Читать книгу: «ШАМАНКА»

ПРОЛОГ

После подавления восстания бурят, спустившихся по реке из Тункинского улуса, воевода и основатель Иркутского острога сын боярский пятидесятник казацкий Иван Похабов, решал, как быть с шаманкой, пойманной у высоченной скалы, смущающей окрестности крутизной. Скала эта отличалась неприступностью и грозно нависала над Иркутом.

Буряты проживали с давних времен вдоль долины реки, что значит верченая-крученая вода, и ясака никому не платили. Но вот как явились из Енисейска, спустившись по Ангаре, настырные бородатые люди, все как на подбор шумливые пьяницы и разбойники, пришлось мириться местным скотоводам и охотникам с насилием и выплачивать дань московскому царю. Да только так порой говорилось, − царю, а часто ясак оседал в бездонных карманах воевод казацких. Бражничали без меры пришлые, куражились над местными. Жен и дочерей не редко похабничали, мужчин уму-разуму учили жестоко. От того и ясак рос, не убывал, какие бы другие поборы не проводил воевода казацкий.

Шаманка Эргин-тойон разжигала костры на вековом капище близ сторожевых башен пришельцев на вершине скалы, на плоской проплешине на самом краю. Здесь среди векового леса проводила свои языческие обряды с дикими плясками под бубен: тряслась до состояния транса и потери сознания, и оседала наземь, выбившись из сил, закатив глаза с лицом отрешенным, чужим, воздетым к небу.

Со скалы было хорошо видно, как тянулись по Иркуту, по зимнику обозы казацкие с юга из Тункинской долины, битком набитые добычей. Капище шаманки стало центром противостояния местного люда пришлым: отсюда разлетались призывы к бурятским стойбищам о сопротивлении.

А теперь, тощая, связанная веревками, поверх расписной шаманской кухлянки, обозленными казаками, Эргин-тойон, сидела в санях и зыркала остро из-под всклоченных, черных как смоль волос, на своих мучителей горящими как угольями глазами. Чуяли все, − внутри этого скомканной веревками худобы пламенеет душа непобедимая, огненный протест, жгучая, как горящая смола отрава и дурная сила. Оттого боялись ее.

Шаманку разместили на санях, а она наблюдала раскосыми узкими глазами таежной рыси за своими мучителями, запоминала и проклинала их, и победно глянула, ухмыльнувшись на рядок выложенных во дворе убиенных бурятами казаков.

− Везем ее на скалу! – скомандовал Похабов, − там и порешим.

На скале гулял ветерок. Присыпанная свежим снегом поляна упрятала натоптанные дорожки и припорошила деревянных истуканов, что стояли округ мертвого кострища. Тут же на краю скалы на ветку высоченной сосны накинули веревку, потянули, нарушая золотистую кожицу коры, поспешая в надвигающихся сумерках. Шаманку скоро определили в петлю и резко потянули. Взлетела вверх почти невесомая телом, но крепкая духом женщина и закачалась над обрывом, над рекой и всей округой, которую оглядывала хозяйкой долгие годы.

Когда казаки, спеша спустились со скалы вниз к реке и переправившись двинулись к сторожевой станции в Мотах, уже снизу оглядели чернеющий на фоне разгорающегося звездами неба грозный силуэт повешенной шаманки. Та выделялась на фоне темного уже неба, как вдруг увидели рванувшуюся из вытянувшегося силуэта ввысь черную как смоль птицу: то ли вóрона необыкновенной стати, то ли иную неведомую крылатую тварь, до умопомрачения жестокую и грозную.

Казацкий наряд замер, глядя на черный размашистый силуэт летящей над рекой птицы, а головной казак, что пристраивал косматую голову шаманки в петлю и справил казнь, обронил, косясь на Похабова:

− С бабой, оно всегда так: кажется все − овладел, покорил, приспособил ее под себя, а она глядь, – взмахнет подолом, как крылом и нет ее. Плоть бабья может быть и рядом, да дух уже унесся ввысь и в даль.

− Сжечь, надо было бы, а пепел развеять, − процедил сквозь зубы Похабов, проезжая мимо на своем жеребце, − теперь уж в другой раз, коли сызнова словим ведьму.

НА ВОЛЬНОЙ РЕКЕ

«Иу-иу-иу-у-у…» зазвучало настойчиво с нарастанием в наушниках и сразу учащенно забилось сердце.

К этому звуку нельзя было привыкнуть и, хотя после первого опыта находок острота ощущений поубавилась, все же каждый раз в ответ на этот звук сердце билось учащенно, накатывало волнение, а воображение рисовало образ неведомой находки, которая породила звук в наушниках металлоискателя.

Студент геологического факультета университета Евгений Зимин был на реке и увлеченно тестировал новенький металлоискатель, в надежде обнаружить среди камней и песка золотой самородок.

Женька был высоким парнем, с густыми русыми давно не стрижеными волосами, с открытым лицом, на котором светились любопытством задорные глаза взрослого мальчишки. Особенной твердостью характера молодой человек не отличался, но мог вовремя собраться и, наделав «долгов» за семестр, к сессии вполне сносно «раскрутиться» и даже порадовать преподавателей достойными ответами и позитивным настроем.

− Ты, Зимин, способный, но какой-то разбросанный в интересах, − ворчал заведующий кафедрой, с удивлением отмечая в очередной раз, что Зимин, накопив пропусков и несданных работ, тем не менее, сессию сдавал без трояков.

− Мог бы и отлично учиться, а там глядишь, и в аспирантуру взяли бы тебя, − продолжал наставления профессор.

− Да мне ни к чему, вот курс добью и в профессию уйду. Мне по душе работа на воздухе, − отшучивался Женька, чем огорчал преподавателя, который видимо, считал, что у парня есть способности к науке.

Вольной реку сельчане называли за быстрый бег меж крутых скалистых берегов, чередующихся с пологими, усыпанными камнями и галькой, просторными берегами в распадках между примыкающих к реке сопок. Особо вольной река была несколько лет детства, что прошли в этих местах, когда летом целыми днями пропадали мальчишки на реке. Река влекла, развлекала и кормила, купала и закаляла, давала возможность проявить себя. Здесь на реке проводили массу времени, притворяя в жизнь свои мальчишеские идеи. Река давала чувство свободы от надзора взрослых, ведь те не ведали и десятой доли от того, что творили ребята.

Зимой река замерзала, и пока снега не укрыли ледяную гладь, заметая перекаты и торчащие из воды камни, мальчишки гоняли по льду шайбу или оранжевый мяч-бенди, пропадая на льду до глубокой ночи. Падавший всю зиму снег дружно расчищали и сражались весь день, оглашая окрестности криками и стуками клюшек о лед.

Весной все ждали ледохода и, собравшись у реки, наблюдали с интересом, как пухнет ее поток под напором растущей воды. Толкаясь у реки, ждали момента, когда усталый под гнетом солнца, лед начнет лопаться под натиском стремнины, и отправится в путь, крошась и сверкая гранями кристаллов на весеннем ярком солнце. Это был миг торжества, − почти победа. Мальчишки бегали вдоль берега и с восторгом приветствовали изменения в природе. Особенно ценилось, если кто-то первый распознает разительную перемену на реке и криком:

− Река пошла! – известит деревню о великом свершении в природе.

Вот казалось, − а что такого в этом ледоходе? Но чувство обновления после затяжной стужи, крах-слом, казалось устоявшейся крепи, не давали покоя.

Вслед за ледоходом приходило половодье, и река несла свежесть с верховий, стволы деревьев и заливала луга и низины вдоль русла, подбиралась стремительно к заборам и домам, подмывала баньки и сараюхи, что лепились у самой воды. Река была барометром ливней в горах: если в верховье лили дожди, то вспухала мутными упругими потоками и заливала берега. Тут уже сызнова приходилось суетиться деревенским – не давала покоя река.

Иркут славился у местных жителей наличием не только хариусов и ленков, но и золотоносных песков и галечников. На реке стояли годами крупные золотодобывающие артели для промывки россыпи, и то славно, что дело не дошло до драг, – все же река не располагала к такому размаху работ.

Кормился здешний народ рыбалкой, знатным сенокосом, кедрачом в распадках вдоль реки и обильными ягодными угодьями. Ягодные места на любой вкус тянулись по берегам раскидистыми кустами черной и красной смородины, полянами черники и брусники. В болотистых местах росла голубица, а жимолостью с малиной заросли дальние и ближние распадки, что примыкали прямо к деревне Шаманка. И было всегда столько ягоды, что местным хватало без сутолоки: просто приходило время, выходили за огород и собирали в котелки вдоволь.

Шаманка, старая сибирская деревня, раскинувшая вдоль водного потока свои улочки по таежным распадкам, одним концом лепилась к реке вдоль узкого берега, зажатого отвесной высоченной скалой, что стеной стояла вдоль русла, обнажая геологическую подноготную местности. Скала являла собой отвесный борт когда-то сформированного геологического разлома и возвышалась величественно, была яркой приметой здешних мест. Верх скалы был обильно покрыт лесом, но в самом высоком месте у края отвесной стены была приметна площадка, с которой открывался удивительный, воодушевляющий вид на реку и величественные таежные окрестности. К этому месту от деревни вела тропа, которая то плавно, то круто, порой петляя, поднималась в гору через лес. У тропы и на площадке еще можно было найти каменные плиты с редкими старыми рисунками неведомых языческих идолов и сценок жизни охотников и аратов. Вот это было все, что осталось от известного в давние времена места шаманских ритуалов, которые справлял древний род языческих проповедников, оберегая реку и народ, живший на ее берегах в те далекие времена. Сказывали, что последней в этому роду была известная шаманка Эргин-тойон, после гибели которой за этим местом и закрепилось название. Историки-краеведы много спорили, то опровергая, то подтверждая факты, связанные с именем проповедницы и воительницы. Летописи далеких времен твердили: Эргин-тойон долго, несоизмеримо долго в сравнении с человеческой жизнью активно участвовала в жизни своего народа. Аргументом против, было утверждение, что не могла одна и та же женщина активно действовать несколько десятилетий. Найти же иные источники, других участников тех событий в шаманском облачении более не удавалось. С гибелью Эргин-тойон долина реки опустела: местные ушли вверх по реке под защиту Тункинских и Саянских бурят, что и до сей поры демонстрируют порой свою неуступчивость власти.

С тех давних пор, как лишилась долина реки покровительства шаманского древнего рода, здесь обосновались и укоренились пришельцы из западных пределов земли российской. Но память человеческая, так или иначе, подобно воде, находит тонкую брешь и утекает. Так русская деревня стала называться Шаманкой, приняв на себя память о древней воительнице.

Деревня эта многое пережила. Зародившись с первыми первопроходцами сибирской земли, видела первых казаков, шагнувших на землю Прибайкалья, ссыльных, каторжников, золотоискателей, удачливых охотников и купцов, чинов военных, жандармских, милицейских и всякого сумеречного вида оперуполномоченных. Все они периодически суетились у реки, покрикивали, хотели что-то решать и добиваться, но сгинули, как пропадает после каждого половодья на реке накопленный хлам, смываемый энергичной, упрямой и вездесущей водой. А деревня как стояла, так и продолжает жить, с годами мало меняясь внешне.

И в последние стремительные годы нового века, не обветшав, деревня сохранила свое лицо и по-прежнему вызывала интерес, помаленьку вставала с колен лихолетья, крепчала, меняла свой уклад с социалистического созидания на капиталистическую предприимчивость. Оказалось, что в деревне есть удачливые бизнесмены, что наладили скоро лесозаготовку и деревообработку, строительство и торговлю. С появлением деловых людей по улицам деревни стали ездить не только трактора и лесовозы, но и иномарки представительского класса и сверкающие джипы.

И в народе это воспринималось как восстановленная, ранее нарушенная, связь времен. Словно вернулось на новом витке исторического процесса время, когда проносились по деревне сани-розвальни с загулявшими купцами и промышленниками в обнимку с разрумянившимися на морозе, хохочущими барышнями, запряженные тройкой лоснящихся горячих коней с крашеными дугами со звонкими бубенцами.

В эти летние дни Евгений был свободен, отбыв учебную практику и отцепив, наконец, все учебные «хвосты», скопившиеся за семестр. Получив в пользование свободное от обязательных дел время, Женя решил попытать счастья на реке, применив, теперь уже специальные знания по геологии россыпных месторождений золота.

У Женьки была давняя детская мечта – найти самородок.

То, что в реке водились самородки, Женька знал доподлинно. Давненько небольшой самородок, размером с крупную фасолину, нежданно нашел дружок Женьки. Бегали они тогда мальцами вдоль реки после весеннего половодья и, ковыряя намытый рекой песок, Сашка увидел тускловатый желтый и забавный изъеденный эрозией камешек. И ведь никому не показал, только Женьке, а потом скоренько так спрятал в карман находку и только потом все узнали – Санька нашел самородок. Событие было не рядовое, а для Саньки и вовсе счастливое – после находки все лето дружок катался на новом велосипеде, великодушно одалживая и друзьям.

Писк металлоискателя заставил нагнуться, и умело орудуя саперной лопаткой, Женя разгреб песок с камнями и обнаружил круглый диск, сродни металлическому рублю, который оказался старой потемневшей от времени и коррозии медалью.

На медали проступала надпись − «За усердие» и год − 1915.

Находка оживила поиск. Показалось, еще чуть терпения и найдется что-то стоящее, но кроме консервных банок и ржавых гвоздей ничего более не попадалось.

Проведя на реке остаток дня, и изголодавшись, Евгений вернулся в дом деда. В этом доме парень провел много дней детства и наведывался теперь достаточно часто, имея свободные от занятий пару-тройку дней.

Дом дедушки был собран из сосновых бревен и построен сразу после войны, когда прадед Жени вернулся с фронта. Энтузиазма и желания жить хорошо, дружно после страшной войны было вдосталь, и тогда многие, вернувшись с фронта, с удовольствием скидывали гимнастерки и брались перекраивать свой быт. Рубили в складчину, – объединившись в артели, дома, бани и над рекой долго слышался дружный стук топоров.

Во дворе у деда стояла баня, сарайчики, загоны для скота и птицы. За двором тянулся огород, а у дома, со стороны улицы, колодец с ледяной и кристально чистой водой. Все эти владения Женька знал назубок, – каждый участок двора был обследован до мелочей неоднократно.

Дедушка Жени учительствовал в деревне после окончания местного пединститута: учил детей алгебре, да геометрии. Теперь, на пенсии дедушка по-прежнему много читал, занимался огородом, выращивал домашнее зверье, держал кур. Тайга также кормила то грибными, то ягодными угодьями. А вот охотиться дедушка не любил: жалел старый учитель лесных жителей, проповедуя по случаю, что и у зверья есть права и первое из них – право на жизнь.

Дед внука всегда ждал и встречал радушно.

Евгений показал дедушке найденную на реке медаль и Силантий Матвеевич, осмотрев находку, призадумался, качнул головой. А потом покрутившись по горнице, полез в шкаф и, перебирая шкатулки и коробочки, достал такую же, но с нарядной планкой с бело-голубой лентой.

– Это медаль деда моего, Ивана. С войны с германцем принес. Рассказывал дед, что из нашей деревни с войны в те годы несколько человек вернулись с такими вот наградами. Видимо кто-то не уберег медальку. А может, кто из отступающих с воинскими частями потерял. В гражданскую войну здесь больших боев не было, но отряды то красных, то колчаковцев через деревню проходили неоднократно.

– Так может это река, откуда принесла? Река она многое творит в половодье.

– Может и так. В этих местах были бои и вполне загадочные события.

– Это ты дедушка о чем? Что-то раньше я такого не слыхивал.

– Так дела давно минувшие. Мало кто помнит о них. А я вот помню одну старую газету нашу районную, в которой местный следопыт, − учитель истории из нашей школы, поместил статью и карту пририсовал. А в статье той, − дед Силантий, понизил голос и почти заговорчески продолжил, − клад, спрятанный отступающими колчаковцами, был обозначен.

– Какой такой клад, дед?! Откуда он здесь?!

– Эта история известная в деревни, да мало осталось тех, кто ее помнит. Как прижали армию Колчака, двинулись они по железной дороге в сторону Китая, многие тогда задумались о золотом запасе, что в поезде везли. Золото-то пропадало практически. Многие тогда пытались вывезти золотой запас на восток к морю и переправить за границу. Но Колчака тогда под Иркутском арестовали, и далее он не прошел, а сопровождающие его казаки и солдаты ушли из города и прорывались через кордоны уже по тайге. Так вот и вышли к нашей Шаманке. Сказывают, шли они не пустые, – груз у них был значительный в крепком ящике. По всему видно было, золотишком они успели разжиться, пока охраняли поезд, да присматривали за золотым запасом Российской Империи, что канула в небытие. Ведь тогда, шутка сказать, без малого несколько вагонов в том поезде адмирала было набито золотом.

– И что, кто-то знает об этом? – заинтересованно спросил Женька.

– Э, брат! Да в этом деле мой дед и твой прапрадед принимал активнейшее участие. Правда нам он мало что в свое время рассказывал, ведь золота так и не нашли. Но с казаками хотели многие тогда посчитаться: набедокурили они знатно в деревне. Дед мой с берданкой бегал по тайге за ними – сказывают, сильно обидели они бабушку. Она тогда была еще не женой отцу. Это уже позже они поженились. Тогда сказывали они и Шаманку в тайге повстречали. Редкостное это событие, но порой случалось. Она тогда, сказывали, вмешалась как-то и отряд казаков перехватить помешала.

− А что за Шаманка, дед? Я об этом ничего не слышал.

− Рассказывали, жила тут в давние времена шаманка бурятская. Гадала, да предсказывала, вершила обряды. На скале нашей, на самой вершине обитель была у нее и место для обрядов. А как первые казаки пришли на Иркут, взялась она народ поднимать бурятский против русских пришельцев. Казаки ее и погубили. Сказывали, − то ли утопили в Иркуте, то ли повесили на вершине скалы. Долго она от них хоронилась, набеги наводила, да не убереглась. А теперь нет, нет да появиться перед кем-то: то испугает до смерти, то спасет, − что-то подскажет, подсобит, − неугомонная барышня. И сказывают бестелесная, как тень.

– Так! Ну, дела тут творятся, а я и не ведал вовсе! Скажи, а где найти эту старую газету, о которой ты говорил? А кто тот историк, что написал статью? Может попробовать поискать клад, если есть какие-то сведения? Сейчас в геологии появились мощные средства поиска: различные сканеры, георадары, радиоуправляемые модели самолетов и вертолетов. Так, что, если где-то и зарыто золото, найти его можно.

Глянув на внука, оживленного с горящими глазами, Силантий Матвеевич, покачал головой:

– У нас этой газеты нет и историка того тоже уже нет, – помер. Была эта газета давненько в школе, − я еще тогда прыткий был и отец живой. Батя, когда с той газеткой познакомился, ругался на историка, говорил, что много неверно он написал, напридумывал того, чего и не было вовсе.

Дед, вспомнив отца, несколько примолк – задумался и продолжил:

– Но газета – не листок бумаги. Тираж был несколько сотен, да и передавали их в библиотеки, да в архивы. Вот поедешь в университет свой, поинтересуйся. В советское время все хранили в архивах.

− А история эта не новая. О ней нет, нет, да и вспомнят к той или иной дате. А то, что ты о ней не знаешь ничего, это понятно – всему свое время. Раньше тебе это было еще не нужно, и услышанное пропускал мимо, а теперь думаю, пришло твое время. Каждый слышит и внимает то, к чему он пришел своим осознанием.

– Ладно, дед, спасибо. Все становится очень, очень интересно. Прямо-таки задачка для моего металлоискателя. Попробую найти эту газету. А может, ты мне поможешь? Походим вместе, поищем. Ты дедушка – тот еще следопыт!

– Эх, Женя. Какие мои годы, − возраст брат! А ты говоришь, пойдем искать клад! Развеселил ты деда! Или я и правда, еще ничего себе так! Может жениться?! Да, нет! Марию Васильевну свою я помню. Ее мне никто не заменит, – уже серьезно, дрогнувшим голосом ответил дед Силантий.

– Да, брось, дед! Ты еще у нас крепкий. Я про то, что может, чего подскажешь. Ты наши места на реке знаешь детально, – ответил Женя и обнял старика.

– Вот это я конечно запросто. Но думается мне, все это пустая затея. Столько годков прошло. Но я знаю, ты все равно на реке будешь пропадать со своим агрегатом, – дед Силантий покосился на металлоискатель, – поэтому помогу, а вдруг что интересное найдешь. Вот хотя бы медаль, какую или орден, – дедушка взял в руки найденную медаль и стал внимательно ее изучать.

– На орденах номера ставили, а по ним можно узнать, – кто ее и когда получил через архив министерства обороны. Это брат уже большая история. История, в которой появляются заинтересованные персонажи, личные трагедии, исторические факты. А для кого-то появляется надежда найти потерянных на войне близких людей.

Поговорив с дедушкой и вдохновившись его рассказом о давних событиях, случившиеся в местах детства сто лет назад, Женька решил ехать в город.

С утра молодой человек, перебравшись через раскачивающийся над рекой подвесной пешеходный мост, вышел к остановке и первым же автобусом отправился в город.

В городе и университете последнее время вспоминали адмирала Колчака. Оказалось, что и университет учредили в далеком 1918 году Сибирским правительством, когда во всю гремела гражданская война и власть меняла цвета и оттенки флагов быстрее, чем листва на деревьях. И казалось поначалу странным, что адмирал и правительство создали и поддерживали университет в далеком сибирском городе в столь сложное для страны время: в СССР другой характеристики, кроме как кровавый, Колчак не имел.

Но, когда советская власть выдохлась, и навязанная идеология сошла на нет, оказалось, что не так односложен был адмирал Колчак. Выяснилось, что и Иркутск Колчаку город не чужой, – бывал здесь неоднократно, а вернувшись из второй тяжелейшей арктической экспедиции, обвенчался в местном Михайло-Архангельском храме со своей невестой Софьей. Но обвенчавшись, сразу же отправился лейтенант Колчак в осажденный Порт-Артур на войну с японцами. И упокоился этот человек на иркутской земле в водах священного для сибиряков Байкала.

Споры о личности адмирала не прекращались, велись и поныне. Было заметно, как сдвинулось тяжело, как смещается, вызывая землетрясения тектоническая плита, общественное мнение в сторону принятия и иной точки зрения. В один из дней в городе необыкновенным образом, со скандалом, за счет частных средств адмиралу Колчаку возвели величественный памятник. Да где поставили! У знаменитого Знаменского женского монастыря, − замечательного и старейшего каменного здания города, построенного в конце семнадцатого века в исторической оживленной его части, близ того места, где и был расстрелян зимней ночью адмирал.

И вот еще аномалия! Столько было при Советах разрушено в городе величественных церквей, а вот храм на берегу Ангары власти не тронули, а лишь упразднили монастырь: как будто уберег кто-то, чтобы здесь, в свое время появился редкостный, для своего времени, памятник. А в тюрьме, в камере, в которой провел последние дни своей жизни Колчак, учредили музей. И так случилось теперь, что порой на пути к памятнику или в последнее пристанище этого человека, − в тюремный каземат, приходилось передвигаться по улицам, носящим имена тех людей, которые оказались причастны к убийству адмирала. По всему выходило – эмоции по поводу далеких событий и громких имен стали угасать в обществе и остались актуальны только масштаб личности, исторические факты, с которыми приходилось все же считаться и самым горячим оппонентам. Вот, например, отчего союзники Колчака, представители Антанты, чешские и словацкие легионеры, владея ситуацией на железной дороге, произвели его выдачу противной стороне конфликта, обрекая на гибель? Очевидно, что этот человек, пробыв у власти в качестве Верховного правителя России чуть более года, их не только разочаровал, но просто серьезно мешал и в какой-то момент стал разменной монетой в споре с большевиками. Знать не в услужении был флотоводец, герой двух войн, полярник-исследователь адмирал Колчак у иностранцев. Несговорчив был адмирал, не торговал страной, даже ради победы в братоубийственной войне и тем более не ради собственного благополучия.

Об этом думал Женька, сидя в автобусе, которым он спешно отправился в Иркутск по извилистому с крутыми подъемами и спусками Култукскому тракту, что, рассекая тайгу, ведет к юго-западной оконечности Байкала. Автобус натужно тянул свою ношу в очередной подъем, и так хорошо думалось под рокот мотора, наблюдая знакомую с детства таежную местность, обильную зелень трав, обступившие трассу сосны.

В городе, переночевав в своем студенческом общежитии с видом на величественную Ангару и плотину ГЭС, Женька отправился в областной архив, что располагался в тенистых улочках города.

Центр города, в котором властвовали прошлый и позапрошлый века, демонстрировал вековые деревянные резные ворота и ставни, покосившиеся от времени бревенчатые стены домов, забавные вычурные карнизы и мудреные водосливы, осыпающиеся высокие фундаменты из желтого песчаника. Много раз крашенные глухие заборы, резные ворота и ставни облупились, являя миру ветхость старости и извещая о бренности всего сущего.

Эти улочки города Женька любил. Ему нравилось бродить по тенистым улицам мимо церквей и старых деревянных домов, заросших черемухой и сиренью, теснимых кряжистыми тополями, любуясь стариной и размышляя о своих делах. Но нельзя было не заметить, что некоторые дома от времени практически провалились по самые окна, и было понятно, что суровый к старине новый век их добьет, если не будет обществом оказана срочная помощь.

Нужно сказать, что многое в городе восстановили. Но новодел чаще всего являл картинку лощеную, и дух старины испарялся безвозвратно. А здесь, среди старых обветшалых домов прошлого и позапрошлого веков, витал в воздухе, наполненном тополиным пухом, дух неподдельной старины.

Предъявив свой студенческий билет при входе в областной архив, и насочиняв несколько сонной, но делано ответственной и доброжелательной даме о задании научного руководителя собрать материал по истории сибирской деревни, Женька получил подшивку районной газеты середины прошлого века и стал аккуратно листать желтые ломкие страницы с наметившейся бахромой ветхости по краям.

Поиски всегда дело напряженное и часто утомительное, но стремление к находке интересного и нужного предмета множит силы. Отсидев в тишине зала несколько часов кряду, уже к закрытию архива, нужный номер газеты был обнаружен. И как не обнаружить – статья занимала целую страницу, и было в ней несколько старых фотографий родной деревни у знакомой величественной скалы и людей, когда-то живших в Шаманке. Была в статье и вычерченная старательно вручную схема-карта, на которой обозначалась река, деревня и пунктиром маршруты казаков и отрядов красногвардейцев, что преследовали в те неспокойные времена раздробленные, но еще боеспособные части армии Колчака.

Пересняв на планшет обнаруженную страницу и отдельно схему с подробным изложением маршрута белого отряда с загадочным грузом, Женька обратил внимание на едва заметные следы карандаша под строчками статьи, линии и штрихи на карте. Стало понятно, что кто-то уже интересовался и внимательно изучал этот исторический материал.

В статье, строгим языком с явно активной, тенденциозной и неказистой редакторской правкой, рассказывалось о нагрянувшем в деревню при отступлении отряде белоказаков и о том, как сельчане, вооружившись, сумели отстоять свою деревню и дать отпор озверевшим врагам советской власти.

О кладе в статье явно сказано не было, но приводились слова живших еще тогда очевидцев и участников событий о том, что тащили белоказаки таинственный груз. Упоминалось и то, что были замечены люди, явно не солдатского круга, а высокие чины, отличавшиеся подтянутостью фигур, надменностью лиц, утонченностью манер, в добротном обмундировании и с дорогим оружием. Было сказано, что груз, замеченный у казаков, выглядел как укутанный в брезент то ли ящик, то ли сундук и был он так тяжел, что два рослых коня, увязанные упряжью, натужно тащили его.

И уже в конце статьи историк-исследователь старины делал вывод о том, что, спешно отступая вдоль реки, с ее прижимами и скалами, не могли утащить далеко этот груз казаки. Тем более, что уходили они с боем под ударами преследовавших их отрядов красных героев и многие из врагов Советской власти в этом преследовании были ранены или убиты.

КРУШЕНИЕ ВЛАСТИ СИБИРСКОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА КОЛЧАКА

Верховный Правитель России адмирал Колчак долго колебался при принятии решения и отбыл из Омска в последний момент перед решающим наступлением Красной армии. Все имущество, канцелярию и конвой загрузили в семь поездов, из которых один был заполнен российским золотом – значительной частью золотого запаса Российской Империи.

Золото это теперь выскальзывало из рук. Тяжелый металл искал нового, более основательного владельца из-за жесточайшей с переменным успехом борьбы за власть в России и претензий западных держав – недавних союзников царского правительства.

Союзники проявляли настойчивость, надеялись на возврат выделенных России кредитов, накопившихся за годы войны, и просто наживались в этой неуправляемой, бьющейся в конвульсиях, истекающей кровью стране, которая более всего напоминала смертельно больного в состоянии горячки человека. Подобрались интервенты основательно: с севера вгрызались в плоть страны американцы и англичане, на юге французы, на западе насуплено сдвигали границу германцы, на Дальнем Востоке и в Сибири хозяйничали японцы, а на транссибирской магистрали, − транспортном «позвоночнике» огромной страны, обосновались чешские и словацкие легионеры, парализуя и по ходу дела обирая ее.

Сибирское правительство отбыло из Омска ранее, так, что на месте уже никто не руководил учреждениями и деятельностью правительственных структур. Колчак же тянул, не спешил в Иркутск, необъяснимо для многих ждал, отвергая советы поторопиться, и выехал, когда в пригороде стала разноситься канонада. Это арьергарды второй армии генерала Каппеля встречали передовые дерзкие разъезды армии красных под командованием бывшего подпоручика, а ныне командарма Тухачевского.

Из Омска Верховный Правитель России адмирал Колчак прибыл в Новониколаевск, сделав на пару недель будущий Новосибирск столичным городом. Две недели прошли в судорожной, мало организованной, но активной работе. Адмирал собирал аппарат правительства, отстранял от должности одних, делал назначения других, издавал, порой противоречивые распоряжения, энергично выступал с речами, так, что сорвал голос: все было направлено на исправление ситуации в борьбе с большевиками.