Портрет и вокруг

А на последней прямой стал долго и нудно извиняться, объясняя, что каждая творческая личность - это комок нервов.

Люди не могли быть одинаковыми, и потому люди были самые разные - как обычно. Как везде.

Да, вор, но не вор-накопитель. Вор, который был скорее раб этого своего воровства, а не хозяин. Как раньше говорили - раб страсти своей.

Жизнь большая. Жизнь - она серьёзная.

Я уважал противоречие; помимо прочего, противоречие страхует от банальности.

Мы поговорили. Я вычерпал всё, что черпалось, - Лысый Сценарист по природе своей был мягкий человек, и тут уж ничего не поделаешь: ты можешь искренне любить таких людей и сочувствовать им, но самосохранение не дремлет, и внешне ты будешь суров с ними, жесток, отчасти бесцеремонен. Потому что иначе этот лёд вспучится и из синих трещин хлынет жалость, такая слёзная и острая жалость, которая затопит и тебя, и твою семью, и твою жизнь, и твоё дело, и вообще всё, что можно жалостью затопить. А затопить можно всё.

С тех пор как у меня появился этот записывающий портфель, я стал торопиться. Я стал нервничать и торопиться.

... Это были симпатичные люди. В шутку я называл их осведомителями. Они не знали о цели расспросов. Они попросту предавались воспоминаниям.

... если у тебя глаза здоровые, шутки насчёт бельма поддерживать не спеши.

Из небольших честных поступков складывается большая правда.