Холодно в небесах

Кронс размышлял, как унести с собой все эти увесистые тома так, чтобы это выглядело естественно и не вызвало подозрений у хозяйки дома. Не придумав ничего более подходящего, он решил попросить их у Нины почитать.

– Конечно, возьмите, если вам нужно. Я никогда не читаю книг, а даже если бы и читала, все равно ничего не поняла бы. Это Платон, муж мой покойный, был любителем, и сын потом увлекался. – Она оборвала на полуслове свою мысль и не могла уже продолжить разговор, как ни старалась: дышала с трудом и все слова, которые хотела сказать, забыла, только теребила концы платка малинового цвета, красиво завязанного вокруг шеи.

Кронс вышел из дома номер четырнадцать в смешанных чувствах: возмущенный бездействием целого ряда служб, допустивших бедственное существование таких, как Нина Корн, и с сомнениями в свой адрес тоже – черные кошки его души скреблись и шипели. Он спрашивал себя, что так задело его за живое в доме матери врага государства, того самого государства, которому он все это время верно служит, и ответа не находил. Его сознание сейчас могло только задавать вопросы, и все они повисали в нем – острые, как колючки, и безответные, как неразумные дети.

Кронс нес замотанные в материю книги, нес так бережно, как будто от этого зависела чья-то жизнь. С ними министр сразу отправился на виллу «верховного властителя небес и дна по совместительству», как иронично называли Вэла в узких кругах. Видеть властителя Кронс не хотел. А отдавать ему изъятые книги – тем более. Но он никогда не осмелился бы не выполнить распоряжение Вэла.

Приход министра погрузил Нину в задумчивость. Целый час после его ухода она сидела на кушетке, не понимая, что делать. Она сначала обрадовалась, что получила возможность обновить дом, а теперь не понимала, чему радовалась, ведь все эти годы она хорошо жила здесь и никогда не помышляла ни о каких переменах. В последний раз в помещении что-то ремонтировалось ее мужем лет тринадцать назад, вроде бы это была капсула для омовений. Но она и с ванной справляется, и с нагреванием на кухне воды для мытья. Зачем этот человек хочет создать для кого-то дополнительные трудности с ремонтом ее дома, Нина не понимала. Она искренне считала, что живет не хуже остальных и что жаловаться ей не на что: государство ведь дало работу, снабжает продуктами и всем необходимым – чего еще желать? Когда другие рассказывали, что в соседних энглах лучше обеспечение и больше субсидии, Нина не могла понять, как это так и на что можно потратить субсидию, если она больше коэффициента 1,1. А в то, что есть энглы, где людям принадлежат собственные средства передвижения, большие дома и даже маленькие участки земли рядом с ограждающим периметром, Нина отказывалась верить совсем. Владеть и распоряжаться чем-либо – привилегия небожителей, потому что они сильны духом, а простых людей потребности и излишние возможности только портят. Так считала Нина и многие другие с коэффициентом субсидии не выше 1,5.

Через час Нина забыла о своих сомнениях и продолжила работать, как раньше. Рутина отчетности поглотила ее полностью и восстановила привычную картину жизни. Каково же было ее удивление, когда этим же вечером в ее дом нагрянули люди из комитета по контролю за качеством жизни, забрали давно не работавшую капсулу и в течение часа установили новую – сверкающую большую кабину с гидромассажным душем и сауной. Одна из сотрудниц комитета настояла на том, чтобы задержаться и помочь Нине разобраться с кабиной немедленно, использовав ее по назначению.

В эту ночь Нина спала, как младенец, безмятежно улыбаясь во сне. Кабина ей очень понравилась, особенно тем, что теперь не нужно было греть воду, чтобы помыться, и носить тяжелые ведра из кухни в гигиенический блок: систему водоснабжения тоже исправили – горячая вода была во всех кранах.

Своим комфортом Нина была обязана Вэлу, который собственноручно отдал указания на этот счет сразу после отчета Кронса о визите в дом номер четырнадцать. Набравшись решимости, министр озвучил властителю свое желание отремонтировать жилище Нины и показал ему голографический вид интерьера. Вэл притворился, что видит такое безобразие впервые, и сразу распорядился выделить средства из бюджета на приведение дома в надлежащий вид.

К отделочным работам было решено приступить немедленно, сразу по окончании праздничных дней, а Нину на время ремонта переселить в гостиницу. Кронс был несколько удивлен воодушевлением, с которым властитель взялся за дело, ничего для него не значащее. Но объяснил это тем, что властитель ревностно охраняет соблюдение стандартов жизни жителей поднебесной, руководствуясь текущим положением дел, а не поступками иных лиц в прошлом: Нина имела высшую степень лояльности существующей власти и не должна была отвечать лишением элементарных бытовых удобств за то, что когда-то ее муж и сын были казнены за государственные преступления. Как бы то ни было, министр почувствовал облегчение, и его неприязнь к властителю, возникшая странным образом, исчезла так же внезапно, как и появилась.

Душевное состояние Вэла тоже несколько улучшилось после того, как Кронс оперативно выполнил его поручение, привез вожделенные книги, которые помимо удовлетворения прямого интереса украсили личную библиотеку властителя. К тому же министр взял на себя инициативу помощи Нине, освободив Вэла от тяжелых мыслей на этот счет и бесплодных поисков путей решения деликатного для него вопроса.

В то время, как Кронс общался с Вэлом, с трудом сдерживая недовольство тем, что Кир беспечно хватал ветхие книги, Зиги встретился с Петром, отправив тому извещение, что ждет его в кофейне «Мокко» на Липовом бульваре.

Лидера профсоюза не переставало удивлять пристальное внимание статусного лица к своей скромной персоне. И в то же время Петру было интересно узнать, что советнику нужно, и он появился в кофейне в назначенный срок, в одиннадцать утра, когда там практически никого не было.

Зиги выглядел скромнее обычного: коричневый плащ, не пропускающий тепло тела, словно термос, и высокие темно-зеленые кожаные сапоги на небольшом каблуке. Он сидел за столиком у окна, не привлекая к себе ничье внимание, и пил кофе с молоком. Увидев Петра, Зиги слегка приподнял руку, обозначая себя.

– Приветствую вас, советник, – подойдя к столику, произнес Петр немного громче, чем ожидал Зиги, и тот, едва опуская ладонь с плотно сжатыми пальцами, показал, что нужно говорить тише. – Что вам угодно? – спросил Петр, понизив голос.

– Присаживайтесь для начала, – улыбнулся советник. – Я просто хочу поговорить.

– Мне трудно представить тему нашего разговора, если честно, – хорохорился Петр, пытаясь скрыть свою неуверенность.

– Не будем воду в ступе толочь! – резко прервал его Зиги. – Я человек очень занятой, а потому говорю сразу: я пришел сделать вам предложение. Скажу больше – дважды я ничего никому никогда не предлагаю, так что подумайте очень хорошо, прежде чем дать ответ.

– И что же вы хотите мне предложить? – все еще не будучи в состоянии воспринимать слова советника всерьез, несколько вызывающе спросил Петр.

Зиги смерил его суровым взглядом, потом тем же оком обвел пространство кафе и вдруг посмотрел Петру прямо в глаза.

– Сотрудничество, – произнес он тихо, но решительно и твердо.

– Да за кого вы меня принимаете?! – тут же возмутился Петр, ничуть не пытаясь сдержать эмоции.

– До этого момента принимал за разумного человека, которому небезразлична судьбы жителей поднебесной, но теперь вижу, что сильно ошибался на ваш счет, – разочарованно произнес Зиги, после чего сразу поднялся и, отправив на счет заведения мелочь за кофе, направился к выходу.

Петр, обескураженный поведением советника, открыл было рот, но так и не нашелся, что сказать. Он чувствовал себя очень глупо и досадовал на свою горячность, из-за которой даже деталей предложения статусного лица не услышал, а сразу полез в бутылку. Он смотрел в окно, наблюдая, как советник садится в машину и уезжает, и в этот момент Петр подумал о том, что, возможно, прямо сейчас от него уезжает самая большая возможность его жизни. И о том, что он вряд ли когда-нибудь узнает, какая именно.

«Какой же я дурак! – сокрушался главный декабрист. – А еще называл себя лидером оппозиции! Да мне в пожарной бригаде работать, кнопку нажимать для слива воды и спуска порошка!»

Петр украдкой осмотрелся, словно хотел удостовериться, что свидетелей их странного разговора нет, потом торопливым шагом покинул заведение и отправился на работу, где его уже ждали Алекс и другие члены профсоюза. Петр почти бежал по Липовому бульвару, надеясь, что вместе с другом они что-то придумают, найдут способ разгадать маневры советника и каким-то образом выведают то, что он замыслил относительно тайного общества декабристов и всего поднебесного мира.

Утром Алекс выглядел намного лучше, но все равно не так, как обычно, хотя, не узнай Петр вчера о его недомогании, возможно, и не заметил бы, что в приятеле произошла какая-то перемена.

– Как самочувствие? – спросил Петр, пожимая другу руку.

– Сейчас все нормально, спасибо. А ты вчера что хотел рассказать? – поинтересовался Алекс.

Петр наморщил лоб.

– Да, похоже, рассказывать уже нечего, – с досадой ответил он, но все же передал подробности обоих визитов советника.

Алекс слушал его, широко раскрыв глаза, и молчал.

– Что ты обо всем этом думаешь? – нетерпеливо поинтересовался Петр.

– Не знаю… – искренне протянул Алекс. – А он зачем приходил сегодня? Чего хотел? Я что-то не понял.

Петр недоумевающе смотрел на друга, едва не плача. Ситуация была патовой – дальнейший разговор не имел никакого смысла, и он отмахнулся от Алекса и отошел «решать срочные вопросы», недостатка в которых, слава богу, никогда не было…

Утром 25 января на площади Мира собралось множество народа, чтобы отпраздновать окончание вольной жизни и начало Строгого периода. Это был субботний день, когда никто не работал, поэтому все вышли из дома, преисполненные намерений развлекаться до позднего вечера. Погода вполне располагала к гуляниям: мороз был совсем слабый, ветра не ощущалось, солнце иногда проглядывало сквозь тучи, но чаще оставалось за ними, низкими и тяжелыми, грозившими просыпаться снегом.

На площади двумя полукружьями выстроились торговые павильоны. Одни предлагали сладости и шалости для детей, другие – праздничный, но все равно безалкогольный глинтвейн и разные штучки для взрослых, призванные помочь мужчинам пережить Строгий период. Мальчишки постарше с любопытством заглядывались на витрины таких магазинчиков, а продавцы отгоняли их суровыми взглядами, а иной раз и крепкими словами.

– Тебе что здесь нужно? – одернул мужчина за плечо мальчика лет двенадцати.

– Пап, я только хотел посмотреть, – пропищал отпрыск, пойманный за разглядыванием коробки с надписью «Медсестричка» над нарисованной в коротком белом халатике с красными крестиками девушкой. – Это аптечка?

– Аптечка, – рассмеялись отец и еще несколько человек, случайно оказавшиеся рядом и все слышавшие. – Иди купи себе леденец, и пришли мне чек, я оплачу, – все еще смеясь, предложил он, чтобы отвлечь сына от злополучной витрины. – Надо же, какой любопытный! – заметил он приятелям, когда мальчик, опустив голову, побрел к другому павильону.

– Весь в отца, – с некоторой обидой в голосе сказала подошедшая женщина в черном плаще из непродуваемого материала, делавшем ее похожей на пластиковую бочку, перетянутую блестящим обручем.

Несколько жидких смешков послышалось у нее за спиной, но стоило ей обернуться, весельчаки сразу смолкли и отвернулись.

– Барт, жена у тебя сегодня очень напряженная, – серьезно произнес один из них. – Ты что, ввел дома Строгий режим раньше назначенного срока?

Тот, кого назвали Бартом, метнул говорящему грозный взгляд.

– Она всегда такая, – раздраженно буркнул он и начал пятиться к соседнему павильону с галантереей.

– Куда это ты лыжи навострил? Медсестрички ждут на процедурки? – язвила жена под общий, уже громкий хохот.

Барт махнул рукой и быстрым шагом пошел прочь. Двое других устремились за ним, сочувствуя приятелю и негромко поругивая его жену за несдержанность и публичное неуважение к мужу. От осуждения женщины, похожей на бочку, мужчины перешли к обобщениям, находя множество общих отвратительных качеств у каждой представительницы женского пола, и к тому моменту, когда они догнали Барта, на земле предположительно не осталось на одной, имеющей право надеяться на их уважительное к себе отношение.

– Чертово отродье! – выругался Барт, оправдываясь перед приятелями. – Сколько ни говори ей, как надо вести себя на людях, – все без толку. А ведь когда-то казалась такой милой, такой нежной, тихой, как ручеек.

– Ручеек? – давясь смехом, переспросил один из подошедших товарищей.

– Да, Заг, представь себе, как ручеек! – рассердился Барт.

– А теперь ни с того ни с сего этот журчащий ручеек превратился в бешеное цунами, каждый день смывающее волной твои самые нежные к ней чувства, – не унимался Заг, делая вид, что не замечает раздражения Барта.

– Если ты не заткнешься сейчас, – угрожающе произнес Барт, – я тебя сам заткну, мало не покажется!

Заг отступил, поняв, что не заметил, как перешел черту между дружеским смехом и обидными насмешками. Он вовсе не собирался обижать приятеля, ему и правда было весело.

– Ладно, ладно, не закипай, – попытался успокоить Барта другой. – Пойдемте лучше в «Дино», сегодня там пиво по праздничным ценам – в два раза дороже, – рассмеялся он громко и махнул рукой в сторону небольшой забегаловки в конце площади Мира.

– Да, Марк, пойдем, – согласился Барт. – Надо выпить, пожалуй.

– Я вот что подумал, – отхлебнув сладкого пива, начал Заг. – Бабы – особый вид жизни на земле: они останутся, даже когда все человечество вымрет.

– А с чего бы ему вымереть? – удивился Барт.

– Разве не слышал, что многие уже вымерли? – удивился Заг. – Говорят, раньше людей было в тысячу раз больше.

– Хватит врать! – осадил его Барт.

– Это правда, – подтвердил Марк. – Только не в тысячу, в четыре с половиной тысячи раз больше. И всего каких-то лет двести назад.

– Да ладно! – изумился Барт. – И где жила такая прорва народа? И сейчас-то не протолкнуться на площади…

– Конечно, не здесь, – улыбнулся Марк. – По всей земле жили люди. Всем места хватало, и никаких экранов не было, и неба тоже не было, все вместе жили.

– Чудеса! – выдохнул Барт. – И небожителей не было?

– Таких – нет. Но похожие были всегда.

– А бабы? – не успокаивался Заг.

– Что бабы? – удивился Марк.

– Они тоже были такие, как сейчас?

– Не знаю, – рассмеялся Марк. – Скорее всего, такие же были. Что им сделается?

– Вот и я о том же! Народ повымирал, а им все нипочем! – воодушевился Заг. – На них даже облучение не действует! Оно и понятно: когда мозгов нет – нечему облучаться.

– Заг, ты так странно говоришь, будто соображаешь, – поддел его Барт. – Уж не выродок ли ты замаскированный?

Заг от удивления широко раскрыл глаза и приблизился к лицу Барта.

– На, смотри: карие!

Все трое засмеялись и чокнулись большими металлическими кубками.

– Почему ты на них так взъелся? – спросил Марк у Зага. – Ты даже не женат…

– Именно поэтому я и не женат, и никогда не женюсь, – с готовностью заверил Заг. – Зачем мне это? Еще дети пойдут, не дай бог, а потом вот так выйдешь с приличными людьми прогуляться, а тебя какая-то ведьма опускать начнет.

Барт поставил кубок на стол и приподнялся на локтях, нависая над Загом.

– Я тебя предупреждал?! Предупреждал… Извини…

И со всего маху двинул Загу в челюсть.

Заг от неожиданности потерял равновесие и вместе со стулом упал назад, создавая страшный грохот и переполох. На звук прибежали работники заведения, подняли отмахивающегося и отплевывающего кровь Зага. Марк и Барт все так же сидели и невозмутимо пили пиво, словно были ни при чем. Заг выругался неприлично и вышел, забыв даже оплатить свое пиво. Оставшиеся выпили по целому кубку в полной тишине.

– Жаль, что так получилось, – извиняясь, сказал Барт.

– Сам виноват, – спокойно ответил Марк. – Он давно напрашивался. Слишком много и не по делу рассуждает.

– Ну, так я, получается, орудие справедливого возмездия? – улыбнулся Барт.

– Что вы такое несете сегодня? Кронс включил обратную матрицу, что ли? – пошутил Марк.

– Ты о чем это? – не понял Барт.

– А, нет, все нормально, не бери в голову, – успокоил Марк товарища и улыбнулся девушке приятной наружности, подошедшей забрать пустые кубки.

– Будете еще пиво? – спросила она негромко.

Барт уставился на нее слегка повеселевшим взглядом, оценивающе рассматривая с головы до ног.

– Будем, – ответил Марк. – Принесите нам, пожалуйста, такое же.

– Да, конечно, – улыбнулась девушка и поспешно отошла от их столика.

– Как ты думаешь, сколько ей лет? – спросил Барт.

– Не знаю, лет двадцать, может быть, – предположил Марк.

– А вот и нет! – обрадовался Барт возможности выглядеть осведомленным. – Ей лет тридцать.

– Да брось, совсем еще юная девушка, – засомневался Марк. – Смотри, какая тоненькая, как стебелек.

– Ну и что, фигура – не главное, – уверенно возразил Барт.

– А что тогда?

– Возраст женщины определяется по глазам. У нее глаза взрослые.

– Морщинки?

– Нет, глаза. По ним видно.

– Уставшие?

– Подзатрахавшиеся, – со знанием дела подытожил Барт.

Марк усмехнулся и ничего не ответил.

– Вот почему ты всегда такой?! – набирал обороты захмелевший Барт.

– Какой?

– Будто самый умный. И даже молчишь так, что я себя каким-то тупым чувствую.

Марк не сразу нашелся, что ответить.

– Думаю, дело не во мне, – безжалостно произнес он наконец. – Особенно, если я молчу. Ты сам все чувствуешь и без меня.

Марк увернулся от летящего в его сторону кулака, но девушка в этот момент уже ставила на стол кубки, полные пенящегося пива…

– Тебя в изолятор, что ли, сдать? – шутил Марк, отчищая свою и Барта одежду от пива, сидя на лавочке рядом с кафе, из которого их вывели. – Страшно рядом с тобой оставаться в Строгий период, когда ты и в нестрогий такое творишь!

– Я не знаю, что на меня сегодня нашло, прости, друг, – виновато проговорил Барт. – Это все она, Мэри, жена моя… С утра меня вывела, а я, когда на нервах да на пиве, слетаю с катушек. Прости.

– Ничего, проехали, – тихо ответил Марк и вдруг толкнул приятеля так сильно, что тот слетел со скамейки и ткнулся лицом в снег.

Марк рассмеялся, вскочил и побежал, не дожидаясь, пока Барт догонит его.

– Марк, засранец, остановись! – кричал ему вдогонку Барт, плохо справлявшийся с мешавшими быстро бежать ногами. – Я тебя все равно догоню и урою!

Марк бежал очень быстро и смеялся очень громко. В какой-то момент Барт потерял его из вида. Он остановился, не понимая, куда мог деться приятель, только что бежавший метрах в двадцати от него. Марка нигде не было. Словно сквозь землю провалился. Барт стоял посреди площади, не соображая, что произошло. И тут его увидела Мэри и прямиком направилась к нему…

– Чем от тебя так несет? – сморщив нос, спросил сенатор Мэнси, столкнувшись с сыном в лифтовой комнате.

Сенатор собирался спуститься в город в то время, как его старший сын Марк оттуда вернулся.

– Пивом, – улыбаясь, ответил Марк.

– Ты снова за свое? Не понимаю, что за удовольствие для тебя общаться с этими оборванцами? – В голосе сенатора звучали сердитые нотки.

– Не называй их так, отец, они вполне интересные личности.

– Личности… – задумчиво повторил Мэнси-старший. – Какие личности? Где ты видел на дне личности?

– Всюду, отец, – оскорбился Марк. – Они тоже личности… Правда, немного другие.

– Немного… – все так же монотонно повторил отец.

– К тому же будущему сенатору, которым я собираюсь стать, полезно знать жизнь народа изнутри, из первых глаз, так сказать.

– Когда-нибудь все это плохо кончится, – настороженно произнес старший Мэнси. – Каждый раз, когда ты туда отправляешься, я не знаю, чего ожидать.

– Не преувеличивай, отец. Ты же знаешь, что я очень осторожен и умен, – шутливо ответил Марк.

– Да уж, умен, – саркастично заметил Мэнси. – Одежду оставь в утилизацию, пока этот мерзкий запах не отравил весь дом.

– Слушаюсь, сенатор, – игриво ответил Марк и обнял отца.

– Вижу, что пиво пропитало тебя насквозь, – брезгливо отстранил Мэнси сына, от которого пахло слабым пивным перегаром.

– Вот так всегда, никакой ласки, – притворяясь обиженным, проговорил Марк и поспешил уйти, чтобы вымыться и переодеться.

Мэнси проводил его отеческим снисходительным взглядом и вошел в лифт.

– Маркуша, где ты пропадаешь все утро? – раздался голос мадам Мэнси, когда Марк неосторожно громко хлопнул дверью своей комнаты. – Тебя ждет у себя господин Вэл. Нехорошо заставлять ждать такого человека. Да, где же ты? – нетерпеливо переспросила она, не услышав ответа от сына.

– Я в душ, маман, я быстро, – выкрикнул Марк, скрываясь за дверью ванной комнаты.

Через двадцать минут он зашел к матери, благоухая тонким парфюмом, в белой сорочке и серо-голубом твидовом костюме, очень шедшем к его голубым глазам.

– Что хотел господин Вэл? – спросил он, целуя матери руку.

– Я не знаю, мой дорогой, – немного кокетничая, проговорила мадам Мэнси.

– Маман, вы сегодня выглядите потрясающе! – улыбнулся Марк, желая расположить к себе мать.

– Спасибо, льстец, – улыбнулась она, предчувствуя подвох в словах сына. – Тебе что-то нужно от меня, не так ли?

Марк скривил губы, изображая, что обижен.

– Почему сразу что-то нужно? Разве я не могу просто сказать обворожительной даме, что она обворожительна? Я же не слепой!

– Ну все, все, – махнула она тонкими пальчиками, унизанными красивыми кольцами, показывая тем самым, что сдается. – Ты меня подкупаешь своими комплиментами, Марк, а я, ты же знаешь, ни в чем не могу тебе отказать. Что на этот раз?

– Ничего, маман, честное слово, ничего, – спокойно ответил Марк. – Вот только, если… – Он оборвал фразу в задумчивости, которая так нравилась в нем его матери.

– Договаривай, Маркуша, – вкрадчивым голосом проговорила мадам Мэнси. – Если что?..

– Да нет, право, пустое, – все еще не решаясь продолжить, отговаривался Марк.

– Ну, мой мальчик, ты же знаешь, как я не люблю этой недосказанности! – возмутилась она, теряя терпение.

Марк знал это состояние, пропустив которое можно было потерять расположение матери и ничего уже не узнать. А потому, почувствовав момент подходящим, выговорился на одном дыхании:

– Маман, я давно хотел вам рассказать, только поймите меня правильно: я никогда не хотел ничего плохого, я послушный сын и законопослушный гражданин, я готов служить государству верой и правдой, преследуя благие цели, охраняя целесообразность и порядок в жизни сообщества; принимать законы, направленные на поддержание стабильности и процветания небес…

– Марк! – закричала мадам Мэнси, – Марк! Зачем ты путаешь мои мысли этой галиматьей?! Что ты натворил?

– Ничего я не натворил, маман, ничего, честное слово, но я полон сомнений, – с отчаянием проговорил юноша.

– Господи, не томи, скажи уже, что тебя мучает!

– Я подозреваю в некомпетентности лицо высокого статуса и не знаю, как поступить: сказать об этом господину Вэлу или нет.

– Ты уверен в своих подозрениях? – успокаиваясь, сосредоточенно спросила мадам Мэнси. Она даже присела на краешек кресла и оперлась на подлокотник, чтобы немного снять напряжение. – У тебя есть доказательства?

– Пока нет, но, если потребуется, я их найду, – уверенно ответил Марк.

– Ты можешь мне сказать, кто это?

– Я бы не хотел пока называть имена, – уклончиво проговорил Марк.

– Имена? Их несколько человек? – удивилась мадам Мэнси.

– Подозреваю, что так оно и сеть.

– Эти люди могут встать на пути твоей политической карьеры?

– Маловероятно.

Мадам Мэнси помолчала немного, переменила позу на более удобную, откинувшись на спинку кресла, потерла камушек на одном из колец и сказала:

– Тогда оставь это все. Пусть люди устраиваются, как могут. Небожителей так мало, нам нечего особо делить.

– А как же справедливость, профессионализм, наконец?! Ведь мы в ответе за судьбы двух миллионов человек, маман! – воскликнул Марк, никак не ожидавший такого странного ответа.

– Не торопись, сын. Ты еще не сенатор и даже не государственный муж. Приступишь к обязанностям – разберешься, что к чему. Ты хотел моего совета, вот он: не спеши никогда и ни в чем. А если становишься обладателем какой-то особенно ценной информации – держи ее при себе до особого случая.

– И все?

– Да. И все. Помни древнюю поговорку: выдержка – оборотная сторона стремительности. Подумай об этом. Если ты действительно планируешь стать сенатором, тебе придется научиться терпению: политика, а тем более большая политика, не терпит суеты. И никогда не говори ни единого слова, если не уверен, что за ним стоит сила железного аргумента. Ты меня понял, сын?

– Да, маман, понял. Спасибо за совет. – Марк поклонился и направился к двери.

– Куда ты? – улыбаясь, спросила мадам Мэнси.

– Господин Вэл ждет меня, вы сами сказали.

– Ах да, конечно. Иди – нехорошо заставлять властителей ждать.

У властителя Марк застал Зиги, Кронса и своего младшего брата Кира, держащего в руках необычный нож, старинный, очень похожий на кинжал. При появлении брата Кир поспешно спрятал нож в чехол.

Никого из присутствующих Марку не хотелось видеть, а потому приветливая улыбка получилась довольно искусственной, что не осталось незамеченным. Вэл пребывал в прекрасном расположении духа, чего нельзя было сказать об остальных: в позе Кронса чувствовалось некоторое напряжение; Зиги, развалившись на тахте, держался отстраненно, как всегда, случайно оказавшись самым ярким пятном гостиной. Однако взгляд советника перебегал с министра на властителя и с властителя на Марка, не задерживаясь ни на одном лице. Кир практически сразу ушел в свою комнату, поигрывая красивым чехлом с опасным металлом внутри.

– Марк, здравствуй, наконец ты почтил нас своим присутствием, – шутя проговорил Вэл, приглашая того сесть рядом с ним.

– Здравствуйте, верховный властитель, здравствуйте, господа, – сдержанно поприветствовал Марк ожидавших его. – Вы хотели меня видеть, господин Вэл?

– Я всегда хочу тебя видеть, Марк, – улыбнулся Вэл. – Но сегодня есть и иной повод. – И властитель указал на стопку книг, лежащих на его столе. – Посмотри, какие фолианты нам достались в наследство от Била Корна.

Марк подошел к столу, увидел книги и удивился:

– О! Какая достойная и необычная для выродка коллекция! – Глаза молодого человека заблестели, было видно, что ему не терпится полистать книги. – Плутарх? Более позднее издание, чем ваше, но сохранность хуже, очень потрепанный том, – увлеченно рассуждал Марк, не в силах скрыть своего удивления. – Откуда они у вас, господин Вэл?

– Это несущественно, – улыбнулся властитель. – Главное, что они здесь, и я очень надеюсь, что они помогут нам отыскать опасного выродка в его новом месте пребывания.

Марк вопросительно смотрел на своего покровителя:

– Я не совсем понимаю…

– Да, конечно, – спохватился Вэл. – Господа, нам придется посвятить Марка в некоторые детали раньше положенного срока. Как вы считаете, мы можем немного нарушить правила ради решения очень важной государственной задачи?

– Если вы считаете это целесообразным, властитель, – вымолвил Кронс, слегка склоняя голову.

– Считаю! – довольно резко ответил Вэл. – Марк – специалист в области изучения сознания, начинающий, правда, но подающий большие надежды. Уверен, его свежий взгляд и современный научный подход помогут вам в решении поставленной задачи. Что думаете по этому поводу, советник?

– Согласен, мой господин, – отозвался Зиги. – Пусть молодежь пробует свои силы в практических делах и нас, стариков, вдохновляет.

Кронс бросил возмущенный взгляд на советника, протестующий против причисления себя к старикам. Зиги никак не отреагировал, но продолжал:

– Если позволите, мой господин, я мог бы направлять поиски…

– Не позволю! – осадил его Вэл. – У вас была возможность найти Била Корна, но вы с успехом провалили миссию. Теперь этим займется Марк. Ваша задача так же, как и министра Кронса, во всем ему помогать и обеспечить всеми необходимыми ресурсами.

Кронс удовлетворенно наблюдал отход советника на вторые роли, чувствуя большее расположение властителя к себе, а не к его верной тени, Зиги. Это обстоятельство тешило самолюбие министра, но и внушало некоторые опасения: он был прекрасно осведомлен о хитрости и изворотливости советника и совсем не желал оказаться в числе его врагов. Тут же вспомнились последний совет в Сенате и несчастный Филдинг, которого Зиги публично выставил не в самом приятном свете.

– Простите, что прерываю вас, властитель, но я так ничего и не понимаю. Какого Била Корна нужно найти? Того, которого казнили полгода назад? Разве он все еще жив? – Марк с трудом сдерживал волнение, а потому голос его слегка дрожал.

– Даже не знаю, что сказать, Марк, – улыбнулся Вэл. – Это трудно объяснить, но я попытаюсь. Видишь ли, Бил Корн и мертв, и жив одновременно. Здесь он мертв, но где-то в другом месте он точно жив.

Глаза Марка округлились, рот чуть приоткрылся – выражение смятения было написано на его лице.

– Это как? – удивился он, развеселив присутствующих по-детски заданным Вэлу вопросом.

– Да, мы не сошли с ума, мой дорогой мальчик, – попытался успокоить его властитель. – Сейчас все тебе подробно расскажем. Советник прекрасно справится с этим, не так ли, Зиги?

– Конечно, мой господин. С чего прикажете начать?

– Начните с главного, – прищурившись, посоветовал Вэл.

– Мы потеряли новую локацию сознания Била Корна, отправленного шесть месяцев, десять дней и двенадцать часов назад в год тысяча девятьсот восьмидесятый, штат Коннектикут, город Бриджпорт, – отчеканил Зиги с высоко поднятой головой.

– А-а… – протянул вконец оторопевший Марк. – Теперь мне все понятно. Конечно, вы потеряли локацию выродка, перемещенного на машине времени в двадцатый век… Напомните, когда и кто ее изобрел?

Все три служителя небес смотрели на Марка с сочувственной улыбкой, оценив его чувство юмора.

– Нет никакой машины времени, сынок, – обнимая его за плечи, нежно произнес Вэл. – Садись, выпей, что хочешь. Нам предстоит долгий разговор.

Марк с облегчением сел в кресло и попросил содовой. Он предпочитал думать, что его сознание отравлено сладким пивом и потому искажает реальность в причудливые формы. То, о чем говорил властитель, казалось немыслимым.

– Машины времени нет, но есть транспортатор сознания, который позволяет отправить его куда угодно, выбрав временные и пространственные координаты. Сознание отправляется в путь, а тело остается здесь. Тело уничтожается в испепеляющей камере, а душа освобождается.