Странные сны Отто Шубдца

Небольшое отступление

Написав несколько глав о вермахте, я столкнулся со странным отношением к произведению. Русские мне не верили, что то, что я пишу, возможно, в принципе. Они говорили, что я ошельмовываю вермахт.

Немцы были солидарны в этой оценке. Кроме того, немцы утверждали, что в вермахте был идеальный порядок, и там не могло быть ничего такого. Типа, бардак если и был, то лишь в Красной армии.

Поддержали меня лишь историки, знавшие суть вопроса.

Если немцев еще как-то можно понять. То на что обижаются русские мне не совсем ясно. От себя отмечу лишь, что это, прежде всего литературное произведение, а не историческое. Кроме того это юмор.

На все доводы «против», я приведу высказывания непосредственно участников событий.

«На нашем фронте ограниченная видимость ежедневно устанавливалась только на несколько часов. До 9 часов утра окрестности обычно бывали, окутаны густым туманом. Постепенно пробивалось солнце, и только к 11 часам дня можно было кое-что увидеть. В 15 часов наступали сумерки, а через час опять становилось темно. В районе Малоярославца у нас аэродром, куда изредка прибывали транспортные самолеты из Смоленска, Орши и Варшавы. Они доставляли пополнения, но совершенно недостаточные для того, чтобы компенсировать ежедневные потери. Прибывавшие на самолетах солдаты были одеты в длинные брюки и ботинки со шнурками. Часто у них не было шинелей и одеял. Транспортные дивизии ожидали пополнения на аэродромах и сразу же перебрасывали их на фронт, где в них чувствовалась острейшая необходимость. Нередко они оказывались на фронте в ту же ночь. Таким образом, люди, всего два дня назад жившие в уютных казармах Варшавы, через 48 часов попадали на Московский фронт, который уже начал распадаться. Еще в конце лета, когда фельдмаршал фон Браухич понял, что война на Востоке продлится и зимой, он убеждал Гитлера вовремя приготовить для наших войск необходимое зимнее снаряжение. Гитлер отказался внять здравому совету, так как был твердо убежден, что русских удастся победить до наступления холодов. Теперь даже в ставке Гитлера вдруг поняли, что война в России, по сути дела, только начинается и что придется, как это ни ужасно, воевать почти без зимней одежды.

Гитлер начал отдавать категорические приказы о срочной отправке на Восточный фронт теплой одежды. В Германии повсеместно проводился сбор меховых и других теплых вещей. Но слишком поздно! Чтобы доставить войскам собранную одежду, нужны были не дни и даже не недели, а целые месяцы. Таким образом, солдатам суждено было провести свою первую зиму в России в тяжелых боях, располагая только летним обмундированием, шинелями и одеялами. Все, что имелось в оккупированных районах России, – валенки, меховые шапки и шерстяное обмундирование, – было реквизировано, но оказалось каплей в море и почти не облегчило положения огромной массы наших солдат.

Со снабжением войск дела обстояли неважно.

К нашему району боевых действий подходило всего несколько железных дорог, да и их часто перерезали

партизаны. В паровых котлах паровозов, не приспособленных к условиям русского климата, замерзала вода. Каждый паровоз мог тащить только половину обычного количества вагонов. Многие• из них, покрытые снегом и льдом, целыми днями простаивали в тупиках железнодорожных станций. Наша огромная потребность в артиллерийских снарядах удовлетворялась с трудом. В то же время, чтобы подбодрить солдат, из Франции и Германии доставлялись на Восточный фронт целые поезда с красным вином. Вы, конечно, представляете себе, какое отвратительное чувство возникало у солдат и офицеров, когда вместо снарядов, без которых войска буквально задыхались, им привозили вино. Впрочем, и вино нередко попадало на фронт в непригодном виде: при перевозке оно замерзало, бутылки лопались, и от него оставались только куски красного льда.

Наши оборонительные позиции были почти лишены

укрытий. Это сказалось на тактике обеих сторон,

которые вели упорные бои за овладение населенными

пунктами, где можно было найти хоть какое-нибудь укрытие от ужасного холода. Однако, в конце концов такая тактика приводила к тому, что обе стороны подвергали эти деревни артиллерийскому обстрелу и поджигали деревянные дома и дома с соломенными крышами, лишая противника элементарных удобств. Закапываться же в землю нечего было и пытаться, – земля затвердела, как железо.

Суровый климат оказывал воздействие и на оружие.

Смазка на оружии загустевала так, что часто невозможно было открыть затвор, а глицерина или специальных масел, которые можно было бы использовать в условиях низких температур, у нас не было.

Под танками ночью приходилось поддерживать слабый огонь, чтобы двигатели не замерзали и не выходили из строя. Нередко танки скользили по замерзшему грунту и скатывались под откос. Вероятно, это краткое описание помогло читателю составить представление об условиях, в которых зимой 1941/42 гг. немецкой армии приходилось вести боевые действия.

Русские находились в лучших условиях.

Самое главное, что сильный холод не был для них новинкой – они привыкли к нему.

Кроме того, сразу же позади них находилась Москва. Следовательно, линии снабжения короткими. Личный состав большинства русских частей обеспечен меховыми полушубками, телогрейками, валенками и меховыми шапками-ушанками. У русских были перчатки, и теплое нижнее белье. По железным дорогам у русских курсировали паровозы, сконструированные с учетом эксплуатации их в Сибири, при низких температурах»

Генерал Гюнтер Блюментрит, начальник штаба 4-й армии вермахта.

Ганс Ульрих Рудель, знаменитый пилот пикирующего бомбардировщика «Юнкерс-87», писал:

«Неожиданно сорокаградусный холод замораживает обычную смазку.

Наше бортовое оружие не может стрелять.

Говорят, что холод не оказывает на русских никакого воздействия, потому ЧТО они хорошо подготовились к зиме.

у нас постоянные проблемы с нужным оборудованием, его нехватка серьезно подрывает наши силы при таком холоде. Припасы почти не доходят до нас. Местные жители не могут припомнить такой суровой зимы за последние двадцать или тридцать лет. Битва с холодом тяжелее, чем битва с врагами. Советы не могли бы иметь более ценного союзника. Наши танкисты жалуются, что танковые башни не поворачиваются, все замерзло…

Немецкие армии побеждены холодом. Поезда практически не ходят, нет резервов и снабжения, раненых нельзя вывезти с поля боя. Одной железной решимости недостаточно. Мы достигли предела нашей способности воевать. Нет самого необходимого. Машины стоят, транспорт не работает, нет горючего и боеприпасов. Единственный вид транспорта – сани. Трагические сцены отступления случаются все чаще. У нас осталось совсем мало самолетов. При низких температурах двигатели живут недолго. Если раньше, владея инициативой, мы вылетали на поддержку наших наземных войск, то теперь мы сражаемся, чтобы сдержать наступающие советские войска…

Безжалостный холод продолжается, и наконец-то

по воздуху прибывают необходимое оборудование и

зимняя одежда. Каждый день на наш аэродром приземляются транспортные самолеты, которые доставляют меховую одежду, лыжи, сани и другие вещи. Но все это слишком поздно, чтобы захватить Москву, слишком поздно, чтобы вернуть наших товарищей, которые замерзли от холода, слишком поздно, чтобы спасти десятки тысяч солдат, которые отморозили пальцы на руках и ногах, слишком поздно, чтобы армия могла продолжать движение вперед. Она вынуждена окопаться и перейти к обороне под ударами невообразимо тяжелой зимы.

Сейчас мы летим над районами, которые помним по прошлому лету: в районе истока Волги к западу от Ржева, рядом с самим Ржевом, вдоль железнодорожной линии на Оленино и дальше к югу. Глубокий снег затрудняет движение наших войск, но Советы в своей стихии. Самый умный техник здесь тот, кто использует наиболее примитивные методы работы и передвижения.

Двигатели больше не заводятся, все заморожено

насмерть, гидравлика вышла из строя, полагаться

на любой технический инструмент означает самоубийство.

При этих температурах утром двигатели нельзя завести, хотя мы укрываем их соломенными матами и одеялами.

Механики часто проводят в поле всю ночь, разогревая двигатели каждые полчаса, чтобы их можно было завести, когда эскадрилье придется лететь.

Во время этих страшно холодных ночей часты случаи обморожения. Как офицер-инженер я провожу с техниками все свое время между полетами, чтобы не упустить шанс ввести в строй хотя бы еще один самолет.

Мы редко мерзнем в воздухе. В плохую погоду мы должны летать низко, и оборона сильна, все слишком заняты, чтобы замечать холод. Конечно, это не гарантирует нас от того, что, вернувшись в тепло, мы не обнаружим симптомы обморожения».

Немецкий историк Пауль Карель, писал: «Погода благоприятствовала русским. Во второй половине дня 27 ноября в течение всего каких-нибудь двух часов температура упала до 40 градусов ниже нуля, для борьбы с арктическим морозом солдаты и офицеры Мантойфеля располагали лишь балаклавами, легкими и короткими шинелями и узкими сапогами. Даже со слабым противником было бы невозможно сражаться в такой экипировке в сорокаградусный мороз.

Немцам пришлось заплатить дорогой ценой за неподготовленность войск к русской зиме. Дело заключалось не только в отсутствии меховых тулупов, валенок и тому подобного снаряжения, хуже того, германское Главное командование не знало или же не умело применять на практике методы ведения боевых действий в зимнее время. О том, что к продолжительной войне в России не готовились

– во всяком случае, немецкий генштаб, – лучше

всего говорит полная неподготовленность вермахта к

ведению боев зимой. После первых снегопадов финны, видевшие немецких солдат, обутых в сапоги, подбитые стальными гвоздиками, в удивлении качали головами и говорили: «Ваши сапоги – идеальные проводники холода, вы с таким же успехом могли бы ходить прямо в носках!»

А вот маршал Жуков:

«Солдаты и офицеры носили очень тесные сапоги. И конечно, у всех у них были обморожены ноги. Немцы не обратили внимания на тот факт, что с восемнадцатого столетия русские солдаты получали сапоги на один размер больше, чем нужно, что давало им возможность набивать их соломой, а в последнее время газетами, и благодаря этому избегать обморожений».

Вот что писал адъютант Паулюса Вильгельм Адам:

«16 ноября выпал первый снег. Ледяной ветер свистел в степи, проникая сквозь наши легкие шинели.

Фуражки и сапоги тоже плохо защищали от холода. Собственно говоря, пора было извлечь уроки из печального опыта зимы 1941/42 года.

Но и в середине ноября 6-я армия не имела соответствующего зимнего обмундирования. Паулюс его затребовал еще тогда, когда понял, что операции в городе не могут быть закончены до наступления холодов.

Генерал квартирмейстер сухопутных сил разделял мнение командующего нашей армией.

Гитлер, напротив, считал, что и для Восточного фронта хватит обычного зимнего обмундирования

(пригодного для службы в более теплом климате Западной Европы, но совершенно, как уже выяснилось, непригодного для русских морозов.), поскольку национал-социалистские благотворительные организации уже приступили к массовому сбору зимних вещей для солдат Восточного фронта и в этом приняли участие все немцы.

Действительно, население было готово пожертвовать

всяческую одежду, способную защитить от холода

и ледяного ветра.

В Германии такими вещами были заполнены огромные ящики. Однако когда нас под Сталинградом внезапно настигли холода, на фронт не поступило почти ничего из собранных вещей, и в тыловых складах их было немного. Обер-квартирмейстер армий пытался ускорить доставку обмундирования, но старания его почти ни к чему не привели: транспорта не хватало, а пространства, которые надо преодолеть, были огромны.

Из Миллерово, главной базы снабжения 6-й армии, поступило сообщение, что, когда открыли первые вагоны, заполненные зимними вещами, обнаружилась страшная картина.

Наряду с шерстяными и вязаными вещами в вагонах нашли сотни дамских шубок, муфты, каракулевые манто и другие меховые изделия, в том числе дорогие вещи, которые, однако, на фронте не имели никакой ценности. Видимо, никто не просматривал и не отбирал одежду, которая была сдана населением, ее просто направили дальше.

Пусть, мол, армия думает, что с этим делать.

Шмидт неистовствовал, узнав об этой халатности.

Но он ничего не мог изменить. Виновные отсиживались в тылу, в тепле, за 2000 километров от Сталинграда.

Дивизионные интенданты получили приказ раздавать немногие пригодные зимние вещи только сражающимся частям.

Но ими можно было снабдить лишь примерно одного из пяти солдат, находившихся в окопах и землянках северного участка фронта без печей, без топлива, в глубине заснеженной степи, где бушевал обжигающий кожу, ледяной норд-ост.

Тем временем в штабе армии уже накапливались

груды тревожных донесений.

Наши нервы были напряжены до крайности. Стало окончательно ясно, что в ближайшее время начнется советское контрнаступление.

А если оно окажется успешным? Если ХI армейский корпус и 3-я румынская армия не удержат своих позиций? Что будет тогда?»

Несколько слов в дополнение от себя. Писать, о том, какой вермахт хороший или плохой бессмысленно. Я и не собираюсь делать ни того, ни другого. Я не собираюсь писать и об ужасе войны. Они были, и были и со стороны немцев.

А. Фольтгеймер в письме своей жене жаловался:

«Здесь ад. Русские не хотят уходить из Москвы. Они начали наступать. Каждый час приносит страшные для нас вести… Умоляю тебя, перестань мне писать о шелке и резиновых ботиках, которые я обещал тебе привезти из Москвы. Пойми – я погибаю, я умру, я это чувствую …»

Иоганнес Михел своей сестре от 22 февраля

1942 г. Писал: «Отступление не прошло для нас бесследно – кто отморозил ноги, кто нос, всякое было. Питание стало безобразно скудным. Нужно самому себе помогать, иначе плохо кончишь. Но вы обо мне не беспокойтесь, уж как-нибудь мы пробьемся…

Может быть, это скоро кончится, и мы вернемся

здоровыми домой… Нам это все так надоело…»

Буфф писал родне 4 января 1942 года:

«Сегодня воскресенье. Снаружи тепло – 10 градусов,

но сильный ветер. У нас больше половины попали в госпиталь с обморожением. В последние дни пришло много почты от вас и посылок с драгоценным содержимым: рыбий жир, сок бузины, яблоки, шерстяная жилетка, теплая шапка, масло и многие другие вещи, а также поздравления от Вольдемара, Теклы и мамы. Я заранее радуюсь предстоящим прогулкам в этом теплом полярном одеянии. Тысяча благодарностей за все усилия, которые вы приложили. Теперь я особо не беспокоюсь, что переживу зиму. Если бы у всех моих товарищей была такая теплая одежда, то есть такие заботливые родственники! Но у многих никого нет, и Геббельс не напрасно призвал посылать на фронт теплые вещи».

Об ужасах войны писать лично я не буду. И до меня об этом немало написано. Лично меня всегда интересовало, как жили те бравые парни, которые и создавали все эти проблемы, которые потом армия и расхлебывала.

Считаю, что моему главному герою русские люди должны просто поставить памятник. Памятник разъебайству в немецкой армии.

Про это и сейчас, и раньше как-то не было принято говорить.

Но то, что я пишу, основано на реальных событиях и исторических фактах, нравится это кому-то или нет.

Золотая курица

Отто Шудбц не был идиотом. О нем ходили разные слухи, большая часть из которых было правдой, тем не менее, поступки интенданта стали со временем легендой, и Отто этим гордился. Да, он был легендарным интендантом вермахта. И еще Отто был аристократом.

И вот эти две ипостаси и заставляли его находить творческий подход во всем, что он делал на службе.

А делал он много. Иногда, даже чересчур много. Впрочем, вероятно, именно так и должны были поступать настоящие немцы для достижения победы над русскими. По крайней мере, именно так считал Отто.

Шел, однако, одна тысяча девятьсот сорок второй год. Стоял на дворе декабрь месяц. И это накладывало на Шудбца немалые обязательства. Вермахт топтался на месте, и нес большие потери. Армия замерзала на просторах громадного СССР, и в странном городе по имени Сталинград. В СССР наступила почему-то очень-очень холодная зима. И что самое поразительное – вермахт не был к этому готов. В смысле к зиме. И одета была армия в летнюю форму. Зимняя компания 1941—1942 года ничему не научила немцев, и зимней одеждой для солдат и офицеров вермахт не запасся. Кто-то очень важный забыл напрочь об этом аспекте.

Почему-то в СССР было очень холодно. Зверски. Генералы, изучавшие опыт Наполеона не учли главные причины поражения Бонапарта – отсутствие зимнего обмундирования и русские холода. Фюрер сказал: «До холодов мы СССР победим!». Шубдц недоумевал: фюрер вообще карту СССР видел? А с историей Наполеона знаком? И почему в армии нет зимней формы одежды для войны с СССР, если к войне готовились?

Кроме того 6 армия, бывшая в окружении отчаянно голодала. Съели лошадей, съели все, что было вообще съестного. Ходили слухи, что армия Паулюса ела даже солдатские ботинки и сапоги, которые были не из эрзаца, а из настоящей кожи.

При всем при том, что ОДНОГО провианта для 6 армии ежедневно требовалось 400 тонн, как было известно, авиация максимум, что могла это поставляла 155 тонн груза в день. А это был общий тоннаж. То есть там было все что угодно: патроны, снаряды, оружие, ГСМ и прочая хрень.

Люфтваффе делала все, что могла. Но иногда вместо 400 тон еды в день поставляла лишь 15 тонн общего груза. И еще авиация несла ОЧЕНЬ большие потери. Отто считал, что скоро от ВВС останется лишь один военно-морской змей и один военно-морской воздушный шар.

Шестая армия матюгалась, проклинала Гитлера, Геринга, интендантов, говоря, что эти schweinehunde поплатятся рано или поздно, но, согласно приказа фюрера, не прорывалась из окружения и стояла насмерть. Для того чтобы понять общее состояние армии Паулюса достаточно поесть один раз в солдатской столовой.

Отто Шудбц был служака кость от кости. И не он руководил Германией. Он был в вермахте proviantmeister, то есть, переводя на русский – начальник продовольственного снабжения в чине капитана. Однако, в случае приказа, Отто мог найти для рейха что угодно. Хоть черта лысого.

И этим он очень гордился. Шудбц жил в родовом поместье некоторое время один и службой себя не утомлял. Жену он не так давно выгнал из дома за то, что она не следила за аквариумом. Поэтому баб вокруг Отто было много.

«От работы кони дохнут» – справедливо считал Отто, и был ох как прав.

С началом войны с русскими начальство спускало ему директивы, и он эти директивы выполнял. И считал, что в этом и состоит его долг перед Германией и перед рейхом. Последняя директива предписывала срочно поставить вермахту лыжи, крайне необходимые для ведения боевых действий в условиях холодной русской зимы.

Лыжи так лыжи. Отто особо над приказами не рассуждал. Он их выполнял. С рвением и педантичностью.

Директива предписывала, чтобы лыжи были белыми и деревянными.

Отто слонялся, как проклятый, по всей Германии, скупал лыжи, заключал договора на поставки. Посадил роту евреев красить лыжи в белый цвет. Однако все равно нужного количества лыж не хватало. Он умудрился достать лишь 5% лыж от нужного количества.

Это была капля в море.

Через подставные конторы и фирмы Шубдц договорился о поставках лыж из Швейцарии, стран Балтии, Скандинавии, САСШ и Канады.

Но, всё равно с учетом поставок, которые в полном объеме обещали прибыть в Германию лишь к концу марта, получалось лишь 32% лыж от нужного количества.

Кому нужны лыжи в конце марта, интенданта мало интересовало. У него был приказ. И он должен был выполнить приказ любой ценой.

– Почему в штабе отдали приказ о поставке лыж в армию в декабре, а не в июне, когда можно спокойно было подготовиться? – Шубдц задал своему начальству вопрос в лоб и без обиняков.

Генерал Фогель, старый служака, участвовавший еще в Первой мировой войне, снял пенсне. Его благородный лоб с залысинами блестел от пота. Пожевал беззвучно челюстями. И просто ответил:

– Фюрер мне так ответил на этот вопрос: " Я, мол, как главнокомандующий, приказал взять Москву к 1 августа, а эти разъебаи, генералы, ни хуя приказ не выполнили. Наступила зима, и в СССР почему-то выпало очень много снега. И потому вермахту нужны лыжи».

– Просто охуеть, мой генерал! – Выдохнул Шубдц, – Так вот значит в чем дело!

– Да, мой мальчик. Это саботаж армии приказов фюрера. Всё дело в этом.

Фогель давно знал Шубдца. С самого рождения Отто. Генерал был дружен с родителями интенданта. И потому вполне мог называть его покровительственно «мой мальчик».

– А помнишь, мой мальчик, как я тебе в Баден-Бадене в фонтане твою жопку мыл?

Шубдца передернуло от воспоминаний.

Дело было давно. Отто был еще дитя. Родители считали, что ребенку нужен свежий воздух и часто с ним гуляли.

Кроме того родители также считали, что ребенок должен быть здоровым, и иметь хорошее пищеварение. Поэтому в этот день они обильно накормили малыша Отто гороховым пюре.

А поскольку отец Отто, старый солдат, во время войны недоедал в окопах, то он заставил Отто съесть две порции горохового пюре.

И после этого все семейство выперлось на прогулку в парк. Фазер, хоть и был отставке, надел свой парадный мундир, мазер напялила вызывающее розовое платье с огромным декольте. На Отто надели коричневую рубашку, короткие шорты цвета хаки и тирольскую шляпу.

Через какое-то время четырёхлетнему отпрыску Шубдцев захотелось на горшок, о чем он и возвестил родителей:

– Папа, мама, хочу на горшок!

Но те были заняты великосветским разговором с полковником Фогелем и то ли не услышали сына, то ли сделали вид, что не слышат.

Однако их беседа стала громче. И Отто решил потерпеть, пока они не наговорятся и не обратят на него внимание.

Однако живот бурлил, как вулкан Везувий в день извержения, и что-то не то происходило с кишечником.

Рядом горшка не было. Ватерклозета тоже. Был парк, и вокруг ходили толпы нарядно одетых людей. Аристократ по рождению, Отто был воспитан так, что гадить он привык в строго определенном месте, и потому терпел муки пищеварения, как Сакко и Ванцетти на электрическом стуле. А между тем позывы кишечника малыша становились все отчетливее и нестерпимее.

А в кишечнике началась революция, и провозглашение Веймарской республики. Стрельба внутри Отто жутко усилилась, и пушечные взрывы в виде попердывания доносились из малыша как из пулемета.

И тут, как назло, к нему резко нагнулся полковник Фогель, схватил его на руки, поднес к своему страшному и усатому лицу. Затем бросил высоко вверх, и громко, со всей дури закричал:

– Уррра-а-а-а!

Малыш Отто жутко напугался. И… обгадился…

Дерьмо вылетало из Отто как из пулемета и в каком-то немыслимом количестве.

Нечего и говорить, и Фогель, и родители незадачливого отпрыска все были в дерьме «по самые уши».

Больше всего пострадала маменька. На её розовом шелке невольные испражнения сына были жутко заметны.

Конечно, прогулка была досрочно закончена, родители Отто были в шоке.

И лишь один полковник Фогель не растерялся, сгреб малыша под мышку, дотащил его до ближайшего фонтана, и там, на глазах изумленной публики, и помыл малыша, а заодно и почистил свой мундир.

– Вырастешь, – артиллеристом будешь! – Улыбаясь, успокоил мальца полковник.

Вспоминать этот конфуз интендант не любил. Поэтому он быстренько свернул обсуждение ошибок фюрера и штаба, и ринулся исполнять приказ.

Накануне вечером Отто с ребятами пошел в ресторан попить шнапса. Ну и несколько перепил.

Это часто бывает, когда ты хочешь отдохнуть, а пиво уже не лезет. Но твои друзья добры, бодры, а в ресторане – богатый ассортимент крепких спиртных напитков.

Интендант помнил как он пил пиво, потом бренди, далее шел шнапс, потом коньяк, водка, и потом поле зрения заполняла огромная грудь блондинки с манящими глазами. Интенданта обильно вырвало на эту грудь…

Далее в памяти был провал…

Куда делась блондинка, Отто не помнил. По крайней мере, её в ресторане не было.

Неожиданно к Шубдцу подошел его старый друг еврей и бывший раввин Изя Шульман. Шульман был известен тем, что в тридцатые торговал билетами в рай. Для полноты картины он повесил в синагоге карту рая, и расценки на места. Торговля шла бойко. И Шульман на эти деньги сначала отреставрировал синагогу, а потом и свой дом заодно. Купил себе шикарную машину, и вообще здорово приподнялся.

Но тут к власти пришел Гитлер, и если бы не Отто Шубдц, сидеть бы бравому и находчивому раввину в концлагере.

Но Отто всегда отличался острым умом и сообразительностью. И он предложил еврею стать… тибетцем. Сделал документы, и Шульман стал тибетцем. По крайней мере, по документам.

Также когда в рейхе шел повальный призыв в армию мужчин всех возрастов, именно Шубдц рекрутировал Шульмана в армию. За очень ХОРОШУЮ взятку тибетец стал интендантом.

И сейчас дом тибетца украшали шедевры живописи и скульптуры из разных стран.

– Отто, дружище, что ты так не весел? Что головушку повесил? – Докопался тибетец Изя с дурацким вопросом.

– Лыжи. – Еле проговорил Шубдц.

После достаточно долгой процедуры вытрезвления, Шубдц поведал Изе свою проблему с лыжами.

– Понимаешь что обидно, у нас никогда столько лыж в Европе-то вообще не производилось, сколько мне поручено достать. Где я их возьму? Рожу что ли? – Жаловался Отто в конце своего разговора Изе. – Ну ладно бы еще дали мне месяца три-четыре, их бы просто и легко сделали. Так у нас в вермахте, как выпадет снег, так срочно нужны лыжи. А что они вообще нужны будут зимой, об этом, что, никто летом догадаться не мог?

– М-да… – Изя почесал свой лысый череп. – А скажи мне, друг, в приказе стояли какие-либо указания по поводу размера, фасона, марки лыж?

– Нет. Там четко сказано: цвет лыж должен быть белый, и указано количество лыж.

– Ну и офигительно! – Изя со всей дури воткнул нож в поросенка, и с остервенением стал его резать.

– Шульман, ты ж еврей! А юде не едят свиней! – Удивился вслух Шубдц.

– Евреи не едят, а тибетцы жрут за милую душу. – И Шульман смачно откусил от поросячьей ножки.

– Что офигительно? – Не понял Отто. – Мой поросенок?

– Нет, Отто, – сказал Изя, дожевывая ногу, и запивая красным вином. – Поросенок хорош, спору нет. Хорошо, то, что не стоит в твоем приказе, какие ИМЕННО должны быть лыжи.

– И что? – Не понял Шубдц.

– А то… – Многозначительно произнес Шульман, принимаясь за вторую ногу поросенка. – Считай, что лыжи мы тебе нашли. Суть моей идеи проста, ты закупаешь ВСЕ лыжи, какие есть в наличии в Германии: детские, подростковые, для малышей. Кроме того, я сейчас позвоню одной своей знакомой тибетке Циле, которой ты тоже делал документы. Она работает в общегерманском фонде помощи неимущим и бедноте, мы ей дадим задание и она насобирает у населения херову тучу старых лыж. Все это ты красишь в белый цвет, и отправляешь на фронт. Всё. Приказ ты выполнил.

– Попроси Цилю, чтобы она с собой подругу взяла покрасивее. – И Шубдц выразительно двумя руками показал два больших шара в районе груди.

– Хорошо, будет сделано, друг.

И через какое-то время, Изя, Отто, и две девицы у них на коленях пили за фюрера и победу немецкого оружия.

Обсудив все детали поставок лыж вермахту, пары разошлись восвояси.

Отто, хоть и был пьян, без труда добился взаимности от сотрудницы фонда с умопомрачительной грудью, не забыв ей сделать предложение выйти за него замуж. И закувыркавшись вдоволь, как мартовский кот, спал без задних ног.

Снился интенданту странный сон.

Он умер, и попал в рай. То место, куда он попал в рай, подозрительно напоминало Ленинград. Отто был там несколько раз до войны.

Все вокруг ходили в кожаных куртках с красными повязками на рукавах. Говорили на русском языке, и никто не обращал на то, что Шубдц был в форме вермахта и говорил по-немецки.

Его все хлопали по плечу и называли: «tovaricsh».

Отто, впрочем, понимал во сне русский, как и все понимали его.

Каждый день они с другими товарищами пили пиво, водку, шнапс и другие спиртные напитки. Сообща делили женщин, которые все как одна были доступны, и не замужем. Женщины были красотки просто писанные: с большой выпирающей грудью, длинными кудрявыми волосами, и бесстыжими манящими глазами. А ноги у них росли от ушей.

Отто даже во сне понимал, что вот он именно такой рай, куда при жизни и стремился Шубдц.

В раю как-то постепенно, сама собой стала возникать оппозиция правящему режиму Бога.

Бог жил в своей Резиденции, очень похожей на Эрмитаж. И ни фига ничего не делал.

И это больше всего злило обитателей рая.

То тут, то там стали возникать подпольные кружки, недовольные Богом. Стали известны фамилией руководителей этого подполья: Ленин, Сталин, Гитлер, Спартак и один старый еврей Мойша.

Через какое-то время в раю грянула революция, и Бога свергли.

Причем, что было характерно, Бога в его Резиденции не оказалось.

Мнения обывателей разделились поровну.

Первая половина считала, что Бога вообще нет.

Вторые утверждали, что Бог есть, но он, типа, против насилия, и потому предпочел скрыться, чтобы не затевать гражданской войны в раю.

Как бы там не было, после революции в раю развернулась нешуточная закулисная война за место и право называться Богом.

Были назначены выборы, на которых большинством голосов победил Мойша, который каждому пообещал все, что тот захочет без каких-либо ограничений.

Было выбрано новое правительство и кабинет министров в раю. Шубдцу досталось кресло министра снабжения…

Первый приказ от Бога Мойши был вывести кур особой породы, чтобы на них не было перьев. Обосновывалось это тем, что жена Мойши устала ощипывать курей бесчисленным гостям мужа, которые так и перли толпой в гости к мужу в Резиденцию…

Отто сильно замерз и проснулся от холода в своей спальне. Камин догорел, и было заметно холодно. Стоял на дворе декабрь месяц.

Проснулся Шубдц дома от холода и головной боли. Отто был почему-то голый. На руках интенданта были носки, на члене презерватив. И больше одежды никакой на Отто не наблюдалось.

Было жутко холодно. На дворе был декабрь, но камин в спальне не горел. Интендант лежал в обнимку с какой-то грудастой фрау, на которой из всей одежды был лишь форменный галстук Отто.

Голова болела после выпитого накануне. Отто разбудил денщика, и сказал:

– Что хочешь, делай, но чтобы через час у меня был ящик шнапса для меня лично, и ящик шампанского для фрау. Откуда она, кстати, взялась тут?

– Будет сделано, мой генерал! – Заорал солдат, после чего получил в ухо.

– Не ори, дурак, голова болит. – И Шубдц показал выразительно рукой на голову.