Читать книгу: «Змея сновидений»

Шрифт:

Посвящается родителям

Глава 1

Малышу явно было страшно. Снейк осторожно потрогала его пылающий лоб. За спиной у нее стояли родные ребенка: трое взрослых, сбившись в тесную кучку, подозрительно, настороженно наблюдали за ней, не осмеливаясь открыто выказывать беспокойство, – лишь тоненькие морщинки у глаз выдавали чудовищное напряжение. Безотчетный ужас, который внушала им Снейк, не уступал исступленному страху потерять единственного ребенка. В палатке царил полумрак, и странно голубоватый отсвет лампы лишь усиливал тревожное чувство.

Мальчик смотрел на нее своими темными глазами – такими темными, что зрачки были почти неразличимы на радужке, – и такими скорбными, что Снейк вдруг стало страшно за него. Она погладила мальчугана по волосам. Волосы у него были длинные, нездорово белесые и какие-то неживые и ломкие на несколько сантиметров от корней, разительно контрастирующие с очень смуглой кожей лица. Будь Снейк здесь несколько месяцев назад, она бы сразу догадалась, что ребенок болен.

– Принесите мою сумку, – распорядилась Снейк.

Родители мальчика вздрогнули, хотя голос ее прозвучал очень мягко и нежно. Возможно, они ожидали от нее каких-то иных, нечеловеческих звуков – что она зачирикает, словно птичка, или зашипит, как сверкающая на солнце змея. Ведь за все это время, что она провела здесь, Снейк не промолвила ни слова. Она молча наблюдала за ними, когда они перешептывались, рассматривали ее с почтительного расстояния, обсуждая ее молодость и профессию; и так же безмолвно кивнула, когда они наконец осмелились попросить ее о помощи. Возможно, они решили, что она просто немая.

Светловолосый мужчина – тот, что был помоложе, – поднял ее кожаный саквояж. Он старался держать его подальше от себя, и когда наклонился, чтобы подать сумку Снейк, она явственно ощутила слабый мускусный запах, хорошо различимый в сухом воздухе пустыни. Но Снейк уже почти привыкла к тому, что люди боятся ее, – она много раз сталкивалась с этим.

Когда Снейк протянула руку, юноша отшатнулся и выронил саквояж. Снейк метнулась, едва успев подхватить его, и осуждающе посмотрела на юношу, бережно опустив саквояж на войлочный пол. Двое, стоявшие поодаль, подошли к светловолосому и успокаивающим жестом мягко коснулись его плеча.

– Его уже кусала змея, – пояснила темноволосая красивая женщина. – И он чуть не умер. – Она и не думала оправдываться – она доказывала свою правоту.

– Простите, – пробормотал молодой человек. – Но… – Он молча показал пальцем на плечо Снейк. И, хотя было видно, что он изо всех сил пытается совладать с собой, его било как в лихорадке.

Снейк перевела взгляд туда, куда указывал юноша и где она привычно, почти бессознательно ощущала легкую тяжесть и неуловимое движение: змейка, тоненькая, как пальчик младенца, обвилась вокруг ее шеи, высунув свою плоскую головку из-под шапки коротких вьющихся волос девушки. Змейка медленно высунула свой раздвоенный язычок, повела им в стороны – будто пробуя на вкус запахи, наполнявшие воздух.

– Это всего лишь Травка, – сказала Снейк. – Она не может причинить вред.

Будь змея побольше в размерах, она могла бы внушать ужас: тельце ее было бледно-зеленого цвета, но чешуйки вокруг рта алели, как свежая кровь, – словно она только что, подобно зверю, терзала свою добычу. На самом же деле ничего такого ей было не свойственно.

Малыш всхлипнул, как от боли. Но тут же испуганно смолк. Возможно, ему сказали, что Снейк не выносит плакс.

Снейк ощутила острую жалость: эти люди лишали себя возможности выплакать страх. Снейк отвернулась. Она сожалела, что они так боятся ее, но не могла терять драгоценное время на то, чтобы их приручить.

– Не надо бояться, – сказала она мальчугану. – Травка хорошая. Она очень гладкая и нежная, и, если я оставлю ее посторожить, смерть не дотянется до тебя.

Змея перетекла в узкую грязную ладошку Снейк. Она протянула ее ребенку.

– Погладь ее, только осторожно.

Мальчик высунул руку из-под одеяла и кончиком пальца потрогал скользкие чешуйки. Снейк ощутила, каким неимоверным трудом дается ему даже такое простое движение, хотя легкое подобие улыбки промелькнуло на лице ребенка.

– Как тебя зовут?

Он метнул быстрый взгляд на родителей, и те, подумав, кивнули.

– Стэвин, – едва слышно прошептал мальчик. У него не хватало сил говорить.

– А я – Снейк. И скоро, завтра утром, мне придется сделать тебе больно. Будет очень больно – но очень недолго. Потом, может быть, еще поболит, совсем чуть-чуть, несколько дней, – зато потом ты поправишься.

Малыш очень серьезно смотрел на нее, и Снейк увидела, что, хотя он все понимает и ему очень страшно, было бы куда хуже, если б она солгала. Видимо, по мере того как развивалась болезнь, боль терзала его все сильнее, а окружающие лишь утешали и обманывали его, надеясь, что болезнь либо пройдет сама по себе, либо принесет ему скорую смерть.

Снейк положила Травку на подушку Стэвина и придвинула к себе саквояж. Родные пусть остаются во власти собственных страхов – у них уже не было времени и возможности поверить в нее. Женщина в этой семье была уже немолода, и было ясно, что здесь уже не будет другого ребенка, если мужчины не найдут себе новую партнершу, но Снейк видела по выражению их глаз, по их тревоге, по тайным прикосновениям, что все трое очень любят друг друга. А потому у них, жителей этих суровых мест, не оставалось иного выбора, кроме как обратиться к Снейк.

Не торопясь, почти лениво Песок вытек из саквояжа, приподняв голову и шевеля язычком, принюхиваясь, пробуя на вкус, проверяя тепло человеческих тел.

– Вы хотите… – Старший мужчина говорил благоразумно и тихо, но в голосе его сквозил ужас, и Песок тотчас же почуял это. Он мгновенно отпрянул, готовый ударить, и «погремушка» на его хвосте издала негромкий трещащий звук. Снейк постучала ладонью по полу, отвлекая его внимание, затем протянула руку к змее. Живая пружина с ромбовидным узором расслабилась, и Песок мягко обвился вокруг ее запястья черно-желтым браслетом.

– Нет, – ответила Снейк. – Ваш сын слишком серьезно болен, Песок уже не сможет спасти его. Я знаю, как вам тяжело, но постарайтесь взять себя в руки. Это ужасно для вас, но ничего иного не остается.

Чтобы выманить Дымку, Снейк пришлось раздразнить ее. Снейк похлопала по саквояжу, потом раза два хорошенько тряхнула его, ощутив движение скользких колец, – и вдруг молочно-белая кобра буквально вылетела из саквояжа в сумрак палатки. Стремительная, словно стрела, и бесконечно длинная кобра встала на хвост и раздула капюшон, из пасти ее вырвалось свистящее шипение. Голова змеи возвышалась над полом на добрый метр. За спиной у Снейк послышался вздох ужаса: зрелище желтого очкового узора на капюшоне буквально парализовало людей. Снейк даже не взглянула в их сторону и заговорила с огромной коброй, пытаясь сосредоточить на себе ее внимание:

– Спокойно, спокойно, злюка. Пора отработать свой обед. Ну-ка поговори с малышом, потрогай его. Его зовут Стэвин.

Дымка нехотя убрала капюшон и позволила Снейк прикоснуться к себе. Твердой рукой Снейк стиснула кобру чуть ниже головы и поднесла к Стэвину. Серебристые глаза змеи вобрали в себя голубизну света лампы.

– Слушай меня, Стэвин, – сказала Снейк. – Сейчас Дымка лишь познакомится с тобой. Она не сделает тебе больно, я обещаю.

И все же Стэвин вздрогнул, когда Дымка коснулась его исхудавшей груди. Снейк, не ослабляя хватки, продолжала крепко держать голову кобры, однако позволила ей скользнуть вдоль тела мальчика. Змея оказалась раза в четыре длиннее. Она свилась белоснежными кольцами на его вздувшемся животе и напряглась, пытаясь дотянуться до лица ребенка. Ее немигающие глаза встретились взглядом с полными ужаса глазами Стэвина. Снейк придвинула ее голову чуть ближе.

Дымка высунула язычок и потрогала мальчика.

В это мгновение юноша издал короткий, словно придушеный, возглас. Стэвин от неожиданности подскочил – и Дымка мгновенно отдернулась со злобным шипением, обнажив ядовитые зубы. Снейк едва успела откинуться назад и с трудом перевела дыхание. Иногда она позволяла родным пациентов смотреть, как она работает. Но только не здесь.

– Вы должны уйти, – мягко сказала она. – Ее опасно злить.

– Я больше не буду так делать.

– Нет. Вам придется подождать на улице. Весьма сожалею.

Наверное, светловолосый юноша, а возможно, и мать Стэвина еще спорили бы, приводя бездоказательные доводы и задавая требующие ответа вопросы, если бы седовласый мужчина не взял их за руки и не вывел из палатки.

– Мне понадобится маленький зверек. С пушистым мехом. И непременно живой, – сказала Снейк, приподняв полог.

– Хорошо, – ответил седоволосый, и все трое растворились в сверкающей ночи. Снейк слышала их шаги по песку.

Она положила Дымку себе на колени и погладила ее. Кобра обвилась вокруг талии Снейк, отнимая тепло ее тела. Голодная кобра злее, чем сытая кобра, а Дымка была чудовищно голодна – так же, как и сама Снейк. Им еще удавалось находить какую-то воду, пока они брели через черные пески пустыни, но капканы Снейк неизменно оставались пустыми. Был разгар лета, стояла страшная жара, и пушистые зверьки – любимое лакомство Песка и Дымки – летовали. Да и у самой Снейк крошки не было во рту с того самого дня, как она ушла из дому.

С сожалением она отметила, что теперь Стэвин стал бояться сильнее.

– Ты прости, что я отослала твоих родителей, – сказала она. – Скоро они смогут вернуться.

Глаза у мальчугана подозрительно заблестели, но он сдержал слезы.

– Они велели мне слушаться тебя.

– Поплачь, если можешь, – предложила Снейк. – В этом нет ничего дурного.

Но Стэвин, казалось, даже не понял, о чем она говорит, и Снейк не стала настаивать. Она вдруг осознала, как именно люди этих суровых мест готовят себя к борьбе – запрещая себе страдать, смеяться и плакать. Они отказывали себе в горе и позволяли очень немного радости, но они выживали.

Дымка застыла в зловещем спокойствии. Снейк сняла ее с талии и положила на тюфяк подле Стэвина. Когда кобра поползла, Снейк легонько подтолкнула ее голову в нужном направлении, ощущая пальцами, как напряглись мышцы под челюстью змеи.

– Она потрогает тебя языком, – предупредила Снейк. – Это возможно, будет щекотно, но нисколько не больно. Змеи нюхают языком – так же, как ты носом.

– Языком?

Снейк с улыбкой кивнула, и Дымка, высунув язычок, легонько провела им по щеке мальчика. Стэвин даже не шелохнулся: он наблюдал за коброй с детским восторгом открытия, на мгновение вытеснившим боль. Он лежал очень тихо, пока длинный язык кобры ощупывал его щеки, веки, губы.

– Она пробует на вкус твою болезнь, – пояснила Снейк.

Дымка наконец перестала сопротивляться ее хватке и отдвинулась от Стэвина. Снейк села на корточки и отпустила змею, которая тотчас же вползла по руке к ней на плечи.

– Теперь надо поспать, Стэвин, – сказала Снейк. – Доверься мне и постарайся не бояться, когда наступит утро.

Стэвин внимательно посмотрел на нее, пытаясь прочесть правду в светлых глазах девушки.

– А Травка посторожит меня?

Снейк даже растерялась от вопроса – вернее, от невысказанной мысли, заключавшейся в данном вопросе. Она откинула волосы со лба мальчугана и улыбнулась сквозь навернувшиеся слезы.

– Конечно. – Она взяла Травку в руки. – Следи за ним и охраняй его.

Змея-греза послушно лежала на ее ладони, поблескивая черными бусинами глаз. Снейк бережно опустила ее на подушку Стэвина.

– А теперь спи.

Стэвин прикрыл глаза – и жизнь словно ушла из него. Это было так страшно, что Снейк даже невольно потрогала ребенка, но потом увидела, что он дышит – медленно, неглубоко. Она накрыла Стэвина одеялом и встала. От резкого движения у нее закружилась голова. Снейк пошатнулась и почувствовала, как напряглось у нее на плечах тело кобры.

Глаза у Снейк будто огнем жгло, зрение обострилось от лихорадочного напряжения. Звук, почудившийся ей, повторился. Превозмогая голод и усталость, Снейк медленно нагнулась и подняла кожаный саквояж. Дымка легонько коснулась ее щеки раздвоенным язычком.

Снейк откинула клапан палатки и с облегчением поняла, что до утра еще далеко. Дневную жару она еще как-нибудь вынесла бы, но свет… Обжигающие солнечные лучи пронзали, прожигали ее насквозь. Луна должна быть полной, и, хотя она и скрывалась за облаками, заволокшими небо, пустыня до самого горизонта светилась рассеянным, каким-то серовато-жемчужным светом. Несколько бесформенных теней, видневшихся за палаткой, поднялись с земли. В этих местах, на самом краю пустыни, было достаточно влаги, чтобы здесь рос корявый кустарник, служивший убежищем и пропитанием самым разнообразным формам жизни. Черный песок, ослеплявший неистовым блеском при солнечном свете, ночью был похож на мягкий слой сажи. Снейк сделала шаг вперед, и иллюзия мягкости развеялась: башмаки с хрустом ступали по твердым песчинкам.

Родные Стэвина ждали, столпившись на очищенном от кустарника клочке земли между палатками: растительность здесь выкорчевали и выжгли. Они смотрели на нее молча, с затаенной надеждой в глазах, хотя лица их по-прежнему оставались бесстрастными. Рядом с ними сидела какая-то женщина, казавшаяся моложе матери Стэвина. Одета она была, как и все люди племени, в свободный длинный балахон, однако на шее у нее был знак отличия – первое и единственное украшение, виденное Снейк в этих краях: круг, висящий на тонком кожаном ремешке, – символ верховной власти. Женщина, несомненно, была в родстве со старшим мужчиной: у обоих были одинаково четкие, почти чеканные черты лица, высокие скулы, карие глаза, наиболее защищенные от здешнего солнца, только у него волосы были совсем седые, а у нее – цвета воронова крыла, хотя и тронутые уже изморозью ранней седины. Подле нее на земле беспомощно бился в сетях какой-то черный зверек, испускавший время от времени негромкий пронзительно-жалобный крик.

– Стэвин заснул, – сказала Снейк. – Не будите его, но, если он все же проснется, посидите с ним рядом.

Мать мальчугана и младший мужчина поднялись и скрылись в палатке, седой же, проходя мимо Снейк, замедлил шаг:

– Вы спасете его?

– Надеюсь. Опухоль очень запущена, но другие органы, кажется, не затронуты. – Собственный голос показался Снейк страшно далеким и каким-то фальшивым, будто она солгала. – Дымка будет готова к рассвету. – Ей очень хотелось найти хоть какие-нибудь слова утешения, но она не смогла.

– Моя сестра хотела поговорить с вами, – обронил седой и ушел, оставив женщин наедине. Когда Снейк обернулась, полог палатки был уже опущен. Усталость обрушилась на нее с новой силой, и она впервые почувствовала груз свернувшейся у нее на плечах кобры.

– С вами все в порядке?

Снейк повернулсь. Женщина шла к ней, передвигаясь с непринужденной, природной грацией, хотя движения ее сковывала уже заметная для постороннего взгляда беременность. Она была довольно высокого роста, и Снейк пришлось поднять голову, чтобы посмотреть ей в глаза. У нее были тоненькие, очень милые морщинки возле глаз и в уголках рта – словно она позволяла себе иногда посмеяться украдкой. Женщина улыбнулась, хотя на лице ее отразилась озабоченность.

– У вас очень усталый вид. Я прикажу постелить вам?

– Нет, не теперь. – Снейк покачала головой. – Еще не время. Я не должна спать, пока все это не кончится.

Предводительница племени молча взглянула на нее – и Снейк вдруг пронзило чувство родства, рожденного общей ответственностью.

– Да… Мне кажется, я понимаю. Вам что-нибудь нужно? Мы можем чем-то помочь вам?

Снейк с явным усилием обдумала ответ, как будто женщина задала ей непосильную задачу.

– Нужно напоить моего пони и задать ему корма.

– О нем уже позаботились.

– А еще мне нужен помощник, одна я не справлюсь с Дымкой. Нужен сильный человек… Но еще важнее, чтобы он не боялся.

– Я бы сама помогла вам, – сказала женщина и улыбнулась, едва заметно, краешками губ. – Но, к сожалению, в последнее время я стала немного неуклюжа. Однако я найду вам подходящего человека.

– Благодарю вас, – кивнула Снейк.

Предводительница, согнав с лица улыбку, направилась к палаткам, опустив в задумчивости голову. Снейк проводила ее грациозную фигуру восхищенным взглядом. Она вдруг почувствовала себя чересчур юной, маленькой и неопрятной.

Кольца Песка вдруг напряглись. Он соскользнул с запястья Снейк с явным намерением поохотиться. Она подхватила его на лету. Песок изогнулся в ее руках и поднял голову. Он высовывал язычок, немигающими глазами уставившись на зверька, чуя тепло его тельца, ощущая его страх.

– Я знаю, что ты проголодался, – проговорила Снейк. – Но эта добыча не для тебя.

Она положила Песка в саквояж, затем сняла кобру с плеча и бережно опустила в ее темное отделение, где та немедленно свернулась клубочком.

Зверек снова забился и завизжал, когда неясная тень Снейк накрыла его. Она нагнулась и взяла его в руки. Визг постепенно слабел, становился все тише – и наконец совсем прекратился, когда она погладила зверька. Он лежал у нее на ладони неподвижно, в изнеможении и тяжело дыша, глядя на нее полными ужаса желтыми глазами. У него были длинные задние ноги и широко расставленные торчащие уши; нос зверька нервно подрагивал, ощущая змеиный запах. На шелковистом мехе отпечатались квадратики ячеек силков.

– Прости, что я должна взять твою жизнь, – прошептала Снейк. – Зато больше не будет страха, и я постараюсь не сделать тебе больно.

Она осторожно сомкнула пальцы вокруг нежного тельца и, продолжая поглаживать зверька, резким и сильным движением сжала ему шею у самого основания черепа. Последовал рывок – мгновенный, быстрый. Тельце зверька задергалось – но он был уже мертв. Судорога пробежала по его членам, задние лапы взметнулись вверх, длинные пальцы скрючились и задрожали. Глаза его по-прежнему были устремлены на Снейк, даже теперь. Снейк высвободила мертвое тельце из сети.

Затем она извлекла из дорожной сумки, висевшей у нее на поясе, небольшой пузырек и, разжав зверьку челюсти, капнула ему в горло каплю какой-то мутноватой жидкости. Быстро открыла саквояж и позвала Дымку. Кобра выползла не спеша, переливаясь, словно вода через край, и заскользила по колючим песчинкам, не раздувая капюшона. Почуяв жертву, змея заструилась к ней. Потрогала зверька раздвоенным язычком. Снейк на мгновение испугалась, что кобра откажется от мертвой добычи, однако тельце зверька еще хранило тепло жизни, оно еще конвульсивно подергивалось, а кобра была голодна.

– Возьми его, – шепнула ей Снейк. – Это для тебя. Смотри, какой лакомый кусочек! – Привычку разговаривать со змеями Снейк приобрела за долгие-долгие часы одиночества. – Это поднимет тебе аппетит.

Дымка обследовала зверька, отдернулась – и ударила, глубоко вонзив клыки в крохотное тельце. Еще раз куснула, выпуская остатки яда. После чего отпустила добычу и, устроившись поудобнее, принялсь заглатывать ее. Зверек без труда прошел через ее горло.

Дымка лежала тихо, переваривая крохотный кусочек мяса, а Снейк сидела подле нее и ждала. Внезапно у нее за спиной послышались чьи-то шаги.

– Меня послали помочь тебе.

Мужчина был еще совсем молод, несмотря на сильную седину в волосах. Он был гораздо выше Снейк, с выразительным, привлекающим внимание лицом. Глаза у него были совсем темные, а четкие черты казались еще резче оттого, что волосы были стянуты в пучок на затылке. Его выражение было совершенно бесстрастным.

– Ты не боишься? – спросила Снейк.

– Я сделаю все, что ты прикажешь.

Тело мужчины было скрыто свободным балахоном, однако в длинных, красиво вылепленных руках угадывалась скрытая сила.

– Тогда держи ее и не позволяй ей застать тебя врасплох.

Тело кобры слегка подергивалось – начинало действовать лекарство, которое Снейк влила в горло зверьку. Змея смотрела перед собой невидящими глазами.

– А если она укусит?..

– Держи ее, быстро!

Юноша потянулся к змее. Но он слишком долго раздумывал, и момент был упущен. Тело кобры изогнулось в корчах, и она хлестнула хвостом, больно ударив его по лицу. Юноша отшатнулся – от неожиданности и боли. Снейк же продолжала держать змею мертвой хваткой, сжав пальцы у ее челюстей, навалившись на нее всем телом. Кобра не удав, но Дымка была очень сильной, скользкой, проворной. Змея издала длинное угрожающее шипение. Сейчас бы она укусила любого, кто подвернулся ей.

Борясь со змеей, Снейк ухитрилась стиснуть ее ядовитые железы и выдавить из мешочков остатки яда. Сверкающие, как драгоценность, капли, вбирая ночной свет, повисли на обнаженных клыках; затем конвульсии, сотрясавшие кобру, сорвали их и отбросили во мрак.

Снейк боролась с коброй на песке, где змея не могла одержать над ней верх, – в этом было ее преимущество. Но вдруг она почувствовала, как чьи-то руки схватили змеиное тело, овладев хвостом. Припадок кончился так же внезапно, как и начался: Дымка обмякла в их руках.

– Прости меня.

– Держи ее крепче, – ответила Снейк. – Еще вся ночь впереди.

Когда накатил второй приступ, юноша уже держал кобру твердыми руками и действительно помогал Снейк.

Во время одной из передышек Снейк ответила на его недосказанный вопрос:

– Если бы она укусила тебя, когда ее железы полны яда, то ты, скорее всего, умер бы. Даже сейчас ты можешь заболеть от ее укуса. Но если ты не потеряешь голову и не наделаешь глупостей, то она сможет укусить только меня.

– Вряд ли ты тогда поможешь моему двоюродному брату.

– Ты ошибаешься. Я не могу умереть от ее укуса. – Снейк вытянула руку и показала белевшие на коже рубцы – шрамы от насечек и инъекций. С минуту юноша изучал их, затем заглянул ей в глаза – и отвел взгляд.

Яркое пятно в облаках, излучавшее свет, переместилось на запад. Они держали кобру на коленях, точно ребенка. Снейк незаметно для себя задремала, но Дымка повела головой, пытаясь высвободиться, и Снейк, вздрогув, очнулась.

– Я не должна спать, – сказала она. – Говори со мной. Как тебя зовут?

Юноша помедлил – совсем как Стэвин. Казалось, он боится чего-то. Может быть, ее.

– Мы не должны открывать свои имена чужим, – ответил он наконец.

– Если вы принимаете меня за колдунью, то зачем просили о помощи? Мне недоступно колдовство, да я и не нуждаюсь в этом.

– Дело не в предрассудках. Во всяком случае, это совсем не то, что ты думаешь. Сглаза мы не боимся.

– Я не в состоянии изучить все обычаи, существующие на Земле, поэтому я придерживаюсь обычаев своего народа. А согласно им, к людям, с которыми ты связан общим делом, принято обращаться по имени. – Снейк взглянула на лицо юноши, смутно белевшее в призрачном свете, пытаясь угадать его выражение.

– Наши имена знают только члены семей или те, с кем мы делим ложе.

Снейк обдумала сказанное и решила, что этот обычай ей не по нраву.

– И больше никто? Никогда?

– Ну… Еще, пожалуй, друзья.

– Угу, – хмыкнула Снейк. – Понятно. Стало быть, я еще здесь чужак. А может быть, даже и враг.

– Друг может знать наше имя, – повторил юноша. – Я не хотел обидеть тебя, но ты не понимаешь. Знакомый – это еще не друг. Мы очень высоко ценим дружбу.

– В вашей земле нетрудно определить – кто заслуживает этого звания, а кто нет.

– Мы редко заводим друзей. Дружба – это очень большая ответственность. Высокие обязательства.

– Вы словно боитесь этого.

Юноша помолчал, обдумывая сказанное.

– Возможно, мы боимся предательства. Это очень больно.

– Тебя кто-нибудь предавал?

Юноша метнул на Снейк острый, почти неприязненный взгляд – словно она позволила себе перейти границы приличий.

– Нет, – сказал он, и голос его был так же суров, как и лицо. – У меня нет друзей. Я никого не могу назвать другом.

Его ответ потряс Снейк.

– Это очень прискорбно, – протянула она и надолго умолкла, стараясь постичь те глубинные потрясения, что смогли так разобщить этих людей, сравнивая свое вынужденное одиночество с их одиночеством по убеждению. – Можешь звать меня Снейк, – сказала она наконец. – Если, конечно, тебе не противно произносить это имя. Ведь оно означает «змея». Но помни, это тебя ни к чему не обязывает.

Юноша открыл рот, собираясь что-то сказать. Возможно, ему стало стыдно, что он обидел ее, а может, хотел объяснить, оправдать обычаи соплеменников – но тут Дымка снова забилась в конвульсиях, и им пришлось изо всех сил вцепиться в змею, чтобы она не расшибла себя о песок. Кобра была довольно тонкой при такой длине, но обладала недюжинной силой, а корчи на сей раз были гораздо сильней предыдущих. Дымка попыталась развернуть капюшон, но Снейк держала ее крепко. Змея раскрыла пасть и зашипела, но яда на клыках уже не было.

Змея обвилась хвостом вокруг талии юноши. Он попытался оторвать ее от себя и завертелся, чтобы высвободиться.

– Это не удав, – сказала Снейк. – Она ничего тебе не сделает. Оставь…

Но было уже поздно. Дымка внезапно обмякла, и юноша не удержался на ногах. Кобра рванулась и завертелась на песке. Снейк боролась теперь в одиночку. Змея обвилась вокруг ее тела, воспользовавшись обретенным преимуществом. Оттолкнувшись от девушки, она начала судорожно вырываться из ее рук.

Снейк рухнула в обнимку со змеей на песок. Дымка встала над ней, разинув пасть, с разъяренным шиением. Юноша попытался схватить ее тело под капюшоном, кобра ударила – но Снейк успела перехватить ее. Наконец им удалось оторвать кобру от Снейк. Снейк мертвой хваткой вцепилась в нее, но змея вдруг словно оцепенела и без движения замерла между ними.

Лица у обоих были залиты потом. Юноша был бледен нездоровой бледностью, различимой даже под загаром, а Снейк била нервная дрожь.

– Она дает нам передышку, – с трудом вымолвила Снейк. Взглянув на юношу, она заметила на его щеке темную полосу – там, где по ней прошелся змеиный хвост. Снейк протянула руку и потрогала вспухший рубец.

– Будет синяк. Но шрама не останется.

– Если бы змеи жалили хвостом, как некоторые верят, тогда бы тебе пришлось держать и голову, и хвост, а от меня бы не было никакого проку.

– Мне нужно, чтобы кто-то был рядом со мной, чтобы я не заснула. Но сейчас я одна ни за что бы не справилась с ней.

Борьба с коброй вызвала прилив адреналина, но теперь действие его постепенно кончалось – усталость и голод навалились на Снейк с новой силой.

– Снейк…

– Да?

Юноша смущенно улыбнулся:

– Просто упражняюсь в произношении.

– Выходит недурно.

– Сколько дней ты шла через пустыню?

– Недолго. А может быть, слишком долго. Шесть дней. Мне кажется, я выбрала не самый удачный маршрут.

– Как ты жила все эти дни?

– В пустыне есть вода. Я шла по ночам, до рассвета, а днем отыхала там, где мне удавалось найти тень.

– Ты брала с собой еду?

– Немного. – Снейк пожала плечами. Лучше бы он не заговаривал про еду.

– А что там, по ту сторону пустыни?

– Горы. Ручьи. Другие люди. Опытная станция, где меня вырастили и обучили. Потом еще одна пустыня – а за ней гора с Городом внутри.

– Я бы хотел посмотреть на Город. Когда-нибудь.

– Говорят, они не пускают чужих… Таких, как ты и я. Но в горах очень много городов поменьше, а пустыню можно преодолеть.

Он ничего не ответил, но Снейк и сама совсем недавно покинула дом, так что ей было нетрудно угадать его мысли.

Судороги возобновились гораздо скорее, нежели предполагала Снейк. По их силе можно было судить о запущенности болезни Стэвина, и Снейк от всей души возжелала, чтобы скорей наступило утро. Если ей все-таки суждено потерять этого ребенка – что ж, она сделает все, что сумеет, а потом поплачет и постарается забыть.

Кобра разбилась бы насмерть, колотясь о песок, если бы Снейк с братом Стэвина не держали ее. Внезапно змея обвисла как тряпка и вытянулась бездыханная. Раздвоенный язык ее свесился наружу, стиснутый челюстями. Она не подавала никаких признаков жизни.

– Держи ее, – крикнула Снейк, – держи ее за голову! А если она вырвется, то скорей убегай. Ну же! Теперь она не укусит тебя, разве только случайно заденет хвостом.

Он колебался всего лишь мгновение, затем твердо, решительно ухватил кобру чуть ниже головы. Снейк побежала, увязая в глубоком песке, от палаток к зарослям невырубленных кустов. Она обламывала колючие ветви, вонзавшиеся шипами в ее изборожденные шрамами руки. Краем глаза Снейк успела заметить гнездо рогатых гадюк – столь уродливых, что они казались бесформенными обрубками, – прямо под сплетенными ветвями высохшего кустарника. Наконец она нашла то, что искала, – полый стебелек, – и поспешила обратно. Глубокие царапины на ее руках кровоточили.

Опустившись на колени подле кобры, она разжала ей челюсти и ввела стебелек прямо в дыхательную трубку – у самого корня язычка. Склонившись, Снейк взяла стебелек в рот и принялась осторожно вдувать воздух в легкие змеи.

В ее сознание словно впечатались отдельные фрагменты целого: руки юноши, державшие кобру так, как она ему приказала, его испуганный возглас, учащенное, прерывистое дыхание, песок, оцарапавший ее локти, когда она наклонилась над Дымкой, резкий запах лекарства, исходящий из пасти змеи, головокружительная слабость, внезапно обрушившаяся на нее, – как она решила, от утомления, – которую Снейк поборола усилием воли, укрепленной чувством долга.

Снейк вдыхала и выдыхала, вдыхала и выдыхала – пока кобра не поймала ритм и не задышала сама, без ее помощи.

Снейк устало опустилась на песок:

– Кажется, теперь все в порядке. Во всяком случае, я надеюсь.

Тыльной стороной кисти она отерла лоб – и тут ее пронзила острая боль. Она отдернула руку, и смертная мука сковала все ее члены, нестерпимая боль поползла по руке, к плечу, стиснула грудь, сдавила сердце. Силы ее иссякли, и Снейк рухнула навзничь. Она попыталась подняться, но тело не слушалось ее, движения были замедленными; она изо всех сил боролась с тошнотой и головокружением и почти преуспела в этом – как вдруг почувствовала странную легкость и погрузилась в кромешную тьму.

Она ощущала прикосновение песка – там, где он впивался ей в щеку и царапал ладони, но прикосновение это почему-то было мягким. Внезапно она услышала голос:

– Снейк, я могу теперь ее отпустить?

Ей показалось, что вопрос обращен к кому-то другому, не к ней, хотя раздвоенным сознанием понимала, что кроме нее здесь не к кому обращаться, здесь нет никого другого по имени Снейк. Она почувствовала прикосновение чьих-то рук, и ей захотелось ответить на эту нежность, но она слишком устала. Ей необходимо было поспать – и она отвела эти руки. Однако руки продолжали поддерживать ее голову и лили ей в рот воду. Снейк закашлялась, подавившись, и выплюнула влагу.

Резким движением она приподнялась на локте. В голове у нее прояснилось, и она почувствовала, что ее всю трясет. Ощущение было точно такое же, как в тот раз, когда ее впервые укусила змея, – еще до того, как у нее выработался иммунитет. Юноша стоял возле нее на коленях с флягой в руках. Кобра за его спиной уползала в ночь.