Шоумен. Министерство мокрых дел

* * *

Я не знаю в жизни ничего более неожиданного, чем неприятности. Никогда не успеваешь к ним подготовиться – они возникают внезапно, не заботясь о том, что ты ещё не оклемался от предыдущих. Со счастливыми случайностями как-то не так удачно получается: они приходят не часто, не так неожиданно и быстро растворяются в потоке суеты. А вот у неприятностей удар точный – они бьют сразу и наотмашь.

Мы сидели вдвоём со Светланой в офисе нашей студии. Если вы решили, что мои мысли о неприятностях – это о Светлане, то ошиблись. У нас с ней полное взаимопонимание, крепкая любовь (в далёком прошлом) и столь же крепкая дружба (это сейчас). Такими подругами мужчины не разбрасываются, их ценят, и я не исключение. Так что Светлана для меня – друг, почти сестра и заодно коллега.

Светлана разбирала поступившую почту. Я же творил. Творческий процесс протекал следующим образом. Я сидел, развалившись на диване, и смотрел в потолок. У нас на носу была съёмка очередного выпуска программы "Вот так история!". Сценарий готов, участвующие в сценах люди замерли в положении высокого старта, герой программы уже давно созрел (хотя лично он о том даже не догадывался), а я всё тянул. Не могу точно определить причину внезапно охватившего меня ступора, но "добро" на съёмку я не давал. Что-то мне в сценарии не нравилось.

– У нас график, – спокойно напомнила мне Светлана. – Сроки.

Сказала без укора и нажима. Надо, мол, снимать – только и всего.

Я оторвался от тяжких дум и посмотрел на неё. У Светланы сейчас был вид делопроизводителя какой-то заштатной государственной конторы. Только чёрных нарукавников не хватало для полного сходства.

– Что с почтой? – спросил я, только чтобы не отвечать на хотя мягко, но прозвучавший в её словах укор.

– Пишут, – ответила она неожиданно резко.

– Подбрасывают новые идеи? – я попробовал придать своему вопросу игривость.

– В каждом втором послании, – коротко отозвалась Светлана.

– Озвучишь? – не унимался я.

– Соседа вот своего предлагают разыграть. У него машина, и в эту машину прямо на его глазах въезжает "КамАЗ», – печально ответила она.

– Да, это свежо, – заскучал я.

Светлана вздохнула и одарила меня взглядом, в котором читалось бесконечное сочувствие.

– У тебя нехорошее настроение, Женька, – осторожно сказала она.

– Ты чертовски проницательна, – машинально ответил я.

Больше всего мне хотелось, чтобы меня все и навсегда оставили в покое.

Светлана с хрустом вскрыла очередной конверт. Видимо, она всё-таки разозлилась.

– Всё нормально в нашем сценарии, – сказал я примирительно. – Всё хорошо. Всё гладко. Это-то и не нравится!

– Сценарий как сценарий, – монотонным голосом ответила Светлана, читая свежевскрытое письмо.

– Изюминки нет.

– А вот ещё! – сказала Светлана, пробежав глазами текст очередного послания. – Предлагают закатать в банки с этикеткой "Тушёнка" красную икру.

– И что?

– И так продавать.

– А смысл?

– Ну, покупает человек якобы тушёнку, приносит её домой, открывает, а там вместо тушёнки …

– Как же мы это снимем? – я не дал ей договорить. – Ну, купил, бросил в сумку, принёс домой. Как снимать его, если он сидит за бронированной дверью своего жилища? Откроет втихаря нашу "тушёнку" и помчится за следующей банкой. Этак на него красной икры не напасёшься. Хотя…

Я развеселился.

– Если вот только эту икру продавать не в жестяных банках, а в стеклянных …

– В прозрачных, что ли?

– Ну! Видно же, что икра. А на этикетке написано большими буквами: "Тушёнка говяжья". А? И цена – не как у икры, а как у тушёнки. То есть почти даром. Вот это нормально!

– Неплохо, – оценила Светлана, вскрывая очередной конверт. – Камеру прячем где-нибудь за спиной продавца и снимаем лица покупателей крупным планом.

– Покупатели продавцу: "Это всё-таки икра или тушёнка?"

– А он им в ответ: "Читать умеете? Написано же!"

Было видно, что и Светлану развеселила эта идея.

– Ага! И на ценнике тоже печатными буквами крупно: "Тушёнка говяжья".

– В общем, не верь глазами своим, – резюмировала Светлана и развернула присланную по почте газету.

– Да, из этого сюжета что-нибудь можно вытянуть …

Кажется, эта идея мне начинала нравиться.

– Жень! – вдруг всполошилась Светлана. – Как твое отчество? Иванович?

Я даже не сообразил, что у неё изменился тон, и ответил беспечно:

– Иванович.

Она опустила газету, и только тогда я увидел её лицо. На нём не осталось и тени недавней улыбки, лишь какая-то гримаса.

– Что за чушь? – сказала она с досадой и почему-то со смущением.

Если бы не выражение её лица, я бы не сдвинулся с места. Но лицо уж больно было нехорошее. Я подошёл к столу и взял газету из Светланиных рук. Светлана вроде бы пыталась мне её не отдать, но у неё не получилось.

"Это" я увидел сразу. Небольшое, окаймлённое траурной рамкой сообщение было обведено красным фломастером. Чтобы, значит, долго не искали.

"Трудовой коллектив и друзья скорбят о безвременной кончине своего товарища – Колодина Евгения Ивановича и выражают искренние соболезнования родным и близким покойного".

Подобных сообщений я перевидел тысячи, но это было особенное, потому что Колодин Евгений Иванович – это я.

– Может, речь не о тебе? – неуверенным голосом предположила Светлана.

– Тогда почему эту газету прислали в конверте именно к нам в офис? Да ещё обвели сообщение фломастером?

Я не нуждался в Светланином сочувствии.

И вдруг мне стало по-настоящему плохо. Да, обо мне речь. Я умер. Вот так дела!

***

У Кости Жихарева было удивительное и редкое по нынешним временам свойство. Он давал деньги, ничего не требуя взамен. Жихарев был бизнесменом средней руки, имел в Москве три фирменных мебельных салона, и на нашем горизонте появился совершенно случайно. Я познакомился с ним при подготовке съёмок очередного сюжета. По сценарию предполагалось разыграть одну очень небедную даму. Дело должно было происходить как раз в мебельном салоне. Дама приезжает туда, чтобы купить спальный гарнитур по совершенно сумасшедшей цене – этот гарнитур она присмотрела уже давно. Продавцы вьются вокруг неё, лепеча комплименты её вкусу.

Дама, зная цену льстивой вежливости алчных продавцов, пропускает всё мимо ушей, деловито оформляет покупку, и вот тут-то, когда она уже отдала деньги, начинается самое интересное. За те пять минут, пока ей выписывали чек и пересчитывали толстенные пачки купюр (а гарнитур, скажу я вам, стоил никак не меньше трёх новеньких "Мерседесов"), выставочный образец гарнитура подменили. Внешне он, конечно, был как и прежний, но только внешне. И когда покупательница идёт к выходу из мебельного салона (гарнитур в разобранном виде ей должны доставить чуть позже, прямо со склада), она проходит мимо выставочного образца, а там крутится один из продавцов. Продавец будто бы случайно открывает дверцу платяного шкафа, и внутри наша дама вместо виденного ранее великолепия видит грубого изготовления нешпонированные полки из древесно-стружечной плиты и прочие безобразия. Не веря увиденному, она приближается, продавец запоздало пытается прикрыть дверцу, а та дверца вдруг отрывается и – ба-бах! – об пол, при этом разлетается вдребезги зеркало. Ещё бы дверце не оторваться, если она держалась на ещё тех петлях да на кривых гвоздях вместо шурупов. Продавец заливается краской от смущения и бормочет что-то об этих чёртовых поляках, которые мебель делать не умеют и вообще …

Тут багровеет и наша дама, потому что о польском происхождении гарнитура она слышит в первый раз. До этого речь шла об итальянской мебели, и на ценнике ведь было ясно написано: "Производство: Италия". Дама метнулась к ценнику, а там: "Производство: Польша". Зато цена прежняя – эквивалент трёх "Мерседесов". Ну, внутри гарнитура, вы понимаете, обнаруживается сплошной ужас, совсем не то, что пять минут назад видела наша покупательница, и стоить этот набор древесно-стружечных плит таких больших деньжищ никак не может, но деньги покупательнице возвращать никто не собирается, потому как: "Уважаемые покупатели! Купленные в нашем салоне товары обмену и возврату не подлежат" – выведено крупно на стене печатными буквами.

Понятное дело, истерика, скандал …

Вы видели когда-нибудь разъярённую русскую бизнес-леди? Пахнет она, конечно, "Паломой Пикассо", но свои интересы отстаивает стойко, имея в генах память о битве за жизнь в коммунальной квартире, о грызне в очередях за хозяйственным мылом в семьдесят восьмом году и опыт борьбы за единственную на сто пятьдесят семь желающих путёвку в дом отдыха в поселке Суходядьково. В общем, зрелище получилось не для слабонервных. В тот раз мы отсняли превосходный материал.

А разворачивалось это действо в мебельном салоне, который как раз и принадлежал Косте Жихареву. Костя в тот раз даже не взял с нас денег. То есть договор мы подписали, и сумма там была проставлена, но Костя, после того как понаблюдал за нашей работой, неожиданно сказал мне:

– Денег не надо. Не перечисляйте ничего.

Из любви к искусству, так сказать, действовал. Мне оставалось только его поблагодарить.

А через месяц он позвонил сам.

– Ты говорил, у вас случаются дорогие съёмки, – сказал он.

– М-да, – философски изрёк я в микрофон.

Всё в нашей работе можно если не любить, то стерпеть, кроме поисков этих самых денег, которых всегда не хватает. Возможно, я и ему вскользь сказал об этом.

– Я подумал, что мог бы вам помочь.

– Предлагаешь сотрудничество?

Обычное дело. Бизнесмен даёт деньги, а за это получает рекламное время в нашей программе – в самой популярной и высокорейтинговой телепередаче страны.

– Нет, – добродушно сказал Костя. – Я просто дам денег – и всё.

– И всё? – не поверил я. – И ничего взамен?

– Ничего, – коротко ответила мне трубка.

Ещё с момента первого знакомства с Костей я вынес впечатление о нём как о человеке приятном и лёгком в общении, но чтобы вот так – деньги раздавать – я и помыслить не мог.

Тогда мы не на шутку встревожились. Он действительно ни о чём не просил. Сказал, что даст денег. Ему, мол, нравится наша программа, и он готов стать нашим спонсором.

– За рекламное время? – настаивал я.

– Нет.

– Значит, просто дать информацию о тебе в титрах?

Он подумал и снова сказал:

– Нет.

– Тогда в чём смысл?

– Ни в чём. Просто даю деньги – и всё.

Я почувствовал себя полным идиотом. Зато Дёмин, когда я ему обо всём рассказал, отнёсся к этому совершенно спокойно.

– Дают – надо брать, – голосом доброго наставника пожурил меня Дёмин.

Ему как администратору программы было виднее. И вообще он такой человек – без сантиментов.

Так мы сошлись с Костей Жихаревым. Он время от времени перечислял нам деньги. Мы (по собственной инициативе) иногда размещали рекламу его мебельных салонов в своей программе. И обе стороны, кажется, были вполне довольны подобным течением дел.

* * *

С Костей мы встретились в одном из супермаркетов. Жихарев катил перед собой тележку, в которой покоилась бутылка дорогого вина, окружённая разнообразной снедью. Вид у Кости был довольно праздничный. Он всегда производил впечатление человека, вполне довольного жизнью, но в этот день, судя по всему, судьба была особенно к нему благосклонна.

– Привет!

Его лицо расплылось в широкой улыбке совершенно счастливого человека.

– Видел вашу последнюю передачу. Великолепно!

Он всегда был очень благодарным зрителем.

– А ко мне в салон приезжала та женщина, – продолжал Костя.

– Какая женщина? – не понял я.

– Которую вы разыграли. Ну, гарнитур ей подменили.

– Скандалила?

Мне вовсе не хотелось доставлять такому милому человеку неприятности.

– Нет, нисколько. Купила пуфик и два кресла.

В тот раз, когда мы разыграли покупательницу, всех нас от расправы спас Жихарев. Он пригласил разъярённую розыгрышем даму в свой кабинет, угостил коньяком и здесь же, в кабинете, объявил ей о тридцатипроцентной скидке от цены купленного ею гарнитура. В общем, сэкономил даме один из трёх "Мерседесов".

– Мы с ней теперь друзья, – сказал Костя. – Заходи ко мне, поболтаем.

Он засмеялся.

Жихарев совершенно не виделся мне бизнесменом. Нет, в своем кабинете он, конечно, смотрелся что надо, но вот вне его стен – тут уж увольте. Глядя на него, невозможно было понять, как такой человек держится на плаву и до сих пор не разорился. В нем жил удалой купец, но совершенно не чувствовалось купеческой же хитрецы. Он жил сегодняшним днём, как будто завтрашний был где-то далеко и вообще это "завтра" могло не наступить совсем. Ему нравилось жить, это было видно, и казалось, что никакие проблемы ему не докучают. Так, чтобы уж совсем без проблем, не бывает, но Жихарев отмахивался от них, попросту не замечая, и они действительно обходили его стороной, что всем вокруг, безусловно, казалось просто невероятным.

– Что ещё будете снимать? – проявил интерес Костя.

– Сюжет про шоколадные батончики.

– Про шоколадные батончики? – будто бы даже изумился он.

– Да. Мы раскроем тайну их изготовления. Из чего, по-твоему, делаются импортные сладости?

Жихарев не ответил, только пожал плечами, а в глазах – я видел! – уже блеснули искорки азарта и ожидания скорого розыгрыша. Мальчишка мальчишкой. Какой там бизнесмен!

– Из дряни из всякой делают, – просветил я его с серьезным видом. – Из мусора. А потом травят наших детей.

Он ничего не понял, но всё равно рассмеялся.

– Ну-ну, – сказал сквозь смех. – Интересно будет посмотреть.

– У тебя, кстати, нет хороших знакомых где-нибудь в Министерстве обороны?

– Нет. В МИДе есть.

– В МИДе не надо. Надо среди военных.

– Для чего, если не секрет?

– Хотим попасть в какой-нибудь подземный бункер. Это уже другой наш сюжет. Стратегические ядерные силы, подземный командный пункт – что-нибудь в этом роде.

– С бункером без проблем! – радостно отозвался Костя. – Один мой приятель такие катакомбы отхватил …

– Катакомбы?

– Бункер в Подмосковье. Еще при Сталине строился. На случай атомной войны. Там какой-то объект был, а потом военные оттуда ушли, бросили его. А мой приятель выкупил. Под склад. Он продуктами торгует, ему нужно. Могу переговорить с ним, если хочешь.

– Бункер-то хороший?

– О! Сказка! – с чувством сказал Жихарев и даже глаза закатил от восторга. – Залы размером с футбольное поле. Проезды такие, что два грузовика могут разминуться.

Да, это бы нам подошло.

– Но придётся же самим мастерить декорации, – вспомнил я.

– Проблемы?

– Дорого.

– Дорого – это не проблема, – беспечно ответил Костя. – Помогу.

Рядом с ним действительно бессмысленно упоминать о проблемах.

Жихарев подтолкнул свою тележку.

– Ты мне позвони, – предложил он. – На следующей неделе.

– Хорошо.

– Да! – вдруг вспомнил он и снова остановился. – Я в газете видел некролог …

Я украдкой вздохнул, зная наперёд, что он мне скажет.

– Там у мужика имя, отчество и фамилия – прям как у тебя.

– Это как бы мой некролог, – спокойно ответил я.

– Твой? – изумился Костя.

Я стоял перед ним – живой, здоровый и даже разговаривал вполне связно. Ещё бы Косте не изумляться.

– Кто-то пошутил, – сказал я.

– Странные шутки.

– Это точно.

– А кто?

– Не знаю.

– Ты бы узнал, – посоветовал мне Жихарев. – И настучал бы этому шутнику по голове.

Я махнул рукой – пустое, мол.

– Как знаешь, – не стал настаивать Костя.

По нему было видно – он бы такого не спустил. Уж гульба так гульба, а драка так драка. Всё по-настоящему.

– Как знаешь, – повторил он. – Ладно, пока. Звони.

На том и расстались.

* * *

– Женька! Мы снимаем сюжет или не снимаем? – спросил у меня Дёмин.

Вид у Ильи был не очень-то веселый. Я его понимал. Он всё организовал, всё подготовил, можно было снимать, а я никак не давал согласия, тянул время.

– Какие проблемы, Женя? За чем задержка?

Я и сам не мог объяснить.

Светлана молчала, не вмешиваясь в наш разговор, и тоже, как и Илья, выглядела удручённой.

– Мы должны двигаться дальше, – напомнил мне Дёмин. – У нас на подходе сюжеты про партизан, про подземный ракетный комплекс …

– Я, кстати, разговаривал по поводу бункера.

– С кем?

– С Жихаревым.

– А с ним-то с какой стати? – изумился Илья.

– Кто-то из его знакомых приобрёл армейский бункер под продуктовый склад.

– И там можно будет снимать?

– И там можно будет снимать, а декорации оплатит Жихарев.

Мой голос звучал ровно, но, вероятно, слишком ровно, поэтому Илья перевёл свой взгляд на Светлану.

– Хорошо бы, – сказал он и смерил Светлану долгим взглядом.

Она почему-то опустила глаза. Сидела за столом и теребила уголок иллюстрированного журнала.

– А что касается этого нашего сюжета, – вернулся я к прежнему разговору, – снимать, конечно, будем.

"Но немного позже", – хотелось добавить мне.

Чтобы этого не говорить, я решил отгородиться от своих собеседников. Показать, что занят. Выдернул из-под Светланиной руки журнал и плюхнулся на диван. Светлана всполошилась.

– Верну! – сообщил я. – Когда прочту.

Я наугад раскрыл журнал и увидел себя. Моя фотография была напечатана крупно, на всю страницу. Я улыбаюсь в объектив, хотя, судя по траурной рамке, радоваться мне особенно нечему. Я вроде бы как убит. Нарисованный красным фломастером кинжал вонзился мне прямо в висок. Красные, нарисованные фломастером же капли крови брызжут в разные стороны.

Я поднял голову и увидел лица их обоих – и Светланы, и Ильи. В их взглядах застыл ужас, смешанный с состраданием. Вот отчего они были так невеселы, вот почему переглядывались, как заговорщики.

– Что это?

Я встряхнул журнал.

– Пришел по почте, – будто извиняясь, сказала Светлана. – Сегодня утром. Мы не хотели тебе говорить.

Дёмин приблизился и сел напротив.

– Ты кому-то перебежал дорогу, Женька?

– Думаю, что нет.

– Тогда почему всё это? Некролог в газете. Теперь вот этот фотоснимок в журнале …

– Не знаю, – честно признался я.

Я действительно не знал.

* * *

Главный редактор газеты смотрел на меня с доброжелательной настороженностью во взгляде. Оно, конечно, живая телезвезда приехала, но что ей, этой звезде, надо?

Я не стал томить его ожиданием и выложил на стол газету, ту самую. Редактор впился взглядом в отмеченный красным фломастером некролог, пробежал глазами текст, сильно изменился в лице и тотчас же вызвал какую-то неведомую мне Елизавету Михайловну. Выглядел главный редактор очень даже неважно. Я впервые в жизни пожалел о том, что у меня нет с собой валидола.

Елизавета Михайловна появилась почти сразу, узнала меня, несказанно обрадовалась, и из состояния всеохватного счастья её с трудом вывел главред.

– Вот! – сурово сказал он и ткнул в газету пальцем. – Читайте!

Елизавета Михайловна прочла. Перестала улыбаться. Прочла ещё раз. Побледнела. В третий раз пробежала глазами куцый текст. Судорожно вздохнула и тяжело опустилась на очень кстати оказавшийся поблизости стул. Я понял, что её хватит ещё на парочку прочтений. Потом уже одним валидолом не обойдёшься.

– Я жив-здоров, – сообщил я ей очевидное. – Просто какая-то накладочка, наверное, случилась.

Женщина опять судорожно вздохнула.

– Что это, Елизавета Михайловна? – спросил редактор.

– Мне принесли … Оплачено по квитанции … Откуда же я знала?

Я её понимал. Она принимала объявления от частных лиц и своё дело знала. Текст объявления не должен иметь оскорбительного характера и может быть опубликован после внесения оплаты в редакционную кассу. Оба требования в данном случае были соблюдены. Откуда же ей было знать, что Колодин из некролога и я – одно и то же лицо. Ей такое и в голову прийти не могло. Я-то был жив-здоров, меня Елизавета Михайловна регулярно видела по телевизору. И только сейчас она поняла, что произошло нечто крайне неприятное.

– Может быть, это ваш однофамилец? – ступил на зыбкую тропу предположений главред.

– И имя-отчество совпадают? – осведомился я. – И потом эту газету с не имеющим ко мне отношения некрологом пересылают мне по почте?

– Елизавета Михайловна! Принесите всё, что связано с этим некрологом!

Женщина тяжело поднялась и вышла. У неё был такой вид, будто она твёрдо решила направиться не в свой кабинет, а к врачу, за больничным – чтобы в ближайшие несколько дней не появляться на работе.

– Позвольте, я угощу вас коньяком? – сказал главред. – Он очень неплох, поверьте.

Он явно старался сгладить шероховатости произошедшего. И коньяком угостил действительно превосходным.

– История неприятная.

Я решил помочь этому милому человеку выпутаться из скользкой ситуации.

– Но вы и ваша газета, не сомневаюсь, тут ни при чём. Единственное, чего мне хочется, – узнать, в чём дело.

Главред кивнул, давая понять, что и сам не сомневается в безупречной репутации газеты, но в его взгляде я угадал зарождавшуюся надежду на то, что из этой истории можно будет выпутаться с наименьшими потерями.

– Как вы думаете, что бы это могло быть? – спросил он.

– Не знаю.

– Может быть – враги? Конкуренты? – озвучил он собственные подозрения.

– Конкуренты у меня есть, а вот враги …

Я развёл руками.

Пришла Елизавета Михайловна. Положила на стол перед главредом несколько бумажных листков, стараясь при этом не смотреть на меня.

Главред перебрал бумажки.

– Всё как положено, – пожал он плечами. – Квитанция об оплате, текст объявления, паспортные данные подателя …

– Паспортные данные? – встрепенулся я.

Да, там всё было. Паспортные данные, прописка, фамилия, имя, отчество. Тяпунов Павел Алексеевич.

– Вы его знаете? – спросил главред.

– Впервые слышу эту фамилию.

"Но теперь уж точно познакомимся", – мелькнула у меня будто заготовленная шутка, но я промолчал.

– Вы можете снять ксерокопии? – спросил я, когда пролистал все квитанции.

– Конечно, – кивнул главред.

Он окончательно уверовал в то, что всё обойдётся. Бумаги в порядке, да и собеседник настроен совсем не агрессивно.

Я провёл в его кабинете ещё четверть часа. Мы расстались почти друзьями. Я уехал из редакции в приподнятом настроении.

Надо только найти этого Тяпунова, всё сразу и прояснится. Так я тогда думал.

* * *

Вечером того же дня мне позвонил Костя Жихарев.

– Привет! – сказал он с беспечностью человека, которому беспрестанно везёт. – Подъехать сможешь?

– Прямо сейчас?

– Ну! Посидим, водочки выпьем. Заодно переговоришь с человечком.

– С каким человечком?

– Ну ты даёшь! Тебе бункер нужен?

Только теперь я понял.

– Еду! – быстро сказал я.

– Жду! – в тон мне ответил Жихарев и повесил трубку.

В кабинете у Жихарева, когда я туда приехал, сидел невысокого роста толстячок со щетиной недельной давности на лице. При моём появлении он вскочил (а роста действительно был небольшого) и протянул мне пухленькую ладошку с пальчиками-сардельками.

– Рад познакомиться! – сообщил он. – Люблю, в общем, вашу передачу. За её эту … ну, весёлость, в общем, за приколы, блин, там всякие …

Он прямо-таки лучился счастьем и долго не выпускал мою руку из своей. Пришлось проявить настойчивость, а не то так и стояли бы – рука в руке.

– Это наш продуктовый король, – представил небритого Жихарев. – Пол-Москвы кормит.

– Трепло! – оценил толстячок комплимент собрата-бизнесмена.

– Почему? – будто бы обиделся Жихарев.

– Потому что не люблю я, блин, вот эту трепологию. Люблю, чтоб по-простому, в общем. Меня Борисом звать, – представился мне небритый. – А тебя Евгением, да?

Он сразу перешёл на "ты". Не любил, действительно, церемоний.

Жихарев уже выставил на стол водку, три рюмки и нехитрую закуску.

– А прикольно вы ту фифу разыграли, – оценил Борис. – Ну, которая у Костяна в салоне мебель покупала. Ха-ха-ха!

У него был смех человека, не отягощённого условностями и ограничениями. Такой смеётся, когда ему смешно, и плачет, когда горько. Полная естественность реакций. В чём-то они с Жихаревым, кажется, были похожи. Только Жихарев вёл себя как интеллигент, а толстячок … в общем, обычно.

Первый тост произносил Борис.

– За знакомство! – предложил он и так двинул своей рюмкой по моей, что я её едва удержал.

Жихарев едва заметно улыбнулся.

– Я, в общем, о чём, – сказал Борис. – Это здорово, что мы встретились. Мне Костян рассказывал, что вы знакомы, но лично я вот так, лицом к лицу чтоб, в общем, за одним столом и из одной бутылки …

Он, наверное, всё ещё не мог поверить в реальность нашей встречи.

– И я, в общем, говорю: все твои программы – класс!

– Человеку надо помочь, – негромко произнёс Жихарев.

– А? – не сразу среагировал Борис.

– Помочь, говорю, надо.

– Кому?

– Вот ему, – Жихарев кивнул в мою сторону. – Они там новую программу готовят. Вроде как в центре управления ядерными силами дело происходит.

– Ну?

– Большой зал, пульты лампочками подмигивают …

– Ну? – опять повторил непонятливый Борис.

– А зала-то и нет, – подвёл его к очевидному дипломатичный Жихарев. – Такого, знаешь, огромного. Чтоб под землей. Бункера, одним словом. И снимать им негде.

Борис, наконец, дозрел.

– Бункер? Для съёмок? Так ты меня для того и звал, что ли? Не мог сразу сказать, а? Во, блин! Темнил, темнил!

Он даже руками развел, показывая, насколько обескуражен.

– Да с превеликой радостью! В любой день! У меня ж там площадя такие, что …

Он захлебнулся воздухом и замолк, представив, какие же у него там "площадя". Видимо, покупку совершил совсем недавно и сам ещё не успел свыкнуться с масштабностью содеянного.

– По дружбе, – сказал Жихарев и выразительно посмотрел на Бориса. – Потому что оплачивать аренду твоего бомбоубежища нечем.

Тот пожал плечами:

– Сколько это по времени?

– Дня три будем декорации ставить, – прикинул я. – Да день снимать.

– Хорошо, – легко согласился Борис. – Приезжайте.

Я с благодарностью взглянул на Жихарева. Он жил легко и так же легко делал дело. За пять минут решилось то, что было моей головной болью весь последний месяц.

– Приезжайте, – повторил Борис. – У меня там есть где развернуться. Я экскурсию проведу.

– У него там вино, – мечтательно сказал Жихарев. – Куда там криковским подвалам! Бутылочка к бутылочке. Раритетные, вековой пылью припорошенные …

Он засмеялся. И Борис засмеялся тоже. Поскольку один я ничего не понимал, Жихарев мне объяснил:

– Он специально их пылью покрывает, бутылки-то. Жульничает.

– Не жульничаю! – возмутился Борис. – На каждой бутылке год выпуска есть. Так что всё по-честному. А пыль – это так, для понта. Пыли там, в подземельях, до чёрта.

Это он уже мне сообщал.

– Я бабушек своих прошу, ну, из обслуги которые, чтобы мётлами раз в день там махали. Они пыли нагонят, пыль потом на бутылках оседает. Ко мне приезжает оптовик за вином, я его веду к своим стеллажам, а там – ну Франция, в общем, чистая. Вековая пыль, эксклюзивные вина. Ха-ха-ха!

– У него на складе вино месяц попылится, и в цене вырастает вдвое, – смеясь, сказал Жихарев.

– Не вдвое, а на пятнадцать процентов, – осклабился толстячок.

И опять Жихарев засмеялся.

А про пыль-то мысль была очень интересная. Много пыли на полу, и её периодически метут. Та самая изюминка, которой мне не хватало для следующего сюжета. Надо будет запомнить.

– А бьют? – неожиданно спросил у меня Борис.

– Ты о чём?

– По физиономии никто после съёмок съездить не пытается? Ну, из тех, кого ты разыграл.

Он не был оригинальным в своих вопросах. Об этом меня расспрашивал каждый второй.

– Бывает. Но до рукоприкладства дело не доходит. Я быстрый.

– Бегаешь быстро, да? – развеселился Борис.

– Ага.

Борис засмеялся и потёр свои пухленькие ручки.

– Я бы хотел посмотреть, как вы всё это снимаете.

– Это можно.

– Там, в бункере, да?

– Да.

– А что снимать-то будете?

– Центр управления стратегическими ядерными силами.

– А разыграете кого?

– Одного дядьку.

– Военного?

– Нет. Он электриком работает.

Запиликал мобильный телефон. Жихарев поднёс трубку к уху:

– Да. Приезжай. Жду.

Готов побиться об заклад – его собеседником была женщина. Потому что голос Жихарева приобрёл мягкие воркующие нотки.

– Ну, электрик, – вернулся в нашему разговору Борис. – И что?

– Его привозят в Центр управления, а там …

Я увидел, как Жихарев украдкой взглянул на часы.

– В общем, на съёмках увидишь, – пообещал я Борису.

Он не стал настаивать. Я поднялся. И Жихарев тоже встал.

– Я провожу, – предложил он.

Борис оставался в кабинете. Я попрощался и вышел. Жихарев нагнал меня уже в коридоре.

– Спасибо за помощь, – поблагодарил я его.

– А, пустое, – он махнул рукой. – Борька – отличный малый. С ним всегда – без проблем.

Мы вышли на улицу в тот момент, когда к жихаревскому офису подкатил красный "жигулёнок". За рулем сидела молодая женщина из тех, перед которыми торопишься снять шляпу и которым хочется хоть чем-нибудь быть полезным. Прекрасная, как утренний сон. Она вышла из машины и улыбнулась. Не мне, а Жихареву. И я понял, что именно она и звонила пять минут назад Константину. Подошла и, нимало не смущаясь моим присутствием, поцеловала Жихарева. От неё исходил умопомрачительный запах каких-то неведомых мне духов.

– Знакомьтесь, – сказал Жихарев. – Это Ольга. А это Евгений.

Ольга одарила меня улыбкой. Я наконец-то понял, что такое настоящее счастье.

– Костя рассказывал мне о вас, – сказала Ольга.

– Надеюсь, что-то хорошее?

Я кокетничал.

– Костя никогда ни о ком не говорит плохо.

Ольга засмеялась, обнажив два ряда идеально ровных белоснежных зубов, и прижалась к Жихареву. Они были прекрасной парой. Созданы друг для друга.

– Приятно было познакомиться, – сказал я.

От них обоих будто исходило какое-то свечение, словно аура счастья. Не каждому дано.

– Всего хорошего.

– До свидания.

И снова Ольга одарила меня улыбкой. Кто она Жихареву? Жена? Любовница? Я никогда о ней не слышал.

Из машины я позвонил Демину:

– Илья! Можем снимать сюжет про шоколадные батончики.

– Наконец-то, – пробурчал Демин.

– Но нам нужна пыль.

– Пыль?!

– Да, самая обыкновенная. Это меня сегодня совершенно случайно натолкнули на мысль.

* * *

Моё знакомство с Мартыновым состоялось в первый же год моей жизни в Москве. Прошло всего несколько лет, а вместили они столько, что казалось – позади целая вечность. Мартынов всё так же работал в прокуратуре, поднявшись за эти годы на несколько ступенек по лестнице карьеры.

Я приехал к нему в конце рабочего дня. Коридоры прокуратуры были пустынны и тихи. Казалось, что здание вымерло. Только за одной из плотно закрытых дверей настырно трезвонил телефон.

Мартынов был всё тот же: ёжик седых волос, серые внимательные глаза. Как будто в последний раз мы виделись с ним накануне.

– Как дела? – осведомился я. – Преступность снижается? Раскрываемость растёт?

– Растёт, – усмехнулся Мартынов. – Скоро все останемся без работы.

– Я вас возьму к себе.

– Мастером по установке декораций?

– Хоть бы и так.

Он балагурил, легко отзываясь на мои шутки, но глаза оставались серьёзными. Жизнь, наверное, приучила. По опыту знал, что в эти стены никто не приходит просто так. Только с бедой, только с проблемами. Я не стал тянуть время. Выложил на стол перед Мартыновым газету с некрологом и журнал, на фотографии в котором меня пронзили кинжалом.