Читать книгу: «Вовкины истории. Книга 1», страница 2

– Ну-ну, садись, куличок, молочка с шанежками попей, да соври чего-нибудь!

– И ничего я не вру!

– А как ты на крокодиле верхом ездил – это что было?

– Это сон мой был. Я про сон рассказывал. А не врал.

– Ну, ладно-ладно! Извиняй. Тогда сон какой-нибудь расскажи.

Его фантазии, им рассказываемые, всегда с интересом слушались: он рассказывал свои сны так красочно, что иногда казалось, что это было на самом деле, и как будто он был реальным участником этих рассказываемых им историй. Сны у Вовки были разные, многие о войне, хоть он и родился через двенадцать лет после её окончания, но фильмы о войне очень любил смотреть. А потом пересказывал родственникам то, что видел в кино, правда, иногда кое-что от себя добавлял, но добавлял складно.

Его рассказы были сочными и обязательно с картинками – он показывал, как немцы наступали, как партизаны отстреливались от фашистов, как взрывали фашистские эшелоны, как брали в плен немцев. Он весь перевоплощался, и это было как театр одного актёра. Если кто-то из слушателей вдруг отвлекался или задумывался о чём-то своём, Вовка это сразу чувствовал, останавливал свой рассказ–показ:

– Баба, деда! Вы слушайте, слушайте.

Слушали его россказни всегда, потому как нельзя было не слушать, да и интересно было – как малец раскладывает фильм по сюжетам, живо раскладывает и играет несколько ролей сразу, смешно и интересно. А когда собирались родственники, которых было у Вовки много, в их доме, он садился за стол рядом с родителями, и они с матерью начинали петь русские песни, и их звонкие голоса приятным ручейком лились по сердцам и душам гостей, потом они тоже принимались подпевать. Вовка старался от души, а особенно он любил петь песню «Сибирь-Сибирь» – это была его любимая песня. И вообще, он любил, когда вокруг было много людей, когда было весело и интересно.

Однажды в его пятый день рождения разгулявшиеся родственники вдруг обнаружили, что Вовки нет среди них. Вот он, вроде, пел сейчас только что, чего-то рассказывал, и вдруг его не видать.

– На улицу, наверное, ускользнул!

– Какая улица, вечер уже!

Его брат Славка уже спал в своей кровати, и гости стали искать Вовку в сарайке, в зарослях черемухи в огороде, где у него был сооружён свой личный шалашик под старой ветвистой черёмухой, но его и там не было. По всей улице были опрошены соседи – никто не видел. Поиски продолжились на соседних улицах…

Никто не мог подумать, что он, уставший от взрослой компании, просто играл, катая машинку и, когда она закатилась под кровать, залез туда за ней и уснул. А когда через какое-то время он проснулся и вылез из своего убежища, то за столом увидел только одного деда Сашу, которого с Вовкиной лёгкой руки все в деревне уже с год стали звать «Александровым».

– Ну, вот он ты пострёл где, а тебя все пошли искать по деревне, а ты, значит, под кроватью храпуна давал! Щас мы с тобой отругаем их всех – этих горе-розыскников. Ха-ха! А ты ловко запрятался! Я сперва подумал, что ты там, но не стал проверять, выждать надо было! Ха-ха! А ты точно там был!

Дед Саша долгие годы работал в органах НКВД. И хоть фамилия его была Григорьев, а «Александровым» его в деревне стали звать после того, как год назад Вовка, «прогуливаясь» по улицам и идя в гости к Григорьевым, увидел, что дед Саша едет на телеге с какой-то тёткой, разговаривает с ней и смеётся. Зайдя в дом, он с порога объявил бабе Поле:

– А твой Александров с чужой жинкой по деревне едет!

Баба Поля рассмеялась, а потом рассказывала всем родственникам, как Вовка «Александрова» с чужой жинкой застукал! Вот так дед Саша стал до конца своей жизни «Александровым». А на открытках он подписывался коротко – ГАИ. Что означало – Григорьев Александр Иванович.

Летнее купание

Детство Вовки, как и любого деревенского мальчишки в возрасте до семи лет, проходило в «многочисленных» заботах: то рыбалка со старшим братом и друзьями, то походы по выливанию сусликов из нор, то набеги на кукурузные поля или совхозный сад, то работы по хозяйству от укладки дров в поленницы до сбора черёмухи. И всё тогда было просто и интересно – до школы ещё далеко, а сколько кругом разных и ещё не решённых проблем в деревне и на своей улице: все они требовали его вмешательства.

Когда тебе пять или шесть, то мир воспринимается как огромный непознанный шар, который хочется открыть и посмотреть, что там внутри. Узнать Вовке хотелось многое, а что можно было узнать, находясь, целый день под присмотром бабушки – да мало чего, а хотелось большего. Ладно зимой или осенью – сиди дома и жди, когда Славка придёт из школы или с улицы – пимы и сапоги-то одни на двоих, а вот летом было раздолье: обуви не надо, одёжки нужно минимум – можно целыми днями бегать босиком по косогору или купаться в затоне, образованном речушкой Шелаболкой перед её впадением в реку Обь. Детский смех и крик в этом мелком затоне не умолкал до самого позднего вечера.

Но река всегда таила в себе опасность, и так случилось, что Вовка однажды чуть не утонул, попав в «крокодилову яму» – так назывались промоины, вымываемые течением в песчаном дне на мелководье. Он брел по колено в воде по прибрежному мелководью, следуя за впереди идущим старшим братом и его друзьями. Брёл он себе не торопясь и пинал волны, которые набегали на песчаный илистый берег и слизывали с песка ими же принесённые ранее кусочки коры и веточки деревьев. Это занятие его увлекало, но волны сопротивлялись ему и, вроде, как бы играли с ним в какую-то игру, сверкая разными цветами в лучах солнца. И совсем неожиданно для себя Вовка угодил в одну из вымытых течением ям. Плавать он ещё не умел, а потому ушёл сразу под воду с головой и даже не успел испугаться вначале, а вот когда почувствовал твёрдое под ногами, то начал подпрыгивать, стремясь вылезти на поверхность из воды, но илистые дно и стенки ямы были скользкими, и сделать было это очень трудно. Сколько прошло времени с того момента, он не знал, но для него – много.

Хорошо, что старший брат вовремя обернулся и вместо бегающего по берегу Вовки увидел его ручонки, торчащие из воды. Когда его вытащили на берег, испуганного, изрядно нахлебавшегося мутной воды и трясущегося от страха, брат несколько раз резко стукнул его по спине, потом обнял, а немного погодя популярно объяснил, как нужно себя вести на реке.

Так Вовка получил первое водное крещение, ощущение от этого было малоприятное. Холод и скользкость илистого дна запомнились Вовке надолго.

Ружьё

Осенним днем отец, приехав на обед, увидел в окно Вовку, пронёсшегося по переулку так быстро мимо окон дома, что сразу бы и не узнать, кто или что там промелькнуло, если бы не его заливистый крик – явно опять «скакал» на «деревянной лошадке» и гонял соседских кур.

– Зина, Вовка сегодня случаем опять гостей не позвал? – спросил отец.

– Да нет, сегодня у него была запланирована разведка черёмухи и огорода, на рыбалку Славка его не взял с собой, вот он и носится вокруг дома обиженный.

– Непорядок. Придётся дать ему задание, а то он без дела закружится.

Отец вышел на крыльцо и позвал Вовку:

– Сын, иди-ка сюда, есть ответственное задание…

Вовка очень любил своего отца, как и мать, но отца чуточку больше – он же «мужик». А еще у отца был рабочий мотоцикл с коляской, и отец иногда сажал Вовку впереди себя, давал порулить и понажимать на кнопку сигнала – это было здорово! И ещё Вовка знал, что отец так просто звать не будет: значит, что-то хочет ему рассказать или поручить какое-нибудь дело сделать.

– Так вот, сынок, я сейчас еду на работу – дел, понимаешь, много, до вечера буду в МТС, а вот завтра будет выходной, ну мы с мужиками собираемся на охоту съездить. Понимаешь?

– Конечно, чего же не понимать! Не маленький, небось!

– Вот и я про это. Матери тоже некогда, и я вот что думаю: ты парень смышлёный, серьёзный и ответственный. Так что, думаю, справишься с этим делом! Моё ружьё находится у бабы Давыдовой, так что ты сходи к ней и скажи, что я послал тебя забрать его и принести домой! Справишься?

– А чего не справиться-то, конечно, справлюсь.

– Только смотри мне, «петушок» по дороге там с ружьём не балуй!

Задание было принято. «Ничего себе, мне – и ружьё принести!» – подумал Вовка и сразу отправился на его выполнение. Дорога была дальняя, баба Давыдова жила улиц через семь или восемь. Но разве это было расстояние для него – он, бывало, и больше за день проходил. Вот когда они ходили в гости в соседнюю деревню к бабушке с дедом – родителям матери, так он ни разу не отдыхал, а всё бегом и бегом, все четыре километра. Славка отдыхал, а он – нет! А тут-то всего ничего расстояние.

Вначале Вовка просто спокойно шёл переулками, высматривая «укромные» места, фантазируя, что он партизанский разведчик, потом так увлёкся своими фантазиями, что стал двигаться перебежками от забора к забору, как будто выслеживал кого-то, он включился в придуманную им игру, он в неё врос. Через какое-то время, наигравшись и уже приближаясь к нужному дому, он решил не просто попросить ружьё, а «добыть» его, как и положено мужчинам – отвоевать. Баба Давыдова была матерью Вовкиной бабушки, матери отца. Она была очень строгая и в родне её все слушались, но к Вовке всегда относилась по-доброму.

Подкравшись к дому, он потихоньку открыл калитку, затем дверь в сенки – никто его не услышал. Заглянув тихо-тихо в дом, Вовка увидел бабушку сидящей за столом в комнате – она даже не услышала, как он вошёл.

– Это я пришёл, баба, – громко крикнул он и влетел внутрь комнаты.

Баба Давыдова охнула:

– Ну ты, шельмец Гуляевский, опять напугал меня… Чего надо?

– Я, вообще-то, не Гуляевский, а – Вовка Гуляев! А ты чё, баб, правда, что ли, испугалась?

– Испугалась-испугалась. С таким криком ввалился тут! Ишь ты, громкоголосый какой! Чё пришёл-то? За молоком, поди?

Вовка даже смутился сначала, но потом взял себя в руки:

– Да нет, баб. Тут где-то ружьё папкино у тебя, а он завтра с мужиками на охоту идёт! Вот я и пришёл забрать его.

– Ах ты, пострёл, чего удумал-то, ружо ему понадобилось, лучше молока попей. Ружо?! Отец-то чё сам не пришёл?

– Да ему некогда, на работе он занят. Молока попью, чего бы не попить, а ружьё папка сказал мне самому принести, и патроны тоже. Так что давай, баб, мне ружьё-то!

– Ишь ты, какой строгий, тоже мне Леонтий Сергеевич нашёлся, строжится тут стоит.

После дружеской перепалки, выпив молока и получив всё-таки ружьё с патронташем, Вовка отправился домой.

Путь до дома был трудным и долгим. Ружьё, висевшее за спиной, постоянно путалось в ногах, ремень тёр плечо, и после того как удары приклада о землю, а ствола по затылку стали невмочь, а патронташ начал сильнее тянуть к земле, он взял ружьё «наперевес».

В те годы в жизни советских людей всё было проще – взаимоотношения между людьми, взрослыми и детьми, а тем более в деревне. И, в общем-то, можно сказать, ничего не было в том особенного, что пятилетний пацан шёл по деревне с ружьём. Ноша была тяжеловата, и чтобы немного передохнуть, Вовка по дороге зашёл к другой своей бабушке – бабе Поле, для него все бабушки и дедушки в родне считались родными, он сильно не разбирался в тонкостях: родственники, значит свои!

Баба Поля аж присела при виде такого вояки:

– Кто ж тебя, сынок, так нагрузил-то? Миленький ты мой! И кто же это тебе ружьё-то дал?

– Да всё нормально, баб, дай воды попить, домой вот иду от бабы Давыдовой, у неё ружьё забрал, папка завтра на охоту собрался, вот несу ему.

– Да, тяжело ведь тебе, касатик! Пусть отец сам бы и нёс, я вот ему потом скажу пару ласковых, как детишек надрывать! А чего ж воды-то, ты вот молочка попей, да и пирожки у меня есть и с капустой и с картошкой.

– Молоко я уже попил, воды бы мне. Да и не тяжело мне вовсе, просто на улице жарко. Ну и пирожка два я возьму на дорожку, ладно, баб?

– Да хоть четыре возьми, Славку там дома угостишь от меня, а чё он-то не пошёл за ружьём этим, он-то больше тебя и постарше.

– На рыбалке Славка, а мне и не тяжело нисколечко. Ну, я пошёл.

И разве мог он сознаться, что тяжеловато ему, не по-мужски бы это было, хоть и тяжело, но зато какая гордость, ведь не каждый день пацаны по деревне с ружьём настоящим ходят!

В переулках деревенская ребятня с завистью смотрела на Вовку, вернее, на ружьё и патронташ с патронами, и предлагали ему свою помощь, но он никому не мог доверить это дело:

– Баловство это всё! А вдруг оно ещё выстрелит, отвечай потом за вас!

…Домой он добрался в сумерках, в переулке его встречали взволнованные отец, мать и старший брат.

Встреча состоялась недалеко от дома, отец забрал у него ружьё, мать – патронташ. Уставший Вовка вытащил из кармана два помятых пирога и отдал брату:

– Баба Поля тебе передала!

– Ох ты, кормилец наш! – засмеялась мать, взяла Вовку за руку, и они пошли к дому.

Только позже он понял, что они за него сильно переживали, но это будет позже, а сейчас он брёл к дому в полусонном состоянии. Эту ночь он спал как убитый. И снилось ему цветочное, мирное поле с бабочками, перелетающими с цветка на цветок, и яркое тёплое солнце.

Прощай, деревня

1963

Весной и летом 1963 года произошли глобальные изменения, которые вскоре изменили весь отлаженный ритм деревенской жизни. Село перестало быть районным центром и было упразднено в обычное сельское поселение в связи с укрупнением двух районов в один большой.

Для Вовки, как и для других ребятишек, вроде бы ничего не изменилось, но из разговоров взрослых он понял, что это плохо, что это принесёт много проблем и неустройств.

Вскоре так всё и получилось.

Сначала из магазинов исчезли любимые Вовкой пряники: белые «мятные» и мягкие и сладкие – «северные». Потом полки прилавков в магазине стали пустеть с каждым днём всё больше и больше. А с наступлением осени вся их семья стала вечерами ходить в магазин за хлебом, где всегда приветливая знакомая продавец почему-то сперва зачитывала фамилии своих односельчан по списку, а потом продавала вызванным из очереди по половинке булки хлеба на каждого члена семьи, и только на тех, кто пришёл в магазин. Каждый вечер у магазина постоянно стало собираться чуть ли не всё село, почти как на майские демонстрации.

Всё это для Вовки было странно и непонятно. А дальше становилось хуже – об этом он стал слышать от взрослых. Потом Вовка стал ходить провожать своих друзей, почему-то уезжающих с родителями жить в Барнаул или другие города. Его родители тоже стали поговаривать о переезде. И вскоре Вовка узнал, что их семья вместе с несколькими другими семьями собирается уезжать на какой-то далёкий Север.

Так в его родной деревне началось массовое переселение людей в разные города страны. Вовка тогда ещё не знал, что такое в стране случается регулярно с интервалом в несколько десятков лет, об этом он узнает позже. А сейчас он готовился к отъезду и был очень рад тому, что на Север они полетят на самолёте, он ещё никогда не летал, но видел самолёт-кукурузник, частенько пролетавший летом над полем на краю деревни.

Последние дни перед отъездом он дотемна бегал по родственникам и тем местам, где любил проводить время, играя в компании сверстников в войну, где иногда в одиночестве отдыхал от беготни и фантазировал на разные темы. Сейчас он прощался с родной черёмухой, которая обильно росла зарослями в огороде и которая спасала его от обид и понимала все его горести и мысли, всегда успокаивала шелестом листьев и мягкой прохладой в летнюю жару.

Вот уже несколько недель Вовка готовился к отъезду на Север, в далёкий, незнакомый Норильск, складывал отдельно свои игрушки: деревянный автомат, вырезанный из дерева двоюродным братом, пару корабликов, выструганных им самим из коры дерева, металлического мотоциклиста на мотоцикле, подаренного крёстным.

И вот подошло время отъезда: холодным ноябрьским днём они уезжали со своей маленькой родины, уезжали сразу три семьи, шесть взрослых и девять ребятишек от трёх до тринадцати лет. Родители, прощаясь с родственниками, смахивали набегающие слёзы, а детям было интересно – их ждало что-то новое и неизведанное. С небогатыми пожитками, по одному-двум фанерным чемоданам на семью, они погрузились на полуторку, укрывшись старыми одеялами и тулупами, которая повезла их, заметая следы снежной позёмкой из-под колёс, в город Барнаул, откуда они полетят на далёкий и неизвестный Север, полетят далеко-далеко от родной стороны.

Вовка, сидевший в кабине рядом с шофёром, смотрел на бегущую вдаль дорогу и думал о чём-то своём, может, он вспоминал об уходящей в прошлое деревенской жизни, а может, думал и мечтал о наступающей новой; он сидел тихо и спокойно, молча глядя на бегущую в свете фар зимнюю дорогу, возможно, думая о том, какой она будет для их семьи и куда она его приведёт.

В его жизни это было второй раз, когда он ехал далеко из своей деревни. Первый раз это было давно, когда ему было четыре года, он с матерью, дедом Ильёй, которого в деревне звали «Колчак», и бабой Дашей ездили в Ленинград. Но тогда они ездили просто в гости и ненадолго – потом опять вернулись домой, в деревню. А сейчас он ехал в новую жизнь, в своё новое будущее и надолго. Что там будет, как их встретит это незнакомый Север? А его мысли снова и снова возвращались к деревне и к тому, что тот большой корабль, который был выструган старшим братом из берёзового полена, больше не будет спущен им на воду в дальнее плаванье по Оби, а если и будет, то кем-то другим. И некому будет делать запруды весенним ручьям на их улице, а если они и будут делаться, то опять же не им. От этого ему было грустно.

Но от этих мыслей его отвлекала дорога, лентой стелящаяся впереди – она как бы звала вперёд и была нескончаема, переметаемая зимней позёмкой – то белыми широкими полосами, то узкими, похожими на маленькие ручейки.

Позади для шестилетнего Вовки было много, а вот что будет впереди?

Глава 2. Север. Встреча с Норильском

Север встретил их неприветливо. Сразу, выйдя из самолёта, Вовка почувствовал своим носом, щеками, что это не шуточное дело – Север! Его колючий пронизывающий насквозь ветер пробирался везде, он жалил и не давал открыть глаза, толкал резкими порывами и сбивал с ног, стараясь повалить наземь, но Вовка шёл, вцепившись обеими руками в руку отца. Первые десятки метров по Северу от самолёта до здания аэровокзала с трудом, но всё же были пройдены, и это была его первая победа. Там, в деревне, сильные морозы и снежные бураны тоже случались частенько, но они были помягче, что ли, или роднее, наверное, а здесь всё совсем по-другому: ветер и мороз более жёстко и злее кусал и бил со всех сторон. Вовка даже подумал, преодолевая эти тяжёлые метры, что Север не желает его пускать в свои владения, а хочет сразу запугать и показать, кто здесь хозяин.

Внутри небольшого вокзала было тепло и уютно, и только завывание пурги, со злобой бьющей ледяными лапами по стенам и в стекла окон, напоминало о том, что там, снаружи, лютует стужа.

Все места на скамейках были заняты, и они расположились на своих узлах и чемоданах возле стены. Отец с мужиками пошли узнавать расписание автобусов до Норильска, Славка дремал на чемодане, прислонившись к стене, а Вовка решил сделать «разведку» и узнать, где тут что находится. Его нос учуял вкусные запахи, идущие откуда-то из дальнего угла зала, и ноги двинулись в том направлении.

Это был буфет, чем-то напоминающий их деревенскую чайную, только размером поменьше, а за прилавком стояла такая же женщина, тоже в белом фартуке и белой шапочке, к ней стояла очередь из нескольких человек. Вовка протиснулся к стеклянной витрине, и его глаза «разбежались» в разные стороны, а рот открылся от большого количества разных вкусностей. Он не помнил, сколько времени простоял в этой немой сцене, прижавшись носом к стеклу и глядя на большой румяный пряник с какими-то буквами и рисунками, облитый белой глазурью: пряники для него – это было всё! Очередь обходила его, а он стоял и глотал слюнки.

Очнулся он от того, что кто-то тряс его за плечо. Это была мать:

– Вовка, чего ты здесь стоишь, мы уж потеряли тебя.

– Мам, я во-о-он тот большой пряник хочу!

– Пойдём, возьмём деньги у отца и потом купим.

– Он последний. Сейчас кто-нибудь его заберёт!

– Да не заберёт никто, пошли.

– Скажи тёте, чтобы она оставила его! Скажи!

Кто-то из очереди сказал:

– Девушка! Этот тульский пряник, что на витрине у вас последний или ещё есть?

– Последний, – ответила продавец.

Вовка аж весь вздрогнул, услышав это, и громко сказал матери:

– Я же тебе говорил, что заберут! Говорил!

– Давайте его мне, – сказал дядька, который стоял самый первый, он забрал пряник и повернулся к Вовке. – Возьми, малыш, и кушай на здоровье! А то ведь правда кто-нибудь заберёт!

– Спасибо большое! – сказал Вовка, забрал свой заветный пряник и отправился к своим. Позади мать благодарила дядьку:

– Спасибо вам! Знаете, он так любит эти пряники, ну прямо никогда мимо их не пройдёт! Я сейчас деньги вам принесу!

– Да не надо, не переживайте за деньги. Это от души! Пусть ест малец, на здоровье!

Вскоре объявили посадку на автобусы и, пробежав сквозь густоту метели, они всей своей деревенской группой сели в один из них, заполнив почти половину его, злобный ветер и колючий мороз уже не доставали их, а лишь гудели за замёрзшими окнами в чёрной ночи. Автобус раскачивался от бурных порывов ветра, но пассажиры, находясь в тепле, уже расслабились, и некоторые задремали под монотонный шум мотора и завывания пурги.

Вовка с братом сидели у окна и попеременно дули на оконное стекло, стараясь проделать в толстой ледяной корке маленькие оконца, чтобы смотреть, что же там творится за окном в этой чёрной мгле на этом Севере. Оттаявший от их дыхания маленький кружок почти сразу же затягивался белым морозным инеем, а они всё дышали на него и тёрли пальцами, отвоёвывая у мороза миллиметры прозрачности стекла.

Впереди, в водительском стекле появились огни, много огней! Водитель сказал, видимо, для них – впервые едущих сюда, что они подъезжают к городу Норильску.

При въезде в город в автобусе сразу стало светлее, и яркий свет от уличного освещения проникал даже сквозь замёрзшие стекла. Казалось, что они приехали в какую-то сказочную страну, светящуюся разноцветными огнями витрин магазинов, с ярко освещёнными улицами.

Вовка вспомнил, как этой осенью, в деревне, он с родителями и несколькими родственниками шли из гостей поздно вечером по ночной улице, и только свет луны освещал им дорогу, да вдалеке возле дежурного магазина горел одиноко фонарь, освещая часть здания магазина и небольшую площадку перед ним. А здесь было светло, как днём, и это произошло как-то неожиданно и быстро: вот только что они ехали в кромешной тьме, где вообще ничего не было видно, а тут сразу раз – и светлота! Для его детского разума, да и для взрослых, наверное, это было ошеломляющим зрелищем.

И это был тот город, куда они все ехали, но помнится, что из разговоров взрослых, услышанных Вовкой, он понимал, что они боялись туда ехать, хотя всё равно поехали «на свой страх и риск в неизвестность» и их, детей, тоже взяли с собой. А он, город Норильск, оказался таким светлым и даже как-то сразу расположил к себе, показавшись очень уютным и добрым. Вовка, конечно, в отличие от взрослых, не боялся ехать на Север, ну, может быть, только чуть-чуть. И оказалось, что эти «чуть-чуть» – были зря!

Вовкину семью встретили родственники, материна сестра с мужем, о которых он слышал, но не видел никогда. Мужа материной сестры звали дядя Володя, и Вовка это сразу отметил для себя: «Раз так его зовут, значит, дядька – хороший, нормальный мужик», потому что с таким именем, в Вовкином понимании, он просто не мог быть плохим, ведь сам Вовка считал себя нормальным, хорошим пацаном!

Они поселились у тётки в однокомнатной квартире, которая была раза в два больше, чем их дом в деревне, так ему показалось: с большой светлой кухней и ванной комнатой с белой ванной, в которой можно будет плавать, и это он оценил сразу, а в углу зала гордо стоял ТЕЛЕВИЗОР! Вовка видел уже такой у родственников в Ленинграде. И здесь этот домашний кинотеатр тоже стоял на отдельной тумбочке.

Вовка со Славкой познакомились с братом и сестрой, теткиными детьми. А ещё посреди зала стоял стол, накрытый разными вкусностями, в центре стола на большой тарелке дымилась горка белых крупных пельменей. От всей навалившейся новизны и ароматных запахов кружилась голова. «Чего бы тут не жить, – думал Вовка, – тепло, светло, всё есть, особенно то, что поесть, тут у любого голова кругом пойдёт».

Знакомство с Севером и родственниками состоялось, а после шикарного ужина все те злые выпады пурги в аэропорту сразу забылись. Взрослые ещё сидели за столом, говоря о своём, а детей свалил сон. И снилась Вовке деревня, родной дом и черёмуха, по веткам которой скользили, играя с ним, солнечные лучи, а он купался в их теплых объятиях, ему было хорошо и весело.

Утром, когда тётка с дядькой ушли на работу, младший братишка в детский сад, а сестра в школу, Вовкина семья вышла в город, как в новую жизнь, – осмотреться. Большие в несколько этажей дома светились окнами и стояли как горы.

Они зашли в ближайший магазин и буквально застыли от увиденного: высокие светлые комнаты магазина сияли разноцветными товарами на полках и в витринах – конфетами, колбасами, разными банками с соками, огурцами и помидорами, и ещё, и ещё. Вовка увидел много-много пряников, его голова закружилась от такого их количества и разнообразия.

Вдоль боковой стены стояли стеллажи отделённые блестящим заборчиком из труб, а на стеллажах лежали разного размера булки хлеба и булочки, пахнущие свежеиспечённым, ни с чем несравнимым, ароматом! Настолько много разного хлеба Вовка тоже не видел.

Потом мать дала им всем по двадцать копеек для покупки, и они, встав друг за другом, взяли с полок по одной булке и прошли к продавцу. «Вот сейчас она заставит нас положить половину булок назад», – подумал Вовка. Но этого не произошло, продавец взяла деньги, даже ничего не сказав.

Купленный хлеб был бережно принесён в их новое, пусть и временное, место жительства и положен в центре стола. Вечером Вовкина тётка, очень большая и, как показалось Вовке на первый взгляд, сердитая, спросила, придя с работы:

– А зачем это вы накупили столько хлеба?

– Так есть будем, а то вдруг завтра его не будет, не привезут.

– Но мы же столько не съедим за вечер, а хлеб у нас в магазинах привозят каждое утро и после обеда, поэтому не надо его покупать так много.

– Ну, если не съедим, то на сухари засушим, а с молоком и сухари очень вкусные.

– Хорошо, но больше не надо столько покупать, и не только хлеб, но и другие продукты. Они всегда в магазинах есть: и молоко и мясо, и колбасы разные, и фрукты разные, и картошка. Вот завтра я выходная, походим по городу, покажу, что и как, и где работаю, да и город немного посмотрите, оглядитесь.

То, что тётка говорила насчёт продуктов, и что они всегда есть в магазине, воспринять было трудно.

Но шли дни, они обживались на новом месте жительства, и всё постепенно становилось на свои места, как будто так в их жизни было всегда.

Через несколько дней родители устроились на работу, Славка стал ходить в школу, а Вовка полдня оставался дома один.

Ноябрь 1963. Знакомство с Севером

Сидеть дома было скучно, в деревне Вовке было привычней быть на улице, а здесь вот должен был сидеть закрытым до тех пор, пока сестра и Славка не придут из школы. И лишь потом можно было выйти во двор, где постоянно играла ребятня, он наблюдал за их играми в окно.

С этого двора началось его знакомство с северскими пацанами и с нравом Севера. При этом первом знакомстве Вовка узнал, что многие мальчишки были такие же приезжие, как и он, только приехали сюда раньше его, а многие родились здесь и тем гордились. Он постарался познакомиться с ними поближе, для чего, подойдя к группе ребят, представился, что он приехал из Сибири, и зовут его Вовкой. На ехидный вопрос одного крепкого конопатого пацана: «А ты не замёрзнешь здесь? В своей фуфайке», Вовка с достоинством ответил, что у них в Сибири ещё похлеще морозы бывали, и ничего – сдюжил.

– А может, ты ещё и на горке со мной поборешься? – не унимался рыжий, видимо, он был заводилой в этом дворе. Ребятня с интересом смотрели на затевающийся спор, который мог закончиться интересной развязкой, ну, например, небольшой дракой.

– Можно и побороться, – дал Вовка свой ответ. – Ты где будешь, на горке или под горкой?

– Да мне без разницы, где. А ты где хочешь?

Вовка понял, что это была своеобразная проверка, в деревне тоже иной раз так, бывало, проверяли друг друга, и он уже знал, что труднее захватить вершину:

– Давай ты наверху будешь, а я тебя оттуда буду сталкивать.

Рыжий был постарше Вовки, может, на год-полтора, но для Вовкиных шести лет с небольшим его рост был чуток поболее его годков, да и в устраиваемых в деревне зимой или летом разных свар типа «куча мала» он всегда сопротивлялся подолгу и не сдавался ни ровням, ни старшим мальчишкам.

– Ну-ну! – сказал конопатый и полез на вершину сугроба.

Ребятня встала полукругом.

Вовка не торопясь снял рукавицы, засунул их в карманы фуфайки, одновременно изучая выступы и углубления в снежной горке, и спокойно двинулся в сторону вершины, стараясь твёрдо ставить ноги, как бы закрепляясь. Рыжий стоял и ухмылялся, уверенный в своей победе.

Перед самой вершиной Вовка сделал «финт», он вроде бы немного поскользнулся и, специально согнув одну ногу в колене, второй при этом очень удобно закрепился в небольшом углублении горки. Противник не разгадал этот трюк, поднял ногу, чтобы пинком столкнуть вниз этого наглого «новенького шпанца», а Вовка, чуть отклонившись влево, ухватил «рыжика» за пальто и резко дёрнул на себя, тот полетел вниз, и Вовка, не удержавшись, тоже следом за ним. Этот приём он видел на родине, в деревне, когда деревенские мужики праздновали проводы зимы.

Тут Вовка оказался победителем, и вся дворовая ребятня это видела.

С рыжим, а его звали Женька, они так и не подружились, потому что после проигрыша и «позорного» скатывания вниз этот пацан подскочил к поднимающемуся со снега Вовке и заехал ему кулаком в нос. Вовка от боли и неожиданности упал лицом в снег: ему было больно, а больше обидно за такую подлость и несправедливость. Потом он молча поднялся, взял комок снега приложил к носу, глянул на противника и пошёл в сторону дома.

До него донеслись слова кого-то из мальчишек:

– Сейчас жаловаться пойдёт…

Но Вовка дошёл до крыльца подъезда, сел на ступеньки. Кровь уже почти остановилась, и он снегом стал протирать лицо, чтобы смыть следы крови. И только после этого встал и пошёл домой. Мать, конечно, увидела немного припухший нос, но Вовка сказал, что ударился об снег, скатываясь с горки.