Рецепторы души. Сборник стихотворений

Иллюстратор Лилия Гойзман

© Владимир Рудерман, 2017

© Лилия Гойзман, иллюстрации, 2017

ISBN 978-5-4490-0694-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

 
Я написал об этом и о том,
Теперь вот жду, что кто-то купит книгу.
Надеюсь, что вместил мой скромный том
Банальных истин вечную интригу.
Мне нужно было высказать всё то,
Что в глубине души лежать устало:
О сладком, горьком, сложном и простом,
О том, что молодость куда-то убежала,
О том, что так хотелось бы порой
В словах, поступках, мыслях и в молчаньи —
Любовь с надеждой через веру и покой,
И не страдать от чувства состраданья.
О том, что многое мы всё-таки смогли,
А то, что нет, не очень уж хотели.
Как за собой мосты мечты сожгли,
И что-то главное ещё мы не успели.
О том, что разные проходим мы пути,
Пересекаясь только на страницах;
Теряем, мечемся, стремясь себя найти,
Чтоб после в жизни тихо раствориться.
Еда, лекарства, крыша и тепло
Важней любых написанных посланий.
Но я пишу, пусть вопреки или назло.
Настрой души – союзник ожиданий.
Тот, кто прочтёт, я верю, всё поймёт.
Запомнит стих или всего лишь строчку,
И, может, к лучшему свой мир перевернёт,
Поняв, что рано в книге жизни ставить точку…
 

Эпоха следом…
Гражданская лирика

А за ним следом мчалась эпоха

 
В телефоне сработала двушка,
Вызов быстро достиг адресат.
Мысль, поступок, задержка, психушка,
И по новой весь старый расклад.
Не такой он, как все, да и ладно,
Вечно ищет ненужных проблем,
И по жизни какой-то нескладный,
Словно крыша уж едет совсем.
Распечатал своё обращенье
И на площади стал горевать.
Он не держит в себе своё мненье:
За свободу свободу терять.
Достоялся, пока не забрали,
Скручен быстро, и свёрнут плакат.
Огрызался во гневе печали:
Что нам делать и кто виноват?
Люди в штатском зря тратили силы,
В пустоту задавая вопрос.
Чуть побили, потом попросили
Написать анонимный донос.
В общем, вызрело быстро решенье:
Те же лица, но белый халат.
Приговор – принудитель леченья,
Ключ снаружи в замке от палат.
А прохожие шли ровным шагом
От великих до вредных идей.
Ветер рвал покрасневшие флаги
И срывал шляпы с важных людей.
Слово в дело – и жизнь полетела,
Посадили лечить его бред.
От уколов душа опустела,
Только мысли добавили бед.
Уж таким он родился беспечным:
Всё, что есть на духу, говорит.
Била жизнь за язык его грешный,
Тлеет совесть, но всё же горит.
Убегал от любой он системы
Не вписался, остался собой.
Жизнь навеяла новые темы,
Все молчат, только он рвётся в бой.
Лечит время, но без покаянья.
Значит, всё повторится опять.
Он дотерпит в своём ожиданьи
И всё тот же достанет плакат.
Вновь с палаты отпущен до срока,
Чтоб комиссии всё не сказал…
А за ним следом мчалась эпоха,
Та, что он на чуть-чуть обогнал.
 

Рецепторы души

 
Наш век суров, еду и кров
Не посылает всем и сразу.
Не кормит нас потоком слов,
Не будоражит вены кровь
И головы  кивок – к отказу.
Наш век по лезвию души
К нам сквозь рецепторы вползает,
Куда-то загодя спешит,
Уклад неспешный ворошит
И нас от бед оберегает.
Наш век – уставший компромисс
Со всем, что мы понять не смеем.
Полеты вверх, паденья вниз,
Абсурд, банальность и стриптиз…
Горим внутри, снаружи тлеем.
Наш век – гибридная война
В размытых судьбах и границах,
И на осколки имена.
Событий много – жизнь одна;
Поступков нет, есть только лица.
Наш век нас по миру пустил.
Уйти смогли, куда хотели.
Наверно, просто поспешил —
Назад нельзя, вперёд нет сил,
Так и живём – без виз и цели.
Наш век запутался в сети —
Эфир безбрежный интернета.
Мы не смогли его спасти;
Он, словно демон во плоти,
Не будет ждать от нас ответа.
Наш век уходит, мы за ним,
Не видя смысла в продолженьи,
Лишь тень от прошлого храним,
Не слышим тех, кто так раним
Меняя суть на впечатленья.
 

Поздравительная

 
За тех, кто рядом с нами был,
И тех, кто рядом с нами будет.
За тех, кто водку с нами пил,
И тех, кто завтра нас забудет.
За тех, кого я излечил,
И тех, кто нас уже покинул.
За тех, кто просто рядом жил,
И тех, кто обманул и «кинул».
За тех, кто завтра и вчера
Бросает миру кость надежды.
Хлеб с маслом, чёрная икра —
И чтобы все опять, как прежде.
Чтоб оливье и холодец
Жиры в крови не поднимали.
Чтоб не пришёл к нам всем пиз..ц
В краю «недопитой печали».
Чтоб жить нам всем без новостей,
Порою в Альпах кости грея,
Леча избыточность страстей
Антисемита и еврея.
За тех, кто до конца прочтёт,
Ответив встречным поздравленьем.
Кто не увидит, не поймёт
В плену забот и самомненья.
Пусть будет светлый Новый год
Сквозь вихри снежных откровений.
И каждый в нем себя найдёт
В потоке чувств и ощущений.
 

А совесть снова на закланье

 
Ах, как приятно на душе,
Когда не рвут и не склоняют,
Лелеют, чтут и понимают,
И любят в нужном падеже.
И буйный нрав лишь вдохновляет
Печатать новое клише.
И лишь в упор не замечают
Те, кто решил за нас уже.
А время каждого меняет.
Остынут яйца Фаберже
И по-другому засияют
Для нас на новом рубеже.
Застанет снова град с дождём.
Злой демон гонит нас за двери.
Мы спорим и чего-то ждём,
И в ожиданьи снова верим.
Разбудит лишь внезапный гром
И искры молний, словно цели.
А зло не кончится добром
Пока мы спим в своей постели.
Пот с кровью впишутся потом
В цвета с поблекшей акварели.
Застыли, как с Гоморрой Сдом
Над Мёртвым морем соли мели,
Садится солнце кувырком.
Пока в лучах мы не сгорели,
Находим что-то с дураком,
Теряя с умным, что имели.
И выбор, словно плебисцит,
Где нас к подсчёту не пускают.
Чужая боль не так болит,
Лишь равнодушье убивает.
Мы будем после ни при чём,
Найдя ошибкам оправданья.
И всё по-новому прочтём,
А совесть – снова на закланье.
 

Куда несешься, двадцать первый век?

 
Куда несёшься, двадцать первый век?
Какие покоряешь ты вершины?
Куда девался прежний человек,
Заложник виртуальной паутины?
 
 
Зачем теряем мы своё лицо,
Предвидя загодя, не видя под ногами?
В закрытых джунглях каменных дворцов
Всё знаем, но не то, что будет с нами.
 
 
Куда несет нас тройка скакунов
От изб бревенчатых нескошенного поля?
И технологии лишают сладких снов,
И снова правит бал чужая воля.
 
 
И всё во благо, только наночеловек
Невидим и никем не замечаем.
И из здоровых разум делает калек,
Когда рассвет мы за компьютером встречаем.
 
 
Нам не угнаться, мы себя не бережём,
И друг на друга мы становимся похожи.
Уже возврата к прошлому не ждём,
Хоть виртуальный друг уж не тревожит тоже.
 
 
Зачем всё это, если нет там нас?
Мы книги лишь по фильмам обсуждаем.
Ругаем всех за это каждый раз
И ничего по сути не меняем.
 
 
Но что поделать, раз уж так живём —
Как все, а значит, правильно всё это.
Лишь насладившись, после всё поймём,
Уйдя в себя из мира интернета.
 

А мужичок набрал бокал пивка

 
А мужичок набрал бокал пивка,
Немного воблы, огурец солёный.
Во мне приметил чужака издалека,
Как будто в баре лишь один я некрещёный.
Подсел с улыбкой завсегдатая бесед,
Раскрепощенного глотком пенистой воли.
За ним тянулся запах сигарет,
И отпечаток на лице душевной боли.
А мне до поезда ещё один бокал.
Ему – домой две остановки на трамвае.
Всё про себя мне сразу рассказал.
Ему кивал я, не перебивая.
«А велика Россия, всё не украдем,
Оставим красть тем, кто придёт за нами.
Пока крадём, мы всё-таки живём,
Войдя в историю великими ворами.
А правде надоела нищета,
Болезни, запахи, нытьё и угасанье.
Ее влечёт успех и красота
В зеленом шарме миросозерцанья.
Кто плачет горько о судьбе своей,
Смотря футбол под пиво на диване,
С обрюзгшим пузом эротических идей,
Тому менять судьбу не по карману».
Он говорил и отпивал чуть-чуть
Ударил в грудь себя, клянясь и споря…
Его души давно понял я суть,
В приливах радости, сомнения и горя.
Меня пытался в чём-то убедить,
Ища виновных в жизни отрешенной.
Вопрос поставил: «Жить или не пить?!»
И что забыл я здесь, «такой учёный»?
Потом стал говорить про крупный счёт —
Не в банке, а на поле стадиона.
И что к деньгам ведёт удача и расчёт,
А не листок престижного диплома.
Я больше слушал, меньше говорил,
Такой подход приводит к уваженью.
Он темы важные, конечно, приоткрыл,
Но я здесь гость, и я не склонен к их решенью.
Допив бокал, ему я пожелал,
Чтобы слова его, да Богу в уши,
И чтоб сбылось всё то, о чём мечтал,
С его родной шестою частью суши.
 

Исповедь коррупционера. Не вся

 
От благ земных мы ближе к Господу не будем.
Они лишь отдаляют встречу с ним.
Так трудно сдерживать себя, мы просто люди,
И редко отдаёмся ценностям иным.
 
 
Легко сказать и трудно отказаться.
Нам вечно мало, ждём беды и копим впрок.
Уж сколько раз пытались зарекаться —
И снова тянем, словно жить нам новый срок.
 
 
И если б лишь своё, а то чужое…
Хотя, порой, никак не разобрать.
И как принять решенье непростое:
«Быть иль не быть» созвучно «брать или не брать».
 
 
Нас цепь связала и никак не отпускает.
Нет сил, желания и воли всё менять.
Сегодня кто-то за лояльность нас прощает,
Чтоб завтра цепи разомкнуть и всё отнять.
 
 
Наверно, этого нам в детстве не хватало.
Из бедности до старости транзит.
Уже есть все, а алчность шепчет: «Мало»!
Кто виноват, что плохо всё лежит?!
 
 
Мы у себя себя воруем понемногу.
Себя не жалко, так за что иных жалеть?
Украл батон – найдёшь в тюрьму дорогу,
А миллион – поедешь в Сочи кости греть.
 
 
Как мелочно судить лишь нас за это,
Всё понимая, но давая сроку ход,
Народный гнев так и остался без ответа;
Процент повысит тот, кто вслед за мной придёт.
 
 
Когда нам всё дадут – мы не дождёмся.
И с детства жизнь учила только брать.
Ползя наверх, однажды мы сорвёмся
Туда, где все: не жить – существовать.
 

Когда всё исчисляется деньгами

 
Когда всё исчисляется деньгами,
Рискуешь сам валютой грешной стать.
И, поменяв события местами,
Мечтать, когда и как себя продать.
Всё, что даём, зависит от настроя.
Его мы ждём, как дождь в июльский зной,
Работая в три смены головою.
Не добавляет чашка кофе нам покой.
Есть лишь предел, а дальше – перегрузка.
То, что не с нами, не приходит в жизни вновь.
Себя вжимаем в график жизни заскорузлый.
Янтарь застывший не волнует нашу кровь.
Всё включено за долгое терпенье.
Украдкой ищем то, что лучше, с кем теплей,
Крадём минуты и теряем направленье,
Рискуя высушить всё тело до костей.
А можно заглушить и не пытаться,
И не надеяться себя вновь обмануть,
Не видя разницы, где дать, а где отдаться,
Устав искать всё то, что не вернуть.
 

Раз пьём – живём

 
Непрошеные гости жизни этой
Зайдут внезапно через чёрный ход.
И не звенит бумажник уж монетой,
Всё больше шелест стершихся банкнот.
 
 
И разливается вино в стакан бумажный,
Разбито загодя всё старое стекло.
За что мы пьём, уже сейчас не важно.
Раз пьём – живём, хоть в этом повезло.
 
 
И дальше те, кто так и не вернулся.
Как трудно ждать кого-то – вопреки…
От зимней спячки я давно уже проснулся,
Плывя беспечно по течению реки.
 
 
Подъезда запах убивает возбужденье
И грязь под окнами, осколки фонаря.
В реальность вкатывают наши наважденья,
А наши страхи влились в сущность бытия.
 
 
За деньги радости, бесплатны лишь утраты.
Не допиваем утром кофе, ночью чай.
То белый снег, то чёрные квадраты,
То красный след укажет нам дорогу в рай.
 
 
И всё на глаз аптекарь подсчитает,
И выдаст смесь от вспыхнувшей тоски.
Чем больше прожито, тем меньше нам хватает,
И всё сильней сжимает прошлое в тиски.
 
 
Сегодня так, а завтра всё иначе.
Прорвётся день и вытеснит печаль,
А тот, кто без причины только плачет —
Пусть продолжает, мне его не жаль.
 

Посадили в тюрьму за растрату

 
Посадили в тюрьму за растрату.
Слишком много в карман опустил.
Недодал, кому надо, откаты,
И не с тем водку в праздники пил.
Посадили, пример в назиданье.
Под компанию глупо попал,
Отрицал, ожидал оправданья,
А теперь: ватник, шапка, вокзал.
Посадили, со зла по указу,
Лишь бы места хватило для всех.
Легче вылечить трижды проказу,
Чем изгнать из себя этот грех.
Посадили, конечно, за дело.
Наступает начало конца.
За три года казна опустела,
Уменьшая округлость лица.
Посадили, напрасные склоки.
Я другим в этой жизни не стал.
Сели б все на реальные сроки,
Если б я обо всём рассказал.
Посадили – и сразу забыли,
Бизнес мой поделив меж собой.
Хорошо, что хоть так, не убили:
Шею в петлю – на вечный покой.
Посадили – и нет возражений.
Завтра в дверь постучат не ко мне.
Беспробудье кухонных суждений
О врагах, что внутри и извне.
Посадили, не нужно прощенья,
Я свободен за грозной стеной.
В нашей совести будет спасенье,
Пусть она и не в доле со мной.
 

А за решетчатым окном иные нравы

 
А за решетчатым окном иные нравы.
Блестит в закате грусти старая тюрьма.
И там, и здесь все виноваты и все правы,
Иначе трудно жить и не сойти с ума.
 
 
И выбиваются ненужные признанья,
Написанные трепетной рукой.
И в безысходности сгорают все желанья,
Лишь бы вернуть себе утраченный покой.
 
 
Пасёт нас время, не давая передышки.
В лицо смеётся, за спиною ворожит.
И двери в прошлое закрыты на задвижки,
Чтоб не мешали настоящее прожить.
 
 
Жестокий век диктует слог морали,
И кандалы души повязаны на всех.
И не спасает уже то, что мы не знали.
Мы знаем всё, неся в себе безвинный грех.
 
 
И росчерком пера за всё прощают,
Чтоб воронок ночной опять пришёл за мной.
И на свободу срок дают и отпускают.
У каждого – свой год тридцать седьмой.
 
 
На части рвётся сердце у поэта,
Опустошён от прежней мощи в сотни ватт.
Душа и совесть прямо в бездну без ответа,
Без покаянья тех, кто в этом виноват.
 
 
Без смеха, грусти, пафоса и боли
Всё возвращается на прежнюю стезю.
И за решетчатым окном есть место воли,
Когда прочтённый стих льёт в жалости слезу.
 
 
Вновь выживших отпустят с извиненьем,
Сменив на тех, кто прежних восхвалял.
Храни нас Бог от мести, дав прощенье
Всем тем, кто нас, безвинных, покарал.