорения не знает ни одна спортивная порода в мире. Эта заставляет думать, что настоящее время орловца ещё впереди. Возможно, мы просто не умеем взять от него тот максимум, на который он способен. Недаром известный историк конного дела Василий Коптев утверждал: «Рысак орловский таков, каков он есть, являлся примером не только гениального скрещивания пород, но и своеобразного воспитания, выездки, наездки и употребления его в работу, – и дальнейшее его видоизменение и развитие зависит также от человека».

Орловец необычайно чувствителен, «отдатлив», как говорят конники, на добро и ласку. С этим связаны необычайные повороты некоторых спортивных карьер.

Однажды к простому заводскому наезднику Ивану Драницыну с известного ипподрома поступил разбитый и заезженный конек Успех. Драницын стал этого конька выхаживать. Так прикипел к нему душой, что в особо голодные для деревни пятидесятые годы прошлого века тайком от семьи приносил Успеху куриные яйца, чтобы восполнить его тело и стати. Привязанность оказалась взаимной. И вскоре неизвестный деревенский житель, заводской конюх, на сельском ипподроме побил два десятилетия стоявший всесоюзный рекорд европейского рекордиста Улова. Думается, это и есть лучший пример лошадиной благодарности человеку.

Лошадь может быть настоящим партнером и другом своего воспитателя. Об этом свидетельствует триумф Игоря Самодуровского, который на орловце по кличке Сатурн-91, рожденном в Завиваловском конном заводе, стал в 2000 году победителем зимнего чемпионата России не где-нибудь, а в конкуре. Никто и подумать не мог, что подобное возможно. К этому виду состязаний совершенно не приспособлены ни характер, ни конституция рысака. Невероятная победа открыла еще одну грань великолепного создания, подтвердила неисчерпанность и неисчерпаемость возможностей породы.

В начале нового тысячелетия мы стали свидетелями взлета спортивной карьеры орловского рысака Балагура, родившегося в Чесменском конезаводе и выступающего под управлением Александры Кареловой в выездке – по программе школы высшей верховой езды. Тоже дело неслыханное…

Орловский рысак, побеждая лошадей узкоспециализированных пород, выращенных и воспитанных в Европе, вновь доказывает свое превосходство как универсальная лошадь. В этом русскому феномену нет подобия. О том, что орловец имеет громадный резерв возможностей, свидетельствует и тот факт, что практически все абсолютные рекорды на основные дистанции установлены орловскими рысаками, которые не имеют ни капли крови других пород.

Современный рекорд орловского рысака на дистанции 1600 метров – 1.57,2. Он установлен жеребцом Ковбоем Пермского конного завода. Это лучшая резвость для орловских рысаков России, показанная в призовой езде. Держится рекорд более 29 лет для орловцев, и более 20 лет результат Ковбоя был недостижим для всех рысистых пород СНГ.

Рекорд жеребца Алтайского конного завода Иппика на дистанции 2400 метров – 3.02,5 держался 15 лет, с 1986 года, и являлся лучшим результатом для рысаков всех пород, существующих в России. Лишь в 2001 году американский рысак Рангоут, рожденный в Краснодарском крае, сумел превзойти достижение «сибиряка» на четверть секунды.

Обладает орловская порода и другими качествами, не менее ценными, чем резвость: выносливостью, силой, необыкновенной плодовитостью, долголетием, большой способностью к акклиматизации. Все это когда-то позволило облагородить массовое коневодство страны. Запас прочности и класса у русской лошади огромен. Орловский рысак не нуждается в улучшении путем скрещивания с какой-либо другой породой. Почти все попытки усовершенствовать его посредством крови заморских лошадей оказывались бесплодными.

Но наш рысак таков, каковы мы. Любая беспечность, бестолковщина, неумение угадать последствия принятого решения немедленно отражаются на его состоянии, унижают заложенный в породе смысл. Состояние русского орловского племени точно отражает состояние самого народа. А история и впрямь развивается по спирали. В том числе история наших бед. Несчастья орловского рысака и людей, которые посвятили ему жизнь, усугублены ныне равнодушием государства, для которого драгоценное наследие стало обузой. Растерянность и неуверенность поразила учреждения, созданные когда-то, чтобы хранить это живое богатство. Как быть уверенным в своем деле, если ты не веришь, что кому-то нужен? Тем удивительнее кажутся подвиги во имя спасения того, что не имеет цены. Остаются в России подвижники, которые неимоверными усилиями отодвигают последние времена.

…Историю русской лошади изменили корысть, ставочный азарт, первое поветрие вестернизации, занозившей русское сознание. Есть в этом какая-то в высшей степени обидная несообразность. Ведь ставки можно делать и на тараканов, и на глупейший шарик рулетки. Орловский рысак – создание иного порядка. Он завещан нам среди других непреходящих ценностей, созданных разумом и усилиями многих поколений. Ни промотать, ни потерять эти ценности у нас нет права. Национальное достояние не подлежит пересмотру.

Евгений Гусляров, член Союза писателей России

Текст публикуется в сокращении по материалам фотоальбома Е.Н. Гуслярова «Русская лошадь».

Завод Г.Н. Бутовича

В Богодуховском уезде Харьковской губернии, в селе Николка, был в свое время рысистый завод Г.Н. Бутовича. С его владельцем я познакомился в Полтаве, когда был еще в кадетском корпусе. Корпусной сад и плац, где упражнялись и гуляли кадеты, почти примыкал к беговому ипподрому, и я после обеда с особого разрешения начальства ходил на ипподром и наблюдал за проездками рысаков. Фигурка кадетика, интересующегося лошадьми, обратила на себя внимание секретаря местного бегового общества К.П. Черневского. Узнав мою фамилию и выяснив, что я сын коннозаводчика, он представил меня вице-президенту общества Г.Н. Бутовичу. Мы были в отдаленном родстве, так как род Бутовичей имел несколько разветвлений, а происходил от одного корня.

Секретарь общества Константин Петрович Черневский был небольшого роста, сухой, очень подвижный, сангвиник по темпераменту. Страстный любитель лошади и знаток генеалогии орловского рысака. Я стал бывать у него и целыми вечерами слушал его рассказы о прежних лошадях. Черневский стал моим первым учителем по генеалогии и поразил меня своей огромной памятью. Он сыпал именами беспрестанно, прекрасно знал породу и в заводских книгах ориентировался свободно. Впоследствии я узнал, что полтавские коннозаводчики называли его «ходячим студбуком», ценили и нередко с ним советовались. В вопросах генеалогии он был авторитетом для всех, и разве один Сухотин не уступал ему в знании генеалогии и мог поспорить с ним. Перед Сухотиным и его лошадьми Черневский искренне преклонялся, а породу Бычка ставил превыше всего. Он часто повторял мне, что если в лошади течет хоть капля драгоценной крови Бычка, то лошадь и сильна, и резва, и устойчива в передаче своих способностей. В 1890-х годах Черневский выступал иногда в коннозаводских журналах. Его статья, напечатанная в 1894 году, наделала немало шуму, ибо он предложил тогда, чтобы правительство обязало коннозаводчиков, собственников знаменитых производителей, отправлять своих рысаков в общественную случку. Разумеется, на него посыпался град упреков. Черневский владел пером довольно посредственно, и статьи его теперь не представляют большого интереса. Человек он был неуравновешенный, очень увлекающийся, взбалмошный, но добрый и мягкий. Кроме лошадей, решительно ничем не интересовался, и обыватели в Полтаве считали его чудаком. Он был небогат и, исполняя работу секретаря в беговом обществе, состоял еще управляющим конным заводом Г.Н. Бутовича и выступал там вдохновителем всех коннозаводских начинаний. Люди, подобные Черневскому, искренне и бескорыстно преданные делу, в свое время принесли немалую пользу рысистому коннозаводству страны, так как они в своем уголке будили коннозаводскую мысль, всячески пропагандируя значение генеалогии, и не одна интересная рысистая лошадь попала в завод по совету таких фанатиков, как Черневский.

Константин Петрович, конечно, превосходно знал рысистые заводы Полтавской губернии и выше всех остальных ставил завод старейшего полтавского коннозаводчика М.Я. Сухотина. Само собою разумеется, что к заводу Г.Н. Бутовича он тоже питал самые нежные чувства, ибо этот завод стал заводом призового направления благодаря его собственной деятельности. Черневский, у которого я бывал, не мог не видеть, что Грудницкий имеет на меня очень большое влияние, и это его крайне тревожило. Когда, приехав из завода Иловайского, я восторженно отозвался о чистокровных лошадях, Черневский пришел в негодование и прямо заявил, что все скакуны не стоят выеденного яйца, что Иловайский и Грудницкий меня совращают и мечтают превратить в скакового охотника, но я не должен поддаваться искушению, а должен твердо держаться своей рысистой веры. «Не забывайте, что все Бутовичи были всегда рысачниками, и вы тоже должны идти по их стопам. А чтобы вам показать, что рысаки не хуже чистокровных лошадей, я повезу вас в за вод к Григорию Николаевичу Бутовичу и покажу вам настоящих рысаков».

После этого разговора прошло всего несколько дней, и вдруг я был вызван в приемную. Прихожу туда и вижу Григория Николаевича Бутовича и Константина Петровича Черневского. Бутович привез мне всевозможных деревенских лакомств и сказал, что он только что был у директора корпуса и генерал Потоцкий разрешил мне в субботу поехать в отпуск в деревню на два дня. «Я уезжаю сегодня, а в субботу за вами заедет Константин Петрович, – сказал Г.Н. Бутович, – и вместе с ним прошу вас приехать ко мне в деревню, где я вам покажу свой рысистый завод». Поблагодарив за любезное приглашение, я с радостью дал согласие на эту поездку.

Григорий Николаевич Бутович был типичный помещик. Довольно высокого роста, плотный, медлительный в движениях, с крупными, расплывчатыми чертами лица, густыми рыжими волосами и большой бородой лопатой. Говорил медленно, спокойно, что называется, с чувством, с толком, с расстановкой. Сейчас же было видно, что человек привык к власти. Уверенность в движениях и жестах, манера себя держать и говорить – все указывало на то, что он человек богатый и привык, что все его слушают с вниманием и должным уважением. Впоследствии, короче узнав Григория Николаевича, я понял, что он не отличался большим или особенно проницательным умом, однако был неглупый человек и очень хороший хозяин. Будучи чрезвычайно добр, он легко подпадал под чужое влияние. Эта черта характера погубила его, привела к разорению. Лошадей он очень любил, у него был не только рысистый завод, но и своя призовая конюшня. В молодости он сам ездил и в деревне любил наезжать рысаков и править лошадьми. Не чужд он был также и общественной деятельности. На юге в спортивном мире Г.Н. Бутович занимал видное положение – являлся старшим членом Харьковского бегового общества и вице-президентом Полтавского. Это был очаровательный человек, мягкий, воспитанный и ко всем благожелательный. Его очень уважали и ценили, и он пользовался определенным влиянием в кругах харьковского дворянства.

Опишу свою поездку в завод Г.Н. Бутовича, но сразу оговорюсь, что мои сведения об этом заводе крайне отрывочны, а мнение о лошадях чересчур общее, поскольку я посетил этот завод, когда был в шестом классе корпуса, то есть совсем юнцом.

Завод Г.Н. Бутовича был старинный: он существовал свыше ста лет. Первые сведения о нем мы находим в издании 1839 года «Статистические сведения о коннозаводстве». Там указано, что завод производит верховых лошадей и основан в давние времена. Последующие упоминания встречаются в справочнике, изданном коннозаводским ведомством в 1854 году, а затем в изданиях 1870-х годов, где сообщается, что завод перешел на производство упряжных лошадей рысистого сорта. Это произошло уже при отце Г.Н. Бутовича. Производителями в заводе тогда были Волчок (Несогласный – Волчиха), р. 1868 г., завода Коробковых, и Епископ (Идеал – Барсиха), р. 1869 г., завода Беляковых; позднее – Сокол (Седой – Славная), р. 1874 г., завода С.М. Шибаева. Славная была матерью знаменитого Кряжа. Матки были тогда почти все из заводов харьковских коннозаводчиков Гендрикова, Шидловского и Наковалина.

Получив от отца завод, Г.Н. Бутович некоторое время вел его в прежнем направлении. Производителем у него тогда был Клад 2-й (Дараган от Клада – Голубушка), р. 1878 г. Однако в 1895 году Г.Н. Бутович коренным образом переформировал завод, придав ему под влиянием К.П. Черневского призовое направление. Основой послужил известный завод полтавского коннозаводчика П.К. Башкирцева, отца знаменитой Марии Башкирцевой, купленный Г.Н. Бутовичем в полном составе. К группе башкирцевских маток были куплены производители: известный Мужик 2-й (Мужик 1-й – Совершенная), р. 1877 г., завода Роговых, и Табор 2-й (Талисман – Чудная), р. 1888 г., завода В.И. Кублицкого, известный призовой рысак своего времени. Позднее у М.Я. Сухотина был куплен рыжий жеребец Смерч (Петух – Томная). Он бегал в цветах Бутовича, а затем поступил в завод. К группе башкирцевских кобыл были добавлены матки заводов Сухотина (Игла), Варшавского (Весна, Завирюха) и Кублицкого (Темза). В заводе было тогда не более двенадцати-пятнадцати маток. После реформы своего завода Г.Н. Бутович больше не покупал кобыл чужих заводов и довольствовался тем материалом, который имелся в его распоряжении. Материал этот был очень интересного качества, из завода Бутовича вышло немало резвых лошадей, которые прославили его на юге России.

Итак, в субботу Черневский заехал за мной и мы отправились в имение Г.Н. Бутовича Николку. Оно располагалось недалеко от станции Кочубеевка Харьково-Николаевской железной дороги, часах в двух езды от Полтавы. Когда мы приехали на станцию, уже стемнело, в имении мы застали хозяев за вечерним чаем. Дом в Николке был хороший, старинный и богато обставленный. Везде царил большой порядок, камины горели в кабинете и столовой, а мягкий свет ламп под большими абажурами создавал впечатление особого уюта и тепла. За столом, кроме хозяина, сидела его жена Мария Цезаревна, очень милая и красивая дама. Трое детей, две девочки и мальчик, мило, но просто одетые, находились тут же со своей гувернанткой. Посторонних не было. Лакей в черном фраке, мягко ступая, бесшумно двигался вокруг стола и разносил чай. Мы с Черневским присоединились к обществу хозяев, и оживленная беседа о лошадях началась. Черневский был хорошим рассказчиком и довольно остроумным человеком. Его слушали внимательно и с видимым удовольствием. По отношению к нему хозяев и детей было видно, что это свой человек в доме. После чая направились в гостиную и провели в ней время вплоть до ужина. Вечером Григорий Николаевич показал мне свою коннозаводскую библиотеку, которая была очень хороша и полна. В ней имелись все старинные коннозаводские издания, и на многих стояли инициалы отца или деда хозяина. Книги были в хороших переплетах, по закладкам в некоторых было видно, что они не только являются украшением библиотеки, их читают. Знакомство с этой библиотекой доставило мне большое удовольствие; я сравнивал ее со своей и с грустью думал, что едва ли мне скоро удастся собрать такую библиотеку: у меня в то время было не более двадцати-тридцати коннозаводских книг. Поздно вечером разошлись спать. На утро была назначена выводка в заводе, а после раннего обеда мы с Черневским должны были ехать к четырехчасовому пассажирскому поезду.

Когда на следующее утро мы с хозяевами и Черневским вышли на крыльцо, было пасмурно, моросил дождь и все было окутано сырым туманом. Быстрым взглядом я окинул открывшуюся перед моими глазами картину. Сейчас же за домом начинался столетний парк. Перед домом был большой двор с газонами, справа от него – все службы, а впереди – здание конного завода, старинное по типу, но, видимо, недавно отремонтированное. Построек было много, все было под железом, содержалось в превосходном порядке, и на всем лежала печать довольства и благосостояния. Завод, где нас уже ждали, был подметен, вымыт и блестел. Видно, что хозяин хотел показать свой завод в полном порядке и к выводке приготовились.

Первым вывели вороного Мужика 2-го, густую, капитальную лошадь. «Это мой любимец, – сказал Григорий Николаевич. – Таких рысаков я люблю: не побежит его приплод, так в городе дадут деньги». Черневский засуетился, забегал вокруг лошади и возмущенно заявил: «Как же от него может не бежать приплод, когда он уже бежит!» И тотчас начал говорить о замечательной породе Мужика 2-го, его отце Мужике 1-м и т. д. «Это кругом роговская лошадь». Мужика 2-го довольно долго держали на выводке, и Григорий Николаевич с видимым удовольствием смотрел на него.

«А теперь я вам покажу любимца моей жены», – сказал Г.Н. Бутович. Вывели белого жеребца. Я пришел в искренний восторг от его форм. Это был совершенный араб, сухой, кровный и с поразительно красивой головой. Кожа у него была тончайшая, так что из-под нее явственно выступала сетка кровеносных сосудов. Даже в этот пасмурный день жеребец блестел, отливал серебром и как бы рисовался на выводке. Черневский с гордостью объявил, что это известный по своим бегам в Москве Табор 2-й завода Кублицкого, сын Талисмана и знаменитой по своему приплоду Чудной. Затем, как из рога изобилия, посыпались имена и рекорды: он перечислял лучших предков Табора 2-го. «Не правда ли, он лучше Мужика?» – тихо спросила меня Мария Цезаревна. «Да, он мне больше нравится», – ответил я. Григорий Николаевич вмешался в наш разговор и, улыбнувшись, сказал: «Жена его так любит, что я ей подарил Табора. Если он выдержит подготовку и не рассыпется, то этим летом будет бежать в Полтаве уже от имени моей жены». Черневский тем временем не унимался и продолжал восторгаться породой и формами Табора 2-го: «Посмотрите, Яков Иванович, какая у него голова. Голова – это визитная карточка лошади! Не правда ли, у него замечательная визитная карточка?» Я улыбнулся этому сравнению, но должен был признать, что «визитная карточка» жеребца действительно хороша. Взяв меня под руку, Григорий Николаевич подвел меня к жеребцу и сказал: «Взгляните на его единственный недостаток: жеребец узкий и тесный в коленях. Во всем остальном это замечательная лошадь».