Читать книгу: «С чего начинается Родина. Книга 10. Обновленное издание»

Шрифт:

ISBN 978-5-0067-2171-5 (т. 10)

ISBN 978-5-4498-8644-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

Невольно, но совершенно к месту вспоминается давно забытая поговорка: «Последняя у попа жена, да и та попадья». По церковным каноническим законам священник православной церкви мог жениться только один раз, и второй брак, по какой бы ни было причине, оказывался невозможен. Патриархат не позволял нарушать священные каноны и скрепы под страхом отлучения от церкви. Впрочем, католикам было и того хуже – у них существовал целибат: священник, аббат, пастор, падре и т. д., в зависимости от страны под тройной короной Папы Римского, – все без исключения представители клира не имели права жениться. Наряду с этой пословицей существует еще более известная, в какой-то степени, альтернативная поговорка: «Никогда не говори никогда», – ибо развитие жизненных перипетий не имеет ничего общего с церковными уложениями и не ограничено никакими рестрикциями. Как бы то ни было, но вошедший в историю фразеологизм стал популярным и широко известным после публикации первого романа Чарльза Диккенса «Посмертные записки Пиквикского клуба», увидевшего свет в 1837 году. Он распространяется на все сферы человеческой деятельности, и его смысл заключен в том, что не существует ничего невозможного, все может произойти и измениться.

Казалось, долгое повествование о буднях отечественного морского торгового флота «Район плавания от Арктики до Антарктики» закончится с опубликованием девятой книги. Но не тут-то было: за ней потянулся длинный хвост, как у кометы Галлея, и обрывать его – все равно что оставить породистую лошадь без самого настоящего хвоста. Никакая благородная родословная не поможет – сочтут уродиной.

Потянулись наши знакомые знакомцы и примкнувшие к ним соратники по цеху, узнавшие себя в уже известных читателю воспоминаниях, да и они сами не прочь поделиться таковыми, вновь воскресшими из глубин ушедшего времени событиями, оставившими след в закоулках памяти. Однажды прорвавшийся поток остановить невозможно, да и стоит ли? Оставить без внимания столь редкостные золотинки, лишь на мгновение обнажившиеся, словно выплеснутые из земных недр, чтобы снова, на этот раз навсегда, уйти в бесконечность времени и пространства, сродни надругательству над частичкой всей человеческой цивилизации.

«Ба! Знакомые все лица!» – точнее грибоедовского Фамусова не скажешь. И блеснул солнечными бликами еще невидимый, едва наметившийся ручеек из до поры до времени затаившегося источника, чтобы превратиться в полноводную реку с чистой, незамутненной водой, прошедшей через годы забвения и неизвестности, норовя вновь уйти обратно, в бездну иных миров, если останется незамеченным.

«Остановись, мгновение!» – самопроизвольно возникает гетевская фраза из его «Фауста», будто угадывая одолевающие мысли. Но мгновения не остановить, они пролетают, словно те «пули у виска». Нужно успеть, у ветеранов есть еще чем поделиться, прежде чем распрощаться с нашими читателями.

Казалось, все уже давно рассказано и пересказано, но сами собой возникают все новые давние эпизоды, выглядевшие в пору их свершения обычными, повседневными, чисто рутинными, на которые и внимания не следовало обращать. Время же рассудило по-другому, и сегодня они усматриваются совершенно по-иному, словно поменяли окраску и выглядят как воплощенные замыслы искушенного сценариста, хотя являются самыми настоящими фактами, не успевшими обрасти небылицами, из жизни предыдущих поколений в их казавшейся тогда обыденной деятельности. В то время она не представлялась им чем-то исключительным – профессия не хуже других. Хотя как сказать…

Да и судьбы людей, распрощавшихся с морями, по-своему необычны, ибо привыкнуть к новой для них обстановке земного бытия не так-то просто, и безболезненно перешагнуть этот барьер никому не удавалось. Поэтому приходилось во многом начинать сначала, приноравливаясь к кардинально поменявшимся условиям жизни, не опасаясь скоротечного изменения окружающей обстановки, требующей мгновенных решений. На первый взгляд, будто гора с плеч свалилась, но «привычка – вторая натура» и изменить приобретенный условный рефлекс с разбега никому не удавалось, хотя он строго индивидуален у каждого. Но в их памяти навсегда остался тот, впервые увиденный маяк, у каждого свой, когда уходили в свой первый рейс, которым кончается и с которого начинается Родина!

Большая благодарность откликнувшимся участникам давних событий, вспомнивших прежние годы, всколыхнувших молодость и вновь вернувших на несколько десятков лет назад, когда они были молоды и «чушь прекрасную несли», по словам поэтессы Юнны Мориц: Владимиру Федоровичу Рогулину, Валентину Алексеевичу Цикунову, Сергею Леонидовичу Пермякову, Михаилу Филипповичу Ляхоцкому.

Читайте и продлите знакомство с героями прежних повествований, ибо утеря налаженных связей сродни физической и психологической боли от внезапной потери близкого человека. Не забывайте: новые друзья уже не появляются, а старых становится все меньше и меньше.

С искренним уважением,
Владимир Хардиков

Из воспоминаний Женихайлова Вячеслава Тимофеевича

Жизнь накоротке

«Никто не знает, что нас ждёт.
А мы судьбе не доверяем.
Никто не знает наперёд,
Где мы найдём,
Где потеряем».
Андрей Дементьев

Среди множества морских профессий особое место занимает должность боцмана, фигура которого присутствует во всех пиратских романах-в них он занимает второе место в судовой иерархии вслед за капитаном. Никакая другая морская специальность не отождествляется в такой степени с морем, как боцманская. Понравившееся ёмкое, цельное, и отдающее всеми оттенками моря слово, привёз в Россию из Голландии Пётр Первый, преисполненный идеей создания собственного флота, во время посещения Великим посольством в конце XVII века ряда западноевропейских стран. Это и стало одержимой мечтой его недолгой взбалмошной жизни, да и зуд постижения многих специальностей начался вместе с обуявшими его помыслами, которые ранее не проглядывались, как и склонность к учению, а тут словно прорвало. Но упущенные детские и подростковые годы, прошедшие в беззаботных играх и в навсегда оставшемся в памяти страшном кровавом кошмаре стрелецкого бунта, наложили печать на всю дальнейшую жизнь первого российского императора. Писал он отвратительными каракулями со многими ошибками, не соблюдая никаких правил орфографии и пунктуации, он их просто не знал. На больших парусных судах того времени с тремя или более мачтами (в основном это касалось барков, самые крупные из них несли по пять мачт) было по одному боцману на каждую мачту, за оснащение которой в любую погоду при работе с парусами он полностью отвечал, имелся и старший «дракон», под чьим началом служили младшие мачтовые. Такая структура управления большими парусными судами, оснащёнными несколькими тысячами квадратных метров тяжёлой и грубой парусины, в условиях непредсказуемости погодных условий являлась оптимальной и позволяла в кратчайшие сроки управляться с ветрилами даже при внезапно налетавших шквалах, когда секунды решали многое, едва ли ни саму жизнь. Прогнозы погоды основывались лишь на местных примитивных признаках и общих кочующих между мореплавателями представлениях, круглосуточно нужно было держать нос по ветру, дабы не оказаться внезапно застигнутыми погодными катаклизмами, природа которых веками оставалась тайной скрытой божьим промыслом. Один лишь Бен Ган из романа Стивенсона «Остров сокровищ» чего стоит, иначе, как духовным вдохновителем и организатором, настоящим вожаком бунтовщиков, его не назовёшь. Впрочем, на парусных судах, как военных, так и торговых, столь уважаемая должность являлась не меньшей по значимости, и по укоренившейся традиции её обладатель и до сих пор представляется эдаким богатырём с непременными размашистыми усами, линьком в руке, частенько опускающимся на спины провинившихся матросов, и всевидящим, везде проникающим, беспощадным взглядом. К тому же, с непременной золотой серьгой в левой мочке уха, что свидетельствовало о его «крутости»: прохождении мыса Горн, южной оконечности Южной Америки, наверное, самой штормовой частью мирового океана, не считая Антарктики. По сути дела, этот широчайший в мире пролив Дрейка и есть продолжение антарктических вод, и ждать погоды на его берегах – дело пустое и безнадёжное. В морских рассказах Станюковича немало рассказано о многомесячных плаваниях парусников XIX века среди океанских просторов, и хотя прошло полторы сотни лет со времени их появления на свет, они остаются интересными и увлекательными по сей день, а самого писателя называют литературным Айвазовским. Недаром, прилипшее к боцману за сотни лет прозвище «дракон» стало не только нарицательным, но будто изначально родным. В нём-то и отразились все предписываемые ему качества, действительные и надуманные, хозяина и повелителя судовой команды. Многочисленные бунты и мятежи на парусниках во время многомесячных плаваний в водах мирового океана в большинстве случаев возглавлялись боцманами как самыми авторитетными вожаками судовых команд. Плавания в неизвестность, сопровождаемые болезнями, особенно цингой, уносящей целые экипажи, с набранными в портах разнородными «любителями удачи», зачастую заканчивались в неизведанных океанских просторах, когда команда, побуждаемая авантюристами, поднимала мятеж. Победителей и спасённых в большинстве случаев не было. Немало бунтов так и остались нераскрытыми, унеся свои тайны вместе с судовыми командами в океанские глубины или будучи похороненными среди бесчисленных необитаемых островов. Но это всего лишь легенды и мифы давно ушедших времён, хотя на пустом месте они тоже не рождаются и имеют под собой серьёзные основания, да и воспоминания многочисленных очевидцев тех времён единодушно сходятся во многом, включая детали. Но изрядная их часть вымышлена в результате наслоения мифических, не существовавших дополнений, обрастающих со временем всё новыми подробностями, обязательная дань ушедшим временам. Так было всегда, и вся история, как «коллективная биография», состоит из множества пластов, наслоенных друг на друга, где правду от вымыслов отличить совсем непросто, особенно когда каждый приходящий правитель старается её переписать, дабы выглядеть в самом притязательном свете в глазах будущих потомков. Несмотря на многие ухищрения, время расставляет всё по своим местам, отделяя правду от сфабрикованных на потребу дня подложных мифов, и чем более они искажены, тем скорее обнаруживаются вымышленные мертворождённые подделки. Спустя годы потомки уже не оказываются благодарными, как грезилось самовлюблённым сказочникам – «калифам на час». Зачастую уже после смерти бывших властителей ждёт вселенский позор, который уже всегда будет сопровождать их в памяти будущих поколений. Показателен пример эксгумации останков князя Василия Милославского, противника реформ Петра Первого: полуистлевший гроб с вываливающимися жёлтыми костями извлекли из могилы и, прицепив к упряжке свиней, протащили по московским улицам. Его содержимое от тряски разбрасывалось по пути следования, наводя ужас на невольных свидетелей. Можно сказать, что подобное произошло в той же Москве спустя почти три сотни лет, когда под покровом ночи из Мавзолея было вынесено забальзамированное тело недавнего вождя всех народов, двоим там было тесно, который совсем недавно являлся верховным непогрешимым существом, почти Богом. Подтвердилась правота барда Александра Галича, написавшего поэму о Сталине со словами: «Оказался наш отец не отцом, а сукою». Прошедшие столетия внесли кажущееся облагораживание прежних варварских обычаев, но суть осталась прежней, при этом количество жертв многократно возросло. Не вызывает сомнений, что и мумию основателя Советского государства ожидает та же участь, вопрос лишь во времени. Мавзолей останется вечным памятником в назидание будущим вождям, чтобы помнили: «Sic transit gloria mundi» («Так проходит мирская слава»), о чём при жизни ни один вершитель судеб не задумывается. Этому, ставшему крылатым выражению богослова древности Фомы Кемпийского почти шестьсот лет, но оно не потеряло своей актуальности. Стало негласной традицией: после смерти очередного «самодержца», перед которым совсем недавно подданные раболепствовали, они тут же начинали всячески его поносить, перекладывая на усопшего всю ответственность за совершенные прегрешения, будто сами ни при чём. Происходит развенчание бывших «венценосцев» самыми близкими его сподвижниками, а «мёртвые сраму не имут». Очевидно, прежнее показное обожание держалось на лизоблюдстве, страхе и репрессиях, ничего общего не имея с настоящим положением дел. Но «заколдованный» круг продолжает вращение, и никак не удаётся из него вырваться, настолько притягательно прошлое. Такие вот «национальные особенности», восходящие к обычаям Монгольской империи, основанной Чингисханом почти тысячелетие тому назад, и его наследие оказалось на редкость живучим, изменяя лишь форму, но не содержание. По разным причинам кончается эпоха одного «гениального» вождя и сразу же начинается борьба за верховную власть «пауков в банке», за право быть следующим лучезарным и неповторимым, и так без конца. С тех пор многое изменилось, технический прогресс берёт своё: на смену ветряным движителям пришли механические, работающие от дизельных двигателей внутреннего сгорания, генераторов и даже ядерной энергии, повлёкшие целый штат обслуживающих их специалистов, но боцман по-прежнему остался хозяином палубы и устройств, на ней расположенных. Руководитель палубной команды, подчиняющийся только старшему помощнику, во многом обеспечивающий грузовые операции и поддержание судна в приличном состоянии, чтобы рыжие пятна ржавчины не отслаивались пластами, а палубные механизмы работали безотказно, вовремя проходя профилактику, и к тому же старший в столовой команды. Да и соблюдение дисциплины и внутреннего распорядка во время долгих плаваний во многом от него зависит. В течение многомесячных плаваний на ограниченном пространстве судна среди одних и тех же примелькавшихся сослуживцев появляются непременные спутники – раздражительность и нервозность, готовые перейти в прямые конфликты или столкновения, здесь же и необходимы сильные духом личности, способные разрядить напряжённую обстановку. Фигура боцмана в таких случаях, как наиболее знающего морехода в составе команды, и вовсе приобретает особое значение: во многом от него зависит умение понизить накал или же вовсе снять сгущающееся напряжение, накапливающееся в течении долгих рейсов, и в дальнейшем предотвращать зарождающие попытки к его повторению. Этот вариант работает лишь в случае, если боцман пользуется непререкаемым авторитетом экипажа. Обязанностей хватает, и не каждому они по плечу, а лишь тем, кто себя полностью и без остатка своей профессии. Такой и получается жизнь накоротке, разрываясь между морем и землёй: от отпуска до отпуска, от парохода до парохода, но это всего лишь условие, обязательное для всех водоплавающих, ибо по-другому никак не получается. Ну а профессия уже зиждется на заранее психологически подготовленном фундаменте, без которого она обречена при первой же неудаче. Одного лишь желания, каким бы сильным оно ни было, явно недостаточно. Чтобы осилить марафонскую дистанцию длиною в жизнь, нужно быть её ярым приверженцем, ибо «рванув как на пятьсот» уже на первом вираже окажешься не у дел. Время не щадит даже пирамиды, хотя они являются символом вечности в человеческом понимании.

Зачастую прирождёнными мореходами становится молодежь, никогда не видевшая моря или же когда-то лишь по случаю встретившаяся с ним, впечатления от которого остаются навсегда глубоко в душе, и освободиться от них уже не удастся. Кратчайшим путем к достижению внезапно охватившего всё существо наваждения являлась мореходная школа, окончив которую через один-два года и не имея в биографии тёмных пятен, распространявшихся и на близких родственников, можно вскоре стать моряком судов загранплавания. Таковое видение совсем недавно из своего затерянного в глухой тайге мира в закрытой «железным занавесом» стране казалось и вовсе недостижимым, слишком велика была разница между реальным доселе существованием и открывающимися перспективами, окрашенными в радужные тона, а счастливые не только часов, но и жизненных ухабов не наблюдают. Проходил год-другой, и ещё совсем недавняя детская и юношеская романтика рассеивалась, хотя далеко не у всех, уступив место суровым реалиям жизни. Человеческое существо быстро привыкает ко всему новому, хорошее оно или плохое, первоначальное удивление или огорчение вскоре смиряется с новыми жизненными реалиями и в короткое время принимает их как обыденные и повседневные. Иностранные порты уже не казались чем-то сказочным и недостижимым. Изначальные ожидания в предвкушении знакомства с другими мирами издалека рисовались чем-то волшебно непостижимым сродни райским кущам или садам Эдема, существующим лишь в воображении. При ближайшем знакомстве всё оказывалось не таким уж лучезарным, как представлялось издалека, в мечтах воплощается самое притягательное и желанное безо всяких оборотных сторон и прозаических обочин, а главное – исчезла загадочность, ожидание почти счастья. Мечты о красивой жизни из дальнего далёка несколько померкли после погружения в реальную среду. Первоначальная романтика теряет свой притягательный блеск, растворяясь в повседневности ежедневных житейских забот. К тому же однообразная нелёгкая работа, смена часовых и климатических поясов, когда вместо лета зима и снова зима, лишь иногда сдобренная летом, штормы и неустойчивая палуба под ногами, меняющая походку, никак не способствовали лелеянным надеждам. Ещё большие проблемы возникали на семейных фронтах, и выхода из них не просматривалось, в основном из-за отсутствия собственного угла, и решить их можно было, разве что покончив с морской кочевой жизнью.

В дальнейшем пути расходились: одни, смирившись с прозой жизни морского кочевника, продолжали тянуть нелёгкую лямку, вторые без особого сожаления расставались с морской составляющей, ранние грёзы остались в прошлом, приобретая более приземлённые занятия, а третьи оставались, навсегда отравленные запахами моря – озоном, прелыми водорослями, солоноватым привкусом и едва ощутимой йодистой приторностью, – совершенствуясь в избранной профессии. Из них и вырастали настоящие профессионалы и боцманы, как самые упорные, знающие, будучи лидерами по своей натуре. Правда, такие существовали лишь в идеале, или непонятно какими ветрами занесённые, среди них было много злоупотребляющих «зелёным змием», а этот недостаток сильно ограничивал возможности, и они предпочитали оставаться простыми матросами, с них спросу меньше, в любом случае, счёт шёл на единицы. Ради справедливости: такой напасти было подвержено немалое количество членов экипажа, абстинентов среди них совсем немного. Тяга к спиртному среди экипажей морских судов не является каким-то чрезвычайным патологическим явлением, это всего лишь попытка хотя бы на короткое время уйти из ограниченного монотонного пространства, ограниченного размерами судна, или же снять постоянно накапливающийся стресс. А если таковой, редкий абстинент, отличный от других индивидуум, попадался на пути, считайте, что вам очень повезло, равносильно крупному выигрышу в лотерею.

Об одном исключительном трудоголике, совсем не похожем на персонажей пиратских романов и рассказов того же Станюковича, являющимся самым настоящим антиподом прежним кумирам, пойдёт речь в нижеследующих строках. Наш виновник торжества не очень-то словоохотлив, когда касается его морского прошлого, то ли по причине врождённой скромности, то ли от нежелания вспоминать об ушедшем времени, а может быть, и по иным причинам. Поэтому придётся обойтись лишь небольшой частью разнонаправленных полузабытых «сюрпризов» из его богатой событиями жизни на море, но надеемся в дальнейшем разговорить скромного «героя недавнего времени», ибо жизнь коротка и хрупка, а прежняя скромность уже ни к чему, донести до читателей ещё много интересного из его прошлого, которое не только интересно, но исторически важно, как свидетельство очевидца.

Женихайлов Вячеслав Тимофеевич родился в одном из медвежьих уголков Приморья в первый год начавшейся войны, куда вести с большой земли доходили не сразу, да и те в куцых, изрядно урезанных объёмах. Бескрайняя тайга, многим казавшаяся непреодолимой китайской стеной, отгораживавшей от большого, во многом неизвестного и интересного мира, на самом деле оказалась палочкой-выручалочкой, помогшей пережить военное голодное лихолетье благодаря своим неисчислимым дарам. С окончанием войны жизнь налаживалась, люди приободрились, уверовав в конец казавшейся нескончаемой чёрной полосы, выпавшей на их жизненном пути, надеясь на улучшение своей доли, и лишь подрастающие пацаны сожалели о их непричастности в разгроме напавших немецких полчищ, они были уверены: с их участием война закончилась бы намного раньше. Но и тогда уже была известна фраза Максима Горького: «В жизни всегда есть место подвигам», позднее получившая широкое распространение и известность, на самом деле отвлекающая от серой действительности без какого-либо светлого пятнышка в конце бесконечного тоннеля «временных трудностей». Мечты мальчишек поменяли направленность и уносились куда-то далеко в неизведанное, жаль не получилось отличиться на войне, но в мире и без неё есть много чего интересного. Далеко не все страждут «задрав штаны, бежать за комсомолом», как говаривал Есенин. В любом случае их манила неизведанная неизвестность, оттого кажущаяся ещё более притягательной. А тут и пронзительные, берущие за душу слова русского поэта-романтика Николая Языкова первой половины XIX века, известные из школьного курса литературы.

«Там а далью непогоды,
Есть блаженная страна,
Не темнеют неба своды,
Не проходит тишина.
Но туда выносят волны
Только сильного душой!»

Будь они вне школьной программы, влияние на юнцов было бы неизмеримо слабее, многие бы просто их не заметили. Обязательность запоминания на школьных уроках заставляло самых безучастных и пассивных пацанов по-иному отнестись к волнующим сердце строчкам, а что же говорить об инициативных и страждущих. Вне всяких сомнений воздействие стихов на многие поколения молодежи всё ещё отзывалось в сердце, несмотря прошедшие две сотни лет после их опубликования.

Совсем непросто прочесть эти строки, зовущие в «блаженные страны», и остаться безучастным в отгороженном от остального мира «медвежьем» углу. Где-то далеко находился неизвестный, но от того ещё более притягательный Зурбаган, куда фантазия уносила каждого, давая неудержимый простор роившимся мечтам, в утренней морской дымке которого неясно вырисовывались черты красавцы Ассоль, вот-вот побегущей по волнам, едва завидев вдалеке красные паруса. Детская и подростковая фантазии безграничны и уносят мечтателей в неизвестные дали, позволяя одновременно существовать в параллельных мирах или реальностях, придуманных и действительных. Зелёное море тайги заменяло настоящие моря и океаны, и ничего не предвещало о выборе совсем уж какой-то иллюзорной и нереальной профессии, разве что мальчишеские фантазии, почерпнутые из прочитанных книг. Из своего далёка, казалось, настоящая жизнь где-то там «за морями за долами», как в русских сказках, то есть из ещё большего далёка. Но упорства ему было не занимать, и однажды запавшая цель так и осталась неизменной, несмотря на множественные преграды и перипетии к заветной мечте.

Далее всё пошло по обычному рутинному порядку, кратчайшим путём, после окончания школы поступление во Владивостокскую мореходную школу. К курению так и не пристрастился, несмотря на нещадно дымившее окружение, как и привычку к алкоголю. Среднего роста, худощавый, на первый взгляд казался субтильным, но на самом деле был двужильным, а может быть, и трёхжильным. Никакой здоровяк не мог тягаться с ним в упорстве, терпении и работоспособности, просто не выдерживал при всей своей кажущейся мощи. К тому же был начисто лишён какого-либо угодничества, подхалимства или заискивания, поэтому, несмотря на всю свою неординарность, никакой «своей руки» в кадрах не приобрёл: независимость и чувство собственного достоинства там не являлись положительными качествами и никак не приветствовались. При его человеческих достоинствах в службе кадров никаких преимуществ не светило, хотя эти цели он и не преследовал. А если предположить чисто гипотетические обычно принятые условия, то среди инспекторов ему бы цены не было, и тогда никаких вопросов при назначении на самые приоритетные (блатные) пароходы не возникало бы, как и о социальной справедливости и иной шелухе, в которую заворачивали самые неблаговидные поступки, дабы придать им зыбкие очертания квази-реальности вкупе с «производственной необходимостью».

Работа простым матросом не заняла много времени, и через несколько лет он уже стал боцманом, хотя, увидев его, никому и в голову прийти не могло даже намёка на настоящую профессию: слишком неподходящим, скорее, нетипичным он выглядел по сравнению со сложившимися стереотипами. Вячеслав резко выделялся среди коллег всего пароходства и, может, был самым неординарным представителем своей специальности, нарушая все давно принятые каноны. Язык, как средство общения, скорее всего, чем-то напоминал школьного учителя словесности, чем таинственного представителя своего племени, вокруг которого сложено столько легенд, мифов и небылиц, никоим образом не подтверждая укоренившийся стереотип «ругается как боцман». Он больше походил на директора сельской школы с успехом управляющегося с женским коллективом учительниц, между которыми хватает местных междоусобиц. Хотя за словом в карман не лез, но нецензурщины от него не услышишь. Несмотря на кажущуюся щуплую фигуру, матросы и все подчинённые, включая обслуживающий персонал, слушались «дракона» с одного слова, что поначалу казалось странным, но вскоре все привыкали и принимали такое общение как само собой разумеющееся. В отличие от многих соплавателей, море стало его самой настоящей отрадой, человек нашёл самого себя, и если вначале казалось лишь детской блажью, то со временем превратилось в занятие всей жизни, без которого и помыслить невозможно, как и отделить от самого себя. Нет и тени сомнений, окажись он в иной ипостаси, сухопутной, воздушной или прочей, везде бы оказался к месту.

Обычно плавсостав судов не призывали на действительную службу в армию и на военно-морской флот, работающим в море и без армейской муштры было гораздо тяжелее, но с приходом нового генсека Брежнева хрущевские эксперименты по сокращению действующей армии закончились, и что-то поменялось в стратегии вооружённых сил страны, известно, что новая метла по-новому метёт, потребовалось увеличение армейского контингента, и прежние отсрочки приказали долго жить. Под ту метлу попали многие, включая студентов и выпускников вузов, особенно морских, желания которых никто не спрашивал. Немало выпускников учебных заведений попали под жернова этой мельницы, изрядно подпортивших судьбу и личные планы. Тогда-то и загремел на действительную срочную службу Вячеслав, будучи уже не в юношеском возрасте. Взяли из плавсостава, к тому же женатого. Женился в своём посёлке по любви и позднее, когда оказался в составе отечественного воинства, писал жене полные любви и тоски письма. Она же занимала немалый по районным масштабам пост директора местного районного дома культуры и делилась их содержимым со своей подругой, женой секретаря райкома, что выяснилось уже после окончания армейской службы. Мирок районной «аристократии» очень узок, и все знают обо всех. Армия его ничем не удивила, разве что свободного времени стало больше и ни о чём не нужно было думать, ему, с детских лет приученному к труду, служба была не в тягость, жаль лишь потерянных лет, ибо ничего нового не приобрел. Отдав родине назначенный по её усмотрению долг или «срок», вернулся к своей прежней профессии, море уже крепко повязало его. Во время одного из отпусков, вспомнив детские и школьные годы, отправился с тестем на корнёвку – поиски настоящего дикорастущего женьшеня, тогда ещё не было искусственно выращиваемого, как кристаллы алмазов. Изо всех дальневосточных живительных дикоросов – лимонника, элеутерококка, гриба чага и прочих – «корень жизни» является бесспорным лидером, как золотой самородок по сравнению с обычными золотинками. Женьшень, столь популярный и ценный в таёжных чащах Дальнего Востока, Корее и Северном Китае, представлялся самым желанным трофеем для его копателей, ибо каждый мечтал найти большой корень в сотни граммов возрастом под сотню лет и сразу обогатиться. Цена его была заоблачной, и чем массивнее и старше был найденный корень, тем большим спросом он пользовался, да и стоимость максимальной. Но найти в непроходимой тайге природный клад было не так-то просто: маленькие светло-зелёные листочки живительного корня умело маскировались – сама природа скрывала его от сухопутных «джентльменов удачи». Найти подходящее растение с корнем, напоминающим человеческую фигуру, как у мандрагоры, придававшей какой-то дополнительный ореол неизвестной эзотерики, редко кому удавалось, а если везло, тогда счастью не было конца.

Во время «тихой охоты» Вячеслав с тестем столкнулись с настоящими охотниками: разговорились, и среди них оказался секретарь райкома партии, сообщивший, что знает Вячеслава через свою жену, подругу его супруги. От этих слов Вячеславу стало совсем некомфортно, на душе заскребли кошки, он быстро смекнул: наверное, его жена делилась содержанием писем, отправленных им во время плаваний из промежуточных портов захода, со своей подругой, а та, в свою очередь, с мужем – секретарём райкома. У женщин тайны так и норовят вырваться наружу, если это касается близких подруг, и у тех язык тоже не на привязи. Кому может понравиться, если в глубоко интимную переписку между двоими посвящён ещё кто-то. Наверное, это и послужило причиной первой глубокой трещины в его отношениях с женой, которые после семилетнего брака закончились разводом. Но это будет потом, а пока секретарь попытался уговорить нового, старого по домашним письмам, знакомого, завязать с морями и тут же для убедительности предложил Вячеславу пост редактора районной газеты, что можно было принять за неуместную шутку, но оказалось самой настоящей правдой, без дураков. Видимо, у него были свои помыслы на этот счёт, ибо импульсивно подобные решения не принимают. Такому взлёту мог позавидовать любой из бывших корифеев и профессиональных работников пера местного масштаба. Видимо, руководителя района очень уж привлекли и заворожили домашние письма подруги его жены, по-иному и быть не могло, тем более районная газета являлась ближайшей помощницей, рупором и глашатаем секретаря райкома партии, руководящей и направляющей. А ведь требования к редактору районной газеты даже в медвежьих углах были строгими и конкретными, у партии всё было под контролем, и даже самые потаённые местечки были зачищены. Но несмотря на хорошо известные секретарю препоны, он шёл на заведомое нарушение всех критериев, подвергая свою карьеру очевидной опасности, хотя, по всей видимости, понимал, что дальше этого «медвежьего» угла едва ли куда ещё могут сослать. Вдвойне удивительно столь спонтанное решение, способное повергнуть его на столь очевидный риск. Помимо отмеченного, возможно, он не надеялся на очередь желающих занять важную в районе должность лицами с университетским образованием. Впрочем, никто, кроме него, ответить на эти вопросы не смог бы. Остаётся предполагать: виной тому являлся литературно-художественный стиль автора, который даётся далеко не каждому и служит лакмусовой бумажкой, привлекающей читателей. Вполне естественным прозвучал отказ Вячеслава: предложи ему даже должность заведующего районным потребсоюзом с неограниченными возможностями по «доставанию неликвидов», он и тогда бы отказался, ибо был в плену у моря и никакие преимущества сухопутного существования его не прельщали. На протяжении всей его морской бродячей жизни требования, уговоры и аргументы родных и близких покончить с мореплаванием не дали каких-либо осязаемых результатов и даже не посеяли в душе малейших колебаний, наоборот, они лишь укрепили его в правильности выбранной профессии. Все три дочери с присоединившимся к ним позднее внуком, с которыми у него были доверительные близкие отношения, не смогли переубедить упрямого отца. Он быстро наложил табу на все попытки отлучить его от морской кочевой жизни, предпочитая впредь не трогать запретную тему.